Любитель истории

Борис Штейман

Бежит по кругу старая цирковая лошадь… Стремительно разворачивается действие под жалостливые звуки шарманки. Летят медяки в подставленную шапку. Причудливо переплетаются в романе прошлое и настоящее. Врывается с револьвером Шарманщик в здание Тифлисского банка… Делает резкий поворот сюжет, возвращая читателя в наши дни с до боли знакомыми реалиями. Пытаются использовать спецслужбы в своих целях литератора средней руки Желудина. Что же связывает его с таинственным Шарманщиком?

Душка Желудин

Желудин проснулся из-за того, что на него пристально и весьма требовательно смотрел одним глазом Пукс. Плохо! Боже мой, как все скверно! Желудин с трудом поднялся с постели, сбросив при этом кота на пол. Желудина сильно качнуло, и он чуть снова не упал обратно в постель. А это еще что за чудо природы?! С тупым удивлением он уставился на безмятежно спавшую в его постели женщину. Ее длинные каштановые волосы живописно разметались по подушке. Что же это за баба такая? Головная боль чуть отпустила, и он с трудом стал вспоминать вчерашний сабантуйчик. Дали аванс за сборник, и они пошли отметить это событие в кабак. Все было, как обычно. Подходили знакомые и незнакомые. Потом каким-то незаметным образом закрутилась настоящая карусель, и он в итоге ушел в отрыв. Желудина слегка передернуло… Как бы ее поинтеллигентнее выставить? Задумался. А если просто взять голубушку за ноги, да и вытащить в коридор, мелькнула здравая мысль. Ладно, бог с ней, что мы — звери какие?! Пусть набирается сил. Она не виновата, виновата система! Хмыкнул довольно. Вали все на систему, не ошибешься! Приблизился к зеркалу, взглянул на себя. Нет, не на себя, на него! Отвратительная рожа с красными глазами и растрепанной бородой нагло смотрела ему в глаза. Хоть бриться не надо! Во всем, если задуматься, есть своя польза… Заметил глубокомысленно, почесал лохматую голову и пошел в ванную комнату. Кот крутился под ногами и мешал идти. По дороге Желудина снова качнуло, и он сильно ударился плечом о дверной косяк. Отматерил его, а заодно и Пукса, — из-за тебя же, подлец! — и, поморщившись, стал тереть плечо. Было больно… и, главное, некому пожалеть. Открыл холодную воду и залпом выпил два стакана. Малость полегчало.

— Мяу! — сказал Пукс.

— Хенде хох! — ответил ему Желудин. Достал из холодильника пакетик «Вискаса» и выдавил его содержимое в кормушку. — Ладно, негодяй! Ком хир³! Наглая собачонка! На, ужрись! Негодяй!

Приглашение было лишним. Пукс, урча, уткнул морду в кормушку. Ему было семнадцать лет. И он был значительно старше хозяина в пересчете на человеческие годы. Характер у него был прескверный. От рождения. А с возрастом коты, как и люди, лучше не становятся. Иногда Желудин общался с котом по-немецки, особенно, когда был нетрезв. Ему казалось, что до Пукса лучше доходят отрывистые немецкие команды. Пару лет назад у Пукса заболел глаз. Желудин возил его по ветеринарным лечебницам. Но ничего не помогало. И вскоре глаз покрылся белой пленкой. Поэтому Желудин иногда звал кота Нельсоном. Пукс-Нельсон не был кастрирован. «Это была стратегическая ошибка», — часто говаривал Желудин, так как кот исправно метил углы квартиры. Но в этом, правда, были и некоторые преимущества. Из-за устойчивого едкого запаха кошачьей мочи к Желудину редко заваливались нежданные гости. У Пукса-Нельсона была длинная белая свалявшаяся шерсть и серый хвост. Вид у него всегда был хмурый и недовольный.

От корма исходил крайне неприятный запах, и Желудина замутило. Чего они такого гадкого туда подмешивают? Задумался он. Хорошо бы, конечно, пивка, но… нельзя. Будет разить. Хотя и так, и так будет разить. Желудин почистил зубы, умылся и немножко приободрился. Сколько же, интересно, сейчас времени? А ведь непременно надо сегодня в «Пристанище». А может, ну его на хер! Скажу, заболел! Или… соседи затопили!.. Нет, нельзя… Получится, третий раз подряд… «И сколько же этой муры приходится читать! — подумал недобро про обилие рукописей. — А мне ведь завтра пятьдесят! И все читаю, читаю… А завтра пятьдесят!.. — Желудину было сорок семь, но он любил так думать, особенно с похмелья. — Может, я все-таки идиот?» — стал подозревать он. А главное, что ничегошеньки не сделано. Ну просто ни-че-го! Что ни говори, а приятное это дело, все же послюнтяйствовать… приятное. Усмехнулся. Одна надежда — на завтра. Это вечное чеховское завтра. Эх, воля вольная, подневольная! Прошел на кухню. При мыслях о завтраке ему сделалось нехорошо. Выпил крепкого горячего чаю. Был уже час дня.

