Будьте моей бабушкой

Валерия Ошеева (2024)

Женя, поссорившись с сестрой, убегает из дома. Не зная куда идти, она встречает странную старушку Тамару Михайловну, которая тоже сбежала из дома… только из дома для престарелых. Вместе они решают пробираться на юг, а точнее на побережье Каспийского моря, где якобы живёт давний друг Тамары Михайловны. Конечно, об обеих беглянках сообщают в полицию, и та начинает их поиск. Задача Жени и старушки — оказаться незамеченными и дойти до своей цели. Вот тут и начинается самое интересное.

Глава V. Баня

а ещё никогда не забуду,

как летела на стол посуда.

звёзды падали из ниоткуда

и искрились в моей голове.

я надеялась втайне на чудо,

я молила иисуса и будду,

я лежала в постели с простудой

и не верила чёрной молве.

— Почему-то мы тут ни разу не были, хотя это совсем рядом, — Женя осеклась, чтобы не наговорить лишнего.

— Возьми меня под руку, дружок.

— Может быть, подождём автобуса?

— Тут километра три, прогуляемся.

Солнце уже давно село. С каждым новым шагом в этой неизведанной темноте Женя всё больше расплывалась в улыбке. Она смогла! Смогла убежать от сестры, найти ночлег и отправиться навстречу приключениям. Женя даже слегка подпрыгивала от эйфории.

— Похоже на Тверь, только… ну… более по-деревенски.

«Надеюсь, не обидится», — подумала Женя и искоса взглянула на Тамару Михайловну. Но та лишь хихикнула.

— Тут очень много домов, есть совсем старые, деревянные. А есть такие крепкие, новенькие, из кирпича. Мы сейчас свернём на Самодеятельную и пойдём в сторону Овражной, сама увидишь. Правда, темно…

— А ваш дом где?

— Мой дом? — удивлённо переспросила Тамара Михайловна.

— Ну да, вы же говорили, что с мужем тут почти всю жизнь прожили…

— А дома, Женечка, у меня больше нет.

— Как так?

— Подарила я нашу с Витенькой квартиру сыну. Видела же, что дармоед вырос, а всё равно отписала. — Тамара Михайловна смахнула краешком платка непрошеную слезу. — Он теперь её полноправный владелец и распорядитель.

— А это он вас… в дом престарелых?

— Жена его. Нинка.

Повисло грустное молчание. Тамара Михайловна сникла, а Женю так и подмывало спросить, где же они будут ночевать и какие такие дела у них в Клину. Но она не решалась.

Миновав «Пятёрочку», пятиэтажку и гимназию («а вот сюда этот дармоед учиться ходил; как только открылась в восемьдесят втором, так и пошёл»), Женя с Тамарой Михайловной свернули в сторону частного сектора.

— У вас тут ещё одна подруга в каком-то доме? — осмелела Женя.

— О нет. Какие были — уже поумирали. Так, пара знакомых осталась.

— Куда же мы идём?

— Посмотри, впереди должен стоять такой дом из белого кирпича.

— Вот тот, что ли? — Женя указала рукой.

— Там ещё дерево такое огромное у забора.

— Ну, вроде…

— Вот за домом тропинка. У тебя фонарик есть посветить?

Женя достала из кармана джинсов телефон и включила нужный режим.

— Только такой.

Тамара Михайловна вздохнула:

— Ладно, иди первая, а я за капюшон твой держаться буду. Там осторожно, грязно бывает, по досочкам надо. Как начнутся сараи — поворачивай направо.

Женя послушно свернула на тропинку и практически на ощупь начала прокладывать путь. Уличных фонарей здесь не было, а в ближайших домах, как назло, не горел свет.

— Ах ты ж! По досочкам, по досочкам говорю. Вот уже сапог изгамзила, — заворчала Тамара Михайловна на Женю, когда та завела их в какую-то грязную лужу.

