Самая холодная зима

Бриттани Ш. Черри (2023)

Новый трогательный и чувственный роман о запретной любви от автора бестселлеров Бриттани Ш. Черри! Откровенная и искренняя история об исцелении душ. Книга, которая заставит вас сопереживать, наслаждаться и любить. «Душераздирающая история, которая прекрасно уравновешена сладкой остротой, трепетной радостью и успокаивающим удовлетворением. Это изысканное волшебство!» Мечтая хоть однажды нарушить запрет, я совершила огромную ошибку. Ошибку, которая казалась такой правильной… В ту ночь, когда наши с Майло пути ненадолго пересеклись на шумной студенческой вечеринке, оба хотели лишь одного: найти пристанище на время бури. Я была уверена, что мы не увидимся снова. И уж точно не ожидала встретить Майло в свой первый рабочий день, войдя в аудиторию в качестве преподавателя-практиканта. Теперь я вновь вынуждена смотреть в эти холодные, печальные глаза, которые должны были остаться не более чем воспоминанием — пусть и приятным, но угасающим. Нас неизбежно тянуло друг к другу, а когда мир Майло изменился к худшему, я не смогла удержаться и, несмотря на запрет, прижалась еще ближе. В эту холодную зиму мы хотели лишь согреться. Но нам было суждено сгореть в пламени…

Глава 5

Майло

Понедельники я не любил больше всего. Особенно понедельники, накануне которых я ссорился с отцом. Эти понедельники всегда были отстойными.

Вчера вечером мой отец назвал меня депрессивным подростком. Я назвал его пьяным придурком, бросившим меня. Оба комментария были правдивы, но он сосредоточился только на моих неудачах, а не на своих. Я знал, что у меня депрессия. Это было само собой разумеющимся. Моя депрессия продолжалась более трёх лет, с тех пор как маме поставили диагноз «рак». Всё началось с того, что в четырнадцать лет я плакал один в темноте своего шкафа, потому что не хотел, чтобы она слышала, как я плачу. Я знал, что от этого ей станет только хуже, поэтому скрывал свою боль, как мог. Я вёл себя лучше всего, когда был рядом с ней на людях. Все думали, что я в порядке, кроме мамы. Она всегда замечала моменты моей слабости, которые, казалось, я научился скрывать. Она смотрела на меня так же, как и именинница, — как будто заглядывала в глубину моей души.

Большинство людей думает, что депрессия — это когда валяешься в постели и сидишь в темноте неделями, но со мной всё было иначе. Вначале я сам смеялся над своей депрессией. И как только я стал сексуально активным, я преодолел боль. У меня появилось ложное чувство уверенности, благодаря нему я находил женщин, которые помогали мне ненадолго забыться. Я двигался по жизни, как если бы был нормальным человеком, но именно в спокойные моменты депрессия возвращалась. Я чувствовал только душераздирающую печаль или полное безразличие ко всем и всему вокруг.

Мама консультировала меня и давала лекарства, чтобы помочь мне справиться с депрессией. Я прекратил их пить, когда она ушла. Препараты помогали мне чувствовать себя лучше морально. Они творили чудеса, и я знал, что это звучит нелепо, но я не думал, что заслуживаю чувствовать себя лучше после её ухода. Я не хотел чувствовать себя лучше. Я не хотел чувствовать ничего. По большей части мне хотелось оказаться рядом с мамой, на глубине шести футов. Потому что какой смысл жить, если у тебя больше нет лучшего друга?

И я, и отец думали именно так. Мы это не обсуждали, но мне было достаточно наблюдать за его пьянством. Он тоже пытался ничего не чувствовать.

Я думал о мёртвых больше, чем о живых. Я винил в этом свою мать. Мой разум был токсичной свалкой негатива, и моя душа ежедневно плавала в этих отравленных мыслях.

Я опустился в офисное кресло директора Галло, заранее устав от повторяющихся лекций об успеваемости.

В его офисе пахло куриными крылышками и протеиновым порошком. Не самый приятный аромат в мире, хотя он казался мне нормальным каждый раз, когда я приходил на нашу еженедельную встречу. Каждая была посвящена тому, что через несколько недель меня оставят на второй год из-за плохих оценок.

