Самая холодная зима

Бриттани Ш. Черри (2023)

Новый трогательный и чувственный роман о запретной любви от автора бестселлеров Бриттани Ш. Черри! Откровенная и искренняя история об исцелении душ. Книга, которая заставит вас сопереживать, наслаждаться и любить. «Душераздирающая история, которая прекрасно уравновешена сладкой остротой, трепетной радостью и успокаивающим удовлетворением. Это изысканное волшебство!» Мечтая хоть однажды нарушить запрет, я совершила огромную ошибку. Ошибку, которая казалась такой правильной… В ту ночь, когда наши с Майло пути ненадолго пересеклись на шумной студенческой вечеринке, оба хотели лишь одного: найти пристанище на время бури. Я была уверена, что мы не увидимся снова. И уж точно не ожидала встретить Майло в свой первый рабочий день, войдя в аудиторию в качестве преподавателя-практиканта. Теперь я вновь вынуждена смотреть в эти холодные, печальные глаза, которые должны были остаться не более чем воспоминанием — пусть и приятным, но угасающим. Нас неизбежно тянуло друг к другу, а когда мир Майло изменился к худшему, я не смогла удержаться и, несмотря на запрет, прижалась еще ближе. В эту холодную зиму мы хотели лишь согреться. Но нам было суждено сгореть в пламени…

Глава 1

Старлет

Январь, наши дни

В тот день, когда мне исполнилось четырнадцать, я составила жизненный план. Я знала, чего хочу, и видела список действий, чтобы достичь всего, чего желала. Первым шагом было окончить колледж со степенью педагога, как это сделала моя мать. Шаг второй: к моменту выпуска обручиться с моим парнем Джоном. Шаг третий: начать преподавательскую карьеру и получить фантастическую работу. Родить ребёнка в двадцать три казалось правильным.

Я знала, как должна выглядеть моя жизнь, и, начав второй семестр первого курса колледжа, была уверена, что нахожусь на прямом, быстром пути к осуществлению мечты.

Я гордилась своей рассудительностью. Если бы можно было описать меня одним словом, то это было бы «перфекционистка». Я всегда поступала правильно, потому что у меня был иррациональный страх неудачи. Я была не из тех, кто выходит из зоны комфорта, так как знала все её углы. Живя за прочными стенами стабильности, я давно изучила их тайные ходы и слабые места. Мне было нетрудно оставаться на правильном пути — мне нравилось быть в безопасности.

В тот день, собираясь в своей комнате общежития, я надолго остановилась перед зеркалом в полный рост, разглаживая руками белое платье А-силуэта. Рядом с зеркалом находилась доска визуализации, где я разместила каждый пункт, который собиралась выполнить. Многие люди ежегодно обновляют планы, но мне посчастливилось ясно видеть свой путь с тех пор, как я была подростком. Я знала, кто я. Поэтому я знала, кем становлюсь, и тот день должен был сделать меня на шаг ближе к долгому и счастливому будущему.

Это был мой двадцать первый день рождения, и этим вечером Джон собирался сделать мне предложение.

Джон был не очень умён, когда дело доходило до сюрпризов. Когда он сказал, что мне следует сделать маникюр на день рождения и надеть белое платье, стало ясно, что происходит. К тому же, когда я однажды вечером была у него в комнате, готовясь к экзамену по физике, я открыла верхний ящик стола, чтобы найти ручку, и увидела коробочку с кольцом.

Время для предложения было как нельзя более удачным, учитывая, что я хотела быть помолвленной как минимум за год до свадьбы. Если бы всё пошло по плану, мы могли бы родить первого ребёнка к двадцати трём годам — я была бы всего на год старше, чем были мои родители, когда родилась я.

Сказать, что история любви моих родителей послужила моим вдохновением, — ничего не сказать. Несмотря на то что моя мама скончалась несколько лет назад, папа всё ещё говорил о ней так, будто она была величайшим подарком миру. В этом он тоже не ошибался. Моя мать была святой.

Почти во всех отношениях я была дочерью своей матери. Каждое решение, которое я принимала после её смерти, было подкреплено мыслями о том, что она подумала бы обо мне и моем выборе. Я получала отличные оценки, потому что знала, что это заставило бы её мной гордиться. Я никогда не ругалась, потому что она никогда этого не делала. Я занялась образованием, потому что она была одним из лучших педагогов, которых я когда-либо знала. Я носила красную помаду и туфли на высоком каблуке, потому что это были её любимые аксессуары. Я носила и её украшения тоже. Каждый божий день её частичка прикасалась к моему телу.

Моя мать была эффектной итальянкой со средиземноморским оттенком кожи и светлыми волосами, совсем не такими, как мои. Мой отец был красивым афроамериканцем с тёмно-коричневой кожей и самыми добрыми глазами, известными человечеству. У меня же были чёрные волосы, такие же, как у папы в молодости — с годами он обзавелся представительной лысиной, — а мои тёмно-карие глаза напоминали мамины. Папа всегда говорил, что мой загар имеет золотистый оттенок, идеальное сочетание родительских ДНК. А вот мои волосы в своём естественном состоянии были крайне непослушными. Я ежедневно укладывала кудри, и с этой проблемой не сталкивался ни один из моих родителей. Впрочем, мама была мастером по уходу за моими волосами и дала множество советов и рекомендаций.

