Весь Китай

Алексей Винокуров (2017)

Как верно заметила одна из читательниц этой книги «Весь Китай» — это не путеводитель по достопримечательностям, не рекламный проспект и не заметки бывалого. Это полноценный рассказ о стране и людях, куда вошли особенности менталитета, традиции, отношение к жизни, ценностям, работе, сложнейшая система взаимных обязательств и многое, многое другое. Говоря проще, это настоящая энциклопедия китайской жизни, которую стоит прочитать любому, кто хоть в какой-то степени стремится узнать, что же собой представляет Поднебесная и ее жители.

Глава 2, в которой во множестве появляются черти и говорящие собачки, а автор книги становится богатым иностранцем

Первую главу я написал о провинции Гуйчжоу, хотя это было далеко не первое наше путешествие в Китай. Но, согласитесь, не каждый день оказываешься в местах, где каменный век кончился совсем недавно.

А первый раз в Китай я приехал в далеком уже 1992 году.

Я работал тогда корреспондентом в «Московском комсомольце», на дворе был экономический хаос и всюду свирепствовал бартер. Для ясности приведу один только пример: газета посылала с концертами в город Кондопогу звезд советской эстрады, а взамен получала оттуда страшно дефицитную тогда бумагу.

Похожим образом дело обстояло и в других областях. Туристическое агентство, которое имело дело с «МК», размещало у нас рекламу. Но расплачивалось при этом не деньгами (деньги никого не интересовали, за неделю они обесценивались вдвое), а бесплатно посылало сотрудников газеты за границу — в туры и вояжи.

Все почему-то хотели ехать в Европу или даже в Америку. Один я хотел ехать в Китай — и поехал. Поездка, скажу я вам, вышла не самой простой, хоть и бесплатной.

Сначала почти десять часов мы летели от Москвы до Владивостока. Тут я проклял «Аэрофлот», использовавший тогда такие маленькие самолеты, что невозможно было ни поставить ноги нормально, ни положить их на плечи впереди сидящему пассажиру. Признаюсь вам, что даже в самом маленьком городском автобусе не чувствовал я себя так стесненно.

В конце концов мы все-таки долетели до Владивостока, хотя я уже подумывал, не лучше ли повернуть назад. Во Владивостоке мы пересели на корабль и поплыли в Китай.

Корабль наш был старый, и всякий раз, как набегала волна побольше, скрипел, угрожая развалиться и пойти на дно. Поэтому плыли мы вдоль берега, не рискуя отдаляться слишком глубоко в море. Если бы вдруг корабль потонул, мы бы добрались до суши вплавь. Те, конечно, кто умел плавать. А те, кто не умел, горько бы пожалели, что в свое время не научились.

Вообще-то это был шоп-тур, замаскированный под обычный круиз. Бизнесмены из Прибалтики и Грузии ехали покупать мебельные гарнитуры и другие серьезные вещи. Поэтому перед тем, как мы вошли в территориальные воды Китая, ко мне подошел руководитель туристической группы Вахтанг и спросил:

— Сколько у тебя валюты?

— Двадцать долларов, — честно ответил я. В то время это была моя месячная зарплата.

Вахтанг, конечно, усомнился.

— За дурака меня держишь, дорогой? Тур стоит двести долларов, а ты везешь с собой двадцать?

Я пытался объяснить, что я от редакции, бесплатно, но Вахтанг мне так и не поверил.

— Не хочешь говорить, и не надо, — он махнул рукой и обиженно отошел…

* * *

Наше героическое судно стояло на реке Хуанпу, текущей через Шанхай. Тут же на палубе дежурил таможенный офицер, в обязанности которого входил досмотр русских туристов при выходе с корабля на территорию Китая. По вечерам он очень скучал, и, чтобы развеяться, переходил с одного борта на другой, устраивая таким образом небольшую качку.

Видя, как он мучается, я подошел к нему, и мы разговорились — по-английски, так как китайского я тогда еще не знал.

Желая сделать собеседнику приятное, я заметил, что китайская культура сейчас очень популярна на Западе, особенно китайская философия: Конфуций, Лао-цзы…

Таможенник помрачнел и сказал с горечью:

— Конфуций, Лао-цзы — это все хорошо только для богатых иностранцев.

