Мёртвые не кусают?! Долг платежом кровью красен

Александр Черенов

Следователь прокуратуры обвинён в совершении преступления, которого не совершал. Дальше – суд и приговор. Жизнь окончена? Нет: бывший следователь идёт по стопам графа Монте-Кристо в духе установки «Никто не забыт – и ничто не забыто». Долг платежом кровью красен… Книга содержит нецензурную брань.

Глава третья

— Саша, Пётр Николаевич уже трижды спрашивал тебя!

Заведующая канцелярией Таня — красивая натуральная блондинка лет двадцати пяти, на удивление не дура и мать-одиночка — первой услышала знакомые шаги Иванова, и первой же поспешила к нему кабинет.

— Ну, и что ты сказала? — не глядя на неё, буркнул Иванов, занятый определением «дипломата» под стол. Ногой.

— То, что ты и просил: «уехал по вызову в обком».

— И — как Пётр Николаевич?

Иванов, наконец, высвободил ногу и глаза. Последние тут же включились в ухмылку.

— Выжил после этого сообщения?

Таня рассмеялась: паническая боязнь прокурора всевозможных секретарей всевозможных «… комов» давно уже стала притчей во языцех. И не только в районной прокуратуре: «слух пройдет обо мне по всей Руси великой…».

— Просил тебя зайти к нему сразу, как вернёшься… Кстати, ему звонили из обкома в твоё отсутствие.

— Знаю… Ладно: «объяви меня»…

…Пётр Николаевич встретил Иванова уже на пороге кабинета. Весь его вид, далёкий от прокурорского, вопиял открытым текстом: «не до жиру!». Всё это — взамен «уставного» «Жду — не дождусь!».

— Ну, что, Александр Сергеевич? Как ты?

В прокуроре дрожало всё, что только могло дрожать: губы, руки, ноги, голос и даже глаза. Не прокурор, а живая иллюстрация к строкам Высоцкого: «сегодня жизнь моя решается: сегодня Нинка соглашается».

Иванов улыбнулся — и развёл руки в стороны.

— Выжил, Пётр Николаевич… пока…

— То-то и оно, что «пока»!

Прокурор трясущейся рукой подхватил Иванова под локоть, и лично сопроводил к стулу.

— Садись, Александр Сергеевич. Будем думать.

— О чём? — приподнял бровь Иванов.

— Как жить дальше!

Иванов небрежно махнул рукой.

— Не нагнетайте, Пётр Николаевич! Мало ли у нас было таких дел!

— Ни одного! — неожиданно огрызнулся прокурор.

— В каком смысле?

— В смысле контроля в ЦК КПСС!

— Фуфло, Пётр Николаевич! — опять не захотел «проникнуться» Иванов. — До Бога высоко, до царя далеко! Скоро им будет не до нас!

— Ты думаешь?

По голосу прокурора чувствовалось, что у него уже начало «отлегать» не только от сердца, но и от другого места, куда более чувствительного к воздействиям извне. Он задышал ровнее и даже частично вернул себе привычный чахоточный румянец.

— Так ведь — «новая метла», Пётр Николаевич…

Прокурор закусил губу: отчасти его следователь был прав. Совсем недавно кресло Генерального секретаря ЦК занял Михаил Сергеевич Горбачёв, товарищ относительно молодой, и по всему, деятельный. Отсюда был понятен расчёт Иванова на то, что это, действительно незначительное, дело вскоре потонет в массе куда более серьёзных дел нового Генсека и его команды. Хотя, наученный жизнью… в номенклатуре, Пётр Николаевич не исключал и другой расклад: делу, напротив, не дадут заглохнуть. Потому что — «вожжа под хвост»», потому что «шлея под мантию», потому что «кампанейщина», которая по традиции обязана заканчиваться жертвоприношением, пусть даже и ритуальным.

— Новая-то она новая, Александр Сергеевич…

Прокурор с сомнением покачал головой.

