Великое молчание

Валерий Вагнер (2024)

Сюжет разворачивается в 2030-х годах. Революция развития искусственного интеллекта создала новую реальность, которая имеет свойство меняться благодаря усилию мысли специально подготовленных людей — нейроморфов. Идет трансформация всей человеческой цивилизации, которая пытается найти себя и новый статус кво в нарастающем хаосе событий. Главный герой — Кей, человек без прошлого, на которого по непонятным причинам охотятся как могущественные корпорации, так и таинственные силы из виртуальности. В виртуальности он встречает таинственную фигуру Патриарха, который ставит перед ним сложные вопросы и дает направление для поиска истины. Истины, которая не готова быть открытой.

Часть 1. Разрастание Хаоса.

Глава 1. Фундаментальные разногласия.

Ярко-белый песок раскинул свои владения на многие мили вокруг. Все пространство, которое в состоянии охватить человеческий глаз, было усыпано белоснежным крупицами кварца, мигрирующими, словно живое полотно, и формирующими огромные недолговечные барханы, подвластные, казалось, только воле ветра и времени. Само непостоянство их существования словно подчеркивало вечность пустыни. Резкие, непредсказуемые порывы бросали в лицо случайному путнику горсти раскаленного песка, заставляя зажмуриться и опустить глаза, но даже это не спасало, песок был везде.

Среди этой огромной ослепительно белой песчаной пустоши, будто сказочный мир, раскинулся оазис, наполненный зеленью и жизнью, а в его центре, словно последний бастион цивилизации, открывался великолепный город. Дубай распахнул свои роскошные двери немногим. Более не туристическая Мекка, он стал воплощенным символом богатства и власти. Величественные пики небоскрёбов возвышались над пустыней, словно атланты, удерживающие небо. Яркие вспышки солнца отражались на многочисленных стеклах гордо пронзающих небеса зданий. Красивый город. Могучий город. Именно здесь решались судьбы мира. Именно здесь собирались самые влиятельные и могущественные люди XXI века.

Человек, смотревший вниз из окна пентхауса одного из великолепных высотных сооружений, безусловно, к этим людям принадлежал. Уже тот факт, что он был здесь, говорил о многом. Высокий, уже немолодой худощавый мужчина стоял перед распахнутым окном в просторном, выдержанным в светлых тонах кабинете. Вид из окна, действительно, стоил того, чтобы отвлечься на минуту и удостоить его вниманием. В вопросах красоты этот властный человек оставался старомоден, предпочитая реальность виртуальным иллюзиям. Он мог себе позволить такую дорогостоящую по нынешним временам слабость. С высоты более восьмисот метров башни Бурдж Халифа открывался великолепный вид. Внизу расстилалось покрывало роскошных рукотворных фонтанов и облагороженная простыня первобытной пустыни, покрытая бесчисленным количеством небоскребов, и в сердце всего этого великолепия, словно приглашая в свои воды, сияло бирюзой озеро Бурдж Дубай.

Позади мужчины простирался кабинет пентхауса. За спиной у него разместился массивный стол из матового стекла и серого углеродистого сплава на основе платины и белого золота. С первого взгляда, простое, ничем не примечательное кресло, обитое серой алькантрой, было отодвинуто от стола, а его высокая узкая спинка, возвышаясь, будто доминировала над поверхностью широкой столешницы, несколько вульгарно подчеркивая высокий статус хозяина кабинета. В дальнем углу помещения, отчетливо дисгармонируя и местами вступая в прямое эстетическое противоречие с остальным интерьером, расположился темно-коричневый кожаный диван и кабинет-шкаф руки Доминика Кучи из красного дерева. Пожалуй, он мог показаться даже неуместным в сухой лаконичности офиса, так как задавал странный контекст атмосфере кабинета, делая ее менее официальной и более камерной, словно намекая посетителю на что-то, известное только его хозяину. Было видно, что это относительно новый акцент в кабинете, и хозяин еще не решил, что с ним делать дальше, но само его наличие было словно материализовавшимся протестом, кричащим о чем-то, о чем не догадывался и сам его обладатель.

