Вольные: цена свободы

Анжелика Николаевна Галецкая (2024)

Смерть Сиятельной оставила мир без путеводной звезды, а ее жрецов — на распутье: открыть людям правду и потерять власть или оставить все как есть. Молодой служитель церкви Шиан и девушка Милиа, сбежавшая от мужа-тирана — два потерянных человека, вынуждены объединить свои силы в борьбе против тьмы. В то время как она подбирается ближе, а единственный, кто еще может спасти мир, скрывается, опасаясь за свою жизнь, герои должны столкнуться не только с внешними врагами, но и с собственными демонами.

Глава 4

Глава 4

Вереском поросло то место, и чертополохом,

и кровь-травой. И не осталось там жизни.

(Летопись Низненских земель, 1018 г. от сотворения мира)

— Сколько?

— Пару медяков за пучок, — юнец шмыгнул сопливым носом и вытер под ним рукавом. — Если господин возьмет еще и толченого корня, то отдам за пятерку все разом.

Шиан задумался. Дороговато выходит. Было бы лето, он бы собрал сам, а так… Достал из внутреннего кармана кошель, выудил оттуда нужную монету — торговаться он не любил. Мальчишка сграбастал ее, сноровисто упаковал травы и корешок в провощенную бумагу и протянул Шиану, качнув вихрастой головой в сторону туесков.

— Может медку еще возьмете? Липовый, сла-а-адкий…

Тот взглянул украдкой на Бэра — так он его называл — стоявшего чуть поодаль и подпиравшего стену лавки цирюльника:

— Пожалуй, откажусь.

Шиан купил еще сверток горячих, одуряюще пахнущих капустой с грибами, румяных пирожков у рябой девчушки, спичек — старые совсем отсырели — и двинулся к выходу с рыночной площади. Бэр как обычно последовал за ним. Вот же… Таскается по пятам, будто собачонка на привязи. Шиан уже и просил, и молил, и прогонял — да что с него взять: под два метра ростом, а разума с наперсток. С тех пор, как вывел беднягу из леса, тот ни слова ни сказал: то ли от рождения немой, то ли умом тронулся у злосчастного муравейника. Изредка тряс косматой головой, словно насекомые все еще донимали его.

Шиан гадал, что за человек его случайный спутник? За что его привязали к тому дереву? Да и, что греха таить, до сих пор Бэра побаивался — силы в нем немеряно: такой рукой махнет ненароком и насмерть зашибет. Однако, деньги, выданные казначеем стали таять в два раза быстрее, а передвигался служитель с такой обузой теперь медленнее — Вишня могла везти только одного.

Наконец, они уселись в углу таверны «Под крышей», возле пышущего жаром камина — дровишек хозяева не пожалели. Зал был битком набит, да, судя по одежде, все не местные: то ли наемники, то ли охрана какого купца. Шиан развернул стул, вытянул ноги в сторону очага и поежился от пробежавшей по телу дрожи удовольствия. Правый ботинок прохудился, не выдержав путешествия по бездорожью — хорошо, что не левый. Но денег на новые не было — и так пришлось купить пару обуви для босого Бэра, а починить здесь было негде. Один единственный сапожник задрал такую цену, что Шиан поначалу решил, что тот шутит. Оказалось, нет.

А вскоре он уже и думать забыл про ушлого мастера — на столе появилось две миски грибной похлебки, исходившей паром: густой, сдобренной ложечкой сметаны и сушеной зеленью. Бэр не стал дожидаться, пока служитель закончит молиться: расправился со своей порцией быстро и не мигая уставился на плетенку с крупными кусками ржаного хлеба, щедро усыпанного специями. А Шиан уже по третьему кругу начинал молитву и каждый раз сбивался: в зале стоял такой шум и гам, словно весь городишко собрался тут и что-то празднует.

— Ешь уже, что ты на него пялишься? — устало спросил служитель.

Там где он родился, хлеб украшали иначе. Шиан до сих пор помнил, как мать бережно оглаживала упругое, мягкое тесто, присыпала его тонким слоем муки, а потом надрезала поверху, создавая каждый раз новые узоры.

Служитель прикрыл глаза ладонью, потер ею лицо — сухое и обветренное на ощупь — и тяжело вздохнул. Он помнил, как мама пекла хлеб, но из памяти полностью стерлась ее внешность. Какой она была? Как выглядела ее улыбка? Улыбалась ли она… хоть когда-нибудь?

