Принцип Парето

Алина Аркади, 2022

Она – та, что оказалась заложницей обстоятельств и жизненных проблем, не позволяющих изменить направление движения. Он – тот, кто давно не верит в светлое завтра, руководствуясь принципом рационального распределения возможностей для достижения поставленной цели. У каждого из них своё "правильно", обусловленное опытом пройденного и прочувствованного. Два человека, которые никогда не должны были встретиться, оказываются под крышей одного дома. Сможет ли он научить её действовать, полагаясь лишь на разум? Получится ли у неё научить его прислушиваться к своему сердцу?

Глава 6

Тихий стук, после которого решаюсь войти в кабинет, где расположились Аронов и Островский. Ненавязчивый запах алкоголя расползается по помещению, заставляя меня скривиться, что не остаётся незамеченным Парето. После Ромы я остро реагирую на малейшие признаки спиртного, стараясь держаться подальше от захмелевших мужчин. Но сейчас выбора нет по причине обязанностей и приказа хозяина явиться к нему.

— Добрый вечер. Ваш кофе, — выставляю кружки на стол, замечая, что рядом с Ароновым также находится бокал.

— Лена, я принял решение оставить вас в качестве повара, — начинает Альберт Витальевич, но я улавливаю лёгкую улыбку на губах Островского и понимаю, что оказалась права. Называет сумму, которую буду получать каждый месяц, и я готова визжать от радости.

— Это очень много, — склоняю голову, сложив руки на подоле.

— Часть я добавил за возможность утереть нос Шагану.

Мужчины переглядываются, и кабинет наполняется скупым мужским смехом. В этот момент не отрываю взгляда от Островского, который, поймав мой, сводит брови к переносице и становится серьёзным.

— Однозначно, это было самым положительным событием вчерашнего вечера.

— Согласен, — кивает Аронов, — приятно, когда у тебя есть то, о чём другие только мечтают.

— Да. Приятно. — Произнося это, Константин Сергеевич ползает по мне взглядом, который приводит в замешательство.

Мужчины, словно сговорившись, пристально осматривают меня, а мне хочется провалиться на месте, лишь бы не чувствовать изучающих глаз на своём теле.

— Я могу идти? — нарушаю тишину, кажется отвлекая их от приятного занятия.

— Я ещё не закончил, — останавливает Аронов. — Для начала вы переезжаете.

— Куда? — Я только-только привела себя и Тасю в равновесие, успокоившись сама.

— За особняком есть несколько гостевых домов, видели? — Киваю. — В один из них. Они немного больше, чем ваша комната, и имеют дополнительные удобства, где вам с ребёнком будет комфортнее.

— Спасибо за вашу заботу, но нам достаточно того, что есть.

— Правда? — удивляется Аронов, открыв рот.

— Знаете, как сделать человека счастливым? Заберите у него всё, а через некоторое время верните обратно, ничего не прибавив. Можно сказать, вы вернули мне всё. Но главное, что у меня сейчас есть, — безопасность и уверенность в завтрашнем дне. Большего не нужно.

Островский окидывает меня странным взглядом, словно удивлён каждому моему слову, ожидая иного. Да, иногда человеку для счастья нужно совсем немного: чистая постель, тишина и счастливая улыбка ребёнка.

— Вы переезжаете. Решено. — Последнее слово за Парето. — А с завтрашнего дня ваша дочь начнёт ходить в частный сад.

— Но…

— Это не обсуждается, — резко и зло выплёвывает каждое слово.

Я делаю попытку спорить с человеком, который возражение не принимает в любой форме, чем лишь нервирую его и настраиваю против себя.

— Гриша будет возить ребёнка в сад и забирать.

— Боюсь, у меня не хватит средств на частный детский садик, — собираюсь с силами и всё же привожу аргумент, как, мне кажется, вполне логичный. — Тася мешать не будет. Вы даже за пределами комнаты её не увидите. Обещаю.

— Дело не в этом, — мягко начинает Аронов, останавливая Островского, который, кажется, уже на грани и готов сорваться на крик. — Ребёнок не может сидеть в четырёх стенах в одиночестве, пока вы выполняете свою работу. В саду она будет с детьми, что предполагает общение и развитие, да и вы будете спокойны.

— Всё верно, Альберт Витальевич, но…

Островский подскакивает и оказывается передо мной, нависая:

— Завтра девочка идёт в сад. Что не ясно?

— Всё ясно, — соглашаюсь, не решаясь поднять глаза и встретиться с разъярённым синим взглядом.

— Сразу бы так, — шумно выдыхает, успокаиваясь, а меня знобит от тех эмоций, которые я испытываю рядом с этим жёстким мужчиной. — Жди меня в комнате. Сейчас приду. Будем переезжать.