Скучая по ней, я поправляла волосы так, чтобы казалось, что это она смотрит на меня из зеркала. Я много раз выпрямляла волосы. Мама бы этого не одобрила: ей нравились мои естественные кудри. Но всё, что я когда-либо хотела, это быть такой же, как она.

Я увидела её в своих глазах, когда закончила готовиться к встрече с Джоном. Мысль о том, что произойдёт этой ночью, была подобна волне бабочек по всему моему телу. Как же тебя не хватает, мама.

Хотелось бы мне позвонить ей после помолвки, чтобы мы могли начать планировать свадьбу. Скорбеть в столь важные моменты было крайне несправедливо.

Маме бы понравился Джон. Он был во многом похож на меня — рациональный, стабильный и безопасный. Он знал, чего хочет от жизни и куда ведёт его дорожная карта.

Я должна была встретиться с Джоном в его комнате в общежитии через час, чтобы мы могли отправиться на ужин, но волнение, охватившее меня, заставило выйти на час раньше. Мысли закручивались воронкой; я гадала, когда же он сделает предложение. Это будет до ужина или после? Будет ли это после того, как я выпью свой первый глоток алкоголя — непременно просекко, любимого маминого напитка? Или Джон подождёт до позднего вечера и сделает это по дороге домой, на ступеньках Рандер-холла, где мы впервые встретились, будучи первокурсниками на вводном уроке истории?

Волнение от множества потенциальных сценариев сделало предстоящее предложение ещё более захватывающим. Я знала, что это произойдёт, но не знала, как именно.

Когда я дошла до комнаты Джона, я услышала музыку, доносящуюся из-за двери. Должно быть, гремели колонки его соседа Кевина. Джон был не из тех, кто слушает рэп, хотя я говорила ему, что некоторые из великих лирических гениев пришли из рэп-музыки — мы часто обсуждали это с отцом.

Я повернула дверную ручку, отметив, что мальчики никогда не запирают свои комнаты, и застыла на месте, глядя на Джона. Он сидел на кровати, совершенно обнажённый, с девушкой между ног, делающей ему минет.

Его голубые глаза расширились, а моя грудь сжалась от нехватки воздуха. Паника росла с каждой секундой, а я все смотрела на своего парня и незнакомку, стоящую перед ним на коленях.

— Вот чёрт! — крикнул Джон, отпихивая девушку.

— Извините, — выпалила я, ошеломлённая и сбитая с толку, и быстро выбежала из комнаты, закрыв за собой дверь.

Неужели я извинилась за то, что поймала своего парня на измене? Глаза предательски защипало, и я покачала головой, совершенно ошеломлённая тем, что увидела. Я быстро пошла по коридору, потому что чувствовала себя на грани эмоционального срыва.

— Старлет! Старлет, подожди! — кричали мне за спиной.

Я оглянулась через плечо и увидела, как Джон, всё ещё без рубашки, торопливо натягивает левую штанину своих спортивных брюк и мчится ко мне.

Я в ужасе уставилась на него. По коридору шло ещё несколько парней, и все они обратили взгляды на нашу с Джоном сцену.

— Это не то, что ты подумала, — сказал Джон, вызвав во мне волну гнева.

Но я сдержалась. Меньше всего мне было нужно, чтобы незнакомцы в коридоре знали, что я застукала своего парня за минетом от другой девушки. Людей преследуют разные страхи, и публичное унижение занимало одно из первых мест в моём списке. Не хватало еще разрыдаться перед чужими людьми от осознания того, что Джон обманщик.

Я ускорила шаг. Остановившись у лифта, я несколько раз нажала кнопку, как будто это могло волшебным образом ускорить механизм. К сожалению, этого не произошло, и Джон догнал меня. Его дыхание было тяжёлым, но, честно говоря, запыхаться он мог и в постели с ней. С ней. Кто она такая? Имеет ли это значение?

Нет.

Не имеет.

Неважно, с кем изменил обманщик, важно лишь то, что он изменил.

Лифт открылся, и я прыгнула внутрь, а Джон последовал за мной.

— Оставь меня в покое, — выпалила я, безостановочно нажимая кнопку первого этажа.

— Старлет, ты всё не так поняла, — убеждал он.

Мои глаза расширились — я была шокирована выбранными словами. Он потёр переносицу и вздохнул.

— Хорошо, ты всё поняла правильно. Но ты не понимаешь. Сначала мы с ней готовились к экзамену по математике и…

— И дай угадаю, один плюс один равняется твоему пенису у неё во рту? — перебила я. — Держу пари, что тебе нравятся такие уравнения.

Взгляд Джона был полон сожаления, и слёзы потекли у меня из глаз. Ему было стыдно из-за того, что это произошло, или из-за того, что его поймали?

