Вашингтонский узел. Время испытаний

Александр Афанасьев (2018)

В этом остросюжетном романе читатель проследует вслед за его героем в самые опасные места современного мира, где жизнь человека ничего не стоит, где не понравившегося или не внушающего доверия человека могут просто убить без зазрения совести, где и сам герой будет предавать и убивать, чтобы выжить… До конца невозможно понять на чьей он стороне, будучи, словами Гёте, частью «той силы, что вечно хочет зла и совершает благо». Однако с «благом»-то и не всё в порядке и у героя и у самой «силы». Перед читателем раскроются самые сокровенные кнопки современных политтехнологий, нажатием которых, вызываются цветные революции и гражданские войны, на тихих улицах гремят взрывы и совершаются заказные убийства.

Прошлое. Сентябрь 2006 года

Багдад…

В Багдад я летел не через Рамштайн как военные — а через Лондон. Гражданским рейсом. Самолёт был полон парней от двадцати до сорока лет, которые были согласны подставлять задницу под пули за тысячу долларов в день. На меня косились, но я ничего не говорил, и они ничего не говорили.

Когда заходили в БИАП^[3]* — я поразился тому, какая в Ираке земля. Цвета среднего между серым и коричневым, однотонная, почти без зелени, такого же цвета дома… сплошная песчаного цвета пустыня с такими же домами.

БИАП, который практически не пострадал во время войны — сейчас был одновременно и военной базой и гражданским аэропортом. Громадное, мрачное, примитивной архитектуры здание, на фоне которого самолёты казались маленькими, везде заграждения из габионов, изломанные и отброшенные в сторону строительной техникой старые советские самолёты и вертолёты, НАТОвская техника, постоянное движение на поле и рядом с ним. Все суетились как муравьи, и я не был уверен, что кто-то знает конечную цель всего этого. Все просто выполняли — кто приказ, кто свою работу…

Самолёт конечно же не подрулил к терминалу — тут мало что действовало, вместо этого он встал прямо на поле. Подали трап. Все встали, начали продвигаться к выходу… кто-то толкнул меня, и я толкнул в ответ. В следующий момент я вступил на трап — и солнце наотмашь ударило меня по лицу…

Я спустился по трапу, надевая очки, огляделся — похоже, встречать меня никто не собирался. Раздумывать мне долго не дали — кто-то схватил сзади за локоть, я повернулся. Передо мной стоял тип, ростом с меня, редкая рыжая борода и мерзкая английская рожа — почему то я сразу опознаю кузенов ещё до того, как они начинают говорить своим гнусавым прононсом.

— Ты меня толкнул сынок. Извиниться не хочешь?

— Хочу. Иди нахрен.

Тип пристально смотрел на меня

— Что ты сказал, парень?

— Я сказал, иди на…. — я повторил то же самое, но в ещё более грубой форме.

Кто-то подошёл к этому типу, похлопал его по плечу

— Оставь этого сосунка, Дик, нам идти надо…

Рыжий — он, видимо, и впрямь был в возрасте — отпустил мою руку

— Не попадайся мне на пути, парень.

Я ничего не ответил — просто подумал, что мне до терминала плюхать пешком, а по такой жаре это не слишком приятно.

* * *

В самом аэропорту было не так жарко, хотя кондиционеры и не работали — видимо, иракцы знали что делали, когда строили, каким-то образом обеспечивалась циркуляция воздуха. Поскольку никто не стал бы стоять с плакатом «Эл Миллер, ЦРУ» — я ехал как сотрудник посольства и меня встречали как обычного сотрудника посольства — нас девять человек было. Помимо сотрудников посольства были и частные гарды, в Ираке почти всё было передано на откуп частникам, деньги на это шли огромные. Здоровяк с М4 — раздал нам по старому армейскому бронежилету — он был такой здоровый, что держал все девять бронежилетов разом. После чего вперёд выступил мужчина в бейсболке и чёрных очках.

— Всем доброго дня и добро пожаловать в Багдад. Меня зовут Алекс и меня наняли, чтобы доставить вас в центр Багдада целыми и невредимыми. Чем я и собираюсь заняться. Если всё пройдёт удачно — то вы через полтора часа окажетесь дома а я заработаю на ещё один месяц колледжа для моих дочурок. Их у меня две…

Я вдруг понял, что он боится. Эта бравада призвана скрыть глубокий страх и отчаяние, поселившиеся в нем. Он боится не вернуться домой к своим дочкам — и потому так шутит.

