Сущность волка

Александр Афанасьев, 2022

Остросюжетный динамичный роман посвящённый сути и сущности цветных революций и антиправительственных движений в ряде стран мира, в том числе и на постсоветском пространстве.

03 июня 2016 года. Казахстан, Акмолинская область

Натали уехала утром. Я проводил ее, даже присели на дорожку, по русскому обычаю. Жаль мне ее. Она еще продолжает войну. Не понимая, что победить в ней невозможно, ибо главные враги в ней — мы сами.

То, что происходит сейчас с нами и с миром, в котором мы живем — не было бы возможно без нашей злобы. Своекорыстия. Гнева. Жадности. Я не знаю, когда мы потеряли невинность. Возможно, в восьмидесятых, когда с экрана хлестала зловонная жижа, а днем — пристально смотрел на страну Кашпировский. Возможно, в девяностых, когда мы сцепились друг с другом в безжалостной грызне за наследие предыдущих поколений — и вкус крови на клыках напоминает о себе снова и снова, мешая стать людьми. Возможно, еще раньше, в шестидесятые или семидесятые, когда мы поняли, что коммунизм построить невозможно, и надо позаботиться о себе как можно. Как хватит сил, ума, наглости, проворства, хищности. Я знаю, что когда то мы были другие. Моя бабушка — рассказывала мне о том, как жила деревня. А мама — о том, что они в молодости голодали в знак солидарности с какими-то борцами за мир во всем мире. Подумать только.

И мы, отказавшись от всего этого, отказались и от самой идеи добра. Равенства. Братства. Мы отказались считать людей братьями своими — и стоит ли удивляться тому, что находится кто-то кто готов убить тебя.

Там — мне пришлось выбирать. Дэн, Данила был ранен тяжелее, и мне пришлось его оставить. К тому же — он весил килограммов на двадцать больше — и вряд ли бы смог тащить его.

Нас пытались убить люди, которые явно пришли не просто так. Ящик Пандоры открылся после событий в Беслане, когда стало ясно: только страх. Только страх перед тайным и бессудным возмездием — может остановить тех, кто готов умереть сам, только бы убить как можно больше людей. Я когда-то и сам был частью системы. Не знаю, как она называется… да и не хочу знать. Эта система многолика и безжалостна, она держится не на деньгах. Она держится на людях, которые ненавидят так, что готовы убивать. Но в системе есть одно правило… оно никем не провозглашается, но оно есть. Если ты ни в грош не ставишь чужую жизнь — точно также, ничего не стоит и твоя.

У меня нет претензий к системе. Совсем никаких. И не потому что я выиграл, нет. Просто кто-то наверху решил — жить мне или умереть. Я выжил. Они умерли. Я доволен решением. И все что я хочу — чтобы меня оставили в покое.

Я — фермер. Простой фермер. У меня есть земля, в которую я вкладывал свободные деньги и дом, который я построил. На моих землях растет зерно. Потом мы мелем из него муку и продаем. Вот и все, чем я сейчас являюсь.

Я — фермер. И оставьте меня в покое.

Как же…

Я подумал о том, что неплохо было бы взять отпуск и уехать — но подумал об этом поздно. Потому что на следующее утро прилетел вертолет. Я услышал его еще издали — хотя он был тихим, намного тише, чем обычная восьмерка. Мелькнула мысль сходить в дом и взять СВД — с ней я охотился здесь. Но по здравому размышлению — я от этого отказался. Все уже учтено и рыпаться не стоит, хотели бы убить — убили бы.

Вертолет был обтекаемым как акула, он сильно походил на французский Дельфин или его китайский аналог — китайских аналогов в Казахстане все больше и больше. Но это был не Дельфин и не китайский Z9 — это был Ка-62 в светлом камуфляже российской погранслужбы. Вертолет, разработка которого началась еще во времена СССР, и который должен был попасть на вооружение спецназа и некоего аналога аэромобильных дивизий США. Вместимостью и грузоподъемностью он — с американский Блекхок. Похоже, что немалый чин ко мне пожаловал.

Вертолет сел на необорудованной площадке — он для этого и был разработан, у него, например, вместо хвостового винта фенестрон. Сначала — высадились четверо, они сноровисто, как в голливудских боевиках, разбежались и залегли, обеспечивая периметр. Потом — из салона вертолета выбрался тот, кого я, увы, хорошо помнил.