На гладкой поверхности рабочего стола, кроме узкой рамки белого пространство — “окна” в “Вирту”, не было ничего лишнего. Лаконично, просто, стерильно. Кабинет как будто сознательно скрывал любую информацию, касающуюся своего владельца. Впрочем, человек, смотревший в окно, не был его хозяином. Этот немолодой мужчина, с коротко, по-военному стриженными давно поседевшими волосами, был тут гостем. При этом нельзя сказать, что он был посторонним, и тем более даже самый неопытный наблюдатель не смог бы назвать его просителем. Всё в его позе выдавало властного и уверенного в себе человека: высокий, худой, весь напряженный как струна, он стоял, закинув руки за спину и сцепив их в замок. Слегка помятая белоснежная сорочка, элегантная светло-коричневая кожа Vanezia — все говорило о том, что он являлся представителем очень узкой прослойки людей, которые принимают решения. Но более всего его характеризовало лицо: узкое, хищное, с плотно сжатыми тонкими бескровными губами. Дополняла картину упрямая складка возле рта, а главное — твердый взгляд серых глаз не оставлял сомнений в его статусе. Он пришел в этот кабинет не просителем — он пришел приказывать.

Хозяина кабинета можно было обнаружить неподалеку. Он устроился на небольшой черной алькантаре дивана. В отличие от посетителя, он был относительно молод, чуть больше тридцати, чуть менее худощав и не столь высок. В его лице можно было обнаружить легкое сходство с посетителем: те же острые линии лица, тот же подбородок, но также в нем присутствовала некая плавность. Его черты были более мягкими, а яркие голубые глаза выдавали дамского угодника — явные признаки наследия матери. Эдвард многое унаследовал от французской красавицы Мари, с которой старший Тиллерсон познакомился во время обучения в Оксфорде. Уже тогда Артур Тиллерсон был расчетливым молодым человеком, и партия с Мари Бетанкур была выгодной. В этом вопросе, как и всегда, стратегическое чутье не подвело своего владельца. В остальном мистер Тиллерсон был человеком практичным и свободных взглядов, и после того, как Мари подарила ему наследника, более не ставил ей никаких условий, кроме внешних приличий. Впрочем, этого и не требовалось, Мари была отнюдь не глупа.

— Эдвард, — после продолжительной паузы, не отрывая взгляд от живописной картины внизу, произнес седовласый, — мы уже всё решили. Совет директоров дает белый свет. Ты можешь приступать к реализации.

Было видно, что слова, которые произнес посетитель, с одной стороны, стали хорошей новостью для его собеседника, но с другой, от стороннего наблюдателя не могла укрыться промелькнувшая на его лице досада. Впрочем, он хорошо владел собой, и эта мимолетная эмоция быстро исчезла с его лица.

— Замечательно, отец, — спокойно и с достоинством ответил тот, которого назвали “Эдвард”. — Уверен, в этом решении не последнее место занимала твоя позиция. Для меня это важно.

С этими словами он встал, чуть потянулся и выжидающе посмотрел на отца, который молча кивнул, так и не повернувшись лицом к сыну. Эдвард выжидал. Он понимал, что отец не стал бы приезжать к нему лично лишь для того, чтобы сообщить пусть и интересную, но не столь важную для подобного визита новость. Он знал своего отца: тот все скажет только тогда, когда решит сам и только так, как решит сам.

— Ты прав, сын, — словно прочитав мысли Эдварда, произнес старший Тиллерсон. — Есть куда более важные вещи, которые нам следует обсудить без привлечения посторонних.

Тут он, наконец, повернулся, и на его лице Эдвард увидел сдержанную улыбку.

