Былицы

Валерий Свешников

Автор рассказывает о приключениях на жизненном пути. Он учился в Вологде, работал на паровозе в Горьком. Армейская служба прошла на Урале. Потом была учеба в Ленинградском университете с интересными событиями, включенными в книгу. Он работал биологом на Дальнем Востоке, много плавал и путешествовал по Приморью и описал интересные моменты тех лет. Работает в Санкт-Петербурге и повествует о любопытных событиях и встречах с интересными людьми.

Дом детства

Родной дом — это целый мир. Но понимаем мы его многогранность и значение, лишь когда вырастаем. Да и то, чаще после того, как уедем их него, из дорогого родного дома. Это место, где началось наше познание жизни, ее мозаики, кусочки которой и составили наше представление о мире, о его сложности и о его счастливых моментах.

Долго, целых шесть лет, мои воспоминания о детстве, о нашем доме, были связаны с маленькой комнаткой с окнами на улицу. Только после окончания войны мы переехали в комнаты с окнами во двор. Связан этот переезд, всего скорее, с тем, что подросла моя сестра Ира и начала ходить, говорить и шалить. Да и отец после войны стал чаще бывать дома.

Комнатка же, где мы жили до переезда, стала маловата для четверых. Вот поэтому бабушка Саша и предложила перебраться в комнаты большего размера. Мы тогда очутились как будто во дворце — ведь там было две комнаты и большая кухня.

Вид из окон, правда, оказался не на улицу, а на соседние каретники, дворовый флигель, сараи и поленницы. Зато прямо перед окнами с одной стороны возвышались две красивых церкви: Варлаама Хутынского и Ильи Пророка. А с другой стороны открывался вид на наш главный Софийский собор и его колокольню.

В одной из комнат имелся выход на большой и удобный балкон. Чтобы украсить наше новое жилье, отец на стеклах окна, выходящего на балкон, нарисовал алмазным стеклорезом елку с шарами и шпилем на верхушке. Перед Новым годом, когда ударяли морозы, окна украшались ледяными узорами. Тут неожиданно и проступал рисунок. Это было потрясающе красиво и казалось волшебством. Особенно радовалась этому чуду моя сестренка Ира. Я уже понимал причину появления рисунка, и оценил выдумку отца.

Квартира показалась мне такой большой, что я стал кататься по комнатам на трехколесном велосипедике. В каждой комнате было по печке, а на кухне возвышалась большая русская печь. В морозы печи приходилось топить утром и вечером.

В такую пору в угловой комнате на одной из стен даже намерзало довольно большое пятно инея. Я был уверен, что за этой стеной прячется Дед Мороз. В такую холодину приходилось даже в квартире ходить в валенках. Но сильные морозы бывали недолгими и через неделю-другую прекращались. А вот куда перебирался Дед Мороз, я так и не узнал.

Когда холода отступали, то протопленные печи согревали. Ну, а если все-таки тепла не хватало, то погреться у печки — одно удовольствие. Прижмешься к ней спиной и, сидя на стуле, читаешь с наслаждением.

В один из таких холодных дней, но в самом раннем детстве, я решил согреть своего целлулоидного пупса. Приставил его ножки к дверце печки, отчего тот сразу вспыхнул ярко и запылал большим пламенем, я закричал от испуга. Мама успела справиться с огнем, швырнув моего любимца в печку. Были, конечно, слезы и обида, но как-то быстро закончившиеся.

По воспоминаниям родителей имелась у меня странная детская причуда. Когда днем мне хотелось поспать, то почему-то не ложился хотя бы на диван, а укладывался прямо под столом, где обычно играл «в дом» или «в солдатики». Вот только всегда подстилал газету. Зачем я это делал, родители от меня не получили ответа, но говорят, выглядело это смешно. Меня даже стали называть «газетчиком».

Во время налетов вражеских самолетов город не бомбили. Фашисты метили в мосты и железную дорогу. Никто не знал о замыслах врагов, поэтому мы при налетах прятались в вырытых траншеях. Взрывы зенитных снарядов и лучи прожекторов притягивали своей красотой, но мы, дети, не знали о страшном смысле этого «салюта».

Однажды мы ходили в город. Кстати, выражение «сходить в город» обозначало посещение центра его — магазинов, кинотеатров, музея, аптеки и еще каких-либо нужных человеку учреждений, например, поликлиники.

В тот раз зимой мы шли через Каменный мост. Это старая часть города, там, где прежде располагались торговые ряды, давно уже преобразованные в магазины и магазинчики, фотографию, военкомат, поликлинику и обком партии.

Около военкомата стояла лошадь, похоже, рысак, запряженный в легкие красивые санки. На лошади, видимо, разъезжал сам военком города, поэтому ее прикрыли попоной, украшенной большой красной звездой. Был тогда довольно сильный мороз, и она даже слегка покрылась инеем. Я же такое приспособление видел впервые.

Поэтому остановился и спросил отца: «А зачем на лошади одеяло?» Он ответил, что это вовсе не одеяло, а попона, чтобы конь не замерз. Мы пришли домой, и первое, что я сообщил маме: «Мы видели лошадь, а на ней была НАПОПА!»

Вообще в то военное и послевоенное время в городе встречалось много лошадей, которые использовались, что называется, «и в хвост и в гриву».

Большая часть перевозок товаров по маленьким магазинам производилась только на подводах. Вместо казенных автомобилей некоторых начальников средней руки развозили также на лошадках, запряженных летом в пролетку, а зимой в санки. Скорая помощь тоже передвигалась на пролетках, и поэтому выражение «карета скорой помощи» полностью соответствовало своему названию.

Множество повозок каждое утро въезжало в город, а после полудня начиналось их движение обратно. Мальчишки нередко просились проехаться на санях или телеге, особенно, когда шли из школы. Иногда возница вез колоб или прессованный жмых — очень желанный для нас продукт. Если он был из семечек подсолнуха, то у нас глаза разгорались на это лакомство. Тогда мы с выражением в голосе усталости и печали просили возчика нас подвезти, уговаривали с надеждой, что он подкинет нас хотя бы недалеко, тогда уж точно выпросим кусочек желанного жмыха.

Примерно через год или два после переезда, родители и я сам отметили момент, когда закончилось мое детство. Однажды зимой, в холода, я решил согреть игрушки и уложил их к себе в кровать. Утром же переложил их обратно в коробку, задвинул под кровать, и затем с ними уже играла только сестра Ира, а я перестал. Но продолжил читать книги.