Да, он боится…

–… Запомните главное: если вы вдруг по какой-либо причине оказались на дороге, без прикрытия конвоя, например, вас выбросило взрывом из машины — запомните. Даже если по вам стреляют — ни в коем случае не сходите с дороги! Оставайтесь на полотне дороги! Ложитесь около бетонного отбойника, закройте голову руками — и ждите, пока вас не обнаружит и не идентифицирует патруль Коалиции. Но не сходите с дороги!

…

— Запомните, местные на сто процентов враждебны, и если вы сойдёте с дороги и углубитесь в жилые кварталы — местные обязательно вас найдут и жестоко убьют. Опасны все, даже дети! Зона вокруг аэропорта — зона свободного огня, и если вы окажетесь вне дорожного полотна — по вам может открыть огонь кто угодно — снайпер, стрелок с вертолёта. Никто не будет пытаться вас идентифицировать, там зона свободного огня!

Здорово. Это здесь мы строим демократию, или я ошибся адресом?

* * *

Мы вышли к машинам — три Субурбана, на каждом кустарно укреплены двери, задняя дверь снята и установлена бронеперегородка с пулемётом. Нас рассадили в машины по три человека — и в каждой было по четыре гарда. Субурбаны тронулись… я думал, мы так и поедем — но оказалось, мы должны были присоединиться к более крупному конвою, включавшему в себя армейскую бронетехнику.

Наши машины встроились в общий конвой — и минут через двадцать стояния и нервных переговоров по рации — мы тронулись…

Так я в первый раз оказался на Трассе.

Трасса — или дорога на БИАП — одно из самых страшных мест во всем Ираке, а может и во всем мире. Несколько миль смертельной опасности, ракетчиков и смертников на машинах. Огонь могли открыть в любой момент… это было место, где цели были постоянно и джихадистам тут было как мёдом намазано…

Несколько миль, примерно по две полосы в каждом направлении, сплошные бетонные отбойники человеку по пояс — внешние и по центру. Наскоро засыпанные сапёрами воронки и сгоревшие машины по обочинам — буквально на каждом шагу. Я сидел в головной да ещё впереди — мне, несмотря на пыль было всё хорошо видно, лучше чем другим…

Постоянных постов здесь не было — только мобильные патрули. Постоянным постам тут невозможно было выжить…

Навстречу нам тоже шли машины. Из развлекательного центра напевал Боб Дилан:

Мама, забери у меня этот значок,

Я больше не могу его использовать,

Темнеет, уже слишком темно, чтобы увидеть хоть что-то,

Кажется, я стучусь в дверь небес.

Стук-стук-стучусь в дверь небес.

Стук-стук-стучусь в дверь небес.

Стук-стук-стучусь в дверь небес.

Стук-стук-стучусь в дверь небес.

Мама, положи моё ружьё на землю,

Я больше не могу стрелять.

Большая, чёрная туча спускается вниз,

Кажется, я стучусь в дверь небес.

Это то чем мы здесь занимаемся — стучим в дверь небес. Кто-то ради карьеры, кто-то ради тысячи долларов в день и колледжа для детей.

Многим откроется, чувствую…

Многим…

Накаркал — чёрный столб разрыва встал совсем недалёко от нас, справа от колонны…

Водитель отреагировал мгновенно — включив полицейские проблесковые маяки и сирену, начал увеличивать скорость. Багдад — мчался нам навстречу — грязный, пыльный, бесцветный…

Мимо мелькнула горящая машина — и осталась позади. Кому-то не повезло.

— Почему мы не остановились? — спросил я, перекрикивая старину Дилана

— Зачем?

— Чтобы помочь.

— Это не наше дело. Им патруль поможет…

* * *

Когда я попал в помещения, которые занимало станция ЦРУ в Багдаде — напомню, это было до того как ввели в строй новый комплекс посольства США, и после того, как взорвали отель «Палестина» — я удивился, в какой тесноте и в каких условиях все сидят. Мелькнула даже мысль — куда я ко всем чертям попал, это точно передовая борьбы за демократию в арабском мире?

Посольства США при Саддаме в стране не было — но были инспекции ООН, и под их крышей мы и работали. Потом, когда мы вошли в Багдад — никто не ожидал, что это будет так легко и просто, режим просто рухнул, развалился на части — станция ЦРУ в Багдаде некоторое время располагалась в одном из немногих приличных мест в этом городе — отеле «Палестина». Потом — станцию ЦРУ взорвали, погибли люди, и стало понятно, что в отеле — любом отеле — теперь находиться небезопасно. Станция переехала в Зелёную зону, под защиту армии. Что такое Зелёная зона — я вам ещё расскажу.