— И, безусловно, как ты скоро поймешь, такие вещи нужно обсуждать лично.

Эдвард внутренне собрался. Улыбка на лице отца, как, впрочем, и любые другие эмоции, которые старший Тиллерсон позволял себе демонстрировать посторонним, никогда не отражали реально испытываемых им чувств. Его отец был параноиком. Пожалуй, именно это и обеспечило ему продолжительность и качество жизни. Это именно та черта характера, которую Эдварду, при всем старании, так и не удалось развить у себя в должной мере.

— Я имею в виду наши отношения с мисс Ардо, а если брать шире, то наши сделки в рамках проекта «Панацея». Меня беспокоит качество наших связей и контроль их уязвимости.

Старший Тиллерсон замолчал, выжидательно посмотрев на сына.

— Я слушаю, отец, — сказал младший, ответив на взгляд отца спокойным и уверенным, как ему показалось, взглядом.

— Ты меня, судя по всему, не понял, сын.

«Что не удивительно, учитывая твою лаконичность», — подумал Эдвард, но, конечно же, промолчал. Его отец никогда не был расположен выслушивать критику в свой адрес.

— Отец?

— Это я тебя слушаю. Если мне не изменяет память, именно ты вызвался и был утвержден в качестве нашего представителя в делах с “Хароном”.

Лицо Артура Тиллерсона было спокойным, но Эдвард не зря был его сыном. Он уже понял, что отца интересует нечто большее, чем просто согласие. Ему нужна уверенность, ему нужны ответы.

— Конечно, отец. Когда я сказал, что слушаю, я полагал услышать нечто конкретное из того, что могло бы вызвать твое беспокойство и нарушало бы наши интересы. Наши стандартные процедуры безопасности исполняются безукоризненно…

— Он полагал!

Увидев раздражение на лице отца, Эдвард торопливо продолжил:

— Помимо этого, мной лично были предложены дополнительные меры по обеспечению контроля коммуникаций. Также мы выделили экспертную группу во главе с мистером Джорджем Такаши для контроля, скажем так, нежелательных переменных в поведении партнеров.

Он выжидающе посмотрел на собеседника.

— Наш дорогой друг Носигуту?…

Эдвард кивнул в ответ. Его отец никогда не ценил пространные ответы, полагая болтовню признаком слабости.

— Его услуги не дешевы, но они того стоят.

Тиллерсон старший небрежно махнул рукой:

— Вопрос ресурсов второстепенен. Меня интересует только эффективность и результат.

С этими словами он сел в кресло и, сложив руки на стол, пристально посмотрел на своего сына. “Именно так он и ведет переговоры, — пронеслось в голове у Эдварда, — задавая один вопрос за другим, как удав, сужает диапазон маневров и вынуждает собеседника отвечать именно на те вопросы, которые его интересуют”.

— Результат скоро будет, отец. Мы ведем переговоры с группой Адель Ардо и Legacy Соrporation. Соглашение почти достигнуто, осталось согласовать степень нашего участия в локальных проектах группы, и мы будем готовы выступить публично.

Незаметно для отца он глубоко вдохнул, пытаясь унять легкую дрожь. «Тестостерон, это все просто гормоны», — успокоил он себя.

— Вышли мне проект соглашения перед подписанием.

Увидев недоумение на лице сына, старший Тиллерсон решил добавить:

— Я просто хочу проверить документацию, не более, — он успокаивающе поднял руку. — Полагаю, ты в полной мере осознаешь, что в таких делах дополнительная оценка будет не лишней. Я не ставлю твою экспертизу под сомнение, но…

— Конечно, отец. Сегодня же все будет предоставлено в твой офис.

— Хорошо, — Артур Тиллерсон удовлетворенно кивнул. — Главное соблюсти наши интересы. Полагаю, ты это понимаешь не хуже меня. Мне пора вылетать. Жду проект соглашения сегодня.