Лажать, казалось, было одним из моих величайших талантов. Это прекрасно знал мой отец. Он старался постоянно указывать на мои недостатки — зачитывал их как сказку на ночь. Если бы он только знал, что благодаря его воспитанию я отлично умею отключаться и пропускать всё мимо ушей. Кроме того, развлекаясь с бутылкой виски, в последнее время он отбился от рук больше, чем я. Он никогда не был родителем по-настоящему — эту задачу брала на себя мама. А теперь она ушла…

— Майло. Ты меня слушаешь? — спросил директор Галло, щёлкнув пальцами.

Я оторвал взгляд от пятна кофе на его жёлтом ковре, пятна, на котором я сосредоточился с тех пор, как меня вызвали в кабинет. Никакие чистящие средства не смогут убрать это дерьмо.

— Надо было его вытереть, — пробормотал я, безразличный… ко всему.

Он изогнул густую бровь:

— Что?

Я указал на пятно:

— Его теперь не оттереть. Ковёр испорчен.

Директор Галло напрягся. Я был профессионалом в том, чтобы заставить его нервничать.

— Мы поменяем ковры через две недели. Майло, ты…

— Тут паркетный пол?

— Майло…

— Хороший дуб будет отлично выглядеть. Может быть, ещё немного краски на стенах и…

— Майло! — крикнул он, ударив рукой по столу. — Сосредоточься.

«Зачем?»

В любом случае я был в безвыходной ситуации. Какая разница, сосредоточен я или нет?

— У нас есть для тебя отличная репетитор. Ты будешь встречаться с ней каждый день в библиотеке после школы. Она занимается репетиторством с тех пор, как сама училась здесь, и все, кому она помогла, преуспели. Она занята в колледже, но я замолвил за тебя словечко.

— Нет, — сказал я, поднимаясь со стула. — Но, так или иначе, спасибо.

— Майло, — рявкнул он. — Сядь обратно.

Я готов был послать его, но мама, вероятно, прочитала бы мне лекцию о неуважении.

Почему меня волновало, что думает мама? Она была мертва. Её мнение больше не имело значения. Тем не менее я уважал его.

Директор Галло сложил руки на столе:

— Ты встретишься с учительницей.

— Или?

— Или вылетишь отсюда.

— Возьму категорию «на вылет» за двести, — поиздевался я, как будто жизнь была раундом в «Рискуй!».

Любимым маминым шоу было «Рискуй!».

Я смотрел его с ней каждый день после школы.

И вот я снова думал о мёртвых.

Директор Галло вздохнул и потёр переносицу:

— Майло, твоя мама…

— Не надо, — перебил я, слегка покачав головой. — Не говори о моей матери.

— Я понимаю, что потерять Ану было тяжело для тебя. Поверь мне, я знаю.

— Ты понятия не имеешь.

— Она была моей сестрой, Майло. Я тоже потерял её.

Я посмотрел на дядю, и будто дыра появилась в моём животе. Конечно, я знал, что он тоже её потерял. Именно поэтому я каждую неделю приходил к нему в офис, чтобы поговорить о том, как я испортил свою жизнь. Вот почему я сел в его неудобное кресло. Именно поэтому я уставился на его богом забытый ковёр.

Потому что у него были её глаза.

У него была её улыбка.

Он тоже искренне скорбел по ней.

Из-за этого я ненавидел и любил его одновременно.

Он снял очки и потёр переносицу. Благодаря ним я всегда знал, когда буду разговаривать с дядей, а не с директором. Снимая очки, директор Галло становился Уэстоном.

— Я беспокоюсь за тебя, Майло, — сказал он.

— Я в порядке.

— Неправда. Твои оценки ухудшаются, ты проваливаешь три предмета, почти четыре. Ана не хотела бы этого для тебя. Я не хочу этого для тебя. Тебе нужно позаниматься с учительницей.

— Что, если я провалюсь? Будет ли это худшей вещью на свете?

Я устал переживать. У меня не осталось сил переживать.

— Ты не провалишься. Я не позволю этому случиться.

— К сожалению для тебя. — Я положил руки на подлокотники кресла и поднялся с него. — Ты не можешь сделать этот выбор за меня.

Я пошёл к двери, беседа закончена. Он окликнул меня, но я его проигнорировал. Он окликнул меня ещё раз. Я продолжал игнорировать.

— Она оставила тебе письмо, — сказал Уэстон.

Волосы на шее встали дыбом. Я повернулся к дяде:

— Что?

— Твоя мама… она оставила тебе письмо.

— Нет, она не могла.

— Да, — сказал он. — Она оставила письмо. Я должен отдать его тебе в…

— Отдай, — приказал я.

Моё холодное усталое сердце начало быстро колотиться.

