2
Запах ладана медленно расплывается по всей княжеской светлице, смешиваясь с густым ароматом плавящегося воска. В комнате душно, но Великий Князь укрыт теплым одеялом и шкурой медведя. Его лихорадит и потряхивает от высокой температуры. Глаза полуприкрыты, он жалобно стонет и сквозь плотно сжатые губы еле доносится неразборчиво:
— Позовите жрица…
Марфа — дворовая девка, приставленная присматривать за стариком тут же бросается прочь, сообщая гридням, стоящим на входе, кого хочет видеть Великий Князь. В светлице толпится куча разномастного народа, от богатых купцов, до самого наследника — молодого княжича Бориса, стоящего в стороне, низко опустив голову. Его губы что-то шепчут что-то неразборчивое, а глаза отсвечивают желтым блеском зажженных свечей.
— Великий Князь желает видеть Верховного жрица! — громко провозгласила Марфуша, ныряя обратно в комнату.
С трудом, пробравшись сквозь толчею людей, за порог княжеской опочивальни ступил худой скуластый мужчина с длинным горбатым носом и узенькой клиновидной бородкой. Его желтые, по-кошачьи узкие глаза с трудом привыкли к полумраку, царившему внутри, он поморщился и сделал несколько шагов к кровати Великого Князя. Одет он был в длинную рясу до пола, а в руках у него покоилась небольшая чаша с курящимися травами.
— Рад видеть тебя, Великий Князь, — провозгласил жрец, и голос у него оказался на редкость скрипучим и жестким, будто открывали давно не смазанную калитку.
— И я, Рогвольд… — прошептал князь, попытавшись приподняться на пуховой подушке, но без сил рухнув обратно. Жрец хладнокровно отметил неестественную бледность государя, синюшные губы и замедленную речь. Каждое слово повелителю Стибора давалось с большим трудом, он, словно, выталкивал из себя необходимые слова.
— Оставь нас… — коротко бросил жрец Марфе, даже не обернувшись, уверенный в том, что его приказ беспрекословно выполнят. Девка тут же кивнула, шмыгнув в соседнюю комнату.
— Ты призвал меня… — начал Рогвольд, присев на краешек постели, поправив медвежью шкуру, почти сползшую на пол.
— Я…я…умираю… — пробормотал Великий Князь Стибора непослушными губами.
— Это не страшно! — кивнул жрец, махнув над повелителем своим кадилом. — Скоро ты отправишься в Царство Светлого, который приютит тебя и обогреет. Там ждут тебя блага, о которых в этой жизни ты мог только мечтать.
— Что мне…старику…надо? — слова давались с трудом. Огонь лихорадки выжигал Князя изнутри, заставляя выдавливать из себя по букве.
— Покой, Князь! — улыбнулся жрец своей неприятно улыбкой с желтыми кривыми зубами. — Всем в твоем возрасте нужен покой…
— Верно… — рассмеялся повелитель Стибора, захлебнувшись тугим кашлем. — Я устал…
— Ты хочешь исповедаться перед тем, как предстанешь перед ликом Светлейшего? — уточнил жрец.
— Не хочу! Грехи мои он и без исповеди знает! Зачем…зачем его лишний раз тревожить? — князь сделал неимоверное усилие, перевернулся на бок и полез под подушку.
— Тебе помочь?
— Я сам… — рухнул обратно, вытянув вперед высохшую от болезни ладонь с густыми канатами выступивших почти черных вен. В его руке лежал золотой перстень, украшенный Трехголовым змеем. На желтом золоте отчетливо были заметны следы чернил.
— Возьми… — прошептал он, прикрывая глаза. Не было сил терпеть тусклый свет свечей, бьющий по глазам не хуже огня дозорного костра. — Возьми…
— Что это? — прикинулся неосведомленным жрец, скосив глаза ему на ладонь.
— Это та самая Княжья печать…Много лет назад твои братья изготовили ее для того, чтобы спасти мир от злобного демона Мамона, выбрав Великого среди лучших. Теперь мое время прошло. Я хочу, чтобы она вернулась к тебе…
— Зачем? Ты же знаешь, княже, — поморщился Рогвольд, — что жрецы не имеют право править Стибором? Так было, так будет…Вечно!