— Безусловно, — Эдвард кивнул, сделал шаг навстречу отцу, протянул руку и почувствовал короткое твердое рукопожатие. Такое, каким оно было всегда. Его отец никогда не приветствовал излишние нежности, и с детства Эдвард помнил именно их, твердые мужские рукопожатия.

— До встречи, сын, — сказал Артур и, резко повернувшись, быстрыми шагами вышел из кабинета.

— До встречи, отец, — прошептал Эдвард уже в пустоту.

Визиты отца всегда были стремительными и выматывающими. У Эдварда немного разболелась голова и участилось дыхание. Старший Тиллерсон был фанатично предан одному идолу — идолу эффективности, и это оказывало серьезное давление на всех окружающих. Эдвард медленно опустился в кресло, откинулся на спинку и, повернувшись к окну, долгим пристальным взглядом окинул горизонт. «Да, — подумал он, — так было всегда. Но всегда ли так будет?..». Такие мысли нередко посещали его, особенно в последнее время. Он с глубоким уважением относился к отцу, но неожиданно возникшая перспектива остаться “номером два” навсегда пугала. А учитывая первые результаты клинических испытаний проекта “Панацея”, такая перспектива вполне могла сделать его отца и многих других попросту бессмертными, лишив понятие «наследник» какого-либо содержания. Эдвард глубоко вздохнул.

— Миранада, кофе, — громко произнес он тишине кабинета.

— Как всегда, сэр? — мгновенно раздался голос его персональной помощницы.

— Да. И пусть принесут какой-нибудь десерт. Сегодня особый день.

— “Ум али” подойдет, сэр? — голос был, как всегда, ровным и успокаивающим, что являлось результатом личностных настроек и диагностики восприятия при внедрении соответствующей психоматрицы. Она была профессионалом, и настройка психики на поведение босса было одним из ее первых решений на этом ответственном посту.

— Да, Миранда, вполне. Проследи, чтобы все было сделано быстро.

— Да, сэр, конечно.

Эдвард улыбнулся. В конце концов, в этой ситуации есть и положительные стороны. В текущий момент все его проекты могут иметь серьезную поддержку со стороны авторитета отца, а это немаловажно. Пока старик ему необходим. А дальше… дальше проект “Панацея” может принести с собой очень серьезные перемены. Он, Эдвард, постарается об этом позаботиться. Бессмертие! Такая цена стоила того, чтобы рискнуть.

— Миранда, запроси контакт с мисс Ардо.

Эдвард принял решение. Пришло время действовать.

— Запрос направлен. Глубина шифрования канала?

— Три.

На мгновение задумавшись, Эдвард добави:

— Нет, пожалуй, лучше четыре единицы.

“В последние дни “Вирту” нестабилен, — подумал он, — там сейчас ничего нельзя гарантировать. Что-то там происходит… но сейчас не это важно”. Он сумрачно оглядел офис. Посещал он его крайне редко. “Вирту” становился ненадежным, именно поэтому все важные встречи приходилось проводить лично, а встречи с отцом всегда относились к категории самых важных. В настоящее время безопасность лишней не бывает.

— Сделано, сэр. Рекомендую также использовать метаморфозы Роузена, они помогут стабилизировать качество канала и позволят оптимизировать входные узлы шифрования.

— Делай.

Эдвард откинулся на кресло и расслабленно улыбнулся. Он все сделал правильно. Обо всех договоренностях между ним и главой “Харона” его отцу знать не полагалось. Это будет его маленький секрет.

В дверь тихо постучали.

— Открыто, — произнес Эдвард, не поворачиваясь

— Ваш кофе, сэр, — раздался немолодой женский голос.

У дверей с небольшим подносом в руках стояла женщина средних лет, строго одетая во все черное, с высокой аристократически длинной шеей и узким лицом, обрамленным аккуратно подстриженными светло-русыми волосами. Женщина улыбалась выверенной улыбкой профессионала. Впрочем, хозяина кабинета не беспокоил эмоциональный портрет обслуживающего персонала.

