Аркадия

Александр Мирошниченко

Пальмы, пальмы, пальмы. Раньше Дейву казалось, что там, где растут пальмы, не может быть ни ненастья, ни печали, а исключительно веселое настроение, замечательная погода и неутихающий, немеркнущий праздник. Потому что растут эти вечнозеленые растения в тех краях, где тепло и солнечно, как в детстве летом на аллее, которая начиналась от конечной остановки пятого трамвая и заканчивалась короткой набережной, что шла вдоль пляжа со странным названием Аркадия.

Глава VII

Дейв спал в своем гидросамолете. Ночью не было возможности вытянуть его на сушу, поэтому пришлось пришвартоваться у пирса и остаться в салоне. События последних часов и, чего скрывать, нервное напряжение, которое никуда не девается, когда полет сложный, сколько лет ни проведи в небе, дали о себе знать. Какое-то время лежа на заднем ряду пассажирских кресел и глядя в темное тропическое небо, он был уверен, что заснуть не сможет. Но плеск легкой волны о пирс, мерное покачивание гидросамолета успокоили, и проснулся Дейв, уже когда солнце застыло высоко в небе, а лайнер замер, потому что под поплавками уже был песчаный берег. То есть сон был столь крепок, что не прервался даже, когда самолёт тащили на берег.

Раскаленный песок и стрелки наручного механического хронометра, на циферблате которого теперь немного странной для глаза кириллицей было написано «Штурманские», подтвердили, что утро давно миновало. Предстояло выбрать, каким образом взбодриться: выпить чашку кофе в кафешке, которая находилась шагах в тридцати от него, или окунуться в океане, плескавшемся на расстоянии вытянутой руки. Сомнения развеял сын хозяина кафе, спешивший к самолету с небольшим подносом, на котором, тут Дейв совсем не сомневался, были чашка крепчайшего кофе и коричневый сахар.

Мальчишка улыбался старому знакомому. Они подружились еще в то время, когда Дейв жил на Большом острове. А после покупки самолета пацан прибегал сюда сразу, как только освобождался от работы в заведении отца, задавая миллион вопросов про авиацию и самолеты и рассказывая все, что знал про море, остров и его обитателей.

Вот и сейчас вместо приветствия он начал делиться новостями:

— С Доротеей все в порядке. Ее ночью прооперировали. Мне дочка медсестры рассказала, — поведал юный друг. — Только отцу не говори, что я тебе уже сказал. Он хочет сам сообщить хорошие вести.

С этими словами официант поставил небольшой поднос на поплавок и вопросительно посмотрел на Дейва, тот согласно кивнул, и мальчишка быстро юркнул в кабину.

— Только не улетай, — крикнул Дейв, когда выпил ароматный напиток и собрался отнести тару в кафе, а мысленно продолжил: — «Хотя, куда можно улететь, когда баки пустые».

— Нуэстро Дейв, — воскликнул хозяин кафе, пожимая руку. — У меня для тебя радостная новость: с нашей девочкой все хорошо.

Дейв, как и просил его мальчишка, изобразил удивление и поблагодарил за приятное сообщение. А еще он обратил внимание, что его впервые назвали «нуэстро», что значит наш. И на Малом, и на Большом островах очень часто к имени человека добавляли «нуэстро». Сначала Дейв не понимал, почему один из рыбаков был просто «Хуаном», а другого называли «нуэстро Хуан». Только со временем выяснил: «нашим» здесь называли исключительно местного. Несмотря на то что рыбак, который просто Хуан, уже много-много лет прибывал с материка работать на Большой остров, он все равно оставался просто Хуаном. А другой был «нуэстро Хуан», потому что его знали сызмальства, как и его родителей, а также родителей родителей. Да и все его родственники были знакомы.

А тут вдруг «нуэстро Дейв».

* * *

Когда Гена услышал удар от пули в борт самолета и легкий девичий вскрик, он оглянулся в салон. Эдик уже осматривал одну из пассажирок. Даже короткого взгляда было достаточно, чтобы понять, что ее эта пуля зацепила и крик был от боли, а не от страха.

Вот только единственное, что Гена мог сейчас делать, — это пилотировать самолет, принимая решение, как быть дальше.

Импровизированный побег, который они с Эдиком разыграли, не договариваясь, означал лишь одно: теперь опасность грозила не только этим беззащитным девочкам, но также самим друзьям. Если сопоставить все детали, откуда и кому они должны были отвезти девушек, то опасность выглядела более чем серьезной.

Понятно, что авиапогоню бандиты организовать вряд ли сумеют. Но любой полет — состояние ведь временное. Он заканчивается посадкой где-то на земле. После чего они станут уязвимы. Гена это понимал и непроизвольно прижимался к горным склонам, которые становились все выше и круче. Появилась тонкая облачность. Гена редко летал там, где только горы, но хорошо представлял, что значит оказаться в ущельях под облаками. Он набрал немного высоты и оказался выше облаков. Какое-то время земля просматривалась, но постепенно облачность становилась плотнее и можно было ориентироваться только по горным вершинам.

В кабину заглянул Эдик:

— Ранение навылет, кровь остановил, — сказал он, как если бы говорил о самолете. — Нужно туда, где окажут помощь.

Эдик не озвучил «надо в больницу», но Гена его понял. В больницу нельзя. А помощь нужна.

— Что-нибудь придумаем, — уверенно ответил Гена, вспоминая своего первого командира, который часто повторял: «Даже если ты отвечаешь наугад, отвечай уверенно. По крайней мере, если угадаешь, будут думать, что ты знал. А до того как станет понятно, что не угадал, все будут спокойны».

Облака сгущались — приходилось понемногу набирать высоту, чтобы идти с запасом над верхней кромкой в надежде найти разрывы. А впереди уже виднелись вершины, покрытые снегом. Настроение сей факт не улучшал.

Неожиданно прямо на границе облачности и горного склона, который здесь был ослепительно зеленым, показалось нечто неожиданное и немыслимое — два белых полотнища уложенных в посадочное «Т». Времени на размышления не было. Природа могла скрыть этот знак в любой момент. Глубокий вираж потребовал значительно увеличить мощность мотора, который, казалось, тоже понял, что скоро посадка, и резво прибавил. Самолет немного «вспух», то бишь взял слегка вверх, когда Гена выпустил закрылки полностью, затем малый газ, и спустя несколько секунд колеса коснулись высокой травы строго возле посадочного знака на минимальной скорости. Для какого типа воздушного транспорта он был выложен, не ведомо, а значит, размеры площадки не известны.

Буквально сразу после остановки Гена понял, что торопился не напрасно. Густая облачность мгновенно поглотила место приземления, спрятав и посадочные знаки, и самолет. Двигатель замолчал, а в открытую форточку мельчайшими каплями влетел кусочек облака.