Моя вторая новая жизнь

Анна Миллер (2024)

Девушка с тяжелым прошлым решается на побег от своего парня-наркоторговца, похитив крупную сумму денег из его сейфа. Однако трагическая случайность переворачивает всё с ног на голову: её душа оказывается в теле старшеклассницы элитной частной школы. Но случайность ли это?

Часть 4 — Второй шанс

Глава 1

— Ты меня слышишь? Можешь говорить?

Холодное прикосновение к векам, затем яркий свет, направленный мне прямо в глаза. Я непроизвольно прищуриваюсь. Резкая боль во всем теле и трудно дышать, будто на груди лежит тяжелый камень и не дает мне сделать нормальный вдох. Я пытаюсь подняться, но у меня не хватает сил и эта пронзающая боль. Я падаю обратно. Вокруг слишком шумно, кричат люди, меня куда-то везут, в воздухе витает больничный запах, смесь дезинфицирующих средств и лекарств, он мне знаком. Так всегда пахло от мамы, когда она, уставшая, приходила с работы. Кто-то слегка касается моих пальцев, я пытаюсь увидеть кто это, но не могу повернуть голову, она чем-то зафиксирована. Я слышу голос, еле слышный и быстро уносящийся от меня: «Джози, не умирай!»

Откуда они знают мое имя?

Я обессиленно закрываю глаза и среди непроглядной тьмы вижу белую струящуюся дымку с ярким свечением внутри. Она исходит из моей груди, переливаясь всеми оттенками синего и фиолетового перламутра, а затем исчезает во мраке передо мной. Хочу рассмотреть ее поближе, хочу дотронуться до нее, но она рассеивается как сигаретный дым, и я снова проваливаюсь во тьму.

***

— Сора? — произносит взволнованный женский голос, и кто-то прикасается к моей левой руке, правую я не чувствую.

Я открываю глаза и долго моргаю, привыкая к свету. Вокруг мелькают и кружатся белые огоньки. Череп гудит от тупой боли, все тело будто переехала машина. Даже после побоев Чеда я так паршиво себя не чувствовала. И кто, черт возьми, такая Сора?

— Милая, скажи что-нибудь? — снова этот голос.

— Не тревожь ее сильно, она только очнулась. Врач же сказал, что показатели стабильные, ей просто нужно время прийти в себя и окрепнуть. Скоро ее переведут в обычную палату — прозвучал справа от меня уставший мужской голос.

— Мне страшно, милый, до сих пор не верю, что она очнулась. Я должна услышать ее, понимаешь. Три дня как целая вечность, — женщина начала тихо всхлипывать.

Я не хотела слушать ее рыдания. Голова раскалывалась, но я все равно прокашлялась и попыталась произнести хоть что-то, чтобы она перестала реветь.

— Женщина, не могли бы вы замолчать, у меня безумно болит голова.

Этот голос. Слова выходили из моего рта, я это чувствовала, но голос мне не принадлежал. Он был слишком звонкий, а мой уже давно просел под грузом проблем и сигарет. Я осмотрелась. Все белое и стерильное, я все это видела раньше. Лилу была в такой же палате, но теперь на кушетке, подключенная к пищащим аппаратам, лежала я. Что я здесь делаю? Что, случилось? Я попыталась вспомнить последнее событие. Я покинула автовокзал и ехала в Портленд, а потом все слишком обрывочно.

— Сора, моя девочка, тебе что-то принести, может воды? Милый, ей же можно дать воды? — женщина сжала мою руку еще сильнее, будто боится, что я исчезну.

Я посмотрела на нее. На вид не больше сорока, европейская внешность. Под одноразовым полупрозрачным медицинским халатом проглядывалось бордовое длинное платье, нарядное, совершенно не подходящее к ситуации. Каштановые волосы до плеч, когда-то изящно уложенные, но теперь немного растрепанные. Ухоженное лицо, с небольшими морщинками, разбегающимися от уголков глаз при каждой ее улыбке, и сама улыбка, такая мягкая и теплая, будто она накрывает тебя пушистым одеялом и все печали уходят. Глаза цвета лесного ореха, я где-то уже видела их. Мне стало не по себе, никогда никто не смотрел на меня так, тем более незнакомые люди. Я отвела взгляд.