— Ну вы так капюшон не натягивайте, — недовольно пробурчала в ответ Женя. — Иду, как могу.

«Ну и глухомань», — подумала про себя она.

Когда беглянки нашли импровизированный мостик из досок и перебрались на другой «берег», Тамара Михайловна оживилась:

— Посмотри-ка, Женечка, тут сразу направо сарай, там внизу сбоку такая большая дырка.

— И что?

— Нащупай дырку и аккуратно вытащи из неё полешки.

— Мы что, собираемся жечь костёр? — удивилась Женя. Она-то надеялась, что избежала участи ночевать на улице.

— Боже упаси! Но дрова нам понадобятся.

Женя чувствовала себя ночным вором. Эйфории у неё поубавилось, ей просто хотелось оказаться в тёплом и безопасном месте. Пока Женя таскала дрова, бабушка бормотала себе под нос что-то невнятное.

— Что вы там бубните? — обозлилась Женя. — Может быть, поможете?

— Да-да, конечно, — встрепенулась Тамара Михайловна. — Давай мне то, что достала, а сама набери ещё охапку.

Женя вывалила дрова в руки бабушке и продолжила вытаскивать поленья через дырку.

— Это, вообще, чей сарай? Как я понимаю, не ваш?

— Соседа.

— Ну и куда нам с этим добром? — Женя подпирала охапку дров подбородком.

— А, — приободрилась Тамара Михайловна, — сейчас вот так вдоль сарая…

— Ай! Прям по ноге.

— Прости, прости, девочка. Я не могу в обеих руках держать. Мне дорогу нащупать надо.

— Дайте сюда.

Тамара Михайловна переложила несколько поленьев в охапку Жене.

— Идти сможешь?

— Если только недалеко.

— Сюда, сюда… — Тамара Михайловна вела рукой по шершавым стенам сараев и скоро остановилась у бревенчатой постройки. Запыхавшаяся Женя практически ничего не видела из-за высокой охапки дров.

— Ну… долго…ещё?

— Потерпи, девочка, ключ ищу. Не могли же эти дармоеды его выкинуть… они в баню и носа не казали…

— В баню?! — верхние поленья, подпрыгнув, скатились на землю.

— Ох ты, матерь божья, нашла! — ключ щёлкнул в замке. — Заходи, заходи, девочка. Сейчас баньку стопим и отогреемся.

Женя освободила руки, как только переступила порог.

— Вот тут свет у нас. — Предбанник осветила лампочка Ильича. — Горит, слава богу. — Тамара Михайловна воодушевилась. — Воды сейчас накачаем…

Женя устало приземлилась на лавку.

— А долго нам… топить?

— Вместе за пару часов управимся. Давно тут никто не бывал, но мы раскочегарим. Вставай давай! Вот тут насос у нас. Витенька к скважине подключил, чтобы воду из квартиры не таскать. Вставай, быстрее управимся.

Тамара Михайловна сняла рюкзак, приспустила на плечи павловопосадский платок и расстегнула пальто.

— Неси тазы и вёдра, а я начну качать.

Насос стоял тут же, в предбаннике, и управлять им было нелегко. Тамара Михайловна взмокла, опуская и поднимая рукоятку насоса. Седые волосы, забранные в пучок, растрепались, на лбу выступил пот. Вылив очередное ведро воды в бак, Женя предложила подменить Тамару Михайловну.

— Нет-нет, девочка, носи вёдра. Я потихоньку-помаленьку… — она надавила на рукоятку насоса, и из крана брызнул очередной фонтан.

— Это у вас прямо под баней скважина что ли?

— Да. Там… дырка в полу…

— Вижу. И вы каждый раз так… качаете?

— Да. Ну, когда молодая… этого вообще не замечаешь. Раньше вёдрами… из квартиры носили, вот это… тяжело было.

— В этой квартире сейчас ваш сын? Он сюда не придёт?

