Чёрный бриллиант

Александрина

Роман содержит факты из жизни 4-х поколений одного рода, к которому принадлежит героиня.У неё мистическая связь с прабабушкой, которая, в своё время, пожертвовала чёрным бриллиантом, наделённым магической силой, ради спасения возлюбленного, проигравшего своё состояние в карты, что способствовало проклятию всего её рода.Чтобы снять его, героине предстоит найти утерянную семейную реликвию. В этом ей помогает прабабушка через сны и видения.Мистика переплетается с реальной жизнью героини.

Глава 11

Прадед Григорий и прабабушка Евдокия

— Ну так вот, — начала бабушка свой рассказ, откусывая с помощью специальных щипчиков маленькие кусочки сахара от больших полупрозрачных кусков и наполняя ими сахарницу. — Гриша, наш с Катенькой папенька, был младшим сыном известного на весь околоток купца второй гильдии, Григория Григорьева.

— А что значит купец второй гильдии?

— Стало быть, размер его капитала составлял не менее 8000 рублей, и имелась гильдийское свидетельство, дающее право на торговлю. Так вот, его младший сын Гриша, названный в честь отца, влюбился в дочь зажиточного крестьянина, кулака, как сейчас их называют, Евдокию, твою прабабушку. А та была влюблена в Федю Мешкова, бедного, как церковная мышь. Федя тоже был влюблён в неё без памятства.

В моей голове сразу же всплыл образ прабабушки по маминой линии. Однажды я её видела, когда мы с мамой приезжали в гости к бабушке с Дальнего Востока во время летних каникул.

У неё были мелкие черты лица, расчёсанные на прямой пробор ярко-рыжие волосы будто выкрашенные хной, без единой седого волоска, несмотря на преклонный возраст, закрученные сзади узлом. Она была очень миниатюрная, с красивыми изящными кистями рук, я бы даже сказала, утончённая. Ещё, будучи ребёнком, я отмечала какую-то несуразность между обликом прабабушки и её крестьянским происхождением.

— Так вот, прабабушка твоя, Евдокия, сговорилась со своим возлюбленным, что тот её выкрадет, — продолжала бабушка Аня. — В назначенный день и час Федя подъехал к её дому на дровнях, прихватив с собой тулуп, так как дело было зимой. Она выбежала к нему тайком. Он схватил её в охапку, накинул тулуп, усадил в сани и погнал лошадь в небольшую церквушку, заранее договорившись со священником, чтобы тот их обвенчал.

Ужо не знаю, как твой прадед прознал про это, но в километре от той церквушки он поджидал их в санях, запряжённых тройкой лошадей. Папа был под два метра ростом, сильным, задиристым, победителем всех кулачных боёв. Невесту, конечно же, он отбил, несмотря на её сопротивление и крики, и привёз прямо в родительский дом.

Что тут было, словами не описать. В старообрядческой среде украсть чужую невесту да привезти в дом без благословения родителей, не обвенчавшись, считалось таким позором, что помилуй Бог! Но папенька был очень упрямым. Всегда добивался своего.

На следующее утро усадил чужую невесту в сани, да и повёз её в местную церквушка, где они и обвенчались. Родители лишили его за этот неслыханно дерзкий поступок наследства и всяческой материальной поддержки.

— А что прабабушка? Она ведь могла не дать согласия, и всё. И священник не смог бы их обвенчать.

— А что ей оставалось делать? Позора не избежать. Обратно в дом родителей путь заказан. Кто бы её, опозоренную, замуж взял? В те времена матушка с батюшкой подбирали пару своим чадам. Чтобы из приличной семьи человек был, не пил, не курил. И также в отношении девиц. Не то, что нонче — женятся по любви, а через год расходятся, мол характерами не сошлись. А в старину иначе было. Слыхала поговорку «стерпится-слюбится»?

— Ну и как, слюбилось? — задала я глупый вопрос.

— На счёт любви не скажу. Не знаю. А то, что было промеж них уважение и забота друг о дружке, так это точно. Иначе, как Дунюшка и Гришенька, друг к другу не обращались. А ежели какие-то разногласия случались, то по имени-отчеству — Григорий Григорьевич и Евдокия Антоновна. Во всяком случае, мы с Катенькой, твоей двоюродной бабушкой, всегда чувствовали согласие в семье.

