Лис. Град проклятых

Андрей Ермолаев, 2023

Тьма тянет свои жадные щупальца к душам жителей дряговичской земли, явив людям своего нового избранника – Зверя. Он непреклонен, жесток, расчетлив и чудовищно силен – и нет пока силы, способной противостоять ему и его новой религии. Боярин Лисослав Велимович (а для друзей просто Лис) и его товарищ, волколак Лесобор, после гибели Черномора, отправляются своей дорогой – помогать людям в их борьбе с порождениями Кромки. Там где есть свет, всегда в тенях прячется тьма, и пути героев неизбежно пересекутся с путем Зверя. Богатырям Черномора предстоит встретиться и схватиться с самими страшными порождениями Кромки, ведь именно им пророчество Баяново предсказывало вступить в бой за людей и силы света на грешной, терзаемой голодом и раздорами Земле. Продолжение цикла "Между Навью и Явью". Оформление обложки – авторское.

3 глава. Посадник Комышелога и жрец Велеса

Величайшее из достоинств оратора — не только сказать то, что нужно, но и не сказать того, что не нужно».

Марк Тулий Цицерон.

Комышелог, небольшой ныне городок числом жителей редко, разве что в годину опасности нашествия, когда под защиту его стен сбегались жители округ, превышающий тысячу человек, встретил их настороженно — закрытыми воротами. И отворять их перед всадниками и пешим — никто не торопился. Так же неприятно удивили колья, вкопанные в ров, перед стенами — на кольях тех покоились отсеченные гнилые головы и даже живой полутруп поднятого. Нежить посаженная на кол не имела рук и ног, только голову и тело и, видимо, место своего последнего пристанища получила давно — тело иссохло почти совсем, но при виде приближающихся всадников, поднятый, все же смог поднять голову. Он открыл и закрыл с тугим скрипом сухую пасть, но звуков издать не смог. Десятник недовольно поморщился, оглядев его, но копье марать не стал. «Чего это Боеслав так жестоко? На него не похоже!»

— Отворяй! — прочистив глотку, прокричал Лесобор.

— Прочь езжайте! — ответили сверху. — Чужих ратных пущать — не велено!

— Сдурел? — возмутился волколак. — Ты глазья-то разуй, ирод — свои мы ратные.

— Слыхали мы, какая бойня вечером была от таких своих подле городца! Небось, всех погубили, ироды? Тикайте, пока стрелами вас потчевать не стали.

Там, на стенах взаправду, появились сразу несколько отроков с луками наготове.

— Окунь — глянь?! С ними Гзашка-степняк! Связанный!

— Точно, он.

— Ну, так, стало быть, мы друзья, а не вороги? — предположил на это волколак.

— А все едино — отворять ратным — не велено, — насупился первый из говорящих.

— Старшого позови, отрок, — невозмутимо посоветовал Удо. — С ним поговорим.

— А я и есть старшой! — нагло поведал отрок в ответ. — А ну сдриснули, пока я добрый!

— В соплях не запутайся, старшой, — попробовал еще увещевать Удо, хотя было видно, что глаза старика, от такого непочтения к возрасту, медленно наливались кровью. — Мы по делу к посаднику города. Будешь задерживать нас — не избежишь побоев на свою голову.

Сказано было вроде как необидное, но молодой был, видать в той поре взросление, когда дурная щенячья кровь била в голову и за куда меньшие поводы — он пустил стрелу первым. Целил в Удо, но видать, эта же щенячья кровь, заставила спешить от чувства уязвленной собственной важности, а потому пернатая просвистела мимо — сажени на полторы, да с такого близкого расстояния. И быть бы беде, потому как у немчуры с собой было арбалеты, а ребята они были куда как более тертыми, чем глупые отроки на стенах, но вмешался боярин. Желая посмотреть, как будут вести себя чужаки, так и не узнав их цели в этих землях, пребывая в размышлениях, Лисослав, немного задержался со своим вмешательством: теперь, сорвав с себя шлем, чтобы стало видно его всем известную здесь рыжую шевелюру и усатое лицо, бесстрашно выехал к стене.