— Прости, Стар, — прошептал он, его глаза тоже наполнились слезами.

Что за придурок! Какой человек будет плакать, когда его поймали на измене? И именно в мой день рождения! Позже я бы сделала то, что она сделала ему, и, возможно, сделала бы даже лучше! Как я уже сказала, я была перфекционисткой.

— Как ты мог? — плакала я, чувствуя себя нелепо из-за того, что он вообще стал свидетелем моего срыва. — У меня день рождения, и ты собирался сделать мне предложение!

Он прищурился.

— Ты знала, что я собираюсь сделать тебе предложение сегодня вечером?

— Конечно, — показала я свеженакрашенные красные ногти. — Я сделала маникюр!

Он почесал затылок.

— Я всё ещё собирался сделать тебе предложение сегодня вечером. В теории мы с тобой отличная пара, Старлет. Моим родителям ты нравишься. Они думают, что ты мне подходишь, в отличие от Мередит. Она дикая и весёлая, а ты… это ты.

— Что это должно означать? — спросила я, оскорблённая его тоном.

Его голос звучал так, будто он насмехался надо мной.

— Ты знаешь. Немного скучная и предсказуемая. В хорошем смысле, конечно! — заметил он. — Мне нравится, что я всегда знаю, как ты собираешься поступить. Ты никогда не выходишь из своей безопасной коробочки. Это очень хорошо. Ты как хлопья «Чириос»: простоваты, но полезны для сердца. Мередит похожа на сладкую кашу, которая приводит к диабету или чему-то в этом роде. Я имею в виду, она хороша, очень хороша — но до добра не доведёт. А ты — «Чириос». Мне нравятся «Чириос». Мои родители от них без ума, но думаю, с возрастом и я лучше распробую их. Я буду, наверное, очень любить тебя, когда нам будет за тридцать.

Он что, сравнил сейчас женщин с хлопьями? Моя лучшая подруга Уитни очень бы с этого посмеялась.

Слёзы продолжали литься, а сердце — разрываться. Мне хотелось отключить эмоции. Джон их не заслужил, однако они были выставлены на всеобщее обозрение. Могу поспорить, моя реакция тешила его эго. Уитни однажды сказала мне, что некоторые моральные уроды получают удовольствие, видя, как ранили чувства женщины. Я не думала, что Джон когда-нибудь поступит так. Но до сегодняшнего вечера понятия не имела, что Джон из себя представляет.

— Кто такая Мередит? — спросила я.

— О, это девушка, которая делала мне… — его слова оборвались, он пожал плечами. — Если тебе от этого станет легче, я бы никогда не встречался с Мередит. Она вроде потаскухи, что вечно болтается рядом.

У меня отвисла челюсть, и я начала лупить его сумочкой. Я не знала, била ли я его за Мередит или за себя. В любом случае мне хотелось его уничтожить.

— Ты подонок! — закричала я, борясь с отвращением.

Двери лифта открылись, но я уже не могла остановиться:

— Ты мразь, Джон, мразь! И я больше никогда не хочу тебя видеть!

Когда я отвернулась от него, то увидела группу людей в вестибюле, которая стояла и наблюдала за моим нервным срывом.

Публичное унижение.

Замечательно.

Просто замечательно.

С днём рождения меня.

* * *

«Я всё ещё собирался сделать тебе предложение сегодня вечером».

Джон сказал это как комплимент, будто я должна была быть в восторге от этой идеи.

Будь у меня машина времени, я бы предупредила Старлет о том, что рискованно входить в комнату парня в общежитии, когда он не ожидает визита.

Поймать Джона на измене в мой день рождения не входило в число планов на этот год. Я знала, что он не очень хорош в подарках, но это, должно быть, был худший подарок на свете.

Человек точно знает, что ему плохо, когда песня «Angel» Сары Маклахлан вновь и вновь наполняет комнату, а в листе ожидания уже стоит «Дневник Бриджит Джонс», а затем «Обещать — не значит жениться».

«Обещать — не значит жениться»!

Я провела вечер, эмоционально опустошённая и ничем не занятая. Я была одинока, как чипсина «Принглс» на дне банки.

Совершенно одна.

Одинокая.

Жалкая.

«С днём рождения, Старлет Эванс».

Если бы утопание в горе было олимпийским видом спорта, мое имя бы точно появилось в новостных сводках рядом с именем Майкла Фелпса.

— О боже мой. Кто этот грустный голодный щенок, просящий милостыню? — спросила Уитни, войдя в нашу комнату.

Вот я во всей своей красе сижу на кровати. Тушь скатывается по щекам. Белое платье испачкано косметикой, потому что я использовала его как носовой платок.

— Это я, — зарыдала я. — Я грустный голодный щенок, которому нужны пожертвования.

Уитни быстро подскочила ко мне и заключила в объятия, мгновенно войдя в роль лучшей подруги.

— Нет, нет, нет. Нет ничего такого, о чём тебе стоит переживать. В свой день рождения нельзя грустить. Это противоречит всем правилам жизни. Что случилось?