Покидаю кабинет и бегу в комнату так быстро, как только могу, не желая контактировать с Островским ни сейчас, ни когда-либо ещё. Жду десять минут, полчаса, но он не появляется. Тася спит, а я собираю вещи, стараясь не потревожить хрупкий сон. Дверь резко открывается, являя Парето, но, как только замечает спящую дочку, мгновенно смягчается. Стою посреди комнаты, не решаясь спросить, опасаюсь вызвать гнев и без того недовольного мужчины. Молча берёт мои вещи, идёт к выходу, а я хватаю на руки Тасю.

Оказываемся за домом, где сегодня мы с Тасей весело болтали на качелях и рассматривали снег. Отдельный уютный коттедж раза в три больше уже привычной комнаты. Аронов прав, здесь просторно и светло, а места так много, что можно жить вчетвером. Островский ставит сумки возле двери, не переступая порог, и, собираясь уходить, бросает через плечо:

— Она должна быть готова к восьми.

Сразу понимаю, что она — Тася, которая завтра же отправится в сад, потому что он так решил. Укладываюсь за полночь, прижав к себе дочь, и не могу уснуть, съедаемая мыслями: по какой причине Аронов так обо мне заботится? Любому другому было бы плевать, как сложится жизнь женщины, которая пришла в его дом из ниоткуда, добавив проблем и лишних забот. Как правило, состоятельные люди мало обращают внимания на тех, кто обслуживает их комфортную жизнь, а часто даже не помнят, как их зовут. Но здесь всё иначе: начиная с того, что ко мне обращаются по имени, и заканчивая заботой о моём ребёнке.

Утром успеваю сбегать на кухню и приготовить завтрак Островскому, оставив для него панна-котту и кофе на столе. Собираю Тасю, которая удивлённо рассматривает наше новое жилище, носится как заведённая и с интересом разглядывает вещи.

— А мы теперь всегда здесь жить будем?

— Сейчас да, а дальше не знаю.

— Мам, — шепчет, пока я застёгиваю куртку, присев на корточки, — а давай никогда к папе не возвращаться? Здесь хорошо и нет чужих дядек, которые кричат.

— Если я буду ответственно работать, а Альберт Витальевич будет доволен, то мы останемся здесь.

— А кто это? — хмурит бровки, вспоминая незнакомое имя.

— Ему принадлежит этот дом.

— Я думала, что хозяин Костя.

— Костя? — Меня стремительно охватывает ужасом, когда я слышу такое милое «Костя» из уст ребёнка. — Тасенька, давай договоримся, — беру её лицо в ладони, фокусируя внимание, — ты никогда не говоришь «Костя», ладно? Только Константин Сергеевич, если хочешь у него что-то спросись.

— А если я скажу Костя, он будет ругаться?

— Да. Очень сильно.

— Ладно, — вздыхает и идёт к выходу, — а мне больше нравится Костя…

Тащу Тасю на площадку перед домом, где стоит несколько машин. Гриша курит, выхаживая по территории, и, видимо, ждёт нас.

— Поехали? — замечает и идёт к машине.

— Гриш, я бы хотела с тобой поехать. Мне бы посмотреть, что за сад и будет ли там хорошо Тасе.

Ещё вчера обдумывала, каким образом увязаться за водителем, чтобы посмотреть на место, куда будут увозить каждый день мою дочь. Мне необходима уверенность, что дочка будет там, где озвучил Островский.

— Парето приказал только её, — кивает на Тасю, которая крутит головой в розовой шапке и внимательно следит за разговором.

— Кто такой Парето, мам?

— Никто, родная. Ты его не знаешь, — подмигиваю Грише, который сразу понимает, что сплоховал, сказав прозвище Островского при ребёнке. Дети подобны губке, которая чаще всего впитывает именно ту информацию, которую ты желаешь от них скрыть.

Звуки нескольких голосов переключают наше внимание, и из дверей показываются Аронов и Островский. Удивлена и, раскрыв рот, наблюдаю, как Альберт Витальевич медленно идёт к автомобилю, опираясь на палочку. Он заметно хромает на левую ногу, но, кажется, уже достаточно привык к этому, как и мужчины из охраны. Впервые с момента приезда в этот дом я вижу Аронова в полный рост и не могу не смотреть, как тяжело ему даются передвижения. Островский, заметив мой неприкрытый интерес, вопросительно вскидывает бровь, отчего вмиг опускаю глаза.

— Спроси у него сама, — шипит Гриша, не желая попасть под яростный молот начальника.

— Доброе утро, — обращаю внимание на себя. — Константин Сергеевич, можно я сегодня отвезу Тасю с Гришей? Я хочу посмотреть на детский сад.

— Считаешь, он хуже, чем государственный? — прищуривается, поджимая губы и готовясь к нападению. Да почему он так реагирует на каждое моё высказывание?