Тот, кто погиб у меня на глазах.

Колорадский Жук казалось, стал еще меньше… но глаза все так же лучились добрым светом… как у дедушки. Впечатление кстати обманчивое. Очень.

Да… пора и в самом деле менять место жительства

— Я думал, вы погибли. Там… в перестрелке

Жук жизнерадостно улыбнулся

— Э… мил, друг ты не спеши хоронить. Мы до самой смерти не умрем.

— Как вы выжили? Там же невозможно было выжить.

Жук перекрестился

— Мертвым притворился. Полезное дело. Слава Богу, ни одна шальная не задела. Значит, не зря живу… осталось еще что-то.

Я ему не верил. Еще меньше верил, чем Натали. Система не первый раз пыталась убить меня. Хотя… если бы хотели, просто послали бы исполнителей.

— Как меня нашли?

— Как-как. У нас друзей везде много.

Наверное, через КНБ. Они в последнее время по бандитизму больше… но и по русским жалом водят. Русские здесь угроза, хоть об этом официально и не говорится. В этом районе, например — русских больше чем казахов. Дальше надо объяснять? А рядом — столица, да и сам район — можно сказать, житница страны.

— Ты бы меня в дом, что ли пригласил.

— Нет желания.

— Это почему…

— Не знаете?

— Ты про то… Я ведь с тобой под одними пулями был.

— И что? Кстати, кто это был?

Колорадский жук сплюнул на землю

— Предатель, вот кто. Ученик мой, можно сказать.

— И в Москве, и в…

— Да. И там и там. У него внук — в банду ушел. Те его на крючок взяли. Он дергался… не всех сдал, гад…

— Наполовину предателей не бывает.

— Да так оно…

Говорить что-то было глупо. Государство не знает сантиментов и не умеет говорить «прости». Да и за что извиняться? За то, что один из его служащих в высоких чинах оказался подонком?

Тогда придется извиняться, не прекращая ни на секунду. Я читал — так, на досуге — что после тридцать седьмого, когда расстреляли Ежова (кто-то говорил, что его не расстреляли, а забили сапогами на лестнице) — начали пересматривать дела тех, кто попал под каток. Перед теми, кто уцелел, извинились, и они стали работать дальше. А вот перед теми, кого успели расстрелять — извиниться не получилось.

Вместе с Жуком мы зашли в дом. Жук повел усами, осматриваясь

— Курчаво живешь…

— Здесь это нормально. У меня земля, она тут хорошо родит.

— Барин, значит. Помещик.

— Ну, как сказать.

— Да как есть.

— Значит, барин. И помещик. За столом с кровопийцей сидеть не побрезгуете?

— Да я то не побрезгую… Где у тебя тут руки можно помыть, с дороги?

— Вон там.

Пока Колорадский жук мыл руки — я достал из холодильника немудреную снедь, немного поколебавшись — и початую бутылку. В паре сантиметров от моей руки, на стене холодильника — прикреплен револьвер, чешская Альфа. Таких «тайников» у меня в доме несколько — на случай чего. Но тут… я объяснил уже. Все учтено.

— Я то не побрезгую, мил человек… — Жук смотрел, как я выставляю на стол лепешки с мясом — я уж этого не застал. Вот учитель мой, Владимир Пафнутьевич, царствие ему небесное — тот еще революцию застал. Помнил, как скот пас… часто рассказывал. Пасешь, а обуви нет. Пасли то до самых холодов, земля как лед. Увидел коровью лепешку, ногами встал, погрелся. Пастушка по очереди кормили, он обчественное стадо пас. А он иногда придет, ему на стол лучшее мечут — а с печки глазенки голодные. Так вот и уйдешь голодным, только бы не объедать.

Жук так и сказал — обчественное. Сейчас — так уже не говорят, это раньше в деревнях так говорили. Моя бабушка — так еще говорила.

— А потом он с кровопийцами разбирался, так?

— И это было — охотно согласился Жук — всякое было. Его при коллективизации вилами запороли, он сам показывал — шрамы остались. Ровно четыре. Еще один раз жаканом попало, думали, не выживет.

— И к чему пришли?

— Ну… вот к этому и пришли.