–… Только я не стал бы чересчур полагаться на фактор «новизны». Да и традиции у номенклатуры — хрен разберёшь: с одного — как с гуся вода, а другому — на полную катушку… И на скоротечность кампании я тоже не стал бы полагаться… Кто знает, как далеко они решили зайти. Может, это и не капания вовсе, а первая ласточка…

Иванов поморщился, и в очередной раз отмахнулся.

— Не накручивайте, Пётр Николаевич! Вы награждаете этих людей отсутствующими достоинствами: мозгами, планами, коварными умышлениями. А у них этого не было, нет и не будет. Новый Генсек будет делать лишь то, что нужно для удержания власти. Так делали все до него, так будут делать и после. Всё остальное — гарнир к основному блюду: умные разговоры, мелкие подачки народу, «громадьё планов»… на бумаге — и никаких дел!

— Ну, не знаю, не знаю…

Пётр Николаевич, вконец расстроенный, нервно забегал пальцами по столешнице. Лицо его посерело от невесёлых дум, а грудь медленно и тяжело колыхалась в такт им.

–… Может, ты прав, может — нет… Но нам с тобой нужно не на звёзды заглядываться, а смотреть под ноги.

— Не понял? — приподнял бровь Иванов.

— Нечего нам гадать «на политической гуще». Мы с тобой — люди маленькие… А спрос с нас — очень большой. Поэтому мы не можем допустить ошибки в этом деле…

Прокурор в очередной раз испустил тяжкий вздох, и медленно проехался рукой по «заросшему от волнения» подбородку.

— Кстати, мне звонил Городецкий…

— Кстати, я знаю.

— И что он сказал? — «дополнительно умер» прокурор, наплевав на сценарий, предписывавший частичное оживление.

— Сказал, что попросил Вас не перегружать меня делами.

— А ещё?

— Ещё, — усмехнулся Иванов, — сказал, что попросил Вас… упросить меня сконцентрироваться исключительно на этом деле.

— Вот!

Указательный палец прокурора несколько секунд дрожал у самого лица Иванова.

— Вот, Александр Сергеевич — а ты мне говоришь!

— А что я говорю?!

— Всё внимание — этому делу, Александр Сергеевич!

Прокурор от волнения взял такую высокую ноту, что «дал петуха».

«Дача» продолжилась и в следующем предложении.

— Всё внимание!

— А остальные, что: «по боку»?

— Да… то есть…

Пётр Николаевич, пусть и неуклюже, но всё же вывернулся из-под насмешливого взгляда Иванова.

— Что, там, у тебя за дела? Сколько всего?

— Двадцать. С этим — двадцать одно. Четырнадцать — «живых». Все — с судебной перспективой. Все — «подрасстрельные». Плюс ещё хренова уйма «отказных». И материалов, за которые ещё и не брался — штук десять. Ну, тех — из нового прихода, которые Вы мне отписали за последние две недели.

— «Четырнадцать с судебной перспективой»…

Прокурор ушёл глазами «в параллельное измерение», и зашелестел губами: явно калькулировал. Спустя полминуты он «вернулся», и в заметно улучшившемся настроении.

— Четырнадцать дел в суд, да ещё в областной — это хорошо, Александр Сергеевич! Это очень хорошо! Когда думаешь заканчивать?

Лицо Иванова скривилось, как от зубной боли: как и любого следователя, малейшее упоминание о сроках «убивало» его «на месте».

— В этом месяце дам шесть «на выход». Остальные восемь — в следующем.

— На продление выходить не будешь?

— Не планирую.

— Молодец!

Под вздох облегчения и улыбку на лице прокурор откинулся на спинку кресла.

— Значит, план двух месяцев мы выполняем досрочно!

Пётр Николаевич не шутил: и у следователей прокуратуры тоже имелся свой план. Конечно, негласный, но от этого не менее требуемый исполнением. Планы «спускались сверху» в зависимости от категории района. Старогородской район считался самым бандитским в городе, а, значит, самым «плодоносящим». Отсюда, с каждого следователя прокуратуры этого района «область» требовала ежемесячно «выдавать на гора́» — в суд, то есть — не меньше трёх дел областной подсудности, и не меньше трёх дел — районной. Любое прекращённое дело, даже по реабилитирующим основаниям, даже под условием защиты чьей-то жизни и чести, считалось браком в работе и непроизводительным расходом служебного времени.