— Что ты, девочка, они со своей кралей… такие дармоеды, палец о палец… не ударят. Как меня в Тверь сдали, так банька и стояла… нетопленая. — Тамара Михайловна с силой опустила рукоятку.

— И давно вас тут не было?

— Почти четыре месяца. Я с самого первого дня… знала… что убегу…

Тамара Михайловна присела на лавочку, вытерла лицо платком.

— Вот теперь я всё. Покачай ещё пару ведёрок, дружок.

Женя сняла куртку и принялась за работу.

— Гляди не замёрзни, не топлено ж ещё.

— Этот… насос… хорошо разогревает, — стиснув зубы, ответила Женя.

— Пойду печку разжигать. — И Тамара Михайловна скрылась в бане.

***

Распаренные и разморённые, Женя с Тамарой Михайловной сидели в тёплом предбаннике (сюда одной стороной выходила печка, стоявшая в парилке). Бабушка откуда-то достала железные кружки и налила остывший, но вкусный чай из термоса. Женя нарезала сыр и сало, открыла рыбные консервы. В рюкзаке Тамары Михайловны нашлась даже половина буханки хлеба, а у Жени — только одна недоеденная слива.

— Ну, за Галчонка, — Тамара Михайловна легонько ударила своей кружкой Женину. — У меня с утра во рту маковой росинки не было.

— Я тоже проголодалась.

— Всё-таки в своей баньке мыться — совсем другое дело. Я как будто с себя всю эту казённую грязь смыла. — Тамара Михайловна, причмокивая, с наслаждением отхлебнула чай.

— Налко, биля нет чидово.

— Прожуй, а потом говори.

Женя проглотила бутерброд и запила чаем.

— Жалко белья нет чистого, говорю.

— Ничего, найдём. Решим тут один «банковский» вопрос, и будет бельё.

— Так мы завтра в банк?

Тамара Михайловна зачерпнула хлебной коркой консервы.

Женя сняла с головы полотенце и сухим концом вытерла мокрые волосы.

— Давно хотела сказать, что вы запасливая.

Тамара Михайловна улыбнулась.

— Мы как-то раз, когда Павлуша был маленький, забыли полотенца. Он орёт почём свет, а у нас только шерстяное одеяло. И пришлось Витеньке зимой, в одежде на мокрое тело бежать до дома. Тогда и поставили здесь комодик, чтобы пара полотенец всегда лежала про запас…

— Почему ваш сын… — Женя не могла подобрать верного слова.

–…вырос таким дармоедом? — насупилась Тамара Михайловна и поглубже завернулась в платок, накинутый поверх нижней сорочки.

— Ну да.

— А не знаю я почему! Думала, думала и перестала. Всё давалось, всё. В техникум учиться пошёл, на повара. Встретил там какую-то кралю… не эту, другую. И понеслось. Пил не просыхая, может, и наркотики пробовал, чёрт его знает. Сидел он у меня два раза — за драку пьяную и за ДТП. Я ему говорю: «Сынок, да что ж ты творишь? Разве этому мы тебя с отцом учили?» А он мне только: «Уйди, мама, сам разберусь». Потом, вроде как, остепенился, женщину нашёл, с виду поприличней. Таксовать начал. Говорит: «Жениться хочу, мама. Заживу как человек». Это в сорок пять-то лет! Только, говорит, нехорошо жену в материн дом приводить, неправильно. И я, дура, уши развесила, о внуках уже загрезила. Отписала всё этому дармоеду, а Нинка меня быстро утилизировала. — Тамара Михайловна сняла свои огромные очки и смахнула краешком полотенца слёзы. — Ой! У меня ж ещё барбариски есть! — она встала с лавки и подошла к рюкзаку, который стоял на старом облезлом комоде. — Угощайся.

Женя развернула фантик, но конфету класть в рот не стала.

