Ведьмы: как бизнес-леди и мамочки стали главными врагами человечества
Мы не замечаем этого в 20, стараемся игнорировать в 30, но ближе к 40 непременно понимаем: нас обманули. Никакие достижения феминисток XX века не помогли женщинам справиться с бесконечным круговоротом домашних дел, как и с ворохом стереотипов, растущим пропорционально количеству свечей на торте. Ни одна песня Тейлор Свифт не объяснила, что делать, когда, вся такая сильная и независимая, ты достигаешь возраста, когда даже слабая и зависимая не то чтобы кому-то нужна. Никто не подготовил тебя к тому моменту, когда из главного человека в жизни каждого ребенка ты становишься «безнадежно устаревшей мамашей». Постоянная колумнистка Independent, Telegraph и нескольких других изданий Виктория Смит уверена: мы можем все изменить. Но, чтобы построить общество, в котором женщины не вынуждены гнаться за постоянно меняющимися стандартами красоты, в котором домашний труд женщин ценится не меньше, чем работа в офисе, и в котором материнство — привилегия, а не унизительная обязанность, нужно для начала признать: молодые и старые, богатые и бедные, домохозяйки и бизнес-леди, все мы — члены самого большого сообщества на Земле. Женщины.
Оглавление
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Ведьмы: как бизнес-леди и мамочки стали главными врагами человечества» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Victoria Smith
HAGS: The Demonisation of Middle-Aged Women
This edition is published by arrangement with Hardman and Swainson and The Van Lear Agency LLC
Впервые опубликовано в Великобритании в 2023 г. издательством Fleet
© Victoria Smith, 2023
© Савченко О. В., перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2025 КоЛибри®
Посвящается всем ведьмам — нынешним, бывшим и только ожидающим этой участи
Предисловие
Ведьмы из сказок всегда наряжаются в дурацкие черные шляпы и темные одеяния — и, конечно же, летают на метлах. Но наша история — не сказка. Мы расскажем о настоящих ведьмах!
Чтобы получить полноценное представление о жестокости церкви в отношении ведьм, попробуйте поменять слово «ведьмы» на слово «женщины».
Вы вряд ли помните фильм под названием «Роковое влечение», но в 80-е он наделал много шума своей антифеминистической повесткой и… непреднамеренной комичностью. Главная героиня фильма по имени Алекс, сыгранная Гленн Клоуз, — психованная стерва, не понимающая намеков (что становится очевидным при попытках парня по имени Дэн бросить ее после жаркого секса в выходные). Несмотря на громкие заявления режиссера о том, что Алекс является «типичной одинокой женщиной, отчаянно пытающейся компенсировать тот факт, что не является мужчиной», а также на то, что многим мужчинам фильм помог утвердиться в своих женоненавистнических взглядах (в одной из сцен Алекс кидает в кипяток домашнего кролика дочери Дэна, и вы бы только знали, скольких женщин после этого обзывали «убийцами кроликов»), я все-таки его люблю.
Вообще, чем старше я становлюсь, тем больше замечаю: проблемы персонажей, подобных Алекс (старых дев — убийц, злых мачех и бывших жен), кажутся мне все более и более близкими. Особенно мне нравится фраза героини Гленн Клоуз: «Я не позволю себя игнорировать!» Когда-то мы с подругой использовали ее просто ради шутки, добавляя акроним ЯНПСИ в конце электронных писем, — что было особенно смешно, если получателем был один из тех мужчин, что воспринимали всех женщин как этаких Алекс. Позже я узнала, что эти слова нравились не только нам двоим, но и многим другим женщинам. «Я просто хотела быть частью твоей жизни!» — кричит Алекс. «Ты не отвечаешь на мои звонки, ты поменял номер, но я не позволю себя игнорировать, Дэн!» Думаю, вы понимаете, почему эта фраза — особенно с ударением на предпоследнем слове — так запала нам в душу.
Конечно, нельзя сказать, что с возрастом все женщины начинают отождествлять себя с маньячками-убийцами. Это просто метафора, передающая чувство того, что мир воспользовался тобой, а потом выбросил. Феминизм сменил номер и больше не отвечает на звонки, а на попытки выразить недовольство отвечает снисходительным тоном Дэна: «Ты просто неправильно все поняла». Примерно так чувствуют себя женщины старше тридцати пяти, и у них нет никакой возможности изменить ситуацию, не показавшись при этом злобными, скандальными и/или безумными.
Согласно распространенному мнению, достигая средних лет, женщины… просто становятся «невидимыми». Но это не так! Мы все еще здесь — однако теперь нас игнорируют. Окружающие люди отказываются признавать и ценить нас. Часто подобная «невидимость» воспринимается как меньшее из зол или даже как преимущество зрелого возраста (теперь к нам не пристают на улице, разве мы не должны радоваться?). Мы будто больше не можем рассчитывать на внимание и любовь в любой из ее форм, но, согласно общему мнению, истинной причиной нашей злости является невозможность оставаться сексуальными объектами. Ведь так просто свести все к тому, что женщины якобы хотят, чтобы на них смотрели как на куски мяса!
Раньше я и сама считала «невидимость» скорее не проблемой, а способом избавления от объективации. Я даже чувствовала определенное превосходство над женщинами, которые пытались сопротивляться естественному порядку вещей. Но позже я с прискорбием осознала: игнорирование вовсе не знаменует собой конец объективации. Вы все еще объект, просто в изменившемся статусе: из картины или статуи вы стали, скажем, вешалкой.
Я особенно остро чувствую эти изменения в течение последних пяти-шести лет, двигаясь от сорока к пятидесяти годам. Мужчины моего возраста и старше разговаривают с более молодыми женщинами как со своими ровесницами, а меня просто не замечают. Пытаясь вклиниться в их беседу, я чувствую себя абсолютно ничтожной — меня еле терпят, как будто я ошиблась дверью и зашла туда, где меня не ждут. И это не только мое ощущение.