Я прекрасно помнила тётю Катю, как мы называли её с Машей. Она была статной красивой женщиной, с прекрасной фигурой, обладающая изумительным вкусом, всегда модно одетая, не зависимо ни от каких жизненных обстоятельств.

Часто вспоминаю её слова: «Главное для женщины — это красиво уложенные волосы и элегантная обувь».

По сравнению с бабушкой тётя Катя мне казалась легкомысленной. Будучи трижды замужем, она не была счастлива ни разу, но никогда не унывала. Один из её мужей, Пётр, был по фамилии Великий. Приняв фамилию мужа, тётя Катя стала Екатериной Великой. К сожалению, она умерла несколько лет назад.

— В то время, — продолжала бабушка, — жениться без благословения родителей было не только позором, но и большим грехом. Сначала папины родители хотели выгнать его вовсе из дома, но потом сжалились, выделив для молодой семьи баню для проживания.

Папа никогда не боялся трудностей. Кроме того, он был очень рукастым, смекалистым и предприимчивым. Через год он уже срубил избу, куда перебрался с молодой женой. Правда, братья помогли.

Мама тоже была трудолюбивой и рукодельной. Она перевезла в своё новое жилище сундук с приданым, которое её родители собирали годами, сама навязала всяких салфеточек и занавесочек. В восточном углу дома, как полагается, расположила киот с иконами и лампадой, полученными от родителей, в конце концов простившими её проступок, украсив его собственноручно вышитым рушником. В общем, обустроила избу так, как предписывал популярный среди староверов «Домострой».

Окромя того, она хорошо готовила, могла выпекать хлеб в печи, пекла пироги с разной начинкой, готовила изумительный квас. В доме была чистота и уют.

Уже с начала посевной и до поздней осени мама работала в поле от зори до зори. При этом ещё успевала сходить в лес по грибы и ягоды и сделать заготовки на зиму. Папины родители, в конце концов, её полюбили.

Видя, что и сын их не промах, выделили ему небольшую ссуду. И папа развернулся во всю мощь. У него появились связи с торговыми людьми. Сначала он открыл скобяную лавку. К этому времени уже родилась Катенька. Потом начал торговать зерном, крупой, сахаром, разными тканями, посудой и другой всячиной. Всего и не упомнишь. Для этого были построены лабазы. И лавка уже стала настоящим магазином. Завели корову, лошадей, поросят, птицу всякую.

Мама уже не могла справиться с таким большим хозяйством, тем более к этому времени родилась я. Папа нанял двух работников ей в помощь, Ивана и Глашу, а сам целыми днями по торговым делам пропадал.

В общем, дела твоего прадеда Григория, пошли в гору. По уровню богатства он уже почти достиг отца, и был в городе, куда мы переехали, известным и уважаемым человеком. Семья жила уже не в рубленной избе, а в большом двухэтажном доме с мезонином и садом. Папа нанял ещё двух работников. Хозяйство росло как на дрожжах. Но тут грянула Первая мировая война. Папеньку нашего мобилизовали. А мама в это время была в положении.

Андрюшенька родился уже в его отсутствие. Мы с Катей его обожали, чуть ли не дрались за право понянчить братика, хотя сами были ещё малыми детьми.

Когда папа вернулся с фронта, Андрюшеньке уже шёл третий годочек. Встреча была неожиданной. В это время мы с Катей помогали Глаше собирать урожай в саду, а братишка «скакал» вокруг нас на палке с головой лошадки. Увлёкшись работой, даже не заметили, как к калитке подошёл человек. Мы не сразу распознали в нём отца.

Человек опирался на костыль. Шинель на нём была грязной и рваной, щёки впалыми, с нездоровым румянцем, борода всклокоченной, а глаза красными и потухшими.

Мама, увидев папу в окно, выбежала на крыльцо, вытирая мокрые руки передником, и бросилась в его объятья. Радости не было предела. Они долго стояли, обнявшись, молча, не веря своему счастью.

Потом он расцеловал нас с Катей и, схватив Андрюшку в охапку, прижал к груди, целуя и приговаривая: «Сыночек мой, родной сыночек! Кровинушка моя!» По его щекам текли слёзы. Прежде он никогда не позволял себе показать ни малейшего проявления слабости. Да и потом мы никогда не видели в его глазах слёз. Так что и мы с Катей не удержались, всплакнули.

