Путь селекционера

А. Кузнецов (2024)

Когда родную деревню сжигают враги, нужно сражаться. И неважно, что эти враги — то ли дьяволы, то ли инопланетяне. И неважно, что для победы, возможно, придётся стать одним из них…

Глава IV. Фрейм «Неофит»

Из наставлений Имперской армии Её Императорского Величества: «…Также предписывается оказывать медицинскую поддержку и расположение военнопленным, допускается смотреть на них чуть сверху и искоса, чтобы чувствовали благожелание, но и превосходство ваше…»

Следующее, что вспомнил: я попытался открыть глаза. Получилось не сразу. Комната. Как госпиталь вроде. Но не для «сирых», а вроде как для вельмож. Всё белое.

Рядом стояли двое: не черти, люди вроде, только разные, один на другого не похож… Первый был конопатый, с завитушками в каком-то мудрёном пенсне, закреплённом на ушах. У нас такое носил дьякон. Этот конопатый что-то объяснял второму — лысому, жилистому военному. А белый халат, как я слышал, в хороших больницах даже военных заставляли надевать, и те не перечили. Я понимал, что этим могу всё рассказать: отбили, получается, меня у чертей. Уже не знаю, как это случилось: наш-то князь струсил, убежал, а император сумел-таки победить. И меня смогли найти — в аду или где-то ещё. Я даже заплакал.

Но стоило мне застонать, как конопатый встрепенулся, взглянул на меня — и его взгляд изменился. Он сразу забегал, засуетился, всё бормотал на своём языке, спрашивал что-то, а я, как рыба, только открывал рот, не понимая ни слова. Может, он иностранец? Могут же у нас врачи-иностранцы быть! Хотел его обматерить на нашем — так все слова вылетели. Наши-то матюги каждая зараза с любой точки света понимает.

Вдруг военный что-то ответил, причём серьёзное что-то — у очкарика аж глаза что медяки сделались. Тот вновь забегал, сначала с железной палкой какой-то, к голове моей её всё прикладывал, потом будто трубу надел, цокнул: видимо, что-то не понравилось. Другую взял, снова…

А я только трясся, глядя на военного… и вдруг увидел, что у него халат немного сбился, а из-под халата чёртова кожа торчит! И у меня потемнело в глазах. Понял я, что вот он, ад. Я теперь совсем один, а они меня родной страной дразнить станут или Молота ко мне присылать — и каждый раз нового, а тот будет говорить, что один раз ударит, и будет это вечно… Тут же захотелось умереть, убежать, заснуть, но сил не было.

Тут конопатый подошёл и напялил мне на голову что-то вроде тазика. Я подумал, что пытать будут. У них, конечно, все было не как у нас — дыба, пальцевёртка там, ногтеснималка: они одну свою адскую песню споют — и поминай как звали.

Потом я как будто захворал. Эти двое вышли, а я всё не мог пошевелиться и в то же время так хотел вскочить и выбежать куда-нибудь. Я даже комнату уже не осматривал. Я помнил, что всё здесь белое: стены, потолок, пол, табурет прикроватный, да что-то яркое на потолке.

Единственно, на одной из стенок выделялся какой-то чёрный круг. Я сначала посмотрел и забыл — кто их знает, зачем он. Потом боковым зрением заметил: в нем постоянно что-то мелькало, причём настолько быстро, что я даже не смог разглядеть — просто что-то светлое, двигающееся по дуге. Это что-то пролетало примерно раз в минуту и, признаюсь, на какое-то время стало единственным моим развлечением. Я просто наблюдал за движением в круге, таким же непонятным, как и всё окружающее.

Наконец, те же незнакомцы вернулись. Получается, они ещё не поняли, что я их разгадал, дальше собирались играть. Говорить, что всё хорошо, а как только я поверю… И вот «чёрт» в простыне белой снял непонятную штуку, а военный спросил на чистейшем нашем:

— Ну, и как вас угораздило?

Я задумался, что ответить, но только разевал рот. Надо ли отвечать? Зачем спрашивает? Хотел сказать им, мол, Молота ведите, а язык не слушается — страшно.

— В шоке он, что ли? — спросил военный.

Второй пожал плечами:

— Шок пройти должен был. Может, боится.

— Кого?

— Вас.

Военный засмеялся.