В 1978 г. писательница Сьюзан Зонтаг предложила термин «двойной стандарт старения» (the double standard of aging) для описания того, как под влиянием сексистского эйджизма меняется статус женщины — особенно с оглядкой на ее внешность. И с тех пор, что бы ни говорили вам бодипозитивные феминистки, давление на женщин не ослабело, а, напротив, усилилось. А растущее количество дорогостоящих способов выглядеть молодо просто не оставляет возможности не следовать заданным стандартам красоты. В 47 лет женщина (в данном случае я) уже достигает пика своей карьеры, в то время как мужчина продолжает свое восхождение еще следующие лет десять. Осенью 2018 г. на сайте BBC/Ofcom вышла статья, в которой утверждалось, что недостаточная представленность женщин на телевидении сводится исключительно к малому количеству женщин в старших возрастных группах. Как заметила Ники Кларк, основательница кампании «Соответствуя своему возрасту» (Acting Your Age), средний возраст мужчин, номинированных на премию BAFTA[2] между 2000 и 2021 гг., составляет примерно 45 лет, тогда как у женщин он сдвигается к 30. Она также отметила, что лишь 9 % британских телезрителей могут узнать больше 15 актрис старше 45 лет, в то время как 48 % зрителей узнают более 15 актеров того же возраста. Мир до сих пор верит в то, что женщина не может предложить ему столько, сколько предлагает мужчина, и, следовательно, заслуживает меньше наград (в идеале, конечно, нас стоит вообще убрать с экранов).
Все это очень печально. И дело не только в том, что игнорирование уже само по себе подразумевает невозможность привлечения внимания. Женщины моего возраста чувствуют, что могут дать миру даже больше, чем в годы юности. В своей статье для газеты Guardian Рэйчел Шаби в 2021 г. писала: «Когда к сорока годам женщина наконец обретает уверенность в себе и своем деле… с ней вдруг резко перестают считаться». Такое положение дел не кажется мне случайным. Современная феминистическая повестка часто упускает из виду, что опыт женщин средних лет и старше ценен не только потому, что для его накопления требуется время (заметьте, в отношении мужчин это является доминирующей точкой зрения), но и потому, что он включает в себя и опыт взаимодействия с сексизмом. Самое унизительное во всем этом то, что, если мы начнем сопротивляться, мы можем лишь ухудшить ситуацию.
Так уж вышло, что я достигла среднего возраста как раз в тот момент, когда повестку захватили так называемые сторонники «социальной справедливости», утверждающие, что общество делится на угнетателей и угнетаемых, и (упс!) если ты не нищий афроамериканец с наркотической зависимостью, то твоя участь — платить и каяться. А уж если ты еще и женщина среднего возраста, то называть тебя «старой привилегированной ведьмой» — практически обязанность каждого честного человека.
Впрочем, чем больше я углубляюсь в этот вопрос, тем чаще нахожу в каждой эпохе свою ведьму/мегеру/тещу/истеричку, используемую как собирательный образ для всех неподобающе громких/заметных взрослых женщин. В современном контексте эйджистского сексизма жалобы менеджеру и качание прав — страшные, но типичные грехи, свойственные женщинам средних лет. Именно они оказываются самыми ужасными матерями, самыми ужасными алкоголиками… и просто самыми ужасными.
Конечно, я спрашивала себя: может, так всегда и бывает, когда начинаешь стареть и больше не понимаешь современную молодежь? Тебе нравится «не та» музыка, у тебя отвратительный вкус в одежде, твое лицо становится лекалом для масок на Хэллоуин, а на протестных маршах люди размахивают чучелами таких же, как и ты, женщин, но с отрубленными головами. Мне говорили, что «отвали, старая ведьма» — это гендерно-нейтральное оскорбление и что я нуждаюсь в новом, более свежем и современном опыте существования в социуме в качестве женщины. Я серьезно задумывалась о том, не является ли моя попытка существовать в публичном пространстве, высказываться в защиту таких же, как я, людей, встречаться с ними и обсуждать новости женским эквивалентом кризиса среднего возраста? Кто хочет быть одной из тех женщин, которым «не стыдно пожаловаться менеджеру на плохое обслуживание»? Может, лучше замолчать и не позориться?
Конечно, так было бы гораздо удобнее. «Да, — отвечает одна из женщин, у которых я брала интервью, — предполагается, что мы просто исчезнем. Я думаю, что именно поэтому женщин и перестает беспокоить чужое мнение. Все такие: “мы вас не слышим” или “мы вас слышим, но вы совершенно неправы, да и вообще вы, слава богу, все скоро вымрете”». Именно женщин, недовольных тем, что их перебивают и игнорируют, исключенных из публичной жизни и медиапространства, хотят заткнуть сильнее других. Нас заставляют чувствовать себя жадными до внимания и никому не нужными, хотя мы просто хотим быть частью самых обычных, повседневных взаимоотношений между людьми (а не молчаливо работать, получая несоразмерно меньшую плату за труд).
Попытки заткнуть нас оправдываются тем, что нам якобы свойственны определенные модели плохого поведения, хотя в действительности их можно наблюдать не только у нас. Критике подвергаются качества, которые в иных ситуациях воспринимаются как независимость, борьба за свои права и сила. В течение двадцати лет вам только и говорили: «Вперед, девчонки!» — и тут вдруг: «Стоп, это мы не вам!» Такого отношения достаточно, чтобы из любой женщины сделать Алекс. Эта книга — моя альтернатива сваренному кролику.
ЯНПСИ
Что такое «ненависть к ведьмам»?
Люди относятся к женщинам постарше с пренебрежением. Многие из нас знают это, поскольку и сами относились к ним плохо, пока не поняли (слишком поздно!), что все мы когда-нибудь постареем. Я часто чувствую себя героем известного мема. «Откуда я знала, что леопарды съедят мое лицо!» — восклицает рыдающая женщина, проголосовавшая за Партию леопардов, поедающих лица. Я никогда не думала, что с возрастом подвергнусь тому же очернению, что и другие немолодые женщины, ведь мне казалось, что если к человеку относятся плохо, значит, он это чем-то заслужил. Такой образ мыслей в целом очень свойственен нашему обществу. Мы демонизируем женщин старшего возраста, отказываясь идентифицировать себя с ними, и из-за этого перестаем перенимать их опыт, который мог бы подготовить нас к процессу старения. Таким образом, мы отворачиваемся от самих себя в том виде, к которому придем в будущем[3].