Андрюшка от неожиданности, да ещё видя, что все вокруг, даже Глаша, плачут, так испугался, что разразился громким рёвом, вырываясь из папиных рук. С трудом удалось его успокоить.

Помню, как папа был поражён, когда увидел ухоженные поля с колосящейся рожью и пшеницей. Ведь все мужчины, нанятые до войны на работу, были мобилизованы на фронт. Можешь себе представить, Танюша, как две хрупкие женщины, хотя о Глаше этого, конечно, не скажешь, смогли вспахать и засеять два огромных поля зерном? Мы с Катенькой, конечно, помогали, чем могли: присматривали за братишкой, кормили скотину, готовили еду и поочерёдно носили нашу стряпню и питьё маме с Глашей прямо в поле. В основном это была картошка в мундире и кое-что из овощей, краюха хлеба, квас или молоко, а то и просто вода. Для Андрюшки научились готовить молочную кашу.

Мама с Глашей возвращались с работы за полночь и падали в кровати даже не имея сил раздеться. А через 3—4 часа — снова в поле. Да ещё корову нужно было успеть подоить.

Папа этот подвиг, как он считал, запомнил на всю жизнь. Как только оправился от ранения (слава Богу, рана оказалась не слишком серьёзной — осталась только хромота), после первой же своей поездки по торговым делам щедро одарил маму и Глашу. Да и о нас с Катенькой и Андрюшкой не забыл.

После войны началась такая неразбериха, короче говоря, смута. Сначала революция, потом Гражданская война. Несмотря ни на что, папа продолжал упорно трудиться. Постепенно его дела, запущенные во время всех этих событий, начали выправляться.

Он ужасно любил нас с Катенькой, а в Андрюшеньке так просто души не чаял, и баловал всех без меры. После каждой деловой поездки привозил нам дорогие игрушки. Помню, сколько было радости, когда он привёз Андрюшке деревянную лошадку-качалку. Так тот не слазил с этой лошадки целыми днями, крича: «Но, лошадка! Вперёд!», — размахивая при этом деревянной саблей, выструганной папой. Наверное представлял, как идёт в атаку на врага.

По мере того, как мы с Катенькой подрастали, нас больше начали интересовать наряды, чем куклы. И папа разрешал выбирать любую из понравившихся тканей, которые он привозил из разных уголков России для торговли, и заказывать наряды на свой вкус у местной белошвейки. Так что мы были первыми модницами в городе.

Но не думай, Танюша, что мы катались, как сыр в масле. Вставали рано. Помогали маме по хозяйству, несмотря на то, что была прислуга. Когда подросли, стояли за прилавком в магазине, отпуская товар. Самостоятельно вели журнал, в котором тщательно записывали кому какой товар и на какую сумму отпустили в кредит.

К сожалению, в нашей среде учёба касательно девочек не очень поощрялась. Папа считал, что вполне достаточно церковно-приходской школы.

Однажды в наш магазин, уж не помню за чем, зашёл один паренёк. Он был высокий, статный, голубоглазый, с кудрявым светло-русым чубом и наглой улыбкой. Я обомлела, — сказала бабушка, зардевшись при этом.

— Гриша, — представился он. — А тебя как зовут, красавица?

— Аня, — ответила я еле слышно, потупив глаза в пол.

Не помню, как отпускала ему товар. Этот Гриша не шёл из моей головы ни днём, ни ночью. Я поняла, что влюбилась. Он стал наведываться в наш магазин чуть ли не каждый день под различными предлогами.

Вскоре начали встречаться тайком от родителей. Даже Кате ничего о нём не сказала. Максимум, что я позволяла своему возлюбленному, так это поцелуй в щёчку. Да и он вёл себя скромно и уважительно по отношению ко мне. По другому и быть не могло. У староверов воспитание было очень строгое. Родителей уважали, ослушаться не смели.

Катюшка, правда, была бедовая. Бывало, отрежет тайком ткань от рулона в магазине да и подарит какой-нибудь подружке отрез на платье. Я хоть и не поощряла её, но никогда не сдавала. Думаю, папа догадывался, но не подавал никогда вида.