Желудин был человеком пьющим. Но с резьбы соскакивал редко. С этой своей привычкой он не боролся, считая водку наряду с дурными дорогами понятиями сакрального свойства. Дороги отражали необъятные родные просторы, а водка помогала коротать время в пути. Писать Желудин начал еще учась в Энергетическом. Тогда же и опубликовал свои первые юмористические рассказики в институтской многотиражке.

На улице светило солнце, он улыбнулся и стал важно махать рукой. Подрулил левак, и он поехал в редакцию. Его почему-то не хотела пускать тетка-вахтерша, и он молча таращился на нее, наслаждаясь тем, что он все-таки такого хорошего роста и сложения. Пока гардеробщица не крикнула:

— Зин! Ты что?! Це ж свой! Желудина не признала?! — и, как бы извиняясь за свою товарку, пояснила: — Она у нас всего неделю! Новенькая… — и уже тише добавила, обращаясь вахтерше: — Он такой душка! Ты не представляешь!

— А-а, — отозвался Желудин, проходя мимо. — Это хорошо, что новенькая.

Получился какой-то пошловатый намек. Он прошел по длинному коридору к двери с тремя табличка: «Бабасов. Желудин. Попсун». А чуть ниже: «Прием авторов по понедельникам. 13.00 — 17.00». Поздоровался. Уселся за свой стол. Разве можно работать в такой тесноте? Прямо издевательство какое-то! Вдобавок еще Бабасов дышит прямо в лицо! Опять небось ел на завтрак овсянку. Англоман хренов! Хочет сто лет прожить, не меньше!

— В чайнике вода. Холодная, — произнес Бабасов, не отрываясь от бумаг.

«Проницательный чуткий Бабасов…» — Желудин достал стопку рукописей с семинара молодых и стал читать. В том, что молодежь заставляли приносить свои шедевры, как теперь принято говорить, на бумажных носителях, был свой резон. Во-первых, это дисциплинировало. Каждый сверчок, как ни крути, должен знать свой шесток. А во-вторых, избавляло от чтения с монитора, что было весьма утомительно… Все, все хотят печататься. А зачем? Одни амбиции и больше ничего!

— Что нас ждет? — прервав чтение, мрачно вопросил он. Коллеги подняли головы. Выдержав паузу, Желудин продолжил: — Старость, одиночество, болезни и смерть!

— Запугивает, не иначе, — засмеялся в ответ Бабасов.

— Ну, начал каркать! — отозвался Попсун и пропел: — Черный ворон, я не твой! Посмотри, какие женщины вокруг! Погода — чудо! А ты?!

— Хорошо! С критикой согласен! — отреагировал Желудин. — Красивые женщины, чудесная погода, потом старость, одиночество, болезни и смерть!

— Что остается простым людям? — спросил у товарищей Бабасов и после небольшой паузы добавил: — Уколоться и забыться!

В дверях появилась фигура, вокруг шеи многократно намотанный красный шелковый шарф, темные длинные волосы. Мягко приблизилась к столу Желудина:

— Вы Желудин Вадим Георгиевич?

Тот, не глядя, кивнул головой.

— Вот, знаете ли, принес пару инсталляций. Не могли бы взглянуть?

— Инсталляций? — с трудом сдерживая раздражение, переспросил Желудин. — Сейчас? — «Ну почему, спрашивается, так охота пачкать бумагу? Прямо настоящее всенародное бедствие… Какая-то неотвратимость. Как… муссон… или пассат». Оба слова были хороши. — Ладно, оставляйте, — разрешил милостиво.

— А вы не могли бы прямо сейчас? Если, конечно, располагаете временем. И вас не затруднит? То очень бы обязали. Очень! Да тут, господи, всего ничего. Так пара, тройка страничичек. Это много времени не займет, — притворяясь ягненком, залепетал Гуго.

— Давайте, — вяло махнул рукой, сдаваясь Желудин. «И чего это он юлит? Прямо, противно…»

Желудин прочел имя автора на первой странице и чуть не поперхнулся.

— Интересный псевдоним… — протянул он. — Гуго В.

— Да нет! Это не псевдоним. Гуго — имя, а В. — это Великолепный, прозвище! — снисходительно объяснил автор. — Помните, Лоренцо Медичи⁴, внук Козимо, по прозвищу Великолепный? Или Сулейман⁵? Тоже ведь получил прозвище Великолепный!

— Прозвище? Сулейман? — переспросил Желудин и, прищурившись, внимательно оглядел посетителя, пытаясь понять, шутит он или же не в себе. — Впрочем, неважно! — решил Желудин закрыть эту тему. От парня зверски разило. И Желудина затошнило. — Минуточку подождите! Я сейчас! — сказал он, отложил листочки и решил, уже было, поспешать в туалет, но также неожиданно отлегло, и он остался на месте.