Я не буду перечислять миллиарды способов, которыми можно унизить, оклеветать и оболгать немолодую женщину. Моя книга — не подборка эпизодов эйджистской мизогинии, созданная ради того, чтобы выпустить пар (хотя куда без этого). Чего я хочу, так это рассмотреть преемственность между настоящим и прошлым через призму феминистической истории и политики, чтобы понять, почему подобная разобщенность среди женщин все еще существует и в чем особенности ее проявления в наши дни. Женщина среднего возраста — это не просто отдельный тип женщин. Для многих мы воплощаем собой важную стадию политического нарратива, относящуюся к природе женственности, прогресса и упадка. Эйджизм и мизогиния существовали всегда, но в наше время их стало труднее заметить, так как они часто маскируются под феминизм.
Сейчас мы наблюдаем очередную волну противостояния феминизму, и идеальной мишенью для нее становятся женщины среднего возраста. Философ Кейт Манне утверждает, что для того, чтобы ограничивать свободу женщин как класса, не обязательно придерживаться женоненавистнических взглядов и вести себя мизогинно, поскольку «в качестве объекта ненависти одна женщина может заменять и воплощать собой целую группу». Таким образом, ненавидя женщин среднего возраста, мужчина ненавидит в их лице всех женщин, даже если в повседневном общении он склонен давать отсрочку более молодым из нас.
Дело в том, что быть открытым и последовательным антифеминистом политически и социально невыгодно. Вместо нападок на сам феминизм (с ним приходится смириться, чтобы не оказаться на свалке истории, потому что он, возможно, уже победил) проще нацелиться на женщин, которые с возрастом перестали верить в обещания о равенстве. Такой подход позволяет убеждать молодых женщин, будто определенные формы мизогинной агрессии и маргинализации — лишь временная необходимость, которая не коснется их, поскольку они — другие. Эта убежденность встречается даже во вполне прогрессивных кругах, мол, феминизм будет лучше, когда мы избавимся от «мусора»: старых женщин и плохих феминисток. Как только мы избавимся от этих нетерпимых фанатичек, от злых ведьм, которые только и делают, что все портят, наши чистые души вознесутся в феминистический рай. Процесс, конечно, болезненный, но иначе никак — только после сожжения ведьм оставшиеся женщины удостоятся равенства, которого так давно ждут.
В наше время эйджистская мизогиния, нашедшая выражение в «ненависти к ведьмам», стала весьма коварной. Она убеждает женщин, что прогрессивность требует от них соответствовать давно устаревшим требованиям: молодость, красота, женственность, плодовитость, желанность. Многие называют источником проблем не женщин среднего возраста в целом, а лишь отдельных назойливых его представительниц. К сожалению, женщины моего поколения идеально подходят под все мизогинные критерии. При этом они обладают достаточной свободой, чтобы все выглядело так, будто они сами выбирают быть жертвами ненависти: либо в качестве расплаты за всевозможные «привилегии», либо потому, что они слишком неграмотны, чтобы понять, как мизогиния реально работает. Принято считать, что женщины в возрасте более склонны к сексизму, потому что в них якобы сохраняются сексистские взгляды прошлого. Символом женоненавистничества становится его жертва. Избавьтесь от нее, и проблема решится сама собой.
Кому же выгодна ненависть к «старым ведьмам»? Всем. Прежде всего, конечно, мужчинам, причем как традиционалистам (для них мы бабищи/тещи/мегеры), так и тем, кто имеет претензию на прогрессивность (для них мы отсталые фанатички / убогие ханжи). Причем если для первых такое изображение женщин остается непреходящим (в конце концов, все женщины в определенном возрасте становятся ведьмами), то вторые придерживаются профеминистского анализа социальных групп. По их мнению, на наше место придет новое, более совершенное поколение женщин среднего возраста. На первый взгляд утверждения этих групп мужчин отличаются друг от друга, но в реальности они служат общей цели — сохранять границу между поколениями женщин и следить за тем, чтобы накопленный общими стараниями опыт можно было легко обесценить.
В то же время мизогиния среди самих женщин, как молодых, не видящих нить, связывающую их со старшим поколением, так и более взрослых, считающих себя «не такими, как все», растет пропорционально близости к мужской власти. Особенность притеснения женщин заключается в том, что мы не являемся меньшинством, а формы, в которых оно выражается, зависят от статуса мужчин в нашей жизни. Дискомфорт, вызванный бессилием и зависимостью от мужчин, превращается в ненависть к женщинам постарше, поскольку, несмотря на то, что их положение схоже с положением более молодых, они уже встроены в эту систему и являются ее пособниками (примерно так можно описать отношение Фредовой к тете Лидии[4]). Кажется, что единственный способ достичь истинного сестринства — изгнать тетку Лидию.
Однако особенность эйджизма заключается в том, что от него не спастись никому. Человек, который не собирается умереть молодым, обязательно станет старым, и с этим ничего не поделаешь, поскольку невозможно задержать бег времени или обернуть его вспять. Из этой особенности вытекают темы, выделенные мной при работе над книгой: стыд, страх, привилегии, зависимость, память, прогресс и регресс, обновление и наследие. Все они затрагивают как политический, так и личный аспекты жизни женщины, пронизывая наши отношения с другими людьми, с собой и со своим телом. Цитируя заглавие антологии феминистических работ о старении 1997 г., изданной Марлин Пиршал, «стареющая женщина — это еще один человек внутри нас». Если нас учат ее бояться, нас учат бояться и себя в будущем.
Тех, кто рождается в женском теле, учат стыдиться не только своей внешности, своей биологии и желаний, но и любых отношений с другими женщинами. О степени этого стыда свидетельствует уже та неуверенность, с которой я печатала слова «рождается в женском теле», будто подразумевающие, что женщины могут этого и не хотеть. Невозможно говорить о феминистической классовой политике, не договорившись о том, что именно нас объединяет. Более того, невозможно искренне хотеть быть собой, если боишься своего потенциала, места, которое можешь занять, или женщины, которой можешь стать. Ненависть к ведьмам становится формой псевдофеминизма, помогающей излить свой стыд и агрессию на женщин старшего возраста, как будто это поможет избавить себя от их участи. Эта ненависть абсолютно бессмысленна, ведь в глубине души все мы знаем, что постареем, поэтому нам придется как следует постараться, чтобы не быть похожими на представительниц старшего поколения. Для этого нужно находить — или придумывать — различия, которые невозможно преодолеть.