— Да не бойся ты, — произнёс он с весёлым прищуром и ткнул в плечо, но всё равно казался расстроенным. — Повезло тебе — считай, один выжил. Как угораздило-то?

Один. Как это — один? Всеслир сожгли? Напугать хочет дьявольское порождение? Не буду ему ничего говорить — пусть подавится.

— Не помнишь?

Я молчал.

— А вот лучше бы вспомнил. В общем, погибли все. Испарились. Только скафандры остались, а тебе вообще повезло — в момент отказа что-то с настройками случилось, и он тебя узнавать перестал. Случись выстрел на минуту позже — и тебя бы тут тоже не было. Как так получилось, что из вашего отряда остальные четверо шлемы сняли? Ведь Устав един для всех! — Он посмотрел на меня мрачно и продолжил: — Ладно, Декстер Новик… Не о том. В общем, смотри: мы сейчас летим на «Неофит». Оттуда есть прямой до Ах-Каха… Ты же оттуда? Окраина та ещё, лететь будешь цикл, не меньше, но в криосне, сам понимаешь. Родной язык хоть не отшибло?

— Нет, — ответил я, от удивления нарушив своё обещание, и с ужасом понял, что и слово знакомое, но язык ворочается совсем по-другому! Получается, от собственного языка меня отучили!

— Вы что наделали? — глядя на этих, просипел я.

— Не волнуйтесь, — встрял очкарик, — через пару дней привыкните, а если надо будет говорить на вашем родном языке — просто попытайтесь сконцентрироваться на произношении слова.

Я, уже ничего не понимая, уронил голову на подушку и закрыл глаза. Эти вроде как ушли, и лишь через закрывающуюся дверь я услышал фразу военного:

— Вечно с низшими проблемы…

Всё увиденное за последние часы настолько не вязалось с представлением о Молотах, что в голову лезли самые разные мысли — от похищения меня каким-то тайным культом Бака до вторжения етусцев под видом Молотов в Амовию. Непонимание было, пожалуй, хуже всего, а потому я решил при первой же возможности спросить, что происходит. Но о чём спрашивать? О родной деревне? И кого? Чертей, которые её уничтожили, просто чтобы срезать путь?

Чем дальше, тем больше я смирялся с мыслью, которая не оставляла меня последние дни: это были не черти. Конечно, пророчества гласили… Но не похоже как-то на Молота Бака… Может, Нюха спасал нас не от чертей, которыми пугают в церкви, а от другого, более понятного, но более страшного зла? Может, эти — враги с других планет? Вспомнились слова дьякона, которыми тот завершал каждую проповедь: «Бойся Молота, но трижды бойся стать Молотом».

Когда в следующий раз очкарик с военным пришли навестить меня, я набрался смелости и спросил:

— А что с… — Я замешкался. — С планетой?

— С планетой?.. А, ты про С-два-С-восемьдесят пять-П-три? Ничего. Коррекция остановилась, верховный совет опять шалит.

— Что?..

— Да там же половина из этих… партии зелёной травы и цветочков. Вот и перетягивают одеяло на себя. Думаю, ещё два года ничего не будет. К тому же по секрету, но, в общем-то, я с ними согласен — они говорят, что зря туда ваш отряд послали.

— Два года… — повторил я, ничего из сказанного не понимая, и военный поспешил пояснить, впрочем, из его слов я ничего нового не извлёк:

— Два года не по тамошнему времени, по У. И. В.

Я решил больше не задавать вопросы. Какой-то «фрейм», «цикл», «криосон»… Стоп, он сказал, что мы летим? Значит, мы ещё не в аду? Или они по-прежнему в какую-то игру играют? Окон не было, только всё до тошноты белое. Оно давило на меня так, что глаза болели. Когда они вышли, я закрыл глаза, и мне вроде как полегчало. Тогда я уснул. Сны снились бредовые: что-то про Нору, про наших солдат, про этого военного.

Разбудил меня тот же очкарик, уже с отросшей щетиной, в других очках. Волосы у него вроде раньше были подлиннее.

— Вставайте, одевайтесь! — Он кинул мне на кровать какой-то комок. — Когда выйдете, повернёте направо, дальше — по указателям к выходу. Документы и деньги выдадут там же.