Я разлил водку по стаканам, но Жук покачал головой и я тоже отодвинул свой

— Врачи… не велят. Я прошлый раз обследовался, говорят, пить не будешь, на пару годков подольше поживешь. А я и рад. Знамо дело, на том свете то — скушно…

Я все время не мог понять, он это всерьез или в шутку. Кто он такой — убийца в костюме скомороха и несгибаемой волей внутри. Что дает ему жить после того, как дело его жизни пошло прахом в девяносто первом? Ведь я и в самом деле — помещик, получается. Подпасков босоногих у меня нет — но велика ли разница. И он продолжает служить государству, зная, что оно давно уже не государство рабочих и крестьян.

— Зачем?

— Что — зачем?

Я вдруг понял, что сказал это вслух.

— Понять не могу. Вот вы. Несгибаемый коммунист, по сути. Зачем вы служите государству и строю, которые перевернулись на сто восемьдесят и отринули все, чему вы служили до этого? Вам не противно? Или вы… замышляете переворот.

— Переворот… хе-хе…

— Вы понимаете, что переворота не будет? Что СССР мог построить босоногий пастушок — но не манагер с двадцатью годами ипотеки.

— Да знаю я…

— Тогда — что?

— Что… А интересно мне…

— Чего же интересного?

— Интересно, до чего вы дохозяйствуетесь. Вот вы… в девяносто первом, решили, что такие умные, что вас везде ждут. Общее благо, что тремя поколениями предков собиралось по квартирам растаскали, за плиту схоронили. И вы такие умные и правильные, решили, что вас там с распростертыми объятьями примут. А вам — фиг!

Колорадский Жук и в самом деле скрутил фигу

— И что? Вот, живем — не умерли. И даже неплохо живем. Вот смотрите, я — в это время при советской власти был бы полканом — если бы умел сдерживаться. Квартиру, наверное, уже получил бы, полканов бесквартирных не было. Но земли бы не было. И дома бы не было. Да и вы, как я подозреваю — не в коммуналке ютитесь.

— Эх, и дурак же ты… — сказал Колорадский жук, — на что повелся. Земля твоя. А вот ты думал, сколько вокруг тебя безземельных? Нет, не думал. И вы все — не думаете. Вон, я недавно читал — в Молдавии голод. Настоящий голод, в двадцать первом веке, ты только подумай. В любом городе как на улицу не выйдешь — гастарбайтеры одни. Ты думаешь, это все от хорошей жизни? А ты думал, что будет, когда они решат, что терять им нечего. Совсем — совсем нечего?

— Что предлагаете? Все продать и по миру пойти.

— Дурак ты, — повторил Колорадский жук, — мы не собственный коттедж, мы новый мир строили… Где место будет у каждого. Сами жили несыто, от себя кусок отрывали. Куба помнишь, когда была? У нас после войны не отстроились еще — а туда помощь отправляли. По зову сердца. Мы новый мир строили. В котором не будет голодных. Совсем. Вот, что вы сломали. А сейчас — вы покупаете стальную дверь и ружье. И думаете, она вас защитит. И ты тут — сидишь куркулем, стволами обвешался. А думаешь — помогут тебе стволы? Когда через степь попрут — знаешь, сколько их будет.

…

— Вот, то-то. Вижу, начал понимать.

— Чего надо? — сказал я

— Да есть дела… слыхал, к тебе подруга заглядывала.

Твою мать… было бы глупо, если бы не следили. Наверное, БПЛА повесили. То-то у меня последнее время нервы не на месте.

— И что?

— Да ничего. Хороша краля.

— Хороша Маша, да не ваша. Повторяю вопрос — что надо.

— Надо… да так, мелочи. У тебя контакт с американцами сохранился?

— Какими американцами?

— Да перестань… — Жук с аппетитом ел лепешку — ты думаешь, мы труп не нашли. Нашли. Одного ты оставил. Одного вытащил. Судя по анализу крови — бабу. Не она, кстати, приезжала поблагодарить?

— Нет — сквозь зубы ответил я

— Это плохо. Неблагодарность, имею в виду. Надо быть благодарным… всегда.

— Ответьте мне на один вопрос. Вы и вправду считаете, что я должен быть благодарным России? После того, как меня несколько раз попытались убить?

Жук покачал головой

— Не скажу. Бесполезно. Если нет — значит, нет. Если человек не верит — ему бессмысленно что-то объяснять. Даже если он иногда ходит в храм.