Внезапно Бэр вскочил из-за стола, со скрежетом отодвинув стул, и бросился Шиану за спину. И пока тот недоумевал странному поведению спутника, сорвавшегося с места, да дивился прыти неповоротливого, с виду, тела, на стол с грохотом обрушилась ножка скамьи. Миска с похлебкой едва не перевернулась: пошатнулась, заскакала донышком по столешнице, задребезжала жалобно. Служитель метнулся в сторону — в потревоженную ногу вгрызлась боль — и испуганно вжался в стену рядом с камином, ошарашенно наблюдая за происходящим. А посмотреть было на что…

Похоже, хмель ударил в голову посетителям таверны и празднование вышло за рамки благоразумия. Они лупили друг друга почем зря: кто кулаками, а кто и чем-то поувесистей. И лишь его самого никто и пальцем не тронул — Бэр угрожающе размахивал перед собой остатками скамьи, не подпуская разгулявшихся к нему ни на шаг. У ног внезапного защитника уже лежала пара бесчувственных тел и Шиан молился, чтобы они все еще были живы.

Угомонились смутьяны не скоро. Разнимала их городская стража, да почти всех из таверны и повыгоняла.

Служитель доел остывшую, покрывшуюся тонкой жирной пленочкой и еще больше загустевшую похлебку — рука, державшая ложку, предательски подрагивала. Он искоса поглядывал на мирно жующего хлеб Бэра и не знал, то ли благодарить своего спасителя, то ли отругать за членовредительство. И только тогда заметил, что кожа на костяшках пальцев у него сбита. Шиан поднялся из-за стола, поморщившись от боли, а затем, прихватив котомку со всеми покупками, бросил:

— Идем.

Вскоре северные городские ворота оказались позади. Стражники, увлеченные игрой в карты, даже не взглянули на двух путников, направляющихся в сторону Низина. Как только пашни да луга закончились, а за ними начался реденький сосновый лес, служитель спешился, стреножил Вишню и, соорудив из хвороста небольшой костерок, пристроил над ним котелок с водой из фляги — ни речки, ни какого захудалого ключа на месте их стоянки не оказалось.

Огонь больше чадил, чем грел, поэтому, дождавшись, пока та закипит, Шиан заварил травы для успокаивающего отвара и тут же загасил костер. Разворошив еще тускло тлеющие алым угли, он положил туда сверток с давно остывшими пирожками, а сам достал из сумки заживляющую мазь и принялся обрабатывать ссадины на руках Бэра. Она воняла и — это уж служитель знал наверняка — жглась не хуже крапивы, но спутник его даже глазом не моргнул. И лишь когда Шиан закончил, мельком взглянув на того, на мгновение смог различить на бесстрастном и вечно отстраненном лице… удивление?

* * *

Ступени, ведущие ко входу, местами рассыпались. Крыша провалилась и теперь лежала грудой гнилых досок — никто из местных то ли не осмелился растащить их по домам на растопку, то ли… побрезговал. Правда, все ценное — позолоченные знаки Сиятельной и книги — пропало. Разве что купель Пламени, как и само оно, оказались на месте, перед алтарем, нетронутые человеком. Огонь, немой, как и все его собратья последние несколько месяцев, колебался под пронизывающими порывами ветра, но не гас.

Побелка снаружи храма пошла пузырями, местами осыпалась, а по углам и вовсе покрылась плесенью. Благо, внутри здание было отделано некогда белым, а ныне пожелтевшим от времени травертином — и пол, и стены. Да и окна, на удивление, оказались целы, хотя разбухшие, рассохшиеся рамы уже давно пришли в негодность. Ветром набросало листьев: весь дворик, обнесенный невысокой — до середины бедра — каменной изгородью, был засажен платаном.

Наверное, когда-то здесь, на холме, чуть в отдалении от поселения, было тихо, спокойно, красиво. А сейчас Шиан стоял посреди всего этого «благолепия» и, бессильно сжимая кулаки, хотел выть от отчаяния.

Как? Как из подающего надежды служителя, которого настоятель готовил себе на замену, он превратился в ссыльного? Как глас правды стал его гильотиной? Как местные довели храм, вместилище божественной силы, до такого плачевного состояния?

