Цербер. Дочь врага

Анастасия Сова, 2023

– Ты делаешь мне больно! – шиплю, но ему плевать.Ратмир прижимает меня к стене всем своим телом, потому что считает, что имеет на это право.– Ты теперь моя! Буду делать все, что захочу… Ничто не заставит меня остановиться, – жар его дыхания будто сжигает меня дотла.– Пожалуйста… – обида и страх душат.– Твой отец предал меня, Ассоль. Спалил мою жизнь до самого основания. И теперь я поступлю так же. Заберу у него самое дорогое… тебя.Безжалостный и свирепый отшельник. Легенда и страх криминального мира. Я думала, он спас меня, но ошиблась. Спасаться нужно от него самого.

Глава 16

Ассоль

Черные глаза прожигают тело. Как ОН близко! Господи, как же он близко! Стоит, склонившись надо мной, вынуждает почувствовать себя бесправной букашкой. Буквально каждой своей клеточкой ощутить мощь и силу, которые он источает.

Затянувшаяся пауза говорит больше тысячи слов. Цербер хочет меня. Жаждет. Поиметь. Порвать. Выжать жизнь до последней капли.

А еще он псих! Чертов псих, оставшийся без лекарств! Псих, от которого зависит теперь мое благополучие.

— Ратмир… Прошу… — выдыхаю со страхом, едва не касаясь своими губами его.

Но, несмотря на панические сжатия внутренних органов, мой разум захлестывает возбуждение. Просто оттого, что этот мужик рядом. Просто оттого, что улавливаю его дикий запах.

Соски предательски твердеют. Становятся острыми пиками. Они начинают пульсировать, как и чувствительные точки между моих ног.

Напряжение становится невыносимым, а под тяжелым взглядом даже дышать страшно.

Цербер ничего больше не говорит. Но он жрет, жрет меня глазами. Как голодная зверюга, что разрывает здоровенными зубищами куски свежей плоти. И он смотрит именно так. Как на мясо. Без любви или нежности. Лишь с животной жаждой, которая толчками пульсирует в его теле.

И я точно знаю, что это так. Закостеневший член упирается мне в живот. Туда, в самый низ. Пульсирует. Рвется к сокровенному. И я глотаю звуки, что рвутся из моей груди. Мне страшно, черт возьми! Как же мне страшно!

Не хочется лишаться девственности здесь в грязной подсобке.

Чужие пальцы обманчиво нежно скользят по моей шее. Ноздри угрожающе раздуваются. Мне кажется, Ратмир борется с собой. Ведет невидимую борьбу внутри.

— Вот так… — шепчет прямо мне в рот. — Умница…

Грудь сжимается. Ведь я знаю, что все не так! Нежности с ним не будет. Нет. Ни ласки, ни любви. Там, в бане, Ратмир показал мне свое истинное лицо, грубо содрав с полки для того, чтобы трахнуть. Животное оно и есть. Цербер — злой и свирепый пес. Дикий и опасный.

И даже в тот момент, когда мужчина чуть отстраняется, я не успеваю почувствовать облегчения. Крупные ладони берутся за ворот моей-его рубашки и рвут по сторонам.

Он снова делает это, нетерпеливо избавляет меня от одежды. Не щадит ни единой пуговки. Вскрикиваю. Ужас и стыд хватают меня за легкие. Сжимают там, под ребрами так сильно, что попытки совершить вдох оказываются тщетными.

— Цербер! — голос нового знакомого сопровождается гулким стуком его ног по ступеням.

Это заставляет мужчину оторваться от меня, сделав шаг назад.

— Прикройся! — небрежно бросает он мне.

— Я чего спросить хотел, — хозяин распахивает нашу дверь, даже не постучав. — Ой! — осекается, понимая, видно, все по моему растерянному и точно раскрасневшемуся лицу. — Простите, что помешал.

— Нет, ты как раз во время, — сообщает Ратмир.

— Наверху, в общем, жду, — совсем теряется мужчина, видно чувствуя себя неудобно. — Не спешите.

Он стремится побыстрее удалиться, плотно прикрыв за собой дверь.

Цербер по одной ловко расправляется со всеми пуговицами на своей рубашке. Я с ужасом представляю, что это может значить, учитывая натянутый бугор между его крепких бедер. Но Ратмиру удается приятно меня удивить:

— Держи, — мужчина протягивает мне свою рубашку. — Таскай, пока Честер шмотки не подгонит.

— А… а ты? — уточняю, заикаясь.

— А мне без надобности, — небрежно роняет в ответ, и удаляется с глаз долой, громко шибанув дверью.

Я же так и остаюсь стоять на том месте, где меня оставили. Безвыходная ситуация давит. Сжимаю в руке теплую мужскую рубашку в клеточку и нахожусь сейчас в полнейшей растерянности.

А еще между ног пульсирует. Бешено. Подстать сбившемуся к чертям пульсу.

Вот и что мне теперь делать? Подкупить этого Честера? Пообещать, что отец заплатит? Папа не пожалеет денег, а этот мужчина, кажется, готов кончить, представляя, как сможет навариться этим вечером на Цербере.

Но в этом и проблема. Станет ли хозяин подпольного, а в этом я не сомневаюсь, клуба подставлять лучшего бойца? Мне кажется, он ноги Ратмиру готов целовать, лишь бы тот отметелил парочку таких же придурков, как и он сам.

Избавляюсь от ставшей вдруг ненужной тряпки на моем теле и заменяю ее другой. Рубашка Ратмира мягкая и до сих пор теплая. А еще она пахнет им. Его неповторим мужским запахом. Нет, это не духи. Совсем не духи. Но отвращения я почему-то не испытываю. Аромат Цербера странно влияет на меня. Обволакивает всю.

Подношу к носу краешек рукава и втягиваю воздух. Наркоманка проклятая, вот кто я сейчас!

Стягивая с себя джинсы, оставляю только высокие вязанные носки, больше подходящие на гольфы. С ногами забираюсь на единственным стул, что здесь есть. Вокруг уныло и серо. Пыльно еще. Но, видно, Цербер считает это место безопасным. Значит, и я должна. Мне нужно как-то постараться начать доверять ему.

Сижу так какое-то время, изучая потерянным взглядом содержимое открытых полок. Здесь много лекарств и бинтов. Всякие там средства для обработки ран и несколько упаковок бутилированной воды.

И как я вообще докатилась до такой жизни? К шаманке, блин, поехала! Личную жизнь наладить хотела. Отлично наладила, ничего не скажешь!

Когда Ратмир возвращается в нашу «комнату», он приносит с собой два матраца и постельные принадлежности.

— Шмотье будет только завтра, — говорит. — А сегодня… Через полчаса Честер организует нам душ и ужин. Делаешь все свои дела, а во время боев отсюда ни ногой.

— А что так?! — во мне вновь просыпается Язва. Не понимаю, почему не могу промолчать! Просто, блин, заткнуться! — Боишься, увижу тебя на ринге и еще больше напугаюсь? Или что сбегу от тебя?

Цербер вытягивает губы в линию, а затем произносит:

— Я сказал, пока идут бои, ты сидишь здесь и не произносишь ни звука, ясно?!