С тех пор я понял, что мое настоящее призвание — быть богатым иностранцем.

Но знакомство с китайским таможенником имело и другие приятные стороны — меня перестали досматривать при выходе в город. Я даже слегка пожалел, что я не контрабандист.

* * *

Надо сказать, что в начале девяностых Шанхай еще не был городом небоскребов. Там интенсивно возводились двенадцати — и шестнадцатиэтажные дома, но в основном строения были совсем невысокими. Даже здания банков из стекла и бетона не превышали трех-четырех этажей в высоту. Много тут было старых хибар, а некоторые шанхайцы вообще жили в каких-то подземных норах.

Машин на улицах почти не встречалось, если не считать таксомоторов и персональных авто госчиновников. По утрам и вечерам, когда люди отправлялись на работу, улицы перекрывали на час и по ним могли проехать только велосипедисты.

Когда лет через десять я снова приехал в Шанхай, город я узнал с трудом — он оказался истыкан высотками, как еж иглами. Это был знак того, что китайцы теперь не хуже богатых иностранцев и относиться к ним надо с уважением.

* * *

Но ни один иностранец все равно не сможет уважать китайцев так, как они уважают себя сами.

Негласный китайский девиз звучит следующим образом: «Мы лучшие, потому что мы китайцы». И хотя подобным девизом руководствуются и другие народы, но, пожалуй, именно в Китае он нашел свое самое яркое выражение.

* * *

Автор книги «Чжунго дэ наньжэнь хэ нюйжэнь» («Китайские мужчины и женщины») начинает ее с мудрого замечания: «Все китайцы делятся на мужчин и женщин».

Что главное в этом заявлении с точки зрения китайца? Главное в этом заявлении — его глубокая научность, подтвержденная эмпирическим опытом.

Иной иностранец, конечно, заспорит: дескать, на мужчин и женщин делятся не только китайцы, но и все остальные нации. Китаец, услышав это, только снисходительно покивает в ответ. Кивки эти будут означать не согласие с оппонентом, а скорее добродушное над ним подтрунивание. В самом деле, кого интересует, что там происходит за пределами Чжунго — Срединного государства?

* * *

Вообще говоря, мы, иностранцы, неточно переводим понятие «Чжунго». Мы говорим о каком-то там Срединном государстве. Говорить же надо о Центральном государстве, или даже еще точнее — о Центровом. По самоощущению традиционного китайца его страна находится не в какой-то там середине, а именно что в центре мира. Вся остальная земля — та, что за пределами Чжунго — населена волосатыми варварами разных калибров и расцветок.

Древние китайцы — опять же, исходя из глубоко научной картины мира — полагали, что земля квадратная, а небо круглое. По этой причине неба не хватало, чтобы накрыть всю землю. Та часть земли, которую покрывало небо, так и называлась — Тянься, Поднебесная (одно из традиционных названий Китая). За пределами Поднебесной, куда небо не доставало, жили дикие, — ежэнь. Чем дальше от центра мира жили эти самые ежэни, тем больше в них было дикости, и тем меньше походили они на китайцев, прекрасных душой, телом и финансовыми накоплениями.

* * *

С тех пор прошли тысячелетия. Изменилось ли самоощущение китайцев? И да, и нет. Конечно, в умных книгах, газетах и по телевидению китайские авторы не устают объяснять, что за границей тоже живут люди, у них тоже есть своя культура, своя цивилизация и научные достижения. Но тут имеется маленький нюанс, о котором никто не говорит, но который все чувствуют — это самое злосчастное «тоже». Как говорится — тоже, да не совсем. А все дело в том, что китаец — тот самый, титульный, который ханьцзу — подсознательно считает себя лучше всех. Самый задрипанный китаец все равно лучше самого замечательного иностранца — и только на том оснований, что в жилах его течет настоящая китайская кровь.

Неудивительно поэтому, что для иностранцев в Китае есть несколько обозначений. Первое, официальное: вайгожэнь — собственно иностранец, человек другого государства, или кэжэнь, гость. Это название соответствует протоколу. Второе, бытовое: лаовай — старина извне. И, наконец, третье, для души: янгуйцзы или вайгуйцзы — заморский, он же иностранный черт. Иногда для ясности просто гуйцзы, черт обыкновенный.

