Похититель звезд

Валерия Вербинина

Знаменитый поэт Алексей Нередин отправился на Лазурный Берег поправить здоровье, но размеренное течение жизни в санатории прервали странные события. Сначала у Нередина пропали черновики, потом у французского офицера исчезло письмо, которое он не успел прочитать. А вскоре после этого в санатории произошло убийство – почтенную пожилую даму, любившую сидеть в кресле на берегу, столкнули с обрыва. Все терялись в догадках, и только Амалия, агент особой службы русского императора, поняла: речь идет о тайне государственной важности. И ради того чтобы ее не раскрыли, кто-то готов на любое преступление…

Глава 8

— Может быть, их выбросили слуги? — спросила Амалия.

Но поэт покачал головой:

— Нет, я спрашивал у Анри и у остальных. Они клянутся, что никто даже не заходил в мою комнату.

Амалия пожала плечами.

— Весь вопрос в том, можно ли верить их словам, — сказала она. — Допустим, кто-то из слуг в ваше отсутствие прибрался в вашей комнате. А потом вы стали искать листки, слуга вспомнил, что вы поэт, испугался, не уничтожил ли важную для вас бумагу, и решил на всякий случай все отрицать. Вот вам одно объяснение, и вполне правдоподобное. Или другой вариант. — Баронесса слегка поморщилась. — Некто, кто дорожит вашим творчеством, пробрался в вашу комнату и взял себе ваши черновики на память. Но тут доказать что-то будет еще труднее, чем в первом случае.

Они стояли у окна столовой. Прочие обитатели санатория, разбившись на группы, вяло переговаривались между собой. Кто-то читал газету, одна из немецких дам, примостившись за угловым столиком, исписывала пятый лист почтовой бумаги. Обед еще не подали, но мадам Карнавале уже успела всем любопытствующим сообщить сегодняшнее меню, и пациенты заметно приободрились. Кормили у доктора Гийоме хорошо, на поваров он не скупился. Поэт поймал взгляд одиноко сидевшей в углу Натали — взгляд ее, как показалось Алексею, был немного обиженным. Он повернулся к баронессе. Красная роза, которую он сорвал, пламенела на ее груди.

— Я бы не хотел никому причинять неприятности, — промолвил он извиняющимся тоном. — Черновики были пустяковые, но… Мне неприятно само то, что кто-то без спросу взял мои бумаги. Ничего особенного в них не было, и тем не менее… — Он беспомощно развел руками.

— Что-то Шарля долго нет, — неожиданно произнесла Амалия.

Поэта кольнула ревность — как просто, как привычно она назвала офицера по имени, Шарлем, в то время как сам он оставался для нее «вы, Алексей Иванович». И, хотя Нередин отлично сознавал, что это глупо, он с каким-то раздражением стал думать, что шевалье не слишком умен, все рассказы его похожи друг на друга, и даже тот, где говорилось о том, как он спас дочь вождя дружественного французам племени, которого хотели убить англичане, наверняка вранье и хвастовство. Он знал, что несправедлив, но ничего не мог с собой поделать.

Но вот дверь распахнулась, и последним в столовую вошел Шарль де Вермон. Сейчас он был немного бледен, но улыбался и, подойдя к Амалии, поцеловал ей руку.

— А мы уж думали: куда вы могли деться? — полушутливо-полусерьезно проговорила молодая женщина, но и намека на веселость не было в ее глазах.

— Бога ради, извините, — сказал Шарль, — просто я искал письмо.

— Какое письмо? — поразилась Амалия.

— То самое, которое вы мне принесли. Вы же положили его на стол, верно?

— Да. Там оно и должно быть.

— Ну так вот: его там нет!

Алексей прислушался.

— То есть как — нет? — спросил он. — Может быть, его кто-то взял?

— Кому оно нужно? — возразил офицер. — Я обыскал всю комнату, но письма не нашел. Как сквозь землю провалилось!

— Хм, поразительное совпадение… — уронила Амалия. — У месье Нередина пропали бумаги, теперь у вас исчезло письмо…

Теперь пришла очередь удивляться офицеру:

— Какие бумаги? Надеюсь, ничего важного?

— Черновики моих стихов, — пояснил поэт. — Я все утро пытался сочинять, потом вышел прогуляться, а когда вернулся, листки куда-то исчезли.

— Очень странно! — воскликнул Шарль. — А больше у вас ничего не пропало?

— Я проверял, все остальные вещи на местах.

— Прошу прощения, что-нибудь не так? — За спиной офицера как по волшебству материализовался доктор Севенн.