— Нет, не в этом дело…

— Можно, Лена, — даёт добро Аронов. — Костя, она как мама желает убедиться в безопасности своего ребёнка, и только.

— Мам, а дядя говорит Костя! А мне ты сказала, что нельзя говорить Костя! — Неожиданный комментарий моего ребёнка уносит почву из-под ног. У Островского даже кадык дёргается после двойного «Костя», которое так нравится Тасе.

— Дяде можно, — стараюсь говорить спокойно, но голос предательски дрожит. — А нам нельзя. Никому нельзя.

— Правильно — никому, — подтверждает Островский, опускаясь перед дочкой на корточки. — Но тебе я разрешаю, Таисия, — и мягко нажимает на кончик её носа пальцем, отчего мой ребёнок весело хохочет.

Его лицо напротив лица дочки, но она не пугается глубокого шрама, наоборот, смотрит с улыбкой.

— Спасибо, Костя, — шепчет и целует Островского в щёку.

Он отшатывается от неожиданности, и впервые я вижу его настолько ошарашенным, будто он не знает, что такое детская благодарность, которой всё равно, как ты выглядишь, важно лишь, что отдаёшь взамен.

— Вам пора, — кивает Грише, который мгновенно открывает дверь машины.

Забираемся с Тасей на заднее сиденье и увлечённо рассматриваем мелькающие мимо нас строения, обсуждая огромные дома. Это место похоже на маленький закрытый посёлок, где все постройки частные и обнесены высокими заборами, за которыми спрятались такие же влиятельные люди, как Аронов.

Через полчаса подъезжаем к саду, и директор водит меня по территории, подробно рассказывая, где и чем занимаются дети. Детей немного, но тем лучше. Оказывается, заявление было подано вчера с ксерокопией всех документов, которые остались у Островского. Место Таси оплачено на полгода вперёд, а это означает, что сумма, которую я должна Парето, значительно возросла, если учитывать купленный телефон. Мне не нравится, что теперь я его должница, но он был прав, когда говорил, что я обязана работать, не отвлекаясь на Тасю.

— Всё понравилось? — спрашивает Гриша, как только мы отъезжаем от сада и сворачиваем на дорогу обратно к дому.

— Да. Частный сад однозначно лучше государственного.

— Теперь твоя дочь — мой подопечный, за которого я отвечаю, — смеётся, понимая всю абсурдность ситуации.

— Ты, наверное, недоволен. Интереснее быть с шефом, обеспечивая его безопасность.

— Было интересно, — отводит взгляд. — До того самого момента, пока Илюху не застрелил какой-то придурок, покушавшийся на Аронова. Знаешь, как-то пропал интерес. Я лучше вон мелкую возить буду: оплата та же, а опасности ноль.

— И часто такие опасности бывают?

На секунду мелькает мысль: ни за какие бы деньги я не решилась бы отдать свою жизнь добровольно.

— Совсем нет. Я здесь полтора года. Разное, конечно, было: психи, которые в морду кидаются и по головам охраны лезут; идиоты, которые под машину бросаются; журналисты, которые умудрялись даже на территорию пробраться под видом обслуживающего персонала или работников доставки. Но чтобы стрелок и впоследствии труп — не было. Последнее покушение на Аронова лет пять назад состоялось, он тогда ещё депутатом был. После инцидента, кстати, и получил проблемы с ногой.

— В него стреляли?

— Нет. Машина перевернулась несколько раз.

— Ох, — выдавливаю из себя.

Вероятно, шрам, который я заметила у Альберта Витальевича, получен именно тогда, значит ли это, что шрамы Островского появились по этой же причине?

— И так бывает… Поэтому уж лучше я личным телохранителем мелкой побуду, — усмехается и кивает, словно сам с собой ведёт беседу. — Не переживай: отвезу, заберу, доставлю.

— Я не об этом переживаю, а о том, сойдётся ли Тася с детьми. Она общительная, открытая, но новых людей принимает тяжело.

Говорю и сама же себе противоречу, потому что к Константину Сергеевичу она прониклась симпатией необычайно быстро, приняла и даже в щёку поцеловала. Детская душа загадочна и часто непонятна, маленькие тянутся к тем, кто, казалось бы, не вызывает у окружающих никакой симпатии, и отступают на шаг от тех, кому большинство симпатизирует. Как это работает — неясно, но факт остаётся фактом: Тасе пришёлся по душе Парето с его ледяным взглядом и устрашающим шрамом.

— Вот вернётся сегодня из сада и спросишь впечатления, но мне кажется, малой там понравится.

— Надеюсь.

Возвращаемся в дом Аронова, выхожу из машины, но Гриша не следует за мной, а разворачивается и уезжает. Наверное, между поездками в сад у него есть дополнительные задания.