В дверь заглянула женщина. Лицо ее показалась Желудину знакомым.

— Вы ко мне? — ласково поинтересовался он.

— Нет, это со мной! — нетерпеливо произнес Гуго.

Первый опус назывался «Торт». Прочтя название, Желудин поморщился от отвращения: «Час от часу не легче!» Но пересилил себя и стал быстро листать странички.

«Даже не читает, змей! Хоть бы вид сделал, сукин кот!» — усмехнулся Гуго и вслух произнес:

— Надо определиться, все же змей или сукин кот?

— Что? — Желудин поднял голову и вопросительно взглянул на автора.

— Это я так, мысли вслух. Не могу сделать выбор. Извините, что отвлек!

— Про еду, к сожалению, сейчас ничего не берем! Нельзя раздражать народ, — пояснил Желудин. — И потом, как прикажете понимать — «Он плюнул на рельсы, по которым через минуту должен был пройти поезд». Аллегория?

— Просто плюнул. Железнодорожник. Любит плевать на рельсы. Дурная привычка. Какое у него воспитание? Отца не помнит. Тот сразу смотался, еще до рождения. А может, мамаша и сама толком не знала, от кого, так сказать, понесла. Ведь дело-то было по пьяной лавочке. Короче говоря, винить некого. В школе учился с трудом, еле-еле до девятого класса дотянули. Потом ПТУ. Тоже с трудом. Может быть, и аллегория. А возможно, что плюнул от досады, что так непутево все складывается.

— Слово непутево придется пропустить!

— Почему?

— Подумайте.

— Ладно. Понятно. Да его и в тексте-то нет.

— На будущее.

— Так вот, о птичках. Народ боится с ним связываться. Человек при исполнении как никак!

— Вот вы сейчас объяснили, а так непонятно было! — укорил автора Желудин. — И вообще вам не повезло. Я сейчас читаю одного замечательного парня. С семинара молодых писателей. После него все как-то не то! А этот ваш рассказик простоват, так, забавная ситуация. Второй — описание смешных мест. И все! Получше, чем первый, но не по нашей тематике. Ничего, к сожалению, оставить не могу!

— А что вас в принципе интересует?

— Что-нибудь социальное, но с эротическим уклоном, — туманно закончил разговор Желудин. — Но только в следующий понедельник!

Гуго церемонно откланился. Забрал свои листочки и, чуть запрокинув назад голову, с достоинством удалился.

— Фиксировать свои мысли, фантазии, ощущения… Абсурд! То, что не поддается замедлению, полному покою! А текст — это неподвижность. Он неизменен! Это мы, мы меняемся, пытаясь вложить себя в неподвижность! — раздраженно проговорил Желудин.

— Это все очень непросто и одновременно очень верно! — отозвался Попсун. — Ко мне опять приехали родственники отца. Из деревни… Как же они мне все надоели! Эти милые родные добрые люди! Мои родственнички! — ожесточился он. — Спасибо матери! У той только племянник где-то в Харькове. Никогда его, слава богу, не видел!

— Как тебе эта парочка?! — обратился Желудин к Бабасову. — А? Нахальства и самоуверенности не занимать! Сегодня что-нибудь напишет, что в голову взбредет, завтра нарисует! Еще и бабу с собой притащил, нахал эдакий! А знаешь, как он подписывается?!

— Я знаю такие языковые тонкости, какие вам, сударь, и не снились! Потому что я его изучал! А русские думают, что они знают свой язык, потому что они русские! — засмеялся в ответ Бабасов.

— Да ладно тебе! Я не про это! — досадливо поморщился Желудин и вдруг вспомнил, что женщина эта была у него дома, и утром он оставил ее у себя в постели. Он схватил трубку телефона, чтобы проверить это свое довольно фантастическое предположение. Но понял, что она или уже ушла, или может не снять трубку. Тем более, если это была она! С этим… Гуго! Он бросился к окну. Всю жизнь он подчинялся этим проклятым внутренним импульсам, от которых и страдал постоянно. Парочка как раз выходила из подъезда. Желудин открыл окно, сильно высунулся наружу и крикнул:

— Эй, вы! — Ответа не последовало. Понимая, насколько нелепо все это выглядит со стороны, он снова крикнул: — Гуго! — Опять нуль внимания. — Гуго Великолепный! — наконец заорал он, что есть сил.

Тот обернулся.

— Как зовут вашу… — Желудин замялся. — Ну, вашу даму?

— Светка! — моментально откликнулась дама. — Забыл уже, кавалер называется! По прозвищу Светка! — захохотала она довольно.