Надо сказать, что злым духом иностранца именуют не только в быту, но даже и в книгах. Прямо в глаза чертом вас, конечно, называть поостерегутся, скорее употребят слово «лаовай». В котором, несмотря на внешнюю дружелюбность, имеется элемент насмешки. Берется эта насмешка как раз из слова вай — что значит внешний, профанный, и, вообще, между нами, китайцами, говоря, никуда не годный.

Как же перевести «лаовай» на русский? Вообще говоря, это слово состоит из двух иероглифов. Первый — «лао», то есть старый, почтенный. Второй — «вай», то есть, как уже говорилось, внешний, наружный. Переводить буквально, как «старикашка извне» почему-то не хочется. И не стоит, потому что смысл тут все-таки другой.

У этого слова есть разные переводы. И просто «иностранец» — самый приблизительный, по общему смыслу. И «старина иностранец». И «почтенный иностранец». И даже «балбес заграничный» — близко по ощущению, хотя и не так грубо. Чаще всего, однако, встречается перевод «старина извне» — вроде как дружеский.

Лично я предлагаю наиболее точный перевод: «лаовай» — это «старый вай». Что такое «старый вай» — не совсем ясно, но для того, кто обзывается, звучит немножко смешно, а для того, кого обзывают — слегка обидно. То есть проявлено то самое отношение, которое испытывает большинство китайцев к иностранцам. А, значит, искомый результат достигнут.

* * *

С определением себя, как лаовая, иностранец, хочешь не хочешь, встречается постоянно.

Как-то мы с женой мирно гуляли в пекинском парке Тяньтань. Народу было немного, и все вежливо делали вид, что нас не замечают. Но тут ковыляющий мимо младенец, устами которого, как известно, глаголет истина, все-таки нас увидел. Без лишних размышлений он вытянул вперед палец и громовым голосом заревел на весь парк:

— Лаова-а-ай!

— Не лаовай — вайгожэнь! — смущенно стала поправлять его культурная мамаша.

Однако младенец упорствовал. Он тыкал в меня пальцем и безостановочно кричал: «Лаовай! Лаовай!»

Когда мне надоели эти крики, я обернулся к ребенку и строго сказал:

— Во бу ши лаовай, во ши янгуйцзы! (Я не лаовай, я заморский черт!)

* * *

В другой раз, кажется, в городе Цзинань, за мной увязалась неведомая старушка. Она шла следом и развлекалась тем, что тыкала меня в спину кулачком, через каждые пять секунд повторяя «Лаовай! Лаовай!» — как будто и без того не было понятно, что я иностранец.

Вскоре мне это надоело. Я повернулся и сказал ей не без яда: «Во ши лаовай, ни цзю ши лаонэй!» (Я-то старина снаружи, а вот ты — старушка изнутри!). К сожалению, мои попытки скаламбурить не нашли у нее отклика, так что пришлось просто ускорить шаг. Старушка еще некоторое время трусила по пятам, но скоро выдохлась и села прямо на асфальт.

* * *

Вообще-то китайцы любят каламбуры, к этому сам язык располагает. Но шутки и каламбуры иностранцев они воспринимают редко, у них другое чувство юмора. Как справедливо сказал один китайский публицист: «Наш нынешний юмор не содержит в себе ни сатиры, ни сарказма, ни особенного смысла, это как легкое приятное щекотание перышком — вот и все».

Может быть, поэтому там, где должно быть смешно, китайцы не смеются, а лишь посмеиваются.

Тот, кто все-таки хочет понять китайский юмор, должен послушать сяошэн — китайские устные юмористические рассказы. Для иностранца дело это, как правило, долгое и довольно нудное, но китайцам нравится.

Таким образом, если китаец смеется над шуткой иностранца, то скорее из вежливости, а не потому, что ему на самом деле смешно.

* * *

Традиционно китайцы избегают телесного контакта. Исключение составляют китайские мужчины, которые часто ходят, держа друг друга за ручку. В таком хождении ничего неприличного нет, это просто выражение симпатии и дружеского расположения. Так же, держась за ручку, ходили нынешний председатель КНР Си Цзиньпин и Нурсултан Назарбаев во время официального визита председателя Си в Казахстан.