— А вы? Верите?

— Верю. Верю, что доживу до того момента, когда прекратится все это безумие. Когда будет нужен кто-то, кто подскажет вам, как жить и к чему стремиться. Кто-то должен передать вам это. Иначе — не останется ничего. И никого.

— Тогда вы выбрали неподходящую профессию.

— Да, наверное…

Мы помолчали — а что тут сказать.

— Труп, который вы нашли тогда — сказал я — он был не американцем. Он был русским. Дэниэл Ефимофф. Скажете, где он лежит?

Жук достал блокнотик, черканул несколько строк.

— Не переживай. Хорошо его похоронили. По-христиански. Нам не грозит.

— Что происходит?

Жук раздосадовано покачал головой

— Мы на грани войны, вот что происходит.

— С кем?

— С американцами.

— В который уже раз….

— На этот раз все серьезно. Очень серьезно.

…

— Американцы проводят спецоперации в Дагестане. Используют для этого нелегальные ячейки и поддержку — морских котиков. Нелегальные ячейки работают тихо, они состоят из людей, имеющих легальное прикрытие. Кого-то мы отслеживаем. Сделать мы ничего с ними не можем — только соли на хвост насыпать.

— Не можете?! — с иронией спросил я

— Хорош под…ывать — сказал Жук — это я и сам могу. Американцы — это тебе не духи. На ровном месте можно таких дров наломать. Выдворяем, конечно, много выдворяем. Чуть что — билет в зубы и на Лондон. Но все равно — просачиваются, против нас работает все НАТО. И есть ударные группы — они работают с территории Азербайджана, там у них логово. Одно — в аэропорту Гейдара Алиева, там сейчас создали закрытую зону. Второе — на Нефтяных камнях. Может, еще что есть, наверняка есть. Доставка и эксфильтрация осуществляется либо на скоростных полупогруженных катерах, либо на скоростных лодках. Либо, похоже, еще на каких-то сверхлегких летательных аппаратах. Усиленное дежурство погранцов ничего не дает, они все-таки спецы, как-никак. Морские котики, знаешь, кто такие?

— Знаю.

— Они там и работают. Крайний раз — работали двадцать второго мая, ушли нехорошо, со стрельбой. Целое отделение полиции под нож пустили.

— Отделение полиции? Где?

— Дагестанские огни.

— И с чего это?

— Бес их знает. Мы направили ноту протеста, они привычно прикинулись чайниками. Но несколько дней назад — пришла информация, что американцы резко активизируют работу по кавказскому региону в частности и по нам в целом. В Европу — перебрасываются спецгруппы. Информации, почему это происходит — у нас нет. Но нетрудно догадаться — это связано с тем. Что они нашли в Дагестанских огнях. Шансы на то, что это что-то другое, основанное на другой информации — крайне низки.

— Я знаю, в чем дело.

Жук заинтересованно посмотрел на меня

— И в чем?

— Они снимали налет на видео, это нужно было для документирования. Потом прогнали все через суперкомпьютер, у них есть база с математическими моделями, они анализируют все флешки. Запись налета показала, что именно в этом помещении была сделана запись седьмого июня. Они проанализировали математические модели обоих помещений, и пришли к такому выводу.

— Это где ж ты такое нарыл, а? — иронически спросил Жук

— Мое дело. Я даю вам бесплатно инфу. Хотите — принимайте, хотите — нет.

Я уже понял, что это — еще одна проверка лояльности. Наверняка, они знали, почему активизировались американцы. Но сейчас — они хотели выяснить, выложу ли я им все — или буду юлить.

Проблема в том, что я слишком долго — для них проблема — в игре. Если вы читали Королеву Юга Артуро Переса-Реверте — то там есть, в самом начале — одна строчка. В ней сказано, что тех, кто слишком давно в игре — то есть в бизнесе по производству и транспортировке наркотиков — убивают уже потому, что они слишком долго в игре. Тот факт, что они слишком долго в игре — сам по себе рождает подозрения. И если убить не удается — подозрения подтверждаются.

То же самое и у нас. Тот, кто слишком долго в игре — становится и слишком опасен. Прежде всего — для своих же хозяев, кто бы ими не был. Хотя бы и государство. Хотя в наше время государство трудно отделить от чиновно — мафиозных кланов.