— Я в больнице? Почему я здесь и кто вы такие?

Улыбка спала с ее лица, и она поджала губы от напряжения, мне стало жаль ее, но я действительно не понимала, кто она такая и почему называет меня чужим именем.

— Доченька, ты нас не узнаешь? — расстроенно спросил мужчина, стоящий справа.

Доченька? Теперь я смотрела на него. Высокий кореец, на вид чуть старше сорока, в строгом костюме с бордовым галстуком, под стать платью своей спутницы, и с тем же медицинским халатом, накинутым на плечи. В темных, аккуратно подстриженных волосах, уже проблескивает седина. Мужчина нахмурился и две глубокие морщины разделили широкий лоб натрое.

— Сора, — начала подвывать женщина, не сдержавшись.

— Да кто такая эта Сора? — слишком громко возмутилась я и в голове сразу запульсировало.

— Я схожу за врачом, милая, успокойся пожалуйста, сейчас тебе надо быть сильной.

Мужчина вышел из палаты, а женщина утерла слезы, размазав остатки туши и, сделав глубокий вдох и выдох, все-таки взяла себя в руки.

— Сора, это ты. Тебя зовут Сора, мы твои родители. Ты попала в аварию. Сейчас ты находишься в больнице Джонса Хопкинса в Портленде. Ты здесь уже бывала, помнишь, в детстве? Хотя, сейчас это не важно. Ты помнишь, как ехала в автобусе?

— Помню.

— Водитель трака уснул за рулем и выехал на встречную полосу. А дальше произошло самое ужасное, — слезы снова потекли по ее щекам, но она быстро стерла их тыльной стороной ладони, — Ты чудом выжила. Девушка, которая сидела рядом с тобой, заслонила тебя своим телом. Если бы не она…

Автобус, толчок, яркий свет, я хватаю Лилу, это не могла быть она, значит кто-то другой, я обняла ее, закрыла от того, что надвигалось на нас так стремительно. Или все было не так? Все перемешалось в голове, мне надо выбраться отсюда. Чед может легко найти меня в больнице. Я попыталась встать, слишком резко, слишком больно, я не могу. Женщина старается мне помочь, но мне не нужна ее помощь, я отталкиваю ее на сколько хватает сил.

«Деньги», — пронеслось в голове, я судорожно осматриваюсь в поисках сумки. Конечно, ее здесь нет. Паника. Это был мой шанс, а теперь я опять осталась ни с чем, в городе из которого когда-то сбежала. Я снова отключаюсь.

Глава 2

Шесть лет назад.

Я вернулась с работы поздним вечером, была годовщина смерти Лилу, и я не особо торопилась домой. Хотелось подольше побыть нормальной, среди людей, а не призраков. Корейский магазинчик уже был закрыт, и я зашла через заднюю дверь. Наверх вела старая скрипучая лестница. В детстве я воображала, что она рушится прямо под ногами, а внизу меня поглощает бушующий океан. Наверное, в тот момент я хотела, чтобы именно так и произошло.

Уже с порога мне показалось, что вокруг подозрительно тихо, даже телевизор не включен. Мама должна была быть дома, утром она сказала, что отпросилась с работы из-за плохого самочувствия. Она делала так уже не в первый раз и, на самом деле, я знала, что все это ложь.

Ее уволили полгода назад. Я знаю это, потому что из отдела кадров тогда позвонили, а она была в отключке после двух бутылок вина. Женщина на том конце провода сообщила, что необходимо забрать ее вещи из шкафчика и что они не будут обращаться в полицию по поводу исчезнувших в ее смену таблеток. Они, якобы, понимают наше горе, и настоятельно просят маму обратиться к специалисту за помощью. Но понятно, что обратно они ее не ждут, даже если она восстановит свое психическое здоровье.