… — Ну же! — он пытался достучаться до собора, но служители отводили взгляды, будто сговорившись. — Вы ведь все знаете о том, что Сиятельная не внемлет больше нашим прошениям. И нам…

— Кхм-кхм, — прочистил горло Фанир, встав со своего места. — Шиан…

— И нам нужно… Нет, мы обязаны выяснить, — он решил не сдаваться и идти до конца, хоть и понял уже, что зря все затеял, — что происходит и, самое главное, как это исправить!

— Это не наша забота, — скрипуче отозвался вдруг, пожав острыми плечами, Вальсин, один из самых старейших жрецов храма. — Пусть там, наверху, решают.

— Да и что мы можем?

— Мы простые служители…

— Рано бить тревогу — все скоро наладится.

Фразы летели в Шиана со всех сторон, словно камни — каждая ранила в самое сердце. Но не слова били больнее всего, а осознание того, что он много лет прожил бок о бок с этими людьми, даже не догадываясь, что скрывается за их показной богоугодностью. А ведь он равнялся на них с детства, с тех самых пор, как Фанир подобрал его, покалеченного и потерянного…

Служитель поежился от ветра, гулявшего на холме. А может и от собственных воспоминаний — кто знает. Идти было некуда. Сначала староста деревни, а потом и все его жители один за другим, куда бы Шиан не просился на постой, отказали в ночлеге:

— Сколько жили тут без ваших богов, столько и еще проживем, коли не помрем.

День клонился к вечеру. Инструментов не было. Последние храмовые деньги пришлось отдать еще пару дней назад, в Низне. И если бы не Бэр… Тот умудрился не только отбиться от банды разбойников, орудовавших на тракте, но еще и отобрать у них пару кошелей: не больно-то и тяжелых, но лучше, чем ничего. До сих пор служителя мучала совесть, ведь то были чьи-то сбережения. Возможно, последние. А сейчас… Он стал подумывать о том, что, если уж так сложилось, значит на то была воля Сиятельной.

Но что толку от монет, когда никто не хочет пускать в дом даже за деньги?

Наконец, внимание Шиана привлекло кое-что. Он подковылял ближе, чтобы рассмотреть свою находку, а потом, воодушевленный увиденным, осторожно опустился на колени и стал разгребать слежавшиеся, пахнущие терпкой сладостью, листья руками. За ними он не сразу заметил, что слева от входа, в цоколе здания, наполовину утопленном в землю, разместилась дверца: невысокая — даже ему придется пригнуться, чтобы попасть внутрь. Опомнившись, позвал Бэра — работа пошла веселее. Он же помог и с насквозь проржавевшим навесным замком, просто-напросто сорвав его с дужки. И все равно дверь поддалась не сразу: она уже просела, перекосилась и частично вросла в промерзшую грязь. Спустя некоторое время, общими усилиями им все же удалось открыть ее.

Внутри было темно и воняло затхлым. Шиан остановился отдышаться и подумать. Сразу было разгоряченный, он стал чувствовать, как сорочка, прилипшая от пота к спине, стынет, да и сумерки вот-вот вступят в свои права — следовало поторапливаться. Он подобрал с земли пару сухих веток и, выйдя за ограду, разжег скромный костерок. А затем, соорудив некое подобие факела, поспешил внутрь.

Узкий каменный ход заканчивался просторным помещением, поделенным на две части. В большей оказалось что-то вроде кухоньки и кабинета: у входа разместился очаг, по центру — грубо сколоченный широкий стол с лавкой, а на нем чернильница с высохшими чернилами, стопка небеленой бумаги и, сшитые простой шерстяной нитью да исписанные мелким убористым почерком, листы. На противоположной стене же висели полки с книгами, выстроившимися в два ряда пузыречками из толстого темного стекла и суконными мешочками, наполненными трухой, оставшейся от целебных трав. Под ними приютился шкафчик с посудой, кухонной утварью и иной мелочью, необходимой в быту. В ящике по соседству расположились глиняные жбанчики для круп — пустые, если не считать мышиных нечистот — и остатки чего-то сгнившего. А вот в меньшей комнате…

Шиан нервно осенил себя знаком Сиятельной, а затем, поразмыслив, и седые останки в полуистлевшей ризе, покоившиеся на кровати. Похоже, они нашли жилье предыдущего служителя разрушенного храма. И, судя по всему, нынешнего.