И что бы Жук не думал — я сказал про то, откуда у меня инфа. А сам — примерно думал, где будет моя следующая остановка в пути. Моя ошибка — в том, что я затаился слишком близко. Рядом с той заначкой, которую я копил на черный день. Больше этой ошибки не будет. Австралия… Южная Африка… Латинская Америка — куда-то туда, в общем. Но здесь я больше не останусь…

А перед американцами у меня никаких обязательств нет. Даже устных…

— Интересные дела… — сказал Жук — ох, интересна сейчас жизь. Лет сорок назад — тебя за такое дело так взгрели бы. А сейчас — хоть орден давай.

— Сутулого?

— Чего?

— Орден, говорю. Орден Сутулого?

— Ну, почему. Можем и настоящий дать. Кстати, тебе твои — не нужны? А то лежат так в сейфе. Могу отдать.

— Зачем они мне. Пусть дальше лежат.

— Ну, как знаешь. За информацию спасибо, но я к тебе, собственно, не по этому. Человека одного найти надо.

Я улыбнулся

— Только одного?

— Для тебя — да, остальными другие займутся. Вот этого…

03 июня 2016 года. Москва, Россия

Микроавтобус был современным и комфортабельным. Форд Транзит, самая большая модель, переделанная в микроавтобус уже здесь, в России. Такие — недавно появились и в США, их закупали в основном аэропорты и фирмы по доставке — они были просторнее и тратили меньше топлива, чем старые, крепкие Эконолайны.

— Кофе?

Машину потряхивало на московских ухабах — здесь они были даже в центре, в совершенно неожиданных местах. Впрочем, и в Вашингтоне асфальт был далек от идеала, особенно в последние годы, после того как денег в бюджете стало ощутимо не хватать.

— Нет, спасибо…

Термос отправляется дальше. Через глухо тонированные стекла — видно очень плохо, как в аквариуме.

— Слушаем инструктаж.

— Общее внимание!

— Из автобуса выходим только после сигнала. Держимся группой, не отрываемся от охраны. При необходимости задаем вопросы следователям, но к любым уликам прикасаться запрещено. Разрешено вести самостоятельную фиксацию, фото и видеосъемку. Еще раз — не отрываемся от спецназа, они прикрывают нас. Вопросы?

Спецназ — сидит впереди, на откидных сидениях. Восемь крепких парней в черной, боевой униформе и с русскими автоматами, похожими на МР5, но местными, сделанными на том же заводе, что и Калашниковы. Эти парни — постоянно прикрывают их — или наоборот, не дают действовать по своему усмотрению. Им не разрешено носить оружие в Москве — но на прикрытие им выделена целая группа спецназа. В общем-то, нормальные парни, трое — пользуются моментом, чтобы улучшить свой английский. Никакого антиамериканизма у них нет.

— Нет, сэр.

— Две минуты! — обернулся водитель — подъезжаем.

— Две минуты, внимание. Выходим только по команде.

Микроавтобусов уже три. В двух остальных — команды спецназа по борьбе с наркотиками, местной DEA, у русских это называется ФСКН. Обычная облава на торговцев наркотиками. На вид.

Их микроавтобус останавливается, два остальных — проходят дальше.

Несмотря на то, что все это видели у себя в стране и не раз — те, кто может, поворачиваются, чтобы видеть, как все происходит.

Микроавтобусы подъезжают к зданию, где находятся подозреваемые — и поток бойцов в черном извергается из дверей. В отличие от американских команд быстрого реагирования, у которых особая тактика передвижения, друг за другом, почти вплотную — русские действуют скорее как морские пехотинцы, разбиваясь на группы. В голове каждой колонны — обычно человек со щитом, за щитом — может укрываться от двух до пяти бойцов. Щиты — русские используют намного шире, чем это принято в США.

В их микроавтобусе — работает рация, кто знает русский — тот слушает обмен. Судя по тому, что никаких панических ноток нет — все идет нормально.

Захват — продолжается около пяти минут, далее — их микроавтобус начинает двигаться, и они подъезжают к зданию, уже захваченному спецназом. Спецназ везде, на тротуарах, его видно за решетками ограды… штурмовая команда явно избыточна по численности. Уже слышен вой полицейских машин — но пока они не подъехали.

— Выходим!