— Когда я зашла к Джону, ему делала минет другая девушка!

Она прищурилась:

— Серьёзно?

— Да. Зачем мне лгать об этом?

— Нет, конечно, ты бы не стала лгать. Я просто немного шокирована, узнав такое о Джоне.

— Я знаю, — кивнула я в знак согласия. — Ведь обычно он такой хороший.

— Нет, я имею в виду, что он стрёмный. Как он сумел найти девушку, которая согласилась на это?

— Что? — ахнула я. — Он не стрёмный.

— Ой, да ладно, Старлет. Он некрасивый. Этого нельзя отрицать. И ты не можешь защищать его после того, как он поступил с тобой. В твой день рождения!

— В мой день рождения! — воскликнула я, вскидывая руки. — Он среднестрёмный!

— Очень среднестрёмный!

— Что значит «среднестрёмный»? — драматично зарыдала я.

Она засмеялась над моей театральностью. Прожив со мной последние три семестра, Уитни знала, что я справлюсь.

— Это стрёмный человек, но не совсем. Средне-стрёмный.

Я раздражённо пыхтела:

— Джон такой среднестрёмный.

— А ты горячая. Типа горячая-горячая. Может быть, не сейчас, когда у тебя такой макияж девушки-экзорциста, но, детка, ты просто бомба. Ты занималась благотворительностью, дорогая. Но проблема в том, что когда горячая-горячая девушка встречается со среднестрёмным парнем, то он чаще всего начинает дерзить. Среднестрёмный тип думает, что сексуален, потому что у него горячая-горячая девушка, понимаешь?

— Тебе следует преподавать курс в колледже по этой теме.

— Я бы спасла миллионы женщин от горя. Самое худшее на свете — это быть в отчаянии из-за средне-стрёмного парня. Возможно, ты даже убедила себя встречаться с ним. Во всяком случае, тебе, вероятно, сейчас неловко из-за того, что из всех пенисов в мире именно этот причинил тебе боль. Он не имел права причинять тебе боль, имея такую внешность.

— Потому что я горячая-горячая?

— Ага. Все женщины горячие-горячие. Большинство мужчин среднестрёмные. Но они всего лишь дерзкие придурки, которые встречались с горячими-горячими красотками, а теперь их эго вышло из-под контроля! Это тревожно, и я виню в этом патриархат. Эта история стара как мир. Знаешь, почему Наполеон был таким придурком? Потому что какая-то горячая-горячая девчонка, наверное, сказала ему, что он не такой уж и маленький, и БУМ! Остальное уже история.

Я слегка хихикнула, и глаза Уитни загорелись.

— А вот и то, что мне нравится слышать, — смех, — пропела она.

Уитни поспешила ко мне, запрыгнула на кровать, схватила мой телефон и выключила музыку.

— Эй! Это отличная песня, — крикнула я.

— Нет. Знаешь, что такое хорошая песня? Что-нибудь от Лиззо. Или «Flowers» Майли Сайрус.

— Может быть, SZA?

— Нет! SZA сейчас не подойдёт. Для неё есть время и место, но не в момент расставания.

Справедливо.

Уитни схватила резинку для волос с тумбочки и помогла мне собрать пучок на затылке. Затем обхватила моё лицо ладонями, вытерла слёзы большими пальцами и пристально посмотрела в мои карие глаза своими голубыми.

— Знаешь, что мы делаем сегодня вечером? — спросила она.

— Едим мороженое «Бен энд Джерри» и пересматриваем старые фотографии, где мы вместе с Джоном?

Она посмотрела на меня, будто говоря: «Не заставляй меня бить тебя по голове».

Я вздохнула.

— Что мы делаем?

— Мы идём на студенческую вечеринку. — Она прижалась бёдрами к моей кровати и от волнения захлопала в ладоши. — Мы идём на студенческую вечеринку, чтобы отпраздновать твой день рождения!

— Я не хожу на вечеринки.

Я была полной противоположностью девушкам, которые ходят на вечеринки. Моя студенческая жизнь была связана с лекциями, семинарами и снова лекциями. Потом я сидела в общежитии и часами училась. Я не позволяла ничему отвлекать меня от цели, особенно вечеринкам. У кого есть время на похмелье, драму и переодевания, когда он сосредоточен на достижении мечты?

Вот блин. Джон был прав. Я «Чириос»!

Уитни положила руки мне на плечи и встряхнула.

— Старлет.

— Да?

— Мы пойдём на эту вечеринку. Ты будешь пить дешёвый и плохой алкоголь и будешь флиртовать с несреднестрёмными мужчинами. И клянусь, если я увижу тебя со среднестремным типом, я крикну тебе об этом.

— А что, если парень будет горячий?

— Тогда я уважительно приподниму свою невидимую шляпу, а ты будешь действовать осторожно. Сексуальные мужчины тоже засранцы.

— Напомни мне ещё раз, почему нам нравятся парни?