Обычно «район» — следствие прокуратуры, значит — «давал стране угля». Иной раз и с заметным перевыполнением плана. И тогда «район» хвалили в «области», особенно, если основу плана составляли дела областной подсудности. Ведь сторону обвинения по таким делам представляли «областники». Но бывали и «засушливые» месяцы, когда преступники, «как на грех», не проявляли должной активности, словно не осознавая высоких задач, стоящих перед родной прокуратурой. И тогда план не натягивался и не вытягивался, даже за уши. Следователям приходилось идти на всякие хитрости, чтобы только «закрыть цифры». В суд шла любая мелочевка, от уклонистов от военных сборов до оказания сопротивления работникам милиции, благо, что и с военкоматом, и с РОВД установились подлинно творческие отношения формата: «ты — мне, я — тебе».

Именно поэтому и не шутил сейчас прокурор: четырнадцатью делами областной подсудности Иванов закрывал личный пятимесячный план «по расстрелу». За это «область» могла с лёгкостью «отпустить» и недостачу дел «районного звена».

— А что с остальными?

Иванов презрительно скривил губы.

— А-а, мелочевка для района…

— Всё — в суд?! — просиял глазами прокурор.

— За исключением двадцать первого.

Теперь уже лицо Петра Николаевича сморщилось, как от зубной боли.

— Александр Сергеевич, ты не торопись…

— Торопись, не торопись, — махнул рукой Иванов, — а из ничего не сделаешь что-то. Ну, вот, не вижу я в этом деле никаких перспективных блёсток!

— Чего не видишь?

— Ну, криминала в действиях замдиректора.

— А, может, вместе увидим?

Голос прокурора дрогнул настолько искренно, что Иванов даже отказался от текста, ограничившись иронически-укоряющим взглядом.

— А, может, в бездействии увидишь?

Вопрос, казалось бы, шутейного звучания, был исполнен прокурором совсем не шутейно, и «на высоком идейно-художественном уровне». Пётр Николаевич по традиции хватался за соломинку. По этой причине Иванов окончательно решил пощадить самолюбие шефа, и дал ответ на полном серьёзе.

— Увидел бы, когда бы оно было. Так ведь нет его, Пётр Николаевич! Ну, не накачаешь этому бедолаге состав, как ни накачивай! Сплошной «воздух», Пётр Николаевич!

Иванов нахмурил чело, потряс давно не стриженой шевелюрой — и спустился октавой ниже.

— За компанию со всеми я бы ещё пустил его, и то не на первых ролях. Так ведь не дают — и не дадут!

— «За компанию»?

Прокурор оживился на манер гэдээровского артиста Фрица Дица, сыгравшего Гитлера в эпопее «Освобождение»: «Контрудар?! В Померании?!». Иванов даже не удержался от хмыканья — настолько похоже Пётр Николаевич сыграл… нет, не фюрера: надежду на чудо.

— За компанию — с кем?

— Генеральный директор, главный инженер, директор по производству, директор…

— Хватит! — обречённо махнул рукой прокурор: энтузиазма, как не бывало.

— Так ведь это ещё не всё! — «тут же послушался» Иванов. — Есть ещё и чины в главке, которым не только должностная инструкция, но и сам Бог велел…

— Я же сказал: хватит! — поморщился прокурор. — Александр Сергеевич, что у тебя за манера, такая: сыпать соль на раны!

— Так в медицинских же целях, Пётр Николаевич… виноват.

Почувствовав небольшой перебор, Иванов одной рукой прикрыл рот, чтобы уже обеими тут же отработать «Хэндэ хох!». Укоризненно покосившись одним глазом на следователя, Пётр Иванович тяжело вздохнул.