— Моя мама любила барбариски. Она вообще любила всё простое, без «наворотов» — это её словечко. Мы с сестрой однажды купили веганские пирожные, и мама потом месяц нас дразнила, когда что-нибудь пекла: «Будете вкусное или свою морковь?» Не знаю, почему-то вспомнилось. — Женя положила конфету рядом с собой на лавку. К щекам прилила кровь, как будто она ошпарилась.

— Так у тебя есть сестра…

— Нет, нету. Она уже совершеннолетняя и занята своей жизнью, я ей не нужна.

— А отец?

— А отца тоже нету. Он всё моё детство пропадал на вахтах, бурил скважины. А потом вообще пропал.

— Куда пропал?

— Никто не знает, так и не нашли.

Тамара Михайловна задумчиво протянула:

— Н-да… И давно ты без мамы?

— Двенадцать дней и пятнадцать месяцев.

— Тебя сразу забрали?

— Куда?

— В детский дом.

— А, ну да. — Эта часть вранья нравилась Жене меньше всего. — Пойду руки помою после еды.

«Не хочет вспоминать», решила Тамара Михайловна, а вслух сказала:

— А всё-таки хорошо, что мы встретились. Одна я бы с этим насосом только сейчас управилась.

Женя вернулась в предбанник.

— Ну, если бы вы всё-таки врезались в тот фонарный столб у вокзала, до бани, наверное, вообще бы не дошли.

Бабушка засмеялась мягким мурлыкающим смехом.

— Со мной это случается. Подскажи, дружок, сколько времени?

Женя достала телефон. На экране высветились гневные восклицательные сообщения от Даши. Женя мельком прочитала «прошмандовка» и «домой немедленно». Открывать сообщения она не собиралась. Секунда — и телефон был выключен.

— Ну что там?

— Не знаю, разрядился.

Тамара Михайловна чувствовала, что её юная спутница чем-то удручена.

— Расскажи о своей маме. Какая она была?

Женя присела на старое продавленное кресло в углу предбанника и задумалась.

— Свободная. Она делала то, что хочет. И ни на кого не смотрела. Она как-то раз даже выступала со мной в школьном театре. Но мне тогда было ужасно стыдно перед одноклассниками, потому что мама играла Мокроту. Ей под одежду подложили кучу подушек, а лицо раскрасили зелёной краской. И она стала такой толстой и некрасивой… Может, помните, была такая реклама каких-то таблеток от кашля… они там прогоняли мокроту…

— А кем работала твоя мама?

— Кондитером. Она пекла самые вкусные на свете торты. А как мы ждали её овсяного печенья… Но его всегда быстро раскупали, нам почти ничего не доставалось…

— Что с ней случилось? — осторожно спросила Тамара Михайловна.

Женя выдохнула.

— Рак крови.

— Соболезную, девочка.

— Она ушла через три дня после моего дня рождения… — Женя заговорила судорожно, сквозь ком в горле. — Знаете, что я сделала, когда мама ещё была в сознании? Я пошла на пикник с ребятами из нашей театралки! На пикник! Я даже не помню, заглянула я к ней перед выходом или мама спала… Это был последний вечер, когда я могла с ней поговорить… могла… могла попрощаться… сказать… что я… я… её… — последнее слово поглотили горькие рыдания.

Тамара Михайловна подошла к креслу и обняла Женю за голову.

— Ну-ну, девочка, хорошая, ты поплачь, поплачь, легче будет. — Бабушка гладила густые, спутанные после мытья волосы Жени. — Мама всё знает, всё видит. Ты всё равно её любимая девочка. Поплачь, поплачь. Я своё уже отрыдала. Я с Витенькой тоже не попрощалась, у него инфаркт прямо в автобусе случился. Но что тут поделать, что поделать… Они всё равно с нами, наши любимые… Поплачь, поплачь, тебе это надо…

Заснула Женя совершенно обессиленная и опустошённая. Прямо в кресле, свернувшись калачиком. Тамара Михайловна накрыла её своим длинным драповым пальто, а сама завернулась в чёрную куртку модели оверсайз.