Феминизм имеет склонность отвергать свое прошлое — сжигать мосты, чтобы начать все заново. Это давно замеченное явление, которое Сьюзан Фалуди назвала «ритуальным матрицидом». Раньше я не понимала, как тесно оно связано с желанием большинства людей отправить на свалку не только пережитки движения, но и самих женщин постарше. Наши предшественницы — это всегда «позорище». В конце 2020 г. завирусился пост, сравнивающий феминизм с коронавирусом. Сходство состоит в том, что и за тем и за другим следует «неприятная вторая волна». Молодая женщина, запостившая это, получила свою долю лайков и подписчиков. И хотя ее замечание принесет куда меньше пользы, чем в свое время принятие закона о равной оплате труда, организация убежищ для жертв домашнего насилия и прочие достижения второй волны, она, по крайней мере, не запачкала руки. Но этого нельзя избежать, когда долго живешь и долго борешься за свои права.
Ненависть к ведьмам также связана со стигмой неудачника. Об этом говорит Кэйтлин Моран в своем бестселлере 2011 г. «Быть женщиной»[5]. Она утверждает, что «обычно сексизм исходит от мужчин, привыкших относиться к женщинам как к неудачникам». Это чувство мне прекрасно знакомо. Ты как будто слышишь, как кто-то шепчет: «А может, у женщин нет власти просто потому, что они хуже мужчин?» Стоит прислушаться к этому голосу, и ты уже начинаешь сомневаться: а жертвы ли мы? Ожидаемая реакция на такой вопрос — решить, что женщины действительно хуже, но скоро все будет иначе, и что мы не столько жертвы, сколько неудачницы. Таким образом, нашу проблему рассматривают как поколенческую, не связанную с циклом жизни в целом и самой нашей природой, и не видят в ней результат того, как с нами обращались и что с нами сделали. Придерживаясь такой позиции, довольно легко обещать будущим поколениям женщин лучшую жизнь. Главное — не становиться такими, как мы (пусть нам в молодости обещали все то же самое).
В последующих главах мы поговорим о том, какое место красота, тело, малооплачиваемая работа, прогресс, секс, сообщества и жестокость занимают в жизни женщин средних лет, а также о том, как другие группы демонизируют и эксплуатируют их, как делают из них козла отпущения, чтобы сохранить свои позиции. Ведь женоненавистничество подразумевает не только ненависть к женщинам как таковую, но и способы, помогающие обеспечить сохранение власти в руках мужчин. От вполне дружелюбных мужчин и молодых женщин так же часто, как и от убежденных сексистов, можно услышать истории, рисующие женщин старшего возраста как один большой стереотип, сливной бачок всех уродств, неполноценности, нетерпимости, упадка и отсутствия успеха. Известная старая ведьма Джоан Роулинг говорила: «В данный момент мы переживаем самый мощный подъем мизогинии из тех, с которыми мне приходилось сталкиваться. […] Женщин по всему миру заставляют молчать — не то будет хуже».
Несмотря на то что за последнее столетие женщинам в некоторых странах удалось многого добиться, последовавший за этим регресс был слишком силен, а прогрессивная часть общества предпочла не бороться с проблемой, а заявить, что некие плохие женщины просто недостойны пожинать плоды феминизма. Ненависть к ведьмам стала завуалированным откатом в прошлое, активно насаждающим и легитимизирующим страх и отвращение к женщинам. Можно сказать, что она несет в себе ту же функцию, что и жесткое порно с участием молодых женщин, представляя собой «культурно одобренный способ» оправдания фантазий о жестокости и насилии. Как и в случае с преследованием ведьм, порнографическое насилие над женщиной можно выдать за нечто праведное, и чем хуже то, что ты хочешь с ней сделать, тем хуже она сама. При таком раскладе немолодые женщины предстают в действительно плохом свете.
Я не пытаюсь доказать, что с политической точки зрения женщины старшего возраста безупречны. Мы все люди и не лишены недостатков. Я скорее борюсь с тем, как используют наши недостатки для формирования негативного образа женщины вообще. Мизогиния, направленная на женщин старшего возраста, не является каким-то особым родом мизогинии, ведь в конечном итоге ее жертвой становится каждая женщина. Это ненависть, обращенная не только к женщинам, но и к их мечтам, надеждам и желаниям. Она морочит нам голову, заставляя стыдиться своего отражения.
Кто такая «ведьма»?
Можно сказать, что эта книга будет полезна всем женщинам, поскольку демонизация немолодых женщин — это ловушка, в которую рано или поздно попадают все представительницы женского пола. Она подрывает передачу опыта от одного поколения к другому, а это, в свою очередь, подрывает основы инклюзивной феминистической политики, существующей вне преград, созданных нашими отношениями с мужчинами того же культурного поля и класса. Молодые женщины лишаются возможности выстраивать определенные типы отношений и слышать определенные истории. «Конфликт поколений, — как писала Одри Лорд, — полезный инструмент для любого репрессивного общества […] нам приходится повторять ошибки родителей, снова и снова, потому что мы либо не передаем свой опыт, либо не слушаем, когда старшие хотят поделиться им с нами». Существует огромное количество феминистических исследований, посвященных экономике, политике, литературе, философии, науке и истории, а также множество примеров активизма, о которых современные женщины ничего не знают. Даже если им удается ознакомиться с чем-то из этого списка, их убеждают, что эти работы просто нерелевантны, поскольку созданы женщинами прошлого. Конечно, это вредит нам всем.
И все же в первую очередь эта книга посвящена отдельной социальной группе, пребывающей в определенных возрастных рамках: женщинам средних лет, еще не успевшим стать пожилыми. Я имею в виду женщин поколения Х, родившихся между 1965 и 1980 гг. и на момент написания книги достигших сорока-, пятидесятилетнего возраста. Эти границы довольно условны: представительница поколения Х, родившаяся в 1980 г., будет иметь больше общего с миллениалами 1981 г. рождения, чем с теми, кто родился в 1965 г. Многое будет сказано о немолодых женщинах в целом, а также о молодых, благодаря своему поведению оказавшихся на «тропе ведьмы».