Уэстон покачал головой:

— Я не могу. Я должен отдать его тебе на выпускном.

— Какая к чёрту разница? Её больше нет, она не проконтролирует. Отдай.

— Нет.

— Уэстон…

— Это было её предсмертное желание, Майло. Я не ослушаюсь её просьбы.

— Я ненавижу тебя, — закричал я.

Уэстон кивнул:

— Я знаю.

Он снова надел очки и выпрямился в кресле. Теперь он опять был директором Галло. Величественным.

— Чтобы получить письмо, тебе придётся посещать все занятия.

— Это было мамино условие или ты, придурок, просто издеваешься?

Он не ответил на мой вопрос:

— Твои занятия начинаются сегодня, Майло, в три часа дня в библиотеке. Пожалуйста, не усложняй учительнице жизнь. Если ты это сделаешь, она доложит мне.

Чёртова болтовня. Почему у меня возникло ощущение, что в ближайшие несколько недель эта девушка станет проклятием для моего существования?

Собираясь уйти, я хмыкнул.

— Ты знаешь, что осталось две недели? — спросил я.

— Да, — поморщился он. — Первая годовщина смерти Аны.

Годовщина.

Какое странное слово для такой трагичной ситуации.

Он сдвинул очки на макушку.

— Как ты с этим справляешься?

Я не ответил, потому что не справлялся вообще никак. Я мысленно отмечал каждую секунду, проходившую мимо меня.

Я вышел в коридор, навстречу урагану учеников, но мне казалось, что я двигаюсь в замедленной съёмке, иду по зыбучим пескам, которым, как я иногда думал, стоило бы поглотить меня целиком.

Мне было интересно, чувствовали ли другие то же самое — не предпочитали ли они провалиться под землю, чтобы их больше никогда не видели, вместо бездумного плутания в тумане.

Она оставила мне письмо.

О чём там написано?

Хранил ли Уэстон его у себя?

Эта мысль вызвала у меня желание ворваться в дом дяди и перевернуть всё вверх дном в поисках письма. Я знал своего дядю достаточно хорошо, он, вероятно, хранил такие вещи в запертом сейфе и никому не говорил комбинацию от замка.

В тот день у меня не было настроения идти в школу, но, честно говоря, у меня не было настроения идти в школу в любой день. Тем не менее я очень хотел получить это письмо от дяди в конце семестра, поэтому я потащился на урок английского языка.

— Как мило, что вы присоединились к нам, мистер Корти. Я уже начал думать, что вы забыли, как выглядит этот класс, — сказал мистер Слэйд, когда я вошёл с опозданием на пятнадцать минут.

— Вы меня знаете. Не могу пропустить путешествие в воспоминания, — пробормотал я.

Я бросил рюкзак на стол и скользнул на стул, уже разочарованный тем, что решил прийти на урок. Дядя вбил мне в голову то чёртово письмо от матери.

— Надеюсь, вы увлеклись чтением, ведь у нас сегодня тест, — сказал мистер Слэйд, взяв стопку бумаг.

Весь класс застонал от досады. Я был почти уверен, что учителя получают удовольствие от того, что вызывают стресс у учеников с помощью тестов. Вероятно, это было для мистера Слэйда самым любимым развлечением за неделю.

— Вы хоть знаете, какую книгу мы читаем, мистер Корти? — спросил он, стоя над моим столом.

— Дайте угадаю, букварь?

Несколько ребят позади меня засмеялись.

— Держу пари, что ваше будущее оценит эту шутку, — сказал мистер Слэйд. — Точнее, его отсутствие.

Я забил на него, как только он повернулся ко мне спиной.

Мистер Слэйд был придурком, но я был уверен, что он думал так же и про меня. Со мной было не так легко общаться, и с вероятностью в девяносто девять процентов я вот-вот провалю тест, который он положил мне на стол. Он тоже знал, что так и будет. Однако меня не волновало его презрение. Я тоже не верил в себя. Казалось, это универсальная модель убеждений.

Я начал копаться в рюкзаке в поисках ручки, чтобы начать решать тест, когда в класс ворвался человек.

— Простите, извините. Я задержалась, там была пробка, но это не оправдание, потому что мне следовало выехать раньше, поэтому мне очень жаль, но вот я здесь. Ещё раз извините. Здравствуйте! — сказал голос, полный нервной энергии.

Мне было всё равно, кто вошёл. Мне всё ещё нужна была чёртова ручка.

Мистер Слэйд откашлялся.

— Не беспокойтесь. Вы как раз вовремя.