Мама продолжала притворяться, что ходит на работу. Однажды я проследила за ней, когда она, якобы, отправилась на ночную смену. В тот день у нее закончились таблетки, которые она стащила из больницы, и она направилась в самый не благополучный район на окраине города. Даже я знала, чем здесь торгуют, а проще сказать, чем не торгуют. Лучше бы я не ходила за ней. В тот день она упала в моих глазах и если раньше я всегда ей гордилась, то теперь она перестала быть моей матерью и стала просто тенью, маячащей где-то на заднем фоне. Я не знала, что за таблетки она принимает, но количество их увеличивалось с каждым днем. Она совершенно за собой не следила и практически ничего не ела. Иногда я заставала ее в приподнятом настроении и в такие моменты казалось, что все еще может вернуться в нормальное русло, но буквально через пять минут ее снова накрывало и остаток дня она просто существовала. В основном лежа на диване или на полу, не говоря ни слова и не обращая на меня внимания. На мои попытки выкинуть ее таблетки она отвечала лишь истериками.

— Ты ничего не понимаешь, я потеряла ребенка! Свою родную девочку! — кричала она, глотая слезы.

— Но я тоже ее потеряла, так же, как и ты, — кричала я в ответ.

Дальше следовали упреки в мой адрес, на которые я легко находила чем ответить. А пару раз даже прозвучала самая жестокая фраза, которую родитель может сказать своему ребенку — «Лучше бы погибла ты, а не она».

Поначалу, я пыталась помочь матери, понимала, как ей тяжело и надеялась, что вскоре она заметит мою заботу и поймет, что пора выходить из этого состояния, хотя бы ради меня. Но ничего не менялось. Я выполняла всю работу по дому, ходила в магазин и готовила еду, на сколько позволяли мои умения. Соседи иногда подозрительно на меня поглядывали, когда мама не появлялась на улице по несколько дней. Но я старалась быть приветливой, чтобы никто не заподозрил, что она не в состоянии даже встать с постели, не то, что выйти на улицу. Еще до увольнения она все реже ходила на работу, звонила и говорила, что заболела или что заболела я, хоть это и было не так. А если все же приходилось идти, возвращалась в невменяемом состоянии. Тогда я в первый раз нашла у нее в сумке таблетки, название которых даже и не выговоришь. В итоге, не удивительно, что ее уволили.

В школе учителя тоже спрашивали про обстановку дома, особенно психолог, которого мне назначили после произошедшего. Но за свои семнадцать я очень хорошо научилась врать. Я не могла сказать им правду, маму бы отправили на принудительное лечение, а меня в приют, ведь кроме нее у меня никого не осталось. Я должна была продержаться до восемнадцати лет.

После увольнения она даже не пыталась найти новую работу. Сначала делала вид, что ходит на смены, но это стало происходить все реже. Вскоре у меня стали заканчиваться деньги, которые я таскала из ее заначки на «черный день». Счета за квартиру, продукты и прочие расходы все это она скинула на меня. Точнее ей было все равно, обо всем этом думала только я. Что нас выселят — если не заплатить по счетам, что нам нечего будет есть — если не купить и не приготовить. Поэтому я устроилась на подработку в продуктовый магазин в соседнем городке, подальше от любопытных глаз и знакомых, а потом и вовсе пришлось перейти на полную ставку и бросить учебу. В школе я сказала, что мы с мамой едем проведать нашу тетю, которой у меня никогда не было, в соседний город на несколько месяцев и учебу я закончу там. Я даже подделала ее почерк, чтобы написать записку. Глупые взрослые, никто даже не усомнился в моем заявлении, только сочувственно провожали меня взглядом.

И вот, в благодарность за все мои труды и потери, мать решила оставить меня.

Я обнаружила ее в нашей с Лилу комнате. Она безмятежно лежала в ее кровати, в луже собственной рвоты, обняв потрепанного плюшевого медведя своими полупрозрачными безжизненными руками. На столе лежала записка, написанная ее почерком с завитками. Лилу писала так же, во всем ей подражала. Я не стала читать записку, я догадывалась, что там ни слова не написано обо мне и о том, как мне теперь жить одной в свои семнадцать лет. Я помню, что почувствовала облегчение в тот момент. Ни ужас, ни скорбь, я не проронила ни слезинки, молча набрала 911 и сказала, что моя мать мертва.