Алексею не хотелось посвящать молодого человека в подробности происшедшего. Для себя он почти уже решил, что черновики наверняка взяла на память художница, и не собирался придавать неприятному факту больше значения, чем он того заслуживал. Но Шарль де Вермон уже рассказывал доктору подробности двух пропаж в санатории. Филипп взволновался, попросил слугу позвать Шатогерена и немедленно ввел его в курс дела. В санатории появился вор! Этого еще не хватало! Надо немедленно допросить слуг, всех, кто мог что-либо видеть! Доктор Гийоме только что уехал к пациенту по срочному вызову, и надо же было, чтобы такое случилось в его отсутствие… Даже бородка молодого врача встала дыбом от возмущения.

— Успокойтесь, Филипп, — вмешался Шатогерен. А затем обратился к поэту: — Скажите, месье, вы очень жалеете о пропаже своих черновиков?

— Да, в общем-то, нет, — сознался Нередин. — Просто как-то неприятно…

— Понятно, — кивнул врач. — Теперь вы, сударь. Скажите, письмо было очень важным?

— Откуда мне знать? — пожал плечами офицер. — Я вообще в глаза его не видел. Скорее всего, его прислала тетушка Адель, которая мне пишет чуть ли не каждый день, так что не думаю, что потеря большая.

— Оно было адресовано в Африку, — сказала Амалия.

— В Африку? — озадаченно переспросил Шарль. — Позвольте, так что, письмо ехало за мной из Алжира в Париж, из Парижа в Шантийи и потом сюда? Нет, тогда оно не может быть от тетушки Адели, та прекрасно знает, где я нахожусь. Может быть, какой-нибудь мой сослуживец написал мне? Но в полку был известен мой парижский адрес. — Он покачал головой и обратился к Амалии: — А вы не видели, от кого было письмо?

— Честно говоря, я не запомнила, — призналась Амалия. — Конверт весь был в штампах и почтовых пометках, на нем едва можно было разобрать даже ваше имя.

— Поразительно, — вздохнул офицер. — Ну если в послании было что-то о наследстве от дядюшки Грегуара, то я буду безутешен.

— В самом деле, там не могло быть что-нибудь ценное? — внезапно заинтересовалась Амалия. — Что-нибудь, из-за чего письмо стоило украсть?

— Сударыня, неужели вы приняли всерьез мои слова о возможном наследстве? — с комической серьезностью воскликнул Шарль. — Успокойтесь, прошу вас. Конечно, дядюшке Грегуару уже хорошо за шестьдесят, но он, знаете ли, вроде тех дубов, которые только разрастаются вширь, и никакие жизненные бури им нипочем. Он уже похоронил дочь и одну из жен… или одну из дочерей и двух жен, точно не помню. Полагаю, он и меня переживет. И если завтра вспыхнет эпидемия чумы или какой-нибудь холеры, то дядя наверняка окажется в числе уцелевших и все так же свирепо будет ругать правительство, которое, по его словам, ничего не стоит. Да и потом, даже если мне повезет и он преставится прежде меня, не сомневаюсь, что завещает мне дядюшка лишь пару табакерок и какую-нибудь чепуху, а основное состояние отпишет господину Пастеру или господину Коху. Он мизантроп и считает, что все кругом — болваны, а ученые разве что поменьше болваны, чем прочие.

— И все же мне не нравится, что письмо исчезло, — откликнулась Амалия, которую шутливый тон собеседника ничуть не убедил. — Я хорошо помню: положила его на стол, и оно не могло никуда деться. Разве что окно было открыто и какой-нибудь сквозняк… Но окно было закрыто, — добавила она.

Доктор Севенн повторил, что присшествие очень странное, в санатории вообще никогда ничего не пропадало. Но доктор Шатогерен покачал головой:

— Вы только недавно заступили на должность, Филипп, а я тут уже несколько лет. Был однажды неприятный случай с одной особой, которая страдала болезненной манией присваивать чужие вещи.

— Клептоманией? — быстро уточнила Амалия.

— Именно так. Конечно, доктор Гийоме в конце концов все узнал и выставил ее за дверь. Насколько я помню, она брала шпильки, пуговицы и тому подобную мелочь. — Он поморщился. — Обещаю вам, мы разберемся в случившемся. Если виновны слуги, они будут наказаны; если кто-то из пациентов — мы тоже не оставим происшествие без внимания. А теперь, господа, и вы, сударыня, прошу к столу. Сегодня наш повар Жюль особенно постарался!