Сказал и вышел. Понятнее не стало. Впрочем, вспомнив Пылю, говорившего про дороги, Бояра, учившего драться до конца, и Заша, нескладного, но всегда считавшего Молотов не сильнее людей, я решил им подыграть. Долго я разбирался, как надевать их одежду: штаны то ли правильно, то ли задом наперёд, тонкая рубаха могла порваться о первый же сучок. Были ещё какие-то мешки вроде как на руки, некуда было сунуть пальцы, что неудобно. Когда решил надеть на ноги — подошли. Было что-то наподобие валенок, только поменьше… Словом, кое-как разобрался.

Когда я вышел в коридор, столкнулся с ещё одним военным, который пристально посмотрел на меня и сперва приложил руку к виску, как я понял — это у них что-то вроде приветствия, — а потом вдруг рассмеялся. Я думал двинуть ему в челюсть, затем заметил, что он указывает мне на штаны. Я опустил взгляд: там что-то блестело. Я дёрнул странную штуку вверх — та поддалась.

— Ничего, солдат, не боись, я после контузии не то что ширинку застегнуть — и подтереться не мог!

«Ширинка» значит? Запомним…

Я улыбнулся в ответ и зашагал дальше. Смотрю — и надписи их, буквы чудны́е, а вот слова понимаю вроде как, а вроде и нет. Вот что такое «резервный преобразователь энергии»?

Бредя с такими мыслями, я столкнулся ещё с одним незнакомцем, который протянул мне руку. Я видел уже, как они тут здороваются и ответил на рукопожатие не так сильно, как когда за ветку хватаешься, но и не так слабо, как собра чешешь, а в меру. Их, чёртову, меру.

Незнакомец повёл меня дальше, к столику и что-то сообщил сидевшей там женщине. Та похлопала на меня глазками и сказала что-то моему спутнику.

— Фотографию сделать надо, садись.

Я сел. Я никогда не видел фотографий, только слышал, что Бояр рассказывал. Что-то щёлкнуло, а я испугался и зажмурился. Эти двое расхохотались, и мужик сунул мне что-то под нос. Я взял в руку какую-то пластину, на которой расположились моя фотография, несколько строчек, квадраты…

— Первый раз, что ли. Господи, наберут из низших миров, потом каждому объясняй, как на велосипеде кататься…

Потом мужик этот опять сказал что-то собеседнице, она что-то протянула ему, а он опять сунул мне. Это была ещё какая-то карточка.

— Вот, зарплата твоя и компенсация. Или тебе лучше наличкой?

Кто его знает, что лучше: компенсация или наличка? Я решил попытать счастья:

— Наличкой.

— Хорошо, сейчас будет…

Он вернул карточку женщине, а та передала ему пакет.

— Вот двадцать тысяч, советую положить куда-нибудь в банк. Лучше «КФИМ Банк», у тебя там как у военного процент повышенный.

— Хорошо, — улыбнулся я, все ещё ничего не понимая. Только опасение у меня появилось, вернее, догадка, будто за своего меня приняли… Вот только кто принял? И за какого именно своего?

Я побрёл к выходу. Двери у них тоже оказались — чудо света, сами открывались, сами закрывались. Я читал в газете, что в императорском квартале такие недавно поставили. И дышалось здесь легче, что ли, а вид открылся незабываемый. Я увидел необычный спуск: не как у нас, дорожки да настилы, а как будто маленькие уступы из железа, а сбоку ручка, чтобы держаться за неё, пока идёшь.

Я аккуратно спустился, стараясь не сбиться. Чувствовал я себя при этом, конечно, как будто через корни в лесу перебирался. Потом уже я узнал, что у них тут везде так, и называется «лестница», а кубы вдалеке и какие-то будто штыки ещё дальше, а ближе — что-то вроде дороги, по которой ездили очень быстрые и большие капли. Солнце было, как у нас, только желтее. А кубы тянулись до самого неба и терялись в облаках. Получается, это не кубы уже, а как их… Параллелепипеды, во. Вдалеке виднелся лес, а за ним поблескивало что-то серенькое, но отсюда толком не видать. Если это и был ад, то явно не такой, каким пугали малых детей. Впрочем, к тому времени я уже и думать забыл про Молотов — тут наверняка что-то другое.

Я кивнул провожавшему и продолжил путь по лестнице. Передо мной стоял какой-то большой камень, на котором было написано: «Информация». Я уже привык, что все тут пользуются какими-то книжными словами. Осторожно встав около камня, я прочитал уже другую надпись в рамке на ровной поверхности: «Нажмите в любое место для продолжения». Я ткнул в неё пальцем и появилась другая: «Выберите ваш уровень осведомлённости: Фрейм, Низший Мир».