Я решила остановиться на ведьмах своего поколения (я родилась в 1975 г.) по двум причинам. Первую можно назвать социальной — я хочу показать, что значит принадлежать к группе женщин, взросление которых пришлось на крушение второй волны феминизма в 80-х.
Так получилось, что большая часть навязываемой нам информации о прошлом феминизма неверна. Точно так же, как неверно то, что говорят нам сегодня о женщинах. С этим связано три интересных наблюдения. Первое касается того, как устроен наш взгляд на женщин более старшего возраста: мы формируем свою идентичность не в диалоге с ними, а в оппозиции к ним — как будто основной целью феминизма эпохи наших матерей было сделать нас лучше (сексуально доступнее, умнее и тверже), чем были они. Второе наблюдение показывает, каково взрослеть, одновременно пользуясь выгодами феминистического наследия и чувствуя необходимость противопоставить себя ему. Третье наблюдение говорит о том, что значит пытаться передать свои знания и опыт в условиях, когда сама идея, что у всех женщин есть нечто общее, считается устаревшим пережитком второй волны.
Поколение Х — мостик, соединяющий таких гигантов, как бумеры и миллениалы, — стало для феминизма проблемным чадом. Слишком занятые противопоставлением себя другим, мы так и не сформировали свою собственную идентичность, и теперь нам говорят, что взгляды, к которым мы шли полжизни, безнадежно устарели. Сегодня мне хочется сказать молодому поколению, что еще задолго до их рождения я точно так же считала проблематичной вторую волну. Если кто-то и пытался разделаться с родителями, так это мое поколение. Проблема в том, что мы стали старше, а с возрастом пришел и опыт (специфический и для нашего поколения, и для нашего пола), изменивший нас и наши взгляды. Хотя мы не виноваты в эйджистской мизогинии, с которой сталкиваемся сейчас, мы все же способствовали культивации тех ценностей, в которых она расцвела.
Вторая причина, по которой я делаю акцент на женщинах среднего возраста, заключается в том простом факте, что мы не такие, как пожилые женщины[6]. Одна из самых коварных форм эйджизма — сваливать все, с чем сталкивается человек старше сорока, в одну кучу под общим понятием «немолодость». Но такие негативные явления, как кризис ухода за нуждающимися или рост уровня бедности среди женщин, по-разному отражаются на женщинах среднего возраста и пожилых, в некоторых случаях усугубляя разделение между ними. Эйджизм во многом является продуктом маркетинга и рекламы, которые разделяют женщин младше 50 лет на группы в зависимости от их желаний и потребностей, а женщин старше 50 лет воспринимают как одно целое, поскольку все они представляют собой единый сегмент рынка. От двадцатилетних меня отделяет примерно такая же поколенческая пропасть, как от Ренате Кляйн и Сьюзан Хоторн — авторов феминистической антологии 2021 г. «Еще не умерли» (Not Dead Yet), всем героиням которой сейчас уже за 70 лет. Мой опыт как феминистки, а также опыт общения со своим телом и несправедливости, с которой мне пришлось столкнуться из-за того, что я перестала считаться молодой, делает меня отличной как от старшего, так и от младшего поколения. Хотя я стараюсь использовать знания, накопленные моими предшественницами, различия между нами — это еще одно последствие борьбы женщин за право на передачу своего опыта и наследия. На мой опыт влияют многие обстоятельства: я белая гетеросексуальная женщина из среднего класса, имеющая детей. Я говорю об этом не для того, чтобы преуменьшить значение опыта, объединяющего женщин среднего возраста, и не пытаюсь сбросить с себя ответственность за сознательную и бессознательную предвзятость моего последующего изложения. Привилегированность моего положения состоит в том, что на меня часто смотрят как на «стандартную» женщину среднего возраста. Однако в сознании большинства наши привилегии часто распространяются на всех немолодых женщин (я знаю множество женщин из рабочего класса, с которыми под предлогом ненависти к ведьмам обращались как с состоятельными мамашами). Конечно, это не делает положение «стандартной» женщины среднего возраста менее привилегированным, но борьба с ненавистью к ведьмам превращается в более сложный и комплексный процесс. В дальнейшем я опишу некоторые особенно неоднозначные области, касающиеся привилегий, и более подробно проанализирую их в седьмой главе, но важно понимать, что это не будет попыткой прикрыть свой тыл.
Я пишу об опыте женщин среднего возраста — особой стадии жизни, обусловленной накопленным опытом, ответственностью и зависимостью. К 45 годам у 80 % женщин в Великобритании уже есть как минимум один ребенок — опыт, который влияет на их тела, финансы, отношения и социальный статус. Остальные 20 % сталкиваются с другими формами дискриминации и социального порицания. «Если у женщины есть дети, она всегда будет восприниматься как мать, — пишет Дороти Норс, — но женщина, решившая не рожать, при этом уже не молодая и не сексуальная, воспринимается многими как бесполезное существо». Поэтому я не хочу преуменьшать значение проблем, с которыми сталкиваются бездетные (намеренно или нет) женщины среднего возраста. Я также не желаю приравнивать опыт всех женщин средних лет к опыту материнства. Однако маргинализация матерей (решивших стать матерями добровольно или вынужденно) и восприятие женщин среднего возраста через призму стереотипов о материнстве влияют на представления о женщинах в целом. Не все из нас становятся матерями, но почти все взрослые молодые люди переживают самый близкий в своей жизни контакт с женщинами среднего возраста именно через отношения с матерью. Всесильная, вечная Мама (не важно, заботливая и нежная или осуждающая и ограничивающая) имеет наше лицо.