Рядовые заморские черти вряд ли удостоятся от китайца такой чести, зато в качестве бонуса их вполне могут потыкать в спину кулаком.

Как-то мы с женой стояли в аэропорту Байюнь города Гуанчжоу в очереди на посадку. Следом за нами пристроилась маленькая старушка. Через каждые пять секунд она поощрительно тыкала жену в спину: дескать, давай, лаовай, вперед, не задерживай!

Мы бы и рады были вперед, но впереди стояла очередь, двигаться было некуда. Однако старушку это не интересовало. Ей нравилось тыкать кулаком в спину иностранке, это было настоящее развлечение или, по-китайски, вар-вар.

Тогда мы поменялись с женой местами. Но и это старушку не смутило. Она стала тыкать кулаком в спину уже меня. А поскольку кулачок был острым, ощущение мне не понравилось. С минуту я все-таки потерпел, потом развернулся, навис над старушкой и рявкнул на весь аэропорт:

— Бицзяо! Хватит уже!

Старушка сделала недовольное лицо и отвернулась.

* * *

Обычно неприятная ситуация в Китае рявканьем и исчерпывается. Но изредка наступает время решительных действий.

Как-то раз мы приехали в город Циньхуандао. Там есть место, где Великая китайская стена выходит своей оконечностью прямо в море. Поскольку китайцы традиционно сравнивают Стену с огромным извивающимся драконом, то место, где дракон как бы ныряет в море, называется Голова Дракона.

Чтобы попасть на эту часть Стены нужно было купить входные билеты. Мы отправились на поиски кассы. За нами увязалась компания молодых китайцев — типа, помогать. Двое шли впереди, показывая дорогу, один шел сзади и без остановки толкал меня в спину кулаком — чтобы я, не дай Будда, не сбился с пути.

Я его попросил так не делать, раз, другой — не помогло. Я рявкнул — он только засмеялся и продолжил свои экзерсисы. Тогда я остановился, обошел его и от души пихнул в спину. Молодой нахал отлетел на несколько метров, но возмущаться не стал, а лишь безропотно отошел в сторону. «Не сошлись характерами», — читалось в его глазах.

Однако сразу хочу предупредить, что это крайний случай. Как бы ни развивались события, в Китае старайтесь обходиться без физического воздействия. Дать затрещину китайцу — это роскошь, ее может позволить себе только настоящий Чжунго тун, знаток Китая. Надо очень хорошо чувствовать ситуацию, видеть конкретного человека, понимать, сочтет ли китаец такое обращение справедливым, учитывать настроение окружающих и много чего еще.

Почему в тот раз я все-таки разрешил себе такую вольность? Потому что свидетели и участники инцидента понимали, что парень ведет себя неправильно и просто развлекается таким гнусным образом, хотя и не имеет на это морального права. Именно поэтому, когда его настигла карающая иностранная длань, и окружающие, и даже он сам отнеслись к происшедшему с молчаливым одобрением.

Кстати, китайцам иногда нравится, когда им читают морали. Был у меня случай, когда торговец на юге заломил за виноград непомерную цену, и я отчитал его, говоря, что так поступать нельзя, это нечестно и несправедливо.

— Десять юаней — да, двадцать — куда ни шло, но сорок — это уже перебор, — объяснял я ему. — Что подумают о тебе и твоей стране гости Китая?

Торговец слушал мою речь с явным удовольствием и согласно кивал. Вероятно, разговор наш представлялся ему беседой двух благородных мужей, посвященной ритуалу-ли.

* * *

Вообще же, повторю: не пытайтесь в Китае разрешить конфликт, используя физическую силу. Старайтесь такой вариант даже не рассматривать. Запомните: как бы ни кричал китаец, как бы он ни скандалил, как бы ни размахивал руками — он вас не ударит. Во всяком случае, пока вы не ударите его.

Но если вдруг — каких только чудес ни бывает — дело дошло до драки, имейте в виду, что китаец будет драться плохо, робко и при первой же возможности постарается драку закончить, потому что он боится куда больше вас. Ведь ему за избиение иностранца вполне могут и срок припаять.

Кроме того, китаец будет драться один, прохожие ему не помогут — если только рядом с ним не окажутся друзья или родственники. Исключение составляет север Китая на границе с Россией. Там наших туристов и торговцев знают хорошо, и потому, если их спровоцировать, с удовольствием побьют вас всем кагалом.