Что такое «Фрейм» я не знал, а потому нажал на «Низший мир», тем более что и военный, и мужик тот с женщиной меня вроде как называли низшим. Передо мной высветилось полотно текста, из которого я понял следующее: КФИМ, или Консолидированные Фреймы и Миры, — это что-то вроде империи во всём космосе. Фреймов у них штук двадцать, а миров — где-то сто пятьдесят. Также мне объяснили, что миры — это планеты как моя Рпй, а Фреймы — это что-то вроде самодельных планет, на которых время почему-то течёт медленнее. Я огляделся, но отличий не заметил. Писалось, как это работает, но я уже этот бред не читал: про какие-то «аккреционные диски», «баланс энтропии»… Главное, я уже был на другой планете… вернее, Фрейме. Назывался он почему-то Неофит. А то чёрное в кругу, что вокруг меня летало, получается, был космос? Ноги подкосились. Так значит, мне не приснилось! На звёзды полетел… Стихоплёт чёртов…

Тут меня опять пробрало. Я огляделся, и напала слабость такая, что я тут же на ступеньку и сел. Я смотрел на гигантские дома, стремительные капли с собра размером, небо — и всё это построено вот этими вот… Они даже языку меня обучили, причём сами они — идиоты. Как они не смогли меня вычислить? Я вспомнил разговор про остановку войны на моей родной планете. Почитал по У. И. В., универсальное исчисление времени… Пришлось ещё прочитать и про их устройство… Тогда я понял одно: два стандартных года на фрейме — это около ста лет у меня дома. Я все ещё мог что-то сделать, пусть шансы и были малы.

Потом я взглянул на руки, достал пластиковую карточку — «паспорт». «Декстер Новик» — значилось там. Нет, я не Декстер Новик, он тоже идиотом был. Я — Йохан из Заставницы. И я буду мстить. Возникла какая-то лёгкость — наверное, от ясности действий. Двустволку бы сюда!

Первым делом я прочитал памятку туристу из Низшего Мира: неловко будет, если меня сцапают на мелочи. Я научился пользоваться их деньгами, понял, что эти капли — машины, оказывается, вроде наших броневиков, но не на гусеницах и не на колёсах, а на чертовщине. Наконец я отстал от этого на удивление проинформированного камня, который, кстати, оказался тоже не камнем, а «терминалом». Я перешёл улицу с остальными, постоянно разглядывая их: одеты как-то странно, легко, и ткань странная. Такой ни у одного короля не будет. А самое главное, цвет кожи у всех был разный. Похоже, они сюда прилетали с разных планет. Одни были рыжеватые, вторые чёрные как смоль, третьи вообще переливались. Посмотрел я тогда на свои голубоватые с зелёным руки и подумал: «Вот повезло, что у Декстера того похожий цвет был. Может, он потому ко мне и полетел? Думал, что привыкать не придётся». Но как бы цветами местные ни отличались, у всех, как будто нарочно, — две руки, две ноги, голова. И то хлеб!..

Внезапно так захотелось есть! Оглядевшись, я увидел такой же камень: они тут вообще много где были разбросаны. Я подошёл к терминалу спросить, где здесь корчма ближайшая, на что получил ответ: «Кафе в ста метрах от вас». Знал бы я, что такое эти метры! А ещё тот терминал поправил меня: «Для более комфортного пребывания на фрейме убедительно просим вас, вместо слова „корчма“ использовать слово „бистро“, благодарим за понимание и желаем приятного аппетита!» Ишь чего! Как хочу, так и называю.

Дорогу он всё-таки указал, и пошёл я в харчевню, по дороге удивляясь практически всему: земля была ровная, словно на неё что-то тяжёлое и плоское упало, а деревья росли только в клетках…

Я вошёл в… бистро и ахнул: всё чистенько, всё тоже из металла, цвета пёстрые, где-то музыка играет, ни одного пьяницы не видно, не то что свиньи или курицы. Когда я присел за стол, подошла девушка и спросила, чего хочу. Я вежливо попросил жареного мяса с хлебом и браги, на что та смущённо улыбнулась, сказала: «Хорошо» и удалилась.