— В юности мы были запрограммированы на то, чтобы находить противоположное привлекательным, что привело к тому, что мы обманывали себя долгие годы из-за стремления общества переложить прошлые социальные нормы на наши плечи, чтобы наши родители, бабушки и дедушки чувствовали себя так, как будто они не потратили десятилетия жизни, проведя их во лжи, что в свою очередь привело к тому, что они захотели, чтобы и мы оставались во лжи.

У Уитни всегда были самые длинные ответы на самые простые вопросы.

Я пожала плечами.

— А я думала — это потому, что нам нравятся пенисы.

— О да, — кивнула она в знак согласия. — Нам нравятся пенисы. А теперь прими душ и оденься. Мы выходим через несколько часов.

* * *

Я стояла на тускло освещённой кухне дома студенческого братства, чувствуя себя совершенно не на своём месте. Мои волосы были ещё слегка влажными после душа, и на мне была чёрная майка и узкие чёрные джинсы. Джинсы принадлежали Уитни, и она поклялась, что в них моя попа будет выглядеть потрясающе. Я никогда не носила такие узкие джинсы. Перед тем как мы ушли, я успела взглянуть в зеркало — в обновке моя задница выглядела довольно пухлой.

К сожалению, Уитни не позволила мне принести книжку на вечеринку, потому что меня ждала миссия — быть общительной. Уитни даже украла мои наушники, чтобы я не могла тайком послушать аудиокниги. Мне велели заводить знакомства, а не быть раком-отшельником, как обычно. Тем не менее я не знала, как говорить с теми, кто находился в этом доме. Я тёрла ладонями предплечья снова и снова, осматриваясь.

Меня поразило количество бутылок с алкоголем, усеивающих столы на кухне. Там же дожидались несколько бочонков пива и два массивных холодильника с тем, что люди называли «волшебным пуншем». Я никогда в жизни не видела столько выпивки. Музыка гремела в пространстве, создавая лёгкий звон в ушах. Люди собирались вокруг, смеясь и болтая. Несколько мужчин флиртовали в углах с женщинами, несколько человек целовались.

Уитни вернулась и протянула мне красный пластиковый стаканчик.

— Вот, выпей это, — сказала она. — Это волшебный пунш.

Я понюхала напиток и поморщилась.

— Что такое волшебный пунш?

Она пожала плечами и сделала большой глоток.

— В этом и заключается волшебство — никто не знает состав. Но ходят слухи, что к концу второго стакана ты уже будешь на пути в Хогвартс.

— Великолепно, — сказала я, слегка рассмеявшись.

Уитни поднесла стаканчик ко мне.

— Тост. За именинницу. Пусть сегодня будет ночь, которую она никогда не переживала, наполненная весельем, смехом и горячими парнями!

— Точно!

Я чокнулась своим стаканчиком с её, прежде чем сделать глоток. Как только я отпила немного, то сразу же сплюнула.

— О боже мой, что это? Медицинский спирт?

— Посмотри-ка. Твой первый глоток алкоголя. — Уитни широко улыбнулась и положила руку на сердце. — Моя маленькая девочка выросла.

— Да, полюбуйся на меня. Живу и радуюсь. Я делаю это, — сказала я, пытаясь вести себя круче, чем когда-либо. — Джон был не прав, когда назвал меня «Чириос».

Она выгнула бровь.

— Он назвал тебя «Чириос»?

— Ага. — Когда я подумала о его словах, мои глаза наполнились слезами. — Потому что я скучная и примитивная!

— О боже мой, что за херня. К чёрту его. Он лживый придурок, который тебя не заслужил.

— Ты права, — сказала я, прислоняясь к липкой кухонной стойке.

В ту секунду, когда я почувствовала эту липкость, я наклонилась вперёд. Я уже мечтала о горячем душе по возвращении домой.

— Это идеальное время, чтобы доказать, что Джон не прав. Мне не скучно. Мне весело! Я дико весёлая. Я могу быть такой же, как Мередит.

— Кто такая Мередит?

— Девушка, делающая минет.

— Ой. И её тоже к чёрту! — заметила Уитни. — Дура.

Я нахмурилась.

— Дура ли она — еще под вопросом. Может быть, она не знала про наши отношения. Иногда парни лгут, а девушка и не подозревает, что становится разлучницей. И может ли женщина разрушить дом, который уже был разрушен до её прихода? Зигмунд Фрейд однажды сказал…

Уитни поморщилась и положила руки мне на плечи.

— Дорогая, пожалуйста, не говори мне, что ты собираешься цитировать философов, потому что я этого не вынесу. Сегодня вечером ты не можешь быть настолько скучно пьяной, ладно?

— А какой же пьяной мне быть?

— Я не знаю. Пьяной, чтобы танцевать на столах, беситься в хорошем смысле слова и целоваться с незнакомцами. Только не пьяным цитатором Фрейда.

— Верно. Знаешь, я даже не собиралась цитировать Фрейда. Это я была в дурацком, бестолковом настроении.

— Стар.

— Да?

— Ты моя лучшая подруга, моя соседка по комнате, мой товарищ до гроба, так что поверь мне: я знаю, что ты собиралась процитировать Фрейда.