— Охренели, сучьи дети! Я боярин Лисослав Велимович! Ваш батька клятву давал князю Брячиславу, я ближний боярин его. Запорю до полусмерти кнутом, коль сей же час, не прекратите, щенки позорные!

На стене стушевались — не было тех ратных в туровской земле, кто б не знал боярина Лисослава: слишком многих он лично учил делу ратному и водил под своим началом. Слишком многим он лично — вложил меч в руки на посвящении в этих краях.

Ворота заскрипели, медленно отворяясь, а Лис, так долго не вмешивающийся в конфликт, кляня себя за любопытство, лишь сухо кивнув виновато понурившемуся «старшему» отроку, во-весь опор погнал коня вдоль улочек, туда, где стоял терем посадника.

***

Тяжелый гул многочисленный шагов приближался по коридору. Вех Будимирович пригладил длинные варяжские усы и сглотнул сухим горлом горькую набежавшую слюну. Ему уже доложили, что прибыл посол от Великого князя Киевского Мстислава Владимировича. Тяжела была длань среднего Владимировича — всех одолел в бранях, чести не попятнал. По-хорошему, Веху Ратиславичу, он — не господин и можно бы посла отослать, но с таким человеком как Мстислав — лучше не сориться.

Вех, ставленник еще Владимиров, служил верой и правдой, но кому нужны старые заслуги перед другими князьями, когда случается ТАКОЕ на Руси? Старый варяг вновь утерся рукавом дорогой шелковой рубашки расшитой серебряной канителью узоров — проклятая ткань не впитывала влагу, а только размазывала ее по лицу. С тоской подумал о серебряной фляге со сладким тьмутараканским вином, висящим на спинки его резного кресла. Нельзя. Сейчас — нельзя. Не старость ли говорит в нем? В последнее время он все чаще стал прикладываться к вину, хотя ранее не терпел этот перебродивший сладенький сок ягод, предпочитая ему горечь ячменного пива. Старость не радость — он нынешней весной перевалил через отметку шести десятков лет, и уже не мог, как прежде, лихо запрыгивать на коня без стремян. Давно уже, пожалуй, не мог — у людей старшего поколения время идет по-другому. В молодости — чем-то занят, оглянуться не успел — месяц пробежал, а теперь — то же самое, но уже не месяц, а год.

Старый варяг тряхнул головой, отгоняя пустые, дешевые мысли — все тлен, все сомнения — прах. Здесь — все его. Им честно заработанное, им — добытое в бою. Этот терем, это кресло, это вино, эту дружину и место наместника — он заслужил! Сам, ничьей не подачкой — отвоевал, взял доблестью. Сизый сабельный шрам на загорелой лысине, след удара любимого арсия хузарского кагана, Альпара, он получил, когда нынешний князь киевский — еще в соплях путался! Боялся ли он того, кто девять дней подряд одного за другим, убивал девятерых прославленных воинов-руссов? Нет! Только за честь свою боялся! Он помнил тот молниеносный высверк сабли и помнил свой меч, что падающей звездой блеснул на фоне неба и погас глубоко в груди чужого богатыря. За честь всей рати русичей! А звездочка на челюсти? То дырка оставленная степной стрелой при обороне Киева от печенегов, когда грозный князь Владимир, разбитый с дружиной под Василевым, спешно собирал новую рать против кочевников — и как рубили потом печенегов под стенами?! Честью, славой, доблестью заслужил своего места. И пока он здесь владыка — никто его не испугает, никто не обвинит старого варяга в трусости!