Кроме того, я считаю, что опыт деторождения и воспитания детей оказывает физическое, социальное, экономическое и психологическое влияние, формируя определенную базу знаний, передающуюся женщинами от одного поколения к другому. Этот опыт имеет огромную важность, и было бы ошибкой не учитывать его при анализе женского жизненного цикла. В противном случае мы могли бы отбросить любой опыт, не переживаемый в равной степени всеми женщинами, для получения какого-то идеального и незамутненного представления о женщине. Но именно так делает патриархат, для которого идеальная женщина не имеет личного опыта, который позволил бы ей или сформировать свой внутренний мир, или внести свой вклад в коллективную политику женщин. В случае многих из нас опыт беременности и деторождения, не говоря уже об их последствиях, меняет наше отношение к своему полу, гендеру, телу. Это не единственный опыт, приводящий к подобному результату, но именно он помогает понять, почему, например, женщины более старшего возраста не соглашаются с молодыми в вопросах, касающихся политического значения биологического пола. Дело не в том, что у этих женщин «устаревшие взгляды». Их взгляды основаны на множестве разных ситуаций, с которыми им довелось столкнуться, и они заслуживают того, чтобы эти взгляды воспринимались не как предрассудки, а как жизненный опыт.
Многие женщины средних лет считают, будто процесс старения на них не отразился, а обвинения в несовременности и отсталости могут относиться к представительницам более старшего возраста, но точно не к ним. Возможно, они даже считают, что исследование демонизации женщин среднего возраста только способствует эйджистской мизогинии. Это их право, и я не хочу осквернить этих женщин, поставив в один ряд с ведьмами вроде себя. Но я настаиваю на том, что, поскольку взгляды и убеждения женщины среднего возраста заведомо ассоциируются с заблуждением, феминистке просто не может быть отказано в праве выяснить, почему взгляды этих женщин повсеместно считаются неприемлемыми. Нам как минимум нужно понять, в чем состоят эти взгляды и в насколько ложном свете они были представлены. В ином случае перед нами предстает «ведьма Шредингера» — существует, когда на нее нападают, но исчезает, когда защищается — то есть сразу же, как только стереотип рискует превратиться в конкретного человека.
Старение не становится для женщин великим уравнителем. Напротив, некоторые различия выделяются еще сильнее. Например, если я буду писать о «низких пенсиях» или уровне бедности среди женщин, который с каждым годом продолжает расти, я рискую упустить тот факт, что женщины среднего класса, как я, не испытывали на себе тех же нестабильности, эксплуатации и бесправности, с которыми все больше с течением жизни сталкиваются женщины из рабочего класса. Точно так же опыт материнства, размер и структура семьи зависят от таких факторов, как раса, социально-экономический статус и др. «Классовые и расовые привилегии подрывают любую возможность женщин рассматривать себя как единую группу, которой они по факту и не являются, ведь в отличие от других притесняемых групп женщины присутствуют во всех слоях общества», — писала Герда Лернер. Эйджизм используется как оружие против женщин, он не позволяет нам увидеть то, что нас связывает. Но чтобы противостоять этому, сначала мы должны признать наши различия. Говоря о женщинах среднего возраста, я не всегда имею в виду абсолютно всех этих женщин. Делать столь сильное обобщение — значит упускать из виду или намеренно не замечать отдельные группы женщин ради более ловко упакованных аргументов.
Однако есть у нас и кое-что универсально общее: с самого раннего возраста девочек учат извиняться. За занимаемое ими место, за свои потребности, за то, что они не мужчины. Извинение — своеобразное оружие женщин, используемое для самозащиты. Оно показывает, что мы знаем свое место, что не представляем опасности и что, может быть, нам даже можно доверить чуть-чуть больше, чем у нас есть. Женщины постарше обычно извиняются меньше, и происходит это по разным причинам. Среди них, например, наш вынужденный уход с сексуального рынка, требующего от женщин ставить в приоритет нужды мужчин ради повышения собственного статуса, а также наша опора на социальные связи среди женщин и, возможно, даже гормональный сдвиг. «Мне надоела показная доброта, — как-то сказала мне подруга. — Когда взрослеешь, на этот бред просто не остается времени». Если женщина среднего возраста решает извиниться, она делает это искренне. Мы вряд ли будем повторять общепринятые банальности и лезть из кожи вон, лишь бы о нас не подумали плохо. Мы же ведьмы, о нас в любом случае подумают плохо!
В общем, я просто хочу извиниться за то, что некоторые детали книги могут быть неточны и могут не соответствовать опыту некоторых групп женщин среднего возраста. Я также извиняюсь за те непреднамеренные случаи, когда говорю о всех женщинах, подразумевая только одну группу. Но я не собираюсь извиняться за посыл в целом. Он состоит в том, чтобы выделить женщин среднего возраста из общего контекста притеснения женщин. Мы имеем значение. И мы не обязаны кого-либо представлять, включать в свои ряды или уступать кому-то место, пока не займем свое собственное.
Ведьма и ее подражатели
Кто-то скажет, что для стареющих ведьм сейчас самое подходящее время. «Ведьмы крутые, ребят!» — пишет Кэйтлин Моран в книге «Больше чем женщина» (More Than a Woman). Фигура ведьмы давно служит, цитируя Кристен Дж. Солле, «мученическим символом женского движения». В мире, где женщин хотят видеть красивыми, покладистыми и вечно молодыми, в образе мрачной и уродливой ведьмы есть некий приятный протест. Как пишет историк Сюзанна Липскомб, «те, у кого нет власти, всегда хотят, чтобы их боялись».
Однако идентичность, выбранная нами самими, редко совпадает с социальными реалиями, так же как и выбранная нами эстетика не определяет того, как нас воспринимают другие. Боюсь, ведьминская эстетика поколения Z и тиктокеров воспринимается женщинами 40–50 лет совершенно иначе. В частности, для последних быть «дерзкой и независимой» — это спорить со всем, что говорят тиктокеры о женщинах. Все это очень весело, пока не обнаруживаешь себя привязанной к позорному столбу и гадающей, как ты сюда попала. Шутки шутками, но когда другие называют тебя ведьмой или проституткой, они, скорее всего, делают это всерьез. Можно делать вид, что любое слово можно переосмыслить, но это не так, потому что те же слова по-прежнему будут использовать люди, которые ненавидят нас и боятся.