Справедливо.

Однако он был очаровательным человеком и дал начало великим идеям.

— Хотя я думаю, это хорошо, что ты не винишь девчонку. Весьма любезно с твоей стороны, — сказала Уитни. — Я бы ненавидела их обоих.

— Что я могу сказать? Я всегда на стороне девчонок.

Я вздохнула, думая о том, что недавно произошло. Я всё ещё не могла выкинуть из головы картину, увиденную в комнате Джона. Папа сказал, что Джон мне не подходит. Аргументы? У него были ужасные татуировки. Мой отец владел одним из самых известных тату-салонов Чикаго и судил о людях по чернилам на их телах — возможно, не обо всех людях, но о Джоне точно.

— Я собираюсь потанцевать на столе и найти кого-нибудь, с кем можно поцеловаться, — сказала я Уитни, выпятив грудь.

Я не позволю этому мальчику испортить мой день рождения. Мне только что исполнился двадцать один год. Нельзя допустить, чтобы Джон лишил меня вечера, который должен был стать очень интересным.

— Хорошо! Я рада это слышать, потому что у тебя праздник и никакой Джон с маленьким членом его не испортит!

— Член Джона не маленький, — вздохнула я.

— Сколько членов ты видела раньше вживую?

— Только его.

Она покачала головой.

— Тогда поверь мне: у Джона маленький член.

— Откуда ты знаешь?

— Этот мужчина источает энергию маленького члена. Помнишь, как он сорвал для тебя розу, детским голоском назвал её розочкой и вплёл тебе в волосы? — пошутила она. — Мерзость. Я много лет вела себя хорошо, потому что люблю тебя, но он полный придурок с маленьким членом. Всё к лучшему.

— Я знаю.

Если бы только моё сердце могло поверить в это.

— В любом случае за меня! — Я протянула стакан.

— За тебя! — Она чокнулась со мной.

Уитни допила пунш и шлёпнула меня по заднице.

— Вот это моя девочка.

— Я собираюсь найти парня, с которым можно поцеловаться сегодня вечером, — проговорила я, но едва поверила сказанному.

Уитни покачала головой и посмотрела на меня своими зелёными глазами.

— Нет, дорогая подруга. Ты пойдёшь туда и найдёшь мужчину, с которым можно целоваться. Не парня, а мужчину.

— Да, — сказала я, прыгая взад и вперёд, как боксёр, собирающийся выйти на ринг для своего первого боя. — Но, прежде чем я уйду, я могу процитировать Фрейда?

Она улыбнулась.

— Конечно.

— «В твоих уязвимостях прорастёт твоя сила», — улыбнулась я. — Старина Фрейд, не так ли?

— Человек, миф, легенда, — согласилась она, хихикая и покачивая головой. — Никогда не меняйся, моя странная подружка.

Я не была уверена, что смогу, даже если захочу.

Уитни отправилась, вероятно, танцевать на столе, оставив меня с пустым стаканчиком. Я поспешила наполнить его фруктовым пуншем на кухонном островке. Может быть, я и не много пила в тот вечер, но я добралась до вечеринки. Это должно было что-то значить. Когда я обернулась, то наступила на что-то липкое и потеряла равновесие. Прежде чем я успела упасть, кто-то инстинктивно обхватил мои плечи огромными, мозолистыми, крепкими руками. Шероховатость пальцев обожгла мою мягкую кожу. Контраст тепла и грубости прикосновений разгорячил кровь. Еще миг я вопросительно изучала руки незнакомца, а потом наклонила голову, чтобы обнять его в ответ. Когда я взглянула ему в глаза, он быстро ослабил хватку и убрал руки.

Я не прекратила рассматривать его — просто не могла отвернуться. Сердцебиение участилось, когда мы вновь встретились взглядом. Он был самым привлекательным человеком, которого я когда-либо видела, с глазами, полными печали. Мне было интересно, знал ли он, что его глаза выглядят вот так — болезненно грустно. Тем не менее он был прекрасен — такую красоту я видела только в журналах.

Загадочный, твердый как скала мужчина. Возможно, это был один из самых ярких образов, которые я когда-либо видела за свой двадцать один год существования. Одежда, чёрная как ночь, каменные движения. Всё казалось сконцентрированным вокруг него. Несмотря на то, что его прикосновения были тёплыми, душа была ледяной. Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать — я пролила пунш на его футболку. Но даже когда я это заметила, то не смогла отвести глаз. Его влажная чёрная футболка плотно облегала грудь, демонстрируя подтянутые руки. Он возвышался надо мной, ростом не менее шести футов и трёх дюймов, и его рот выглядел так, будто он никогда не улыбался, а только гримасничал или хмурился. Его борода тоже была идеально подстрижена, что делало гримасу ещё более выраженной.

Однако губы у него были полные, а кожа безупречна. Либо у него был фантастический уход за кожей, либо он был одним из тех счастливчиков, у которых ни дня не было прыщей.