— Знаю…Но мой сын слишком мал и неразумен. Борис не готов провести выборы. Его просто сомнут…Моя воля такова… — этот непростой разговор отнял у князя последние силы. Рука дрогнула, и перстень скатился вниз, негромко перекатываясь по деревянному полу. Рогвольд торопливо схватил его, не дав закатиться под сундук. Бережливо сдул невидимые глазу пылинки, и его глаза блеснули алчным огнем, которого Великий Князь уже не увидел. Его тело вдруг выгнулось дугой. Он захрипел, пытаясь втолкнуть в себя последние крохи воздуха, и затих, широко распахнув испуганные глаза, бессмысленно смотрящие куда-то вдаль. Может, они уже видели райские сады Светлейшего или кипящие котлы Анчибала? Кто знает? Жрец хмыкнул, торопливо спрятав печать в карман, скрытый в плотных складках длиннополой рясы.
— Покойся с миром, княже! — прошептал он, закрывая своими сухими тонкими пальцами безжизненные глаза. — А я уж о приемнике позабочусь…
Он хмыкнул задумчиво и медленно и торжественно, напустив на свое мрачное лицо торжественно-печальное выражение. Вышел из опочивальни. На него сразу же уставились сотни жадно ждущих чего-то глаз глаз, будто лишь он мог сообщить им только ему известную новость. Посланник Кижа хитро улыбался, прищуренным взглядом. Он уже обо всем догадался.
— Батька… — прошептал Борис.
— Великий Князь скончался! — торжественно объявил жрец, склонив голову, став по стиборскому обычаю на одно колено, прижав правую руку в груди. Зашелестела одежда. Пышный двор последовал примеру священнослужителя.
— Батька! — закричал Борис, бросаясь в опочивальню, откуда уже были слышны приглушенные рыдания дворовых девок и вопли Марфы.
— Что ж теперь-то? — пронесся по светлице напряженный шепоток.
— Как же так-то? — изумился купец Матвей Борода, подняв седую голову.
— Как же мы без княжушки нашего… — заплакал, по-бабьи обхватив голову, дьячок Паисий.
— Не долго месту пустовать! — отрезал коротко князь Иды, блеснув острым, как клинок взором.
— Неужто, и ты претендуешь на Княжью Печать? — хмыкнул повелитель Агеи — портового города, находящегося на самом берегу Агейского моря.
— А если бы и так? — насупился идовский князь.
— Да то, что этому не бывать! — отрезал зло, сжав кулаки, Агейский владыка. — Что у тебя в твоей Идее-то есть? Река, да рыба? Так рыба есть и у меня…
— Ах, ты… — разозлился его собеседник, бросаясь на оппонента с кулаками.
— Побойтесь Светлейшего! — прокричала посланница Езиды — княжества, где в отличие от остальных правили только женщины, и царил матриархат.
— Батька! — раздался отчаянный крик Бориса из опочивальни Великого Князя. Жрец поморщился и пошел прочь, расталкивая толпящихся людей, ошарашенных неожиданно свалившимся на них горем.
— Постой, Рогвольд! — донесся ему в спину голос посланника Кижа.
Жрец медленно обернулся, нацепив на лицо самую благочестивую маску, на которую был способен, но его желтые глаза жестко улыбались. Он понимал, о чем будет идти речь и был готов к непростому разговору, и посланник его не обманул.
— Где Княжья Печать? — без перехода спросил он, выразительно косясь на свой двуручный меч, висевший на поясе.
— Откуда ж мне знать, господин Посланник? — сделав удивленные глаза, поинтересовался жрец. — О том известно лишь Великому Князю…
— Издеваешься? — нахмурился советник.
— Помилуй, Светлейший, в чем же тут издевка? — искренне удивился Рогвольд. — Великий Князь — является хранителем Княжьей Печати — знака высшей власти на нашей грешной земли. О ее местонахождении известно, лишь ему одному…
— Тогда зачем он позвал тебя?
— Ты решил, что он отдал мне Печать? — рассмеялся жрец.
— Иначе зачем? Ведь лучше тебя — нет варианта! Жрицы светлейшего не могут претендовать на корону…
— Вот видишь, мой дорогой, — улыбнулся, осенив чашкой с почти потухшими травами посланника, Рогвольд, — ты не хуже меня все знаешь…К чему этот разговор?