Тяжелые, властные, выделяющиеся средь других шаги по коридору — о, да, это от великого князя. Только лицо, обличенное властью и уверенное в ней, может так нагло топать по чужому терему. Кто это будет? Кого прислал князь, дабы выяснить все вопросы «на местах»? Посадник невольно оглянулся на Оттара. Громадина норег, вечной тенью саженного роста стоящий за его спиной, так же словно почувствовал угрозу, зверовато поводил мощными плечами, опираясь на свою громадную двуручную секиру. И надо ж такому страхолюду уродиться: почти все люди, что обладали схожим исполинским ростом — обычно были сухощавы и имели длинные, долговязые конечности. Только не этот! Этот словно состоял из горы мышц и жил, толстенных бычьих костей и почитался бы былинным богатырем, если бы не его уродство. Природа, верно, посмеялась, наделив его столь внушительными размерами, и сделав волосы, брови и бороду его белее снега, а глаза — мелкими, крысиными недобро выглядывающими из глубокий ям и тяжелых валунов надбровных дуг. Кроме того гигант был словоохотлив не больше чем немой от природы.

— Спокойнее, друг мой, спокойнее, — сказал посадник или ему, или себе.

Дверь со скрипом отворилась, и в палату ввалились сразу множество людей. Они не интересовали наместника, простые отроки из его дружины и его челядь, пусть им, его интересовал только один, которого он сразу же выделил среди всех — по мощной, почти осязаемой, тяжелой ауре звенящей силы. Тяжелый взгляд из-под кустистых бровей — прицельный, внимательный. Княжий человек был довольно высокого роста, но далеко не такого, чтоб казалось невероятным: даже при его нынешней дружине, отроках — и повыше были. Широкие плечи, узкая талия, длинные ухватистые грабки-руки — все, как и положено воину. Сердце старого витязя невольно дрогнуло и радостно затрепыхалось, когда посадник вгляделся в лицо пришедшего.

— Лис? — полуутвердительно вопросил Вех. Поднял руку — челядь и дружина смолкла.

— Он самый. Приветствую тебя, славный Верхуслав Ростиславович, — в глазах вошедшего мелькнула теплая искорка. — Вот уж не ожидал тебя здесь. Прости за нескромность — какими судьбами? Ведь подле князя ж был? И где Боеслав Львович?

— Князь и прислал для наведения порядку здесь посадником, опосля гибели Боеслава.

— Гибели? Давно ж я не бывал в этих местах.

— Видать — давно. Черте что тут твориться, скажу. Будь гостем моим. Тебе будет оказана честь по заслугам — по-княжески, — не роняя себя, хотя в душе все ликовало, ответствовал посадник.

Улыбка Лиса стала шире, но и он держал себя, не позволяя вот так вот, прилюдно, при челяди и дружинных, обнять старого друга за плечи, хотя не виделись они, пожалуй — лет пять-семь. За это время его пестун*¹⁴ сильно сдал, сединой эвон — весь волос в усах и на голове покрыт, но глаза блестели прежней ярой силой.

— Благодарствую, посадник.

— Батька! Они Гзашку связанного привели! — не утерпел, вмешался Окунь — отрок из тех, немногих, кому в его нынешней дружине перевалило за «шишнадцать».

— Так? — правая бровь, вопросительно изогнувшись, поползла вверх.

— Черт его знает, татя этого, — пожал плечами Лисослав. — Они первыми напали, не обессудь, ежель что.

— А ну покаж?!

Степняка приволокли в сей же час — спутанный по-рукам и ногам, в окровавленных тряпках, сейчас он совсем не выглядел грозно, но продолжал злобно скалиться.

— Вас всех убьет Зверь, — прохрипел он. От усилий подсохшие раны на разбитых губах вновь закровили. — За всеми придет, коль не подчинитесь. Вам, собакам — никогда не справиться с волками!

Посадник скривился.

— Все сказал? Вздернуть мерзавца. А опосля — башку долой: чтоб в упырину не перекинулся. С таким — это запросто. Раков кормить будешь вместо достойной могилы.

— Он может о многом поведать, — напомнил Лис на всякий случай.

— То, что он может поведать, боярин, я и сам могу тебе обсказать. Он со своим братом и шайкой на днях — перебили купеческий караван и семь моих отроков. Восьмого — иссеченного — отпустили с наказом нам все обсказать. Я б и остальным из его людей легкой смерти б не желал — всех бы на стенах повесил! Изверги и твари — сколотили банды из лихого люда да остатков разбитых ратей северян, и губят людей, как моровое поветрие. Зверопоклонники клятые!