Но примечательней всего были его глаза.

Я никогда не встречала взгляда, который мог гипнотизировать, но всё же я почувствовала, что застыла на месте.

Стоило ему вновь наклонить голову, как меня затопил шквал ощущений. Зелёные радужки с переплетающимися внутри карими искрами. Или, может быть, они были карими с вкраплениями зелёного. Мне трудно было судить, мой разум устал, а сердце было разбито. Я знала только, что мне нравилось смотреть в глаза незнакомца, даже если они казались холодными.

Нет, не холодными.

Может, печальными?

Печальными, будто бы обледеневшими.

Казалось, в них скрыта та же боль, что и в моём сердце.

Вы не замечали, что, когда вам больно, эта боль может отражаться в других людях?

— Чёрт, мне так жаль, — пробормотала я.

Я поставила красный стаканчик на столешницу, а затем, не раздумывая, провела руками вверх и вниз по груди незнакомого мужчины, пытаясь стереть пролитую жидкость с его одежды. Он оставался неподвижным, таким же мрачным и зловещим, как статуя горгульи на парапете. Его взгляд, прикованный ко мне, был проницательным, но в то же время отстранённым. Как будто он мог видеть каждую мою мысль, но не хотел этого.

Я обнаружила его твёрдый пресс, вновь и вновь прикасалась к его груди кончиками пальцев. Это едва ли походило на помощь, но по какой-то причине я не могла перестать его вытирать. Навряд ли скорость движений могла заставить ткань высохнуть, как в сушильной машине.

— Если хочешь потрогать меня, опусти руки пониже, — его голос выскользнул изо рта с такой лёгкостью и уверенностью, что я почти пропустила его неуместный комментарий.

Мои руки застыли на его груди. Я подняла голову, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Извини, что?

— Если ты хочешь потереть мою грудь, то можешь потереть и мой член тоже.

Я отдёрнула руки, совершенно ошеломлённая.

— Хм?!

— Я непонятно говорю?

Его голос, достигший моих ушей, был ровным, пусть в нем и проскальзывали колкие смешливые нотки. Он был низким, с басами, и спокойным, без малейшей неуверенности. Я не знала, что голоса могут быть такими сильными. Не то что бы он требовал власти. Он просто был могущественным, даже не прикладывая усилий.

Определённо не парень.

Определённо мужчина.

Горячий-горячий мужчина.

— Э-э, нет. Ты говоришь понятно.

— Так и?

Я подняла бровь.

— Так и что?

— Ты хочешь потереть мой член или уйдёшь с дороги, чтобы я мог выпить пива?

— Ты всегда такой грубый?

— Я не грубый, — сказал он. — Просто люблю сразу переходить к делу.

— А в чём дело?

— В том, что ты погладишь мой член.

— Перестань говорить «член», — поморщилась я.

— Тогда перестань спрашивать, что я имею в виду, — ответил он.

Я положила руки на бёдра и недоверчиво покачала головой.

— Это то, что вы, ребята, делаете? И это работает? Ты просто просишь женщин потрогать твой пенис?

— Мой пенис? — фыркнул он, и его рот слегка изогнулся в дьявольской ухмылке, он издевался. — Так официально, так прилично.

— Я могла бы сказать «фаллос».

Он слегка наклонился, его горячее дыхание обожгло моё лицо.

— Если хочешь, можешь отсосать мой фаллос. Вместе с моими яичками, чисто по приколу.

— Что не так с вами, мужчины, и минетом? Клянусь, вы на всё готовы ради отсоса.

Он пожал плечами:

— Я люблю не только брать, но и давать.

— Что это должно значить?

— Это значит, что ты можешь сесть мне на лицо.

Моя челюсть отвисла, а глаза расширились.

— О боже мой!

Он приподнял бровь:

— Сидеть на лицах ты стесняешься, да?

— Что? Нет. П-ш-ш, перестань. Совсем не стесняюсь. — Я поёрзала в туфлях. — Меня это устраивает. Я в порядке. Погнали.

«Звучишь чертовски как «Чириос», Стар».

— «Погнали»? — Он почти рассмеялся, но я не была уверена, что он умеет смеяться. — Сколько тебе лет?

— Ой, заткнись. Я обычно не встречаю незнакомцев, которые говорят мне, что я могу сидеть у них на лице.

— Мне жаль слышать это. Я надеюсь, что этот год принесёт тебе больше таких моментов. Это моё новогоднее желание для тебя. Во что бы то ни стало, я стану первым, на ком ты посидишь.

Мои щёки покраснели.

— Прекрати.

— Что? Я предлагаю тебе присесть. Что ещё нужно? Предложение руки и сердца? — сострил он.

«Это было бы не так уж плохо», — прикинула я, но вслух предложила:

— Без обид…

— Ты собираешься обидеть меня…

— Я сказала, без обид.

— Это то, что люди говорят, прежде чем собираются обидеть. Но продолжай.

Я пожала плечами.

— Ты какой-то придурок.

— Друзья зовут меня Дик.

— Это твоё настоящее имя?