На столе лежали салфетки. Взял одну, поискал по карманам карандаш, но не нашёл. Пока еду готовили, я разглядывал других посетителей. Сзади меня сидел одноглазый мужчина, напряжённо говоривший с какой-то коробочкой, а спереди, насколько я мог судить, — девушка. Она с интересом рассматривала то ли меня, то ли того мужика, а я исподлобья следил за ней. Видок у неё был дикий — вся в чёрном, волосы короткие, всё лицо в каких-то украшениях. Я таких в городе видел, но тут всё было без меры.

Она вроде заметила, что я на неё смотрю, и странно кивнула. Я тоже кивнул. Юродивая — не юродивая, но повежливее с местными надо. Пока что. Она, видать, восприняла жест как приглашение и пересела ко мне. Тут я смог разглядеть её лицо и отшатнулся — ладно, серьги, кольца в носу и губы чёрные, но глаза… Радужка была не круглой, а как будто треугольной, и при том каждую секунду треугольник перетекал углами. Самая настоящая ведьма!

— Не пугайся, я сразу поняла, что ты с мира, — засмеялась она.

— Как узнала?

— По заказу. Поверь, «мясо, хлеб и брагу» местные не попросят. Бери «Мясницкий нож» и «Подросток-алкоголик», это если по-гурмански.

— Зачем мне нож и алкоголик? Тем более подросток.

— Это названия блюд такие. Мясо, хлеб и брага.

Девушка опять залилась смехом, это меня немного разозлило, но вида я старался не подавать.

— Да не обижайся! Я тоже с планеты, давно уже сюда прилетела, поначалу такая же была.

Что она от меня хочет? Да и что я вообще здесь делаю? Надо бы с мыслями собраться, думать, что дальше, а тут эта прилипла.

— Так как тебя зовут, красавчик?

— Декстер.

— А я Надья. Ты с войны же?

— Как поняла?

— А всем воякам такую одежду выдают. И не только её… Купишь чего выпить?

Я пожал плечами. Буду знать, что говорить. Да и друзьями обзаводиться надо, а эта хоть чем-то на меня похожа. Ну, или на Кломку…

— Чего тебе?

— Сидра. — Она поцеловала меня в щёку и закинула одну ногу на колени.

У меня отвисла челюсть, и секунду я так и просидел.

— Давай, сама закажу, — опять хохотнула она.

Я передал деньги и слегка улыбнулся. Стоило мне это сделать, как Надья уставилась в мой рот и разве что в ладоши от восторга не захлопала.

— Ты чего? — с опаской спросил я.

— У тебя зубы такие! Сам делал?!

— Да не, мама с папой постарались, а чего?

— А, так это натуральные… Ты бы цвет подобрал — на фреймах это первым делом.

Пыл Надьи заметно поуменьшился, а я, закрыв рот, облизал зубы. И чего ей мои зубы не понравились?

Мы так сидели дальше, я выпил, поел, а она всё говорила о своём, глядя на меня зрачками-треугольниками. Потом спросила, есть ли у меня здесь дом. Я ответил, что нет. Тогда она потащила меня к себе, а я и не против: ночевать всё равно где-то надо.

Наверное, я мог бы описывать буквально каждую вещь, что видел, и подумать только — некоторые дома у них и правда до неба, а небо, как сказала Надья, искусственное! Люди были похожи на зверей, девки с грудями навыкате стояли прямо вдоль дороги, и каждая манила к себе. Правда, если верить рассказам старших, то и у нас такое в городах бывало.

Мы прошли переулками — но везде чисто и светло, хотя сразу видно — и здесь бедняки ошиваются. Они уже не манили, а просили, протягивая руки. Впрочем, чёрт их знает, кто тут бедный.

— Чего это они? — спросил я у Надьи, когда мы вышли из переулка.

— А, эти тоже с низших планет. Да тут вообще, нам особо работы нет. Это отслужившим хорошо: им паспорта дают, могут в полицию идти или ещё куда… Но на Фрейме работы мало.. Тебе паспорт-то выдали?

— Выдали. — Я на мгновение замялся, а потом спросил, чтобы поддержать разговор: — А если не в полицию, то куда?

— В бандиты. Ну, в широком смысле. В администрацию можно. Я тебе так скажу: если попал на фрейм и не нашёл работы, то это на один раз посмотреть.

— А ты?

Надья развернулась и взглянула на меня серьёзно.

— А у меня и паспорта нет, я здесь пока кандидат. Почти.

— Ну, и чем ты занимаешься?