— Зверопоклонники? — уточнил Лисослав, недопоняв — о таких он слышал впервые.

— Они самые. Клятые кровопивцы, с нечистью во главе — возомнили, что все земли местные — им принадлежат. Людей — либо в свою веру принимают, под свои обычаи — либо губят.

Посадник сурово сдвинул брови и обжог взглядом степняка. Тот еще упрямился, силясь сказать что-то напоследок, но его уже никто не слушал — Оттар легко, как ребенку, завернул ему руки за спину и метнул тяжелым снарядом в руки уже ждущих отроков.

— С чем пожаловал, дорогой друг? — морщинки под глазами Веха расправились, а взгляд потеплел. — Ужель мне в помощь? А отчего тогда от Мстислава-князя, а не от нашего? Ужель обидел наш-то, да ты — отъехал с дружины?*¹⁵ Ни в жизнь не поверю!

— Мне бы поговорить с тобой с глазу на глаз, без иных, — улыбнулся Лис. — Дело не ждет — времени и так много прошло, а я все еще не в Турове. Слухи страшные о Комышелоге и его окрестностях. Своими глазами разбой видел на дороге, своей рукой татей — карал смертью. Не каждый день гинет столько народу в краткий срок!

Посадник сразу помрачнел, закусив длинный ус и задумавшись.

— Как угодно, — глухо ответил. Отвел глаза, будто виноват в чем-то перед десятником. — Изыйдите все, окромя Зояра.

На немой вопрос Лисослава глазами добавил: — Он-то все и поведает с изначального. Потому как начало бедствия — своими глазами видел. Я — токмо недавно о том и узнал — как приехал замест почившего Боеслава Львовича.

И поймав на себе удивленные и непонимающие взгляды дружины, прикрикнул, добавив в глас металла. — Вон! Не вашего ума дело тут!

Воины подчинились, дверь закрылась, оставив варяжского вождя и жреца наедине с гостем.

— Вопрошай, что интересно. Как-то надо начинать, коли так. Попировать — потом попируем.

— Мне всегда интересно все — ты же знаешь? С самого начала. И, будь добр, не бойся меня утомить, Верхуслав Ратиславович — расскажи все без утайки. Я люблю вдумчивый сказ. Даже самые малые дела — не утаивай, потому как важно сие.

Обманчивая мягкость не подкупила старого воина — сейчас перед ним не был старый друг — сейчас перед ним богатырь Черномора, обличенный властью.

— Зояр — слыхал боярина? — посадник повернулся к оставшемуся жрецу.

— Слушай, коли так, — старик присел на лавку, огладил бороду.

— Так слушаю — чего там? Что там за Зверь у вас объявился?

— Знаешь ты его. Имя ему Вольг. Он сын новгородского сотника, Ратмира Владигоровича. Помнишь еще такого?

Мгновение. Каких-то пару мгновений десятник думал что ослышался. Или — надеялся что ослышался. Но никто не засмеялся. «Им всем не до смеха.» — отметил он.

— Как так? — наконец подал голос. И тут же засопел недоверчиво. Легкое беспокойство покривило соколиные брови, изломав их кривой дугой словно шрамом. — Верно ли это? Вольг — мертв. О том — все знают! Да сам отец его о том горевал немало, хоть и не простил. То видел я сам. Может это какой другой Вольг? Не тот самый? Мало ли их, Вольгов тех…

— Был бы мертв — я о том и говорить бы не стал, — покачал седой головой жрец. — Я сам его видел. Своими глазами. И узнал его, а он — меня. Слушай боярин. Внимательно слушай, ибо многое, что услышишь — тебе может не понравиться так же, как не понравилось Верхуславу Ратиславовичу. А то и поболее, как богатырю Черномора.

Примечания

14

Пестун — в данном случае имеется ввиду воинский учитель.

15

Служилый боярин в данные времена и еще много веков далее — имел право уйти из дружины по своей воле, если его господин, так или иначе, нанес обиду своему воину. В конце концов, дружина — не зря так называлась, и была производной от слова друзья.