Первыми выгружаются русские спецназовцы, они образуют защитную формацию. Следом — высаживаются и они. Норма Дженнингс, единственная женщина среди них — оборачивает камеру на себя и представляется, а так же называет дату, время и место съемки. Все это необходимо, чтоб потом запись могла послужить доказательством в суде. Хотя понятно, что суда никакого не будет.

В окружении бойцов спецназа — их восемь, на шесть американцев — они заходят внутрь. Ворота вынесены, справа — небольшая стоянка. Кайенн, еще Кайенн, Ауди Q7… Мерседес S-класса. По-видимому, в России наркоторговцы живут ничуть не хуже, чем американские наркодилеры.

Спецназовцы — уже выводят задержанных. Каждого — ведут по двое, вывернув руки вверх. Подводят к стене и заставляют встать на колени, ткнувшись лицом в землю и подняв руки за спиной вверх. Одному из задержанных — на глазах американцев дают сильного пинка.

— Сэр, это законно? — шепотом интересуется Дженнингс

— Не говори глупостей, Норма — отвечает шеф. Несмотря на то, что русско-американские отношения далеки от идеальных — полицейский полицейского всегда поймет. Так что — да, это, черт возьми, законно.

Их просят остановиться, поясняя, что сейчас прибудет следственная группа и в здание — нужно будет войти вместе с ней. Следственная группа уже за забором, несколько черных Камри — это спецгруппа. Высокий мужчина с аккуратными, седыми усами — это Лисов, следователь по особо важным Следственного комитета…

Лисов подходит к командиру группы спецназа, принимает от него рапорт. Затем машет рукой — заходим.

Внутри, в хорошо отреставрированнном старом особняке — настоящий бардак. Первым делом — они попадают в зал, в котором у стен стоят гробы. Окантовка сверкает медью, а то и золотом, некоторые гробы варварски пышные. Тут же стоят венки и живые цветы, некоторые вазы опрокинуты и разбиты. От цветов — в воздухе тяжелый аромат, кондиционера здесь нет, помещение не проветривается.

Русские, по указанию Лисова начинают собственную видеосъемку. Лисов становится под камеру, называет фамилию, имя отчество, должность, место съемки и все остальное, что необходимо, чтобы пленка служила доказательством в суде.

По указанию Лисова вниз двое спецназовцев спускают одного из тех, кого нашли на втором этаже здания. Это коренастый, пузатый человек лет сорока — пятидесяти, и волосы у него кажется, растут даже из носа. Похож на итальянца. Пузатый — громко возмущается беспределом.

— Ваши фамилия, имя, отчество — строго спрашивает Лисов

— Салимов! Салимов Салим Ильдарович!

— Гражданство России есть? Вы гражданин России?

— Канэчно. Зачем сюда пришли! Здесь все граждане, никакой нелегал нет!

Лисов морщится, но задает вопрос за вопросом. Обе камеры, и американская и российская — фиксируют происходящее.

— Салим Ильдарович, вы сказали, что вы являетесь директором похоронного агентства. Опишите — что находится в этой комнате и кому это принадлежит.

Салимов вдруг резко замолчает.

— Салим Ильдарович!

— Говорить не буду! — угрюмо отвечает пузан — адвокат мне давай, да…

Американцы переглядываются. Большая их часть — прошла через CID, дивизион криминальных расследований и научилась отличать людей, которые не чисты. Этот — точно нечист и знает это.

— Все ли гробы здесь — принадлежат вашему похоронному агентству?

Пузан молчит, злобно зыркает по сторонам.

— Хорошо. Ваше право — не отвечать. Итак, в связи с наличием оперативной информации о нахождении в данном помещении веществ и препаратов, свободный оборот которых запрещен или ограничен в соответствии с законодательством РФ — мною, следователем Лисовым Иваном Евгеньевичем принято решение о проведение обыска в данном помещении с использованием специальных технических средств, а именно — портативной рентгеновской установки, а так же служебно-розыскной собаки. Понятые — имеют право присутствовать при проведении исследования, задавать вопросы, требовать внесения замечаний в протокол. Приступаем.