— Говорю же, кандидат я. Ну, кандидатка…

До меня что-то начало доходить.

— То есть мы идём?..

— Ага. Как хочешь, конечно, но ночевать тебе всё равно негде, а отели нынче дорогие. — Надья опять хохотнула.

Квартирка у неё была — во сне не приснится: больше всего нашего дома. Внутри была травка, похожая на бумажную, на стенах — картины и узоры. «Если тут бедняки такие…» — подумал было я, но осёкся. Все вокруг было заставлено какими-то коробочками, наверное, каждая для чего-то своего. На одну она нажала — и стало светло, нажала на другую — заиграла музыка.

Мне опять захотелось есть, но просить было невежливо. Впрочем, похоже, она сама догадалась, бросила: «Ой, ты же из криосна только и не наелся наверное!» — и начала готовить что-то.

Принесла она какие-то комочки. Я попробовал: оказалось на вкус, как тесто с мясом. Когда я ей это сказал, она опять засмеялась и подтвердила, что так оно и есть.

— Пойдём спать. — Она опять улыбнулась, я пожал плечами.

Внезапно в дверь постучали, Надья пошла открывать, а я продолжил сидеть и думать.

Точно не Молоты… Значит, жители звёзд? Получается, так. И дом мой разрушили, и близких убили… Что с планетой делать будут? Через двести лет?..

Меня опять охватила ярость, и я решил, что первым делом куплю какое-нибудь ружьё или бомбу… А может, прямо отсюда нож возьму и пойду убивать. Один отряд военных они уже потеряли, потеряют ещё… Буду их леталки, или как их, корабли, взрывать…

Я уже схватил я нож, а потом подумал: кого я сейчас убивать собрался? Надью? Так она вроде хорошая. Да и тоже с планеты. Конечно, у неё-то семью не выжигали, но всё же с умом к делу надо подходить. Убивать планировал только этих, с Фрейма, и только главных. От этих мыслей полегчало: снова у меня была цель. Но тут послышался шум какой-то: как будто Надья что-то громко кому-то объясняла. Я подошёл посмотреть, в чём дело. В дверях стояло какое-то чучело. К внешности Надьи я уже привык, а этот меня опять из колеи выбил. А он посмотрел на меня и произнёс:

— Ладно, развлекайтесь, но с утра чтобы выручка была за месяц! — и хлопнул дверью.

— Кто это был?

Надья смерила меня взглядом — то ли тяжёлым, то ли насмешливым — и ничего не сказала.

— Слушай, а тут всегда с нами так?

— Бывает. — Надья отошла от неприятного разговора и теперь снова улыбалась. — Но думаю, тебе с этим не придётся сталкиваться.

— Да я-то не за себя переживаю: за других обидно.

— Ах, так? Давно чего-то такого не слышала.

Пока мы беседовали, она стояла возле большого зеркала во всю стену и нервно теребила верхнюю пуговицу блузки. Наконец, она всё же на что-то решилась и отстегнула её.

— Странно, что не слышала. На моей планете мы всегда друг за друга.

— Ну-у, здесь не то, что бы не так… Ну вот сколько в твоём городе людей было?

— Я из деревни, человек пятьдесят.

— А здесь — миллион. Вот и будь тут за каждого.

В руках у Надьи появились бутылка и два прозрачных стакана.

— Начнём твоё освоение с хорошей выпивки. Главное, сильно не налегай.

— И не собирался, спасибо.

Я взял один стакан, и, чокнувшись «за знакомство», мы выпили. Брага и правда была отменная, совсем не жгла горла, но оставляла ягодное послевкусие и легонько пьянила. Надья села на кровать рядышком, продолжая улыбаться. Потом она отвернулась и сняла блузку, под которой ничего не оказалось, кроме разве что ещё пары десятков побрякушек, продетых через кожу. Её это ни капли не смущало, а я хоть и не ожидал, но старался сохранить спокойствие. Мы выпили ещё по одной.

— Выпивка и впрямь хорошая, — говорил я, глядя то в глаза, то на угол комнаты. Очень уж меня этот угол спасал. — А на счёт того, чтобы вместе держаться, ты подумай — всяко легче.

— Обязательно подумаю. — Надья засмеялась, но по-доброму, а после вытянулась на кровати во весь рост. — Знаешь, ты мне даже нравишься.

Я постарался сразу заснуть.