Я фыркнул про себя, не поднимая глаз. Конечно, она могла опоздать, а я не мог. Лицемер.

Я продолжал копаться в рюкзаке и не мог найти чёртову ручку. Именно тогда Саванна протянула мне её. Старшая сестра спешит на помощь. Я задавался вопросом, надоели ли ей мои проблемы за последние несколько лет. Если и да, то она никогда не выказывала никаких признаков раздражения. Она продолжала проверять, всё ли со мной в порядке.

Я кивнул:

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста, — ответила она.

Мистер Слэйд хлопнул в ладоши, словно малыш, привлекающий наше внимание.

— Класс, я хотел бы познакомить вас с мисс Эванс. Наш новый преподаватель в этом семестре. Она будет наблюдать за мной и время от времени брать на себя планирование уроков, — сказал мистер Слэйд.

Когда я, наконец, обернулся к учителю, меня охватил шок. Она стояла передо мной. Именинница.

— Чёрт, — выпалил я, даже не задумываясь, и вжал голову в плечи.

Все взгляды устремились в мою сторону, включая её. Её карие глаза, которые всего несколько дней назад смотрели на меня. Её полные губы, которые всего несколько дней назад стонали из-за меня. Её ошеломлённое выражение лица отражало моё собственное.

Я заёрзал, охваченный беспокойством. Мне не нравилось всеобщее внимание. И особенно — её внимание. А ведь она так отчётливо смотрела на меня.

Я несколько раз сцепил и расцепил руки, прежде чем вытереть их о штаны. Она покачала головой, быстро отводя взгляд. Она повернулась к мистеру Слэйду и выдавила улыбку. Это была не её настоящая улыбка. Я видел её настоящую улыбку. Она была красивой. Невинной. Редкой. Не каждый день видишь чью-то настоящую улыбку. Однако в тот момент её улыбка была омрачена тревогой и волнением. Она была огорчена.

А я?

Немного обеспокоен, но заинтригован.

Действительно чертовски заинтригован.

— Я с нетерпением жду возможности провести у вас урок. Надеюсь установить прекрасные рабочие отношения с каждым, — сказала она, указывая на учеников.

Мистер Слэйд поручил нам начать тесты и подвел мисс Эванс к своему столу, где принялся рассказывать ей о работе или о какой-то ещё ерунде. Я не мог оторвать от неё глаз и был уверен, что она прилагала все усилия, чтобы не смотреть в мою сторону. Она мило нервничала, и она была красива. Не заметить это было невозможно. Я осознал это в первый же момент, когда посмотрел на неё. Длинные ноги, феноменальные формы. Сегодня её волосы были выпрямлены, а вот три дня назад мои пальцы путались в её кудрях. Она хорошо выглядела с новой прической, но мне больше нравились её необузданные кудри. На ней был тёмно-синий топ с юбкой-карандаш и светло-коричневые туфли на высоком каблуке. Она была закрыта с головы до пят, и я мог только догадываться, что находилось под тканью, прижимающейся к её коже.

Её губы были накрашены алым, и я не мог отвести взгляда.

Я знал, что эта ситуация убивает её, но она должна была оставаться профессионалом. Я должен был отдать ей должное в этом плане. Большинство людей убежало бы в панике.

Мисс Эванс.

Мысль о том, чтобы называть её так в постели, пришла мне в голову. Несмотря на то, что к концу нашей ночи я оказался в состоянии панической атаки, моменты, предшествовавшие этому, были одними из самых приятных в моей жизни. Паническая атака, вероятно, возникла случайно и не имела к ней никакого отношения. По крайней мере, так я говорил себе, мечтая о том, чтобы попробовать её ещё раз.

Мисс Эванс.

Чёртова мисс Эванс.

В тот момент передо мной промелькнуло множество неуместных мыслей, я знал, что это вещи, которые заставили бы её покраснеть. Не знаю почему, но эта идея меня несколько взволновала. Увидев эту профессиональную, облегающую юбку-карандаш, мне захотелось сорвать её. А после зарыться лицом между ног мисс Эванс, сдёрнуть её трусики зубами и стянуть их вниз по её плотным, сочным бёдрам. Мне было интересно, как она будет выглядеть, согнувшись на учительском столе, пока я буду стоять сзади, гладя её голую задницу.

Возможно, я зря упирался в кабинете директора. Возможно, мне действительно нравилась эта школьная штучка. При правильном стимуле я мог бы с нетерпением ждать наших уроков.