Гуго чуть заметно улыбнулся. Слегка кивнул на прощание, и парочка, неожиданно дружно присев на корточки, переваливаясь, пошла гусиным шагом по двору.

— Я — болван! — вслух констатировал Желудин. — Натуральный болван! Так дешево проколоться!

— Мне привезли два ящика парного мяса. Забили кабанчика. И куда, спрашивается, его девать? — отозвался Попсун.

Женщина в желудинской квартире проснулась в неплохом настроении. Она вчера крепко перебрала и ничего не помнит. Она знает за собой. Нельзя даже чуть-чуть. И каждый раз одно и то же, одно и то же! Поэтому в сумочке имеется зубная щетка. Она достает ее и бредет в ванную комнату. Ну и запашок! Прямо валит с ног. Настоящий бомжатник! Плитка кое-где отвалилась. Раковина в желтых подтеках. «Как же все запущено!» — думает она и чистит зубы. Умывается. Смотрит на себя в зеркало: «А что? Я еще ничего!» Приосанивается. Поднимает руками волосы. При этом слегка поднимается большая грудь с розовыми сосками. Женщина прищуривает лукаво один глаз и томно произносит: «Вы ошибаетесь! Мы с вами не знакомы!» Все, как говорится, на месте. Кровь с молоком! И это после такой пьянки! И как же, спрашивается, я сюда попала?! Ничегошеньки не помню. Даже немного стыдно. А если бы не загул, то вообще была бы топ-топ моделью! Наконец ей надоедает играть роль подгулявшей накануне легкомысленной бабенки. Тем более, что легенда эта уже никому не нужна.

Опасение у Екатерины Григорьевны вызывает только кот. Он что-то задумал, это — несомненно.

— Ты мне смотри, говнюк! — строго предупреждает она кота. — Только посмей! Пожалеешь, гад!

В ответ говнюк злобно сверкает единственным глазом, и подчиняться, кажется, не собирается. «Главное, чтобы не подкрался сзади! Ведь не дает расслабиться, гаденыш! Надо бы запереть его на кухне», — размышляет Екатерина.

Пукс смотрит на нее в щель. Эта нахальная бабенка раздражает его неимоверно. И откуда притащил ее хозяин? Уму непостижимо! Всю ночь бродила по квартире. Пукс напряженно соображает, как бы незаметно к ней подобраться да и куснуть половчее за ногу, а потом быстро спрятаться под диван.

«Как ложиться под каких-то мерзких стариков, так Катенька, без тебя никак! Уже послали на тебя документы! Обязательно в этом году майора получишь! — одеваясь, передразнивает она своего шефа. — Поганый слоненок! А как какой-нибудь стоящий мужик, так эту секушку Стеську!» Екатерина присоединилась к теплой компании, когда все были уже очень хороши. И ей не составило труда бросить в рюмку Желудина микроскопический кристаллик. Служебная машина, косившая под такси, уже ждала у выхода. Дома клиент сразу вырубился. Екатерина, как на учебной тренировке, разбила квартиру на квадраты и тщательно ее обыскала. Но нужную вещь не нашла. Или ее там не было, или уж слишком хорошо была спрятана, что было маловероятно. Притомившись, она легла рядом с Желудиным, спальных мест больше не было. Такие мужики ей нравились. В кабаке он и его дружки непрерывно юморили. Приставали к бабам. Один раз чуть до драки не дошло. Денег не считали. В общем, гудели на всю катушку. Медведь, как окрестила Екатерина клиента, ночью возбудился. И она не смогла себе отказать. Секс получился на четверочку, потому что медведь был в полном отрубе. Но это ее почему-то даже заводило. Вот и пришлось послать весь этот инструктаж на три буквы. О чем она ничуть не пожалела. Под утро она крепко заснула, поэтому все вышло довольно натурально. Хотя лучше было бы уйти сразу после осмотра квартиры. Но как вышло, так вышло. Заниматься самоедством было не в ее характере.

Вдоль стен коридора стоят стопки книг, до потолка. На самом верху одной из них толстый том Шопенгауэра⁶. «Увесистый… — думает Екатерина. — Как бы не упал и не стукнул бы по башке! А то припечатает, не дай бог, и останусь в сердцах товарищей по борьбе скромной жертвой науки… Пусть только попробует не дать майора! Сам будет тогда ходить на такие задания, — смеется она, представив, как Карл Иванович ложится в постель с каким-нибудь бородатым клиентом. А ведь я, кажется, могу родить… — неожиданно приходит ей на ум. — Какую-нибудь замечательную мысль!» — заканчивает она лукаво.

Примечания

3

Иди сюда! (нем.).

4

Глава Флорентийской республики в эпоху Возрождения, покровитель наук и искусств, поэт.

5

Султан Османской империи, правивший в XV1 веке.

6

Артур Шопенгауэр (1788 — 1860) — немецкий философ.