— Но…
— Князь решил исповедаться, ощутив, что скоро отправиться к праотцам, — уже раздраженно пояснил жрец, — во время исповеди он и скончался! Больше ни о чем, мы с ним не говорили…
— Рогвольд!
— Прощай… — жрец резко развернулся и оставил в коридоре одного посланника Кижа, который долго смотрел ему в след, буравя суровым и недовольным взглядом сгорбленную спину.
В храме Светлейшего было пустынно. Ближе вечеру огромный просторный зал наполнится верующими, пришедшими на вечернюю молитву. Будут слышны голоса, песнопения и гореть свечи, а сейчас место перед алтарем, отмывая от крови, оставшийся после последних жертвоприношений мыли две служки, негромко переговариваясь. Заметив Рогвольда, они почтительно вскочили припав на колено, приложив открытую ладонь к правой груди.
— Да благословит вас, Светлейший! — проговорил жрец, кивая на фигуру мужчины в доспехах, установленную в самом центре храма.
— И засияет его вера над нами! — хором привычно откликнулись служки.
Кивнув им напоследок, Рогвольд быстро поднялся к себе в келью. Лежащая в кармане Княжья Печать жгла карман. Едва добравшись до узкой комнаты с аскетичными плохо обструганными нарами в углу и небольшим столиком с горящей свечой подле фигурки Светлейшего, он задвинул засов, облегченно выдохнул, рухнув на кровать. Его мелко потряхивало от волнения. Вспомнив о чем-то, он выложил знак власти на стол. В свете свечи золото отливало краснотой, будто этот перстень впитал всю ту кровь, которую пролили на земле до того, как стали выбирать правителей с помощью него. Украшение завораживало. С придыханием и великим почтением Рогвольд коснулся его, провел пальцем с грязным обгрызенным ногтем по его гладким граням. Восхищенно причмокнул, оценив мастерство колдуна, изготовившего сей шедевр.
— Прекрасно… — прошептал он, уперев немигающий взор в трехглавого змея, мастерски изображенного на Печати. — Просто великолепно…
Неожиданно повеяло запахом влажной земли. Холод проник под теплую рясу, коснувшись мимолетно спины, заставив бежать по ней сотням мурашек. Рогвольд вздрогнул и испуганно отдернул руку от Княжьей Печати.
— Рогвольд! — приглушенный голос доносился откуда-то снизу.
Жрец пошарил свободной рукой под кроватью, выудив оттуда зеркало в черной деревянной оправе. По полированной поверхности плавали какие-то мало понятные тени и клубки густого тумана. Изображение зарябило, формируясь в бесформенное лицо, на котором невозможно было разобрать ни носа, ни рта, лишь горящие красными языками пламени широко распахнутые глаза. Туман заколыхался, выплевывая вполне из себя человеческие фразы.
— Тебе это удалось, Рогвольд! — одобрительно зашелестела тьма, клубящаяся внутри зеркала. В коридоре раздались чьи-то шаги, и жрец почти мгновенно спрятал таинственное переговорное устройство под подушку, набитую хвойными иголками.
— Что ты…
— Тсс! — прошептал Рогвольд, доставая зеркало обратно. — Господину известно, что служителям Светлейшего запрещено иметь зеркала. Считается, что они вмещают в себя тьму!
— Ха-ха-ха! — расхохотался туман. — Интересная идея…Так тебе удалось?
— Печать у меня, — проговорил Рогвольд с легким поклоном.
— Покажи… — туманно резко дернулся, словно намериваясь выпрыгнуть из тесных оков оправы.
— Вот… — золото блеснуло в темноте, доставив тьме, царившей в зеркале заметное удовольствие.
— Отлично! Доставь ее…
— Вы сделаете, что обещали? — с надеждой в голосе спросил Рогвольд, пряча Печать обратно.
— Освободить тебя от сана жрица Светлейшего? — уточнил туман.
— Да…
— С удовольствием! Только доставь мне ее…
— Я служу вам, мой господин!
— Принеси!
— В паре верст от столицы Кижа есть роща, в ней живет старик, отдашь Печать ему! — повелела тьма.
— Да, мой господин! Низко поклонился жрец.