Первой — в помещение вносят собаку. Обычная такса на поводке — для поиска наркотиков обычно используют небольших, охотничьих норных собак, они требуют меньше корма, их легче транспортировать и они могут пролезть там, где не пролезет более крупная собака. Кстати, рассказы о том, что таких собак делают наркоманами, чтобы они искали наркотик просто смешны — ни одна собака, если ей дать наркотик, не выживет Собака на поводке — ничего не находит, перебегая от одного гроба к другому. Потом — бросается к ступенькам, которые ведут к чему-то, напоминающему ресепшн в отеле и начинает лаять.

— Криминалиста сюда!

Криминалист — под камеры берет пробы с пола. Показывает — белый порошок. Очень немного. Похоже, просыпали…

— Ничего не хотите сказать, Салимов?

Пузан тяжело дышит, лицо его серое — похоже, предынфарктное состояние. Впрочем, дышать тут совсем нечем, может, и они выглядят не лучше.

Затем — вносят портативную рентгеновскую установку. Она размером примерно с маленький, плоский телевизор, израильская.

Почти сразу — техник, проводящий исследование кивает, и Лисов — поворачивается к ним.

— Двое, подойдите сюда! С камерой!

Норма и Грег — отправляются к камере. Рентгеновскую камеру оставляют включенной специально для американцев. На экране — видна внутренность гроба.

— Вскрываем?

— Если только найдем, как это сделать, не повредив гроб. Они нужны как улики. Сначала — проверим все до единого.

* * *

Гробов с тайниками — оказалось шесть. Ни в одном — судя по изображению с рентгеновской камеры — наркотиков не обнаружено.

К зданию — подогнали Камаз, русский грузовик с глухим кузовом. Одного за другим — задержанных сажают в этот Камаз. Пузана — сажают отдельно, в Тойоту, на него надевают колпак на голову и наручники.

Следственные действия завершены, у ограды и дальше по улице — множество полицейских машин и просто Волг и Тойот с мигалками на крыше.

Лисов — молча курит, отойдя в сторону.

Старший среди агентов ФБР подходит к нему, за ним — как приклеенный держится оператор русского антинаркотического спецназа. Лисов делает знак рукой — и спецназовец отходит, присоединяясь к своим, охраняющим остальную часть следственной группы ФБР.

Американец уже хорошо знает Лисова. Кроме того — полицейским разных стран всегда есть о чем поговорить. У всех одно и тоже.

— Того что нашли, будет достаточно для предъявления обвинения? — спрашивает американец

— Да… — Лисов разгоняет дым рукой — если это героин. У нас незаконным является хранение любого количества героина. А там его — не меньше грамма собрали.

— Скажут, что просыпал кто-то из посетителей.

— Мы возьмем пробы со всех внутренних поверхностей гробов. Если какой-то пакет был поврежден — там тоже могло остаться.

— А если не осталось?

Лисов пожимает плечами

— Ну, хорошо. Допустим, мы накрыли банду торговцев наркотиками. И что с того?

— Теперь мы можем понять, откуда взялся тот гроб, который взорвался там у вас.

Американец вынужден признать, что это так. Подтверждается одна из версий и снимается одно из противоречий. Дело в том, что один из вопросов, возникших при взрыве в Лэнгли, заключался вот в чем: визит бывшего президента Буша был подготовлен за достаточно короткий срок и его не афишировали — ни американцы, ни сами русские по просьбе американцев. Если террористы узнали о визите — как они смогли так быстро разработать план и подготовить гроб, в который можно было поместить взрывчатку. Теперь понятно: гроб уже был. Он использовался для транспортировки наркотиков, причем сделан был так, что не прикопаешься — очень аккуратная работа. Потом — в один из гробов вместо пакетов с героином положили двадцать четыре фунта высокоэффективной взрывчатки и детонатор.

— Но мы не знаем, кто туда подложил взрывчатку.

— Будем допрашивать.

Американец с трудом сдержался — он видел, что русским, в общем-то, плевать на все.

— Со всем уважением, мы бы хотели более… активного содействия.

Лисов показал на машины за оградой

— Как думаете, зачем они здесь?

…

— Скорее всего, это машины тех, кто крышевал наркобизнес, они приехали посмотреть, что происходит. Там, в том числе — фсбшники, полицейские, Госнаркоконтроль. Разобравшись, они начнут давить со всех сторон. Так что если нам просто дадут раскрутить это дело — это уже будет хорошо.

— Круто.

— А у вас не так?

— Нет.

Но американец — почти сразу поймал себя на мысли, что он врет…