— Не имеет значения, — сказал он, постукивая большим пальцем по переносице. — К концу ночи ты будешь называть меня Диком или кататься на моём члене. В любом случае для тебя я Дик.

— О боже, ты всегда такой откровенный?

— Зависит от обстоятельств. Ты всегда такая ханжа?

— Я похожа на ханжу?

Его взгляд несколько раз скользнул вверх и вниз по моей фигуре. Изгиб его губ почти заставил меня покраснеть. Ему понравилось то, что он увидел. Бёдра и всё остальное.

— Ты похожа на женщину, которая должна сидеть у меня на лице.

Я засмеялась и покачала головой.

— Давай закончим этот разговор.

Он скрестил руки на широкой груди и наклонился вперёд.

— Я понимаю, но я просто пытаюсь помочь тебе с твоим новогодним желанием сидеть на лицах.

— Я такого не желала. Это ты сказал.

— Что поделать! Я хочу для тебя самого лучшего.

Стыдно признавать, но я наслаждалась этим перешучиванием. Джон никогда не острил в мою сторону. Фу. Джон. «Пошёл ты, Джон, глупый мальчик».

Я повернулась к мужчине:

— Думаю, на этом мы и прекратим этот разговор.

— Да. Меньше разговоров, больше сидения на лице.

Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но мой разум отключился.

Дик наклонил голову и прищурил глаза, видимо, всё больше увлекаясь мной. Он изучал меня, как если бы я была «Моной Лизой» — чем-то уникальным, но чуждым его уму. Он смотрел так, словно пытался найти ключи к разгадке тайны, о которой я даже не подозревала. Почему он так меня изучал? И почему его взгляд заставил меня почувствовать одновременно панику и безопасность?

«Уходи, Стар».

Но я этого не сделала. Я не могла.

Мы стояли и молчали, пока вокруг нас пульсировал ритм музыки. В ушах отдавалась болтовня других гостей вечеринки.

Почему он всё ещё смотрел на меня?

И почему я не могла отвести взгляд?

Я выдавила неловкую улыбку:

— Ладно, ну, это было… странно. Хорошо. Ага. Пока.

Я отступила в сторону. Моя рука коснулась его, и снова я почувствовала то же тёпло, как когда он поймал меня при падении.

Он наклонил голову и прищурился:

— Хочешь забыть?

В моём животе запорхали бабочки.

— Забыть это?

Он приблизился, его рот коснулся мочки моего уха. Горячее дыхание таяло на замёрзшей коже. Он прошептал:

— Всё это.

Мой желудок скрутило. Я подняла взгляд и снова встретилась с зелёными глазами, в которых блестели карие искорки. Я увидела это снова — вспышку боли в его глазах. Она была недолгой, но она была. Скрытая за тайнами и историями, которыми он никогда ни с кем не делился. Часть меня твердила, что я это выдумала, но нет. Боль была там. Я готова была в этом поклясться. Я чувствовала, как его печаль проходит через меня, что она держит меня в своей власти. Как волна от давно прогремевшего взрыва, задевшая мою душу. Я не только была свидетелем его темноты, но и чувствовала её через прикосновения.

— Кто тебя обидел? — спросила я в ответ.

Его глаза вспыхнули ещё раз. И вот она снова — печаль. Я ни в коем случае не ошиблась.

Его глаза ожесточились, и он ответил мне:

— Никто.

— Врёшь.

— Вру, — согласился он и тут же предложил: — Как насчёт того, чтобы врать друг другу… лёжа рядом?

Его рука всё ещё была на моём предплечье, и жар, который он посылал по моему телу, взволновал мой разум. Мне понравилось его горячее прикосновение. Мне понравилось мерцание его боли. Мне понравилось, что он напомнил мне американские горки — ужасающие, но захватывающие и стоящие входной платы.

Ещё мне понравилось, что от него пахло дубом и лимонадом.

Когда я оглянулась, то заметила Уитни. Она подняла брови и кивнула, произнося «ГГ» в мою сторону.

Ага. Горячий-горячий мужчина.

В тот момент я осознала, что передо мной развернулось два пути. Я могла бы оставаться безопасной и скучной Старлет, которая всегда поступала правильно. Той, что делала осознанный выбор, думала о будущем и последствиях. Или я могла стать расстроенной Старлет. Девушкой, которая отключила мозг и выпустила наружу дикую сторону. Той, что позволила себе быть свободной, той, что хотела взобраться на этого человека как на дерево и занять подходящее место. Я больше не хотела быть «Чириос». Я хотела быть дном коробки «Фростед флэйкс», где находились самые замечательные кусочки. Сахарные, весёлые, вкусные.

Мой взгляд упал на его руку, а затем снова поднялся и встретился с этими глазами.

— Хорошо, — выдохнула я.

Он выгнул бровь:

— Что хорошо?

— Я хочу на тебе посидеть.

Он одарил меня дьявольской улыбкой.

И это мне понравилось.

Я развернула руку так, что теперь держала его за запястье, и потянула в сторону жилых комнат.