— И смотри…Мне нужна она, чтобы вернуться…
При этих словах туман начал рассеиваться, разрываясь на клочья, постепенно исчезая за деревянной оправой, уступая место нормальному отражению Рогвольда.
— Да поможет мне… — начал было привычную молитву жрец, но осекся, сомневаясь, стоит ли ждать поддержки в столь не богоугодном деле от идола, которому поклонялся всю свою жизнь с раннего малолетства. — Я постараюсь, господин! — промолвил он, воровато пряча Печать в свой карман.
После этого разговора он еще недолго пометался по комнате, собирая в заплечный мешок несколько полезных в дороге вещей, чутко прислушиваясь к голосам на заднем дворе, где горячо обсуждали смерть Великого Князя. В грубо сшитую холщовую ткань перекочевали теплые шаровары, ряса с меховой подкладкой, шапка и фляжка с водой. Отдельно в белый платок он завернул кусок черного начинающего черстветь хлеба и луковицу, чтобы перекусить по дороге. Рогвольд огляделся по сторонам, словно прощаясь с тем местом, в котором провел почти всю свою жизнь. С того самого момента, как родители отдали его учиться богоугодному делу, вздохнул и преклонил колено, сквозь слезы, глядя на огонь в потускневшей лампадке. Сколько вечеров он провел, глядя на этот дрожащий язычок пламени, мечтая о власти, могуществе и приключениях? Сколько несбыточных надежд и планов выношено под этим неярким светом? Пришла пора исполнить их…
С вздохом Рогвольд встал с колен и решительно распахнул дверь, едва не разбив нос служке, прильнувшему к самому порогу его скромной келье.
— Тебе чего? — спросил жрец чуть дрогнувшим голосом. До последнего момента он надеялся, что его бегство останется тайной, и погоня будет организована с опозданием.
— Я…Понимаете… — замешкался служка.
— Тебе чего? — разозлился Рогвольд, сильной рукой затягивая его внутрь кельи. — Следишь за мной? Кто приказал?
Глаза слуги испуганно хлопали длинными ресницами, напоминая коровьи. Он и не думал сопротивляться.
— Кто? — растерянность жреца исчезла почти так же мгновенно, как и появилась. Он встряхнул служку, отбрасывая его в сторону. — Кто приказал следить за мной?
— Я…я просто шел спросить…Спросить будете ли вы вести вечернюю службу? — чуть заикаясь от накатившего на него ужаса, произнес служка.
— Врешь! — рявкнул жрец, нанося удар служке в лицо. В голове билась мысль, что он раскрыт, что весь его план пошел ко всем подземным богам и под дверями толпятся дружинники Князя. — Врешь! — еще один неловкий тычок запрокинул голову служки, из носа потекла кровь. — Кто?! — страх перед Мамоном — могущественным повелителем тьмы и его наказанием повернул что-то в сознании Рогвольда. Он с бешеной скоростью начал наносить удары ногой служке до тех пор, пока окровавленный кусок мяса не перестал стонать и не затих, забитый до смерти в углу.
— Врешь… — процедил Рогвольд, смахивая ладонью пот со лба, стараясь не смотреть в сторону мертвого слуги.
На шум никто не явился. Вечерняя молитва уже началась. По всему храму Светлейшего доносилось раскатистое пение жрица Аскольда.
Бежать…Мелькнула мысль. Жрец подхватил брошенный в пылу борьбы заплечный мешок, одним движением накинул его на плечи. Бежать…В коридорах было пусто. Молебен…Перепрыгивая через несколько ступенек сразу, Рогвольд выбрался на задний двор к конюшням. Приготовленный заранее жеребец стоял под седлом, меланхолично пощипывая траву вокруг коновязи.
— Ай, молодец! Ай, красавец! — погладил его по покатым поджарым бокам Рогвольд. — Выноси меня…
Легким движением он запрыгнул седло и тронул поводья. Непривычно качнуло. Жрицы Светлейшего учились верховой езде, но, конечно же, не на уровне дружинников. Бежать…
Жеребец заржал и покладисто потрусил прочь, медленно набирая скорость в сторону Большого Тракта, ведущего далеко на Север, где таились, пряча свое истинное лицо среди почерневших деревьев и болот таинственные земли.