В своей книге «Женщины и власть»[7] Мэри Бирд указывает на то, что мы даже близко не подошли к такому переосмыслению: «Несмотря на попытки феминисток присвоить образ [Медузы Горгоны], сделав символом своих силы и власти, […] все это меркнет по сравнению с многочисленными случаями, когда этот же образ использовался против женщин в политике». С ведьмами та же история. Эта книга — не восхищение нашим статусом. Истории судов над ведьмами и даже простые сказки о них могут многое рассказать об отношении к женщинам средних лет, которое с тех пор почти не изменилось. Ее видят сильной или, как сейчас скажут, наделенной привилегиями, а значит, злодейкой.
Когда образ ведьмы используется феминистками для демонстрации силы, он утрачивает свой поколенческий аспект. Если твоя неконвенциональность вписывается в общепринятый нарратив, особенно в тот, что восхваляет молодость, это уже конвенциональность. Легче фетишизировать атрибуты стигмы, чем принять тех, кому они изначально принадлежат. Возрождение интереса к трансгрессивной женственности допускает поверхностное увлечение разнообразием, но едва ли способствует подрыву существующих властных структур.
Современная ведьма — не очевидный аутсайдер, образ которого можно с легкостью категоризировать и реабилитировать. Ее зовут не Малифисента, Серафина или Эльфаба, а Шерон, Кэрол или, конечно, Карен[8]. Это слишком разговорчивая немолодая женщина с плохой стрижкой, чей образ колеблется между бесконечной силой и полным бессилием. Это женщина, внушающая отвращение даже тем, кто, как правило, считает себя выше этого чувства. Женщина, рушащая привычные категории не тем, как она одевается, и не тем, как она просит себя называть, а отказом стереть себя из жизни после 35 лет. Дерзкие, отстаивающие свои границы женщины больше нравятся нам в историях, а не во плоти, подверженной старению и разложению. Переделанные сказки, феминистические антиутопии, историческая реабилитация — мы не против демонстративно принять Плохую Женщину, которая обязательно окажется не так уж плоха по современным стандартам. Приятно верить в то, что мы, в отличие от сказочных злодеев, смогли простить и принять ужасную ведьму. Такое примирение с «идеальной» злодейкой не требует от нас ни морального, ни социального компромисса. Оно позволяет нам увидеть в себе человека, который может заступиться за аутсайдера, если это потребуется. Желание примирения с ведьмой оказывается так сильно, что к любой женщине, обвиняемой в колдовстве, мы начинаем относиться уже как к настоящей ведьме. «Цирцея»[9] Мадлен Миллер, «Ведьмы прошлого и будущего» (The Once and Future Witches) Аликс Э. Хэрроу, антология переработанных народных сказок «Ведьма» (Hag), «Милосердные»[10] Киран Миллвуд Харгрейв — вот лишь некоторые из новых книг, посвященных отношениям между ведьмами, креативностью и демонизацией. К сожалению, их публикация не означает улучшения условий работы их авторов — немолодых женщин.
Либеральная феминистическая реабилитация ведьмы слишком бескровна. Когда Эмма Уотсон на премии BAFTA в 2022 г. заявила, что «говорит от лица всех ведьм», это было воспринято как камень в огород более старой ведьмы — Джоан Роулинг[11] с ее «неинклюзивными» взглядами. Но, заняв позицию более молодой женщины, отвергающей более взрослую, вскормившую ее Роулинг, Уотсон на самом деле произносит слова, содержащие обратный посыл: я не ведьма, я только сыграла Гермиону. Сожгите автора, не меня. Коммерциализированная культура ведьм привила нам любовь к женщинам, говорящим о женщинах, — но не к женщинам, говорящим о чем-то еще. Мизогиния расцветает, стоит только показать ее праведной. Требуется гораздо больше мужества, чтобы отстаивать права мамочек из среднего класса или жертвы онлайн-травли, чем чтобы переживать за вымышленную ведьму из сказок. Пока контролируется нарратив о вредоносности женщин среднего возраста, любое освобождение оказывается иллюзией. Думаю, именно по этой причине молодым феминисткам проще защищать вымышленную ведьму: ее просто не существует. Если в сказках хорошая мама — мертвая мама, то в реальности хорошая феминистка — это мертвая ведьма. Сквозь ее труп вы узрите мир, в котором женщины постарше имеют не только силу, но и крепкие связи с подрастающим поколением. Злоба мертвой ведьмы не повлечет за собой последствий, а живые, дышащие ведьмы, напротив, слишком непредсказуемы и неидеальны. Они отказываются действовать по сценарию.
Являются ли женщины средних лет женщинами?
В последнее время любую работу, эксклюзивную настолько, чтобы быть посвященной лишь женщинам, принято предварять рассуждениями о том, что же это вообще такое — женщина[12]. В книгах о мужчинах (также известных как «книги») такой вопрос не ставится — только женщины вынуждены оправдывать свое существование, подбирая определения всему, из чего состоит их жизнь. Что ж, этим мы сейчас и займемся.
Как уже было сказано, эта книга о женщинах средних лет — лишь одной небольшой группе, представляющей женщин. Для этой группы вопрос «а что такое женщина?» оказывается особенно непростым. Не стоит начинать с вопроса «какие мы женщины?», поскольку это приведет к стыдливому и поверхностному анализу с множеством сомнений, кого включать, а кого не включать в эту категорию. Сначала нужно понять, являемся ли мы вообще женщинами.
Вы, возможно, удивитесь, но множество книг утверждают, что нет. В своем бестселлере «Женственная навсегда» (Feminine Forever), написанном в 1966 г., доктор Роберт А. Уилсон, который в этой же книге поддержал разрушительную для организма человека практику гормонозаместительной терапии (ГЗТ), описывает нас следующим образом: «Менопауза делает женщину подобной евнуху, и ближе к 50 годам — времени, которое должно было быть лучшим в ее жизни, — она переживает смерть своей женственности». Этот взгляд поддерживает психиатр Дэвид Р. Рубен в книге 1969 г. «Все, что вы хотели знать о сексе, но боялись спросить». Рубен утверждает, что «женщина после менопаузы максимально приближается к тому, чтобы стать мужчиной». Не радуйтесь, Рубен делает оговорку: «Не к настоящему мужчине, а к нефункционирующей женщине». Выходит, что на заре своего существования ГЗТ обещала сделать из нас, бедных кастратов, настоящих женщин, приравнивая физиологию женщины к ее женственности.