— Эх, Александр Сергеевич, Александр Сергеевич… тут такие, понимаешь дела, а тебе всё шуточки!.. Лучше бы сказал, что делать будем?

— Тянуть резину!

Прокурор скрипнул зубами, и уже изготовился к ответной речи, но, взглянув на абсолютно серьёзного Иванова, передумал и отказался от намерения.

— Ты не шутишь, Александр Сергеевич?

— Я никогда не был так серьёзен, Пётр Николаевич.

— Поделись!

— Классика, Пётр Николаевич!

Вот теперь Иванов усмехнулся.

–??? — частично ожил прокурор.

— «Или шах помрёт, или ишак сдохнет»! Помните Ходжу Насреддина, Пётр Николаевич?

На лице прокурора обозначилась слабая улыбка. Сомнение в его взгляде боролась с надеждой — и с переменным успехом. Наконец, Пётр Николаевич, как всегда, полурешительно-полуобречённо махнул рукой.

— А у тебя получится, Александр Сергеевич?

— Не впервой, Пётр Николаевич!

Иванов панибратски обнял прокурора за плечи: «время обнимать, и время уклоняться от объятий». Конечно — нарушение «устава», но в меру, особенно в критических ситуациях, это было не только можно, но и нужно. Даже полезно — для сохранения физического и психического здоровья начальства.

— Я бы добавил ещё одну фразу, но она будет совсем «не из устава»…

— Добавь — разрешаю! — снисходительно покосил глазам Пётр Николаевич.

— «Не ссы, Маруся: я — Дубровский!».

Прокурор рассмеялся — как всегда, в половинном формате: полунервно, полуоблегчённо.

— Никакого у тебя почтения к начальству, Александр Сергеевич!

Ни малейшего!.. Ладно: действуй… Кстати, занеси мне дело: хочу ознакомиться с ним.

— В очередь! — усмехнулся Иванов.

— Не понял… — так и сделал Пётр Николаевич.

— Становитесь в очередь, Пётр Николаевич! За товарищем Городецким: он первым захотел ознакомиться.

Пётр Николаевич задумчиво поелозил рукой по щеке.

— Отдал, значит…

Иванов развёл руками.

— Ну, казните меня!

— Ну, что ты?! — махнул рукой прокурор. — Правильно сделал. Не стоит умножать число врагов своих: их и без того хватает.

Брови Иванова от удивления полезли на лоб: прокурор демонстрировал образчик мышления, достойный самой Библии! Обычно трусость Петра Николаевича носила характер исключительно житейский, даже бытовой, весьма далёкий от философского.

— Мудро, Пётр Николаевич, — благодарно не соврал Иванов. — Тем более, что нам с Вами это ничем не грозит… Ну, то, что они там, в обкоме, могут «заныкать» часть документов или даже целиком дело.

— Ты хочешь сказать, что…

— Да, Пётр Николаевич: НП по этому делу — фактически дубликат самого дела. И почти всё — подлинники, хоть и вторые экземпляры. Я, как почувствовал, что начинает «попахивать жареным», сразу же подстраховался. Так, что, отобьёмся, в случае чего. Кстати, Городецкого я уже предупредил. Ну, чтобы он зря не надрывался.

Прокурор с чувством пожал руку Иванова — даже слезу дал.

— Я всегда знал, что тебе можно верить, Александр Сергеевич…

Почти неизбежное «усиление осадков» не состоялось: в самый кульминационный момент дверь в кабинет приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Тани.

— Пётр Николаевич, там к Александру Сергеевичу пришёл этот… ну, замдиректора завода… Я его придержала, но он хочет уйти!

Иванов переключился глазами на прокурора.

— Разрешите, Пётр Николаевич?

— Иди, Александр Сергеевич.

Прокурор «не по уставу» приложился рукой к плечу старшего следователя.

— И действуй сообразно обстоятельствам.

— Буду «тянуть» изо всех сил! — ухмыльнулся Иванов. — Чтобы — как в той сказке: «тянут-потянут — вытянуть не могут!»… Таня, задержи товарища: я сейчас обслужу его…