Начальником станции ЦРУ в Багдаде в те дни был Гарри Майер, он основывал эту станцию после стольких лет отсутствия США в этом городе, и многое мог порассказать. Сидел он в какой-то обшарпанной комнатке, нормального, стационарного кондиционера не было и работал напольный, мебель была старой и не американской — не удивлюсь, если её нашли в близлежащих домах или стащили из местного комитета партии БААС. Героического впечатления начальник станции тоже не производил.

— Как доехали? — спросил он, пожимая мне руку

— Всего один обстрел, сэр — бодро ответил я

— Арабским владеете?

— Нет, сэр.

— Какими языками владеете?

— Русский, испанский, французский… — запнулся я, — украинский…

— По Украине работали?

— Да.

Майер усмехнулся

— Иначе украинский вам был бы не нужен. Как попали сюда?

— Я хочу быть на этой войне.

Шеф станции задумался

— Спортом занимались?

— Да, сэр.

— Тогда… если вы не владеете арабским, я могу вас прикомандировать к рейнджерам или Дельте. Задача — отработка источников информации в полевых условиях.

— Я готов, сэр.

Майер посмотрел на меня с подозрением и даже жалостью, но ничего не сказал.

— Тогда добро пожаловать. Найдите Криса Комба, он внесёт вас в объединённую базу^[4]**.

Так я и попал в Таск Форс 121…

* * *

Таск Форс 121 — сейчас уже не все помнят, что это такое… много всего произошло с того времени. Когда мы вошли в Ирак — мы столкнулись с угрозой от бывших офицеров Саддама и его смертников, так называемых «федаинов» с одной стороны, и исламских экстремистов как шиитского так и суннитского толка ислама с другой. Чтобы парировать эти угрозы и найти или уничтожить лидеров сопротивления — и была создана группа 121 — межведомственная, туда входили даже сотрудники минфина, которые отслеживали подозрительные транзакции боевиков. В Ираке — её боевым крылом, наконечником копья — выступало подразделение Дельта, то самое что отметилось в Могадишо^[5]***. Именно туда меня и откомандировали — потому что при одной группе «они назывались team — четыре человека, минимальная боевая единица» — положено было быть кому-то из ЦРУ. Они выводили на цель, а я должен был по обстановке — либо получать информацию, либо выбивать её.

Я сначала не понимал, почему меня, новичка — сразу прикомандировали к лучшему спецназу в мире? Потом понял. Между ЦРУ и Пентагоном — были постоянные трения по поводу войны в Ираке, её стратегии и тактики. Точно так же — Госдеп пытался брать на себя некоторые функции ЦРУ, ничего не понимая и доверяя не тем людям, которым следовало бы. Они считали, что любую проблему можно решить, просто дав денег — Пентагон тоже так считал, просто у них деньги были заменены на пули.

Таск Форс 121 — располагался в нескольких помещениях на разных военных базах — но кроме того, у него были и передовые точки в городе, с которых можно было проводить операции low profile, то есть на гражданской технике и не в форме. Одна из них, известная как low house six — располагалась недалёко от вокзала в здании бывшего районного политического комитета партии БААС. Это было замаскировано под частную базу британской военной компании Erinys, в которой в основном были бывшие бойцы 22SAS и южноафриканские белые солдаты, которым в новой Южной Африке не было места. Были там и ещё более экзотические типы, например, боевые операции на месте у них возглавлял тип из Родезии, бывший Скаут Селуса^[6]. Но все это я узнал не сразу.

Так как я был совсем молодым и глупым, желал продемонстрировать свою полезность — меня засунули на должность Special Agent/Investigator в полевой офис — эта должность пустовала, а у меня было необходимое для её занятия полное высшее образование, которое, кстати, в ЦРУ есть далеко не у всех молодых агентов. Итак, теперь мне со всеми надбавками должны были платить в год около ста пятидесяти тысяч — но за эти деньги я должен был рисковать своей задницей, сидя в центре одного из самых опасных городов мира — а мы даже на ночь оставались на этой базе, не уходили под защиту армейских сил. В любую ночь нас могли просто вырезать.