— Поставьте, пожалуйста, на стол — сказал он, не оборачиваясь. — Вы, как всегда, очень оперативны, Миранда, — добавил он.

— Вы крайне добры ко мне, сэр. Что-нибудь еще?

— Спасибо, нет.

— Хорошего дня, сэр, — с этими словами Миранда поставила кофейник и чашку из белого тонкого фарфора на стол и, разместив рядом небольшую голубую коробку с десертом, тихо вышла из кабинета. Дверь беззвучно закрылась. Миранда знала, когда можно, а когда не стоит развлекать своего босса разговором, и в текущих обстоятельствах ее опыт говорил о необходимости держаться подальше. Впрочем, неудивительно, визиты отца довольно часто именно таким образом сказывались на эмоциональном состоянии ее босса.

— Эдвард, — деловой голос ассистента слегка резонировал с костной тканью, куда был вживлен имплант.

— Да, Миранда? — голос слегка выдавал его, но это было не критично. Эдвард нетерпеливо дернул подбородком.

— Запрос на коммуникацию обработан. Мисс Ардо будет готова к разговору сегодня в течении часа.

— Отлично. Передай, что нас это устраивает.

— Уже сделано, сэр.

Эдвард лишь молча кивнул и удовлетворенно потер подбородок.

— Подготовь мне проект договоренности с “Хароном” в двух вариантах без дополнительного блока соглашений, мне нужно кое-что освежить в памяти.

— Сделано, сэр. Передаю в вашу мнемо-матрицу.

— Нет! — лицо Тиллерсона младшего выдало крайнюю степень обеспокенности. — Мне нужны только твердые копии, никаких коммуникационных передач. Слишком велика вероятность утечек.

Он еще не забыл внимательный, изучающий взгляд своего отца.

— Сделано.

В левом углу стола медленно сформировалась стопка документов, испещренных мелкими символами. Эдвард молча протянул руку и приступил к их изучению. День обещал быть долгим. Долгим и интересным. Неожиданно для себя он почувствовал резкий прилив сил. Это было многообещающим ощущением, и младший Тиллерсон улыбнулся. Друзья из Ямогути могут быть довольны. Его идея могла помочь им решить проблему легальности их бизнеса с “Tokuda Farm”. Но это чуть позже. Для начала нужно внести некоторые изменения в отчет. “Нужно выиграть время”, — подумал он. Эта мысль сразу сделала его день куда лучше, чем он полагал еще утром, узнав о неожиданном и даже несколько провокационном визите своего отца. Тот любил выводить людей из равновесия внезапными поступками.

“Проект Панацея” был идеей Эдварда, его детищем. Он навязал этот проект компании, когда в его успех никто не верил, когда все лишь насмехались над ним, считая романтиком, которому нечего делать в серьезном бизнесе. Но он смог. Он доказал, что может продавить всех, включая могущественного советника собственного отца Джошуа. И после всего этого просто так отдать результаты своей работы? Отдать на откуп полному бюрократов директорату компании? Нет, он не мог себе этого представить даже в кошмарном сне, не взирая на то, что совет директоров по сути своей был олицетворением воли Тиллерсона старшего. Если подумать, то, пожалуй, в первую очередь именно по этой причине он не хотел передавать проект в управление директората. А как бы это не звучало в устах отца, по факту он вел речь именно об этом. “Ну уж нет! — подумал Эдвард. — Только не ему”. Эдвард впервые в жизни понял, что он не просто боится своего всегда столь надменного и холодного pater familias, но искренне, от всего сердца ненавидит его, и это осознание дало ему, наконец, ту необходимую решительность, которой ему не хватало уже несколько месяцев для того, чтобы начать последний акт этой драматической пьесы, в финале которой каждый должен получить свое.