Но повторяю еще раз: какой бы ни казалась вам ситуация, старайтесь не применять силу. Во-первых, вы тоже можете попасть в полицию — и с весьма неприятными последствиями. Во-вторых, в некоторых областях страны, если китаец сочтет себя публично оскорбленным, он может и нож вытащить.

Но даже и просто разговаривая, не угрожайте китайцу и не оскорбляйте его: вы приобретете врага на всю жизнь. Китайцы очень чувствительны к интонации — даже не понимая, что именно вы говорите, они легко уловят ваше отношение к ним.

Если вам что-то не нравится, взывайте к разуму и справедливости, начинайте переговоры, постарайтесь донести до человека свою позицию. Даже если вы не знаете языка, покажите свое настроение жестами, мимикой, выражением глаз. Китайцы как нация очень склонны к переговорам, это у них в крови, это альфа и омега их существования на протяжении веков. Не удивительно, что китайцы так любят торговлю и вообще бизнес. Ведь нормальный бизнес — это именно достижение выгоды благодаря переговорам.

* * *

Как вы уже, наверное, поняли, быть в Китае иностранцем довольно непросто.

Часто китайцы, особенно в провинции, воспринимают иностранцев если не как зверюшек, то как людей с некоторым отставанием в умственном развитии. Наиболее подходящий эквивалент: «собачка говоряшшая». Да еще и говорящая обычно не по-китайски, а на своем, собачкином языке.

Здешнее отношение к заморскому черту строится на очень простой предпосылке. Китайского языка — а значит, и культуры — иностранцы не знают. А кто не знает культуры, тот не совсем человек. В лучшем случае — тот самый дикий ежэнь, о котором мы уже говорили.

По этой причине изредка бывает сложно даже вступить в контакт с китайцами — особенно с пожилыми. И тут неважно, говоришь ты по-китайски или нет: они просто не хотят тебя слушать.

Как-то в Чжаоцине мне понадобилось спросить дорогу у одной пожилой женщины. Я обратился к ней, но она, увидев меня, даже слушать не стала, отвернулась, замахала руками и в ужасе закричала: «Я не понимаю! Не говорю по-иностранному!»

Но я знал, что главное — выбить китайца из привычной колеи.

— А по-китайски вы понимаете? — коварно осведомился я.

Она поглядела на меня внимательно и сказала:

— По-китайски я понимаю.

Легко догадаться, что дальнейшая беседа прошла, как по маслу.

* * *

Впрочем, вопрос «говорите ли вы по-китайски?» в Китае не является таким уж нелепым.

Я уже рассказывал про нормативный китайский язык путунхуа. Он так и переводится — общий язык, то есть предназначенный для всех граждан страны. Язык этот до некоторой степени искусственный, он создан на основе пекинского диалекта и других диалектов группы гуаньхуа — распространенной, в основном, в северных регионах Китая.

Создание такого языка было жизненной необходимостью. Почему? Ответ довольно прост.

В Китае есть множество диалектов титульной народности хань. Большинство из них различаются настолько сильно, что носители просто не понимают друг друга при разговоре. Формально все это — диалекты одного и того же языка, но для слушателя они так же похожи друг на друга, как монгольский и немецкий. Помимо диалектов, в Китае есть множество самостоятельных языков — это языки национальных меньшинств. Их носители тоже не понимают ханьцев и друг друга.

Разумеется, такая ситуация веками обособляла регионы Китая и иногда раскалывала страну на части. Путунхуа был создан, во-первых, чтобы преодолеть взаимное непонимание граждан, и во-вторых, для повышения грамотности народа.

Сейчас путунхуа учат в школах по всему Китаю, на нем говорят по радио, телевидению и в большинстве китайских фильмов. Однако для примерно половины китайцев это язык выученный, совершенно непохожий на то, как говорят у них дома, во дворе, в магазине… Для них этот язык — фактически иностранный. И далеко не все китайцы говорят на нем хорошо, и далеко не все его понимают. Так что заданный китайцу вопрос «Ни хуй шо ханьюй ма?» (Ты говоришь по-китайски?), если задуматься, звучит не так уж бессмысленно.