Заниматься я должен был полевыми допросами схваченных с оружием и/или взрывчаткой типов, которых солдаты не пристрелили и не посадили в detention camp, а по каким-то причинам передали в нашу юрисдикцию. Само по себе это было опасно, потому что они видели моё лицо — а некоторых из них потом отпускали.

Но сначала — мы прибыли на базу в громадном, неповоротливом Форд Икскершн и я нос к носу столкнулся с теми типами, одного из которых я послал куда подальше в аэропорту. Теперь они должны были меня защищать.

Что дороже всего в мире? Оказывается: сознавать, что ты не участвуешь в несправедливостях. Они сильней тебя, они были и будут, но пусть — не через тебя.

А.И. СолженицынВ круге первом

Никогда не забуду первого иракца, которого мне пришлось допросить.

Дело было в Кэмп-Либерти, военном лагере США недалёко от аэропорта, в котором находилась и тюрьма для временно задержанных лиц. Поскольку тюрьма (лагерь, как его называли) не резиновая, а иракцев все привозили и привозили — время от времени её приходилось разгружать. На целый день приезжал кто-то со станции ЦРУ, и рассматривал дела задержанных — надо было решить, кого в Гитмо^[7]*****, кого в один из лагерей в Кувейте для более детального разбирательства, кого передать иракским властям. Последние — почти наверняка окажутся на свободе, как только родственники соберут деньги на взятку.

Должность разбирающего дела — на станции была переходящей, было установлено дежурство, потому что постоянно копаться в дерьме никто не хотел. Меня обрадовали почти сразу — я уже прибыл, а за месяц ещё ни разу не отдежурил. Значит, дежурить мне.

Все происходило в стандартном армейском контейнере, где поставили мебель, вентилятор, подвели электричество и приварили к полу некое подобие стульев для задержанных. Я устроился с комфортом, переговорил с переводчиком, включил ноутбук, установил камеру и задумался о судьбе Джонни Спана^[8]. Но думать было некогда — военные полицейские привели первого человека, судьбу которого я должен был определить.

Молодой парень, лет двадцати, длинные волосы, никакой бороды, загорелый. Вообще не арабский тип — если бы он работал моделью в Европе, добился бы успеха. Похож на итальянца.

— За что его? — спросил я у военного полицейского

— Все в досье написано

Они даже не знали, за что взяли тех, кого они водили на разбор. Интересно, а за что им тогда деньги платят, чем они на базе занимаются?

Я посмотрел досье. Остановили машину на дороге, в ней при обыске нашли два гранатомёта и выстрелы к ним. Водителя задержали и доставили сюда. Это и есть этот самый парень.

— Как тебя зовут? — спросил я

— Махмуд — был ответ

— Сколько тебе лет?

— Двадцать.

— Где взял оружие?

— Нашёл в пустыне.

— Зачем подобрал?

— Вёз на продажу.

— Тебе нужны деньги?

Махмуд не ответил.

Все это может быть правдой — а может и не быть. До 1991 года армия Саддама была четвёртой в мире. Четвёртой. Сейчас, когда мы её разгромили за пару недель — большая часть солдат Саддама просто разбежалась по домам, побросав свои базы и технику в пустыне. Никто не знает, что лежит в пустыне — но на базарах в Багдаде автомат стоит долларов пятьдесят. Пистолет около ста, потому что его скрытно носить можно. За двадцать можно купить противотанковую мину, чтобы подложить на дороге, где патрулирует Коалиция. Если получится — в ближайшей мечети заплатят сто долларов. Если были погибшие — то пятьсот. Саддам боролся с исламом, сажал в мечети имамов, которые были членами партии БААС — но теперь в мечетях новые имамы. Большинство из них — неизвестно, откуда, никто не знал их до того как они появились в мечети. Некоторые даже не владеют иракским диалектом арабского. Но деньги у них есть.

Ничего не работает, и у местных в большинстве своём нет другого способа заработать — только этот.

Я открыл пакет для улик, перебрал изъятое. Моё внимание привлекла фотография

— Это твоя машина, да?

На фотографии был изображён Махмуд на фоне автомобиля БМВ красного цвета

Парень улыбнулся, и я понял, что попал в точку

— Да, это его машина — перевёл переводчик

Надо учить арабский. Хоть как. С Розеттой Стоун^[9] даже в сортир теперь.

— Тебе нравится твоя машина?

— Да, нравится.

— Это твоя машина или ты её угнал?

Махмуд вспыхнул от обиды

— Это моя машина! Это подарок!

— Тебе её подарил отец?

— Да, он.

— Чем занимается твой отец?

— Он… торгует

— Оружием?

— Нет… лекарствами, едой.

— Из Иордании?

— Да, оттуда.

Я понял, с чем имею дело. Во времена Саддама — через Иорданию шла вся запрещённая торговля. Бензин в Ираке стоил дешевле воды, и потому иорданцы — жили на дешёвом иракском топливе. Топливопровода не было, его бы разбомбила Коалиция — но бензовозами только так возили. Обратно шло все что угодно — от еды и лекарств до предметов роскоши. В Иордании не было своей нефти — и они сильно поднялись на контрабанде за эти годы.

— Если твой отец богатый человек, зачем ты возишь оружие?

Махмуд понурился

— Как открыли границу — начал рассказывать он — дела пошли плохо. Теперь все возят. Отец не даёт денег даже на бензин. А я хочу участвовать в уличных гонках.

— Здесь, в городе? — удивился я

— Нет, на трассе на Иорданию есть место.

— То есть, у тебя есть машина БМВ, но нет денег на бензин, так?

…

— Скажи, ты мусульманин?

— Да.

— Шиит или суннит?

— Суннит — сказал Махмуд с запинкой

Я понял. Никакой он не мусульманин. Просто думает, что он мусульманин, раз все должны быть. Он сын богатых родителей, имевший доступ к западной контрабанде. А сейчас связался с нехорошими людьми — но он нам не враг.

Скорее наоборот.

— Давай-ка, выйдем на солнце

Мы вышли на солнце, и я попросил солдат на охране сфотографировать нас вместе — меня, переводчика, военных полицейских и Махмуда. Махмуд был недоволен.

— Зачем это?

— Затем что я тебя отпускаю. Можешь идти. Если мы узнаем, что ты опять перевозил оружие — я эту фотографию распространю на базаре. А если хочешь денег на бензин — приходи и я найду тебе честную работу.

…

— Отпустите его.

— Но сэр… — неуверенно сказал один из военных полицейских

— Вы что, не слышали приказ?

Полицейские слышали. Но исполнять не спешили. Один запросил помощь — и через пару минут к нам подъехал начальник военной полиции базы. Ездил он по базе, что странно, на велосипеде. Выслушав подчинённых, он подошёл ко мне.

— Сэр, мы не должны его выпускать.

— А что мы должны сделать?

— Если он нам не интересен — передать иракским властям.

— Зачем? Чтобы какой-то урод заработал на нем свои две с половиной штуки? Нет уж, оставим иракских копов без своего куска. Отпустите его, сейчас. Это моя компетенция.

Начальник полиции базы подумал, потом махнул рукой — и поехал обратно к домикам. Военные полицейские повели Махмуда к воротам.

* * *

Вечером, вернувшись на точку, я потребовал автомат. Британцы начали препираться — по каким-то таким их правилам я должен был быть без оружия, поскольку они меня охраняют. Но я настаивал — и мне принесли румынское укороченное дерьмо с парой магазинов.

* * *

Через несколько дней я узнал, что этого парнишку, Махмуда, которого я отпустил — зарезали. Экстремисты, которым он перевозил оружие, чтобы заработать на бензин для своей машины — подумали, что раз его отпустили — он всех сдал…

И убили его.

Примечания

3

Багдадский международный аэропорт.

4

В Ираке коалиция впервые применила принцип общей базы — все имеющиеся ресурсы вписываются туда и командиры, готовя операцию, заходят в базу и подбирают нужные ресурсы и персонал — условно говоря, берут танкиста с танком, снайпера… всё, что нужно. Минус в том, что команда получается несыгранной.

5

В 1993 году во время проведения операции по задержанию полевых командиров — были сбиты два вертолёта Чёрный ястреб. Попытка спасения экипажей закончилась тяжёлыми боями в городе, погибли 16 американцев.

6

Родезия — так называлось Зимбабве до 1980 года. Скауты Селуса — отряд спецназа для действий в буше, один из самых эффективных отрядов за всю мировую историю сил спецназначения.

7

Гуантанамо.

8

Сотрудник ЦРУ, в 2001 году его разорвали заключённые-талибы при мятеже в афганской крепости Кали-и-Джанги.

9

Лингафонные курсы иностранных языков, самые популярные в США. Официально одобрены Госдепартаментом.