Хотелось бы думать, что за 50 лет мы успели уйти от этих отсталых взглядов, но, кажется, это не так. Как пишет философ Джанет Рэдклифф Ричардс, «многие наши представления о женщинах произрастают из того, чего мы от них хотим». Являются ли женщины полноценными людьми, со своим социальным и телесным опытом, историями, меняющимися с течением времени? Или мы просто однородная масса, которой пользуются, а с течением времени отметают? Остается ли женщина женщиной, если мужчине больше нечего от нее взять или нечего на нее спроецировать? Когда она, наконец, сможет пожить для себя?
В книге «Перемена» (The Change) 1991 г. Жермен Грир утверждает, что «мужчины смотрят на менопаузу как на отключение единственно важной функции женщины — привлекать, стимулировать, награждать и вскармливать мужчин и/или детей». Кто-то может возразить, что сейчас мы наконец добились долгожданной женственности «для всех», но если подумать, станет понятно — идет процесс переписывания социального конструкта женщины среднего возраста. Из представления о ней исключается то, чем она была изначально, и в него включается то, чем она никогда не была. Начало этого процесса можно проследить еще в «Навечно женственной», сводившей, как и сейчас, представление о женственности к определенным физиологическим качествам. И хотя номинально мы сохраняем статус женщины, его значимость бледнеет в сравнении с потерей важнейших для мужчин качеств: женственности, фертильности и желанности. Стандарты, определяющие нас как женщин, стали более жесткими, чем когда-либо. Они позволяют с гораздо большей легкостью исключить из разряда женщин всех тех, чье существование ставит под вопрос три важнейших качества, ведь если женщина может не обладать ни женственностью, ни фертильностью, ни желанностью, значит, эти качества ее просто не определяют.
В этой книге я говорю о том, что, хотя старение продолжает оставаться для женщины тяжким прегрешением, оно не из тех, что придутся сторонникам прегрешений по вкусу. Но когда само понятие «женщина» оказывается под вопросом, женщинам старшего возраста действительно не везет. Оставаясь недостаточно фертильными по консервативным меркам и недостаточно женственными (т. е. сексуальными) — по социальным, мы продолжаем настаивать на своей принадлежности к женщинам. Это как минимум доставляет нам неудобства. В своих мемуарах 2019 г. «Жизнь на менопаузе»[13] Дарси Штайнке вспоминает: «Во время менопаузы я вышла за границы сжимающей до страха женственности, но и мужчиной в полной мере чувствовать себя не начала. Я ощущаю себя чем-то посередине, человеком третьего пола. Другим». Я тоже, Дарси. Но такой покорный отказ от женского пола для меня не сильно отличается от утверждений докторов и психиатров полвека назад. Обе позиции описывают не то, кем мы становимся, а то, кем мы перестаем быть для мужчин.
Возможно, вы думаете: да, но в целом все не так плохо, мы часто слышим, как женщины средних лет «наконец» обретают свой голос. Кроме того, маскулинность в настоящий момент переживает кризис, и молодые люди внезапно начали отвергать традиционные гендерные роли. «Дни, когда женщины определенного возраста должны были слиться с обоями, завернувшись в свой бежевый кримплен и смирившись со своей непригодностью, давно ушли в прошлое», — убеждал нас Guardian в 1999 г. Мне тогда было 24 года, и я не могла предположить, какие переживания по поводу моей женственности предстоят мне в совсем недалеком будущем. Теперь, 20 лет спустя, появляются многочисленные инструкции, как защитить свое право на существование, если вы вдруг оказались подвержены течению времени. Постараюсь передать их основной посыл: «Ты не так уж плоха. Немного косметики или укольчик, и ты снова станешь желанной! Стоит только протянуть руку, чтобы вернуть себе ЖФЖ: женственность, фертильность, желанность». Не выглядеть на свой возраст стоит немалых денег и доступно далеко не всем, но проблема даже не в этом. Она в том, что изначально у нас все было в порядке. Современная женщина средних лет — это не улучшенная версия предыдущей, которая была женственной лишь на троечку. Мы остались такими же нормальными, как и были, но не замечаем этого. Нами все еще управляют.
Женщина как будто не должна быть такой, какой она неизбежно становится в старости, поэтому, достигая среднего возраста, она оказывается в крайне раздражающей пограничной позиции. Моя подруга как-то сказала: «Если ты перестала быть желанной, да еще и не можешь рожать детей, зачем ты нужна? Ты должна исчезнуть, а то, что ты все еще здесь, просто пугает людей». Мы жуткие существа, вызывающие дискомфорт своей неспособностью соответствовать чужим ожиданиям.
Но, к несчастью, мы — будущее каждой женщины на Земле.
Оглавление
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Ведьмы: как бизнес-леди и мамочки стали главными врагами человечества» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
1
Даль Р. Ведьмы / Перевод Е. А. Суриц. Серия «Роальд Даль. Фабрика сказок». М.: Самокат, 2018.
2 Англ. Fatal Attraction, 1987. Режиссер Эдриан Лайн.
2
BAFTA (British Academy of Film and Television Arts) — Британская академия кино и телевизионных искусств.
3
Подобное поведение характерно не для всех молодых девушек. Многие из тех, с кем мне приходилось общаться в процессе работы над этой книгой, признавали, что подобные враждебность и обезличивание не так справедливы, как кажется. Я не утверждаю, что все молодые девушки ошибались так же, как ошибалась я, просто хочу сказать, что мне понятно их заблуждение.
4
1 Фредова, Лидия — героини феминистического романа-антиутопии Маргарет Этвуд «Рассказ служанки». В фантастическом мире будущего редкие женщины, способные давать потомство, становятся «служанками» — против воли вынашивают детей влиятельных мужчин. Фредова — молодая служанка и главная героиня книги, тетя Лидия — немолодая женщина, обучающая будущих служанок принципам и ценностям нового патриархального общественного строя.
6
Старики повсеместно сталкиваются с предвзятостью, так что я дважды подумала, стоит ли вообще применять максимально нейтральный термин «пожилая женщина» и не вызовет ли он сексистских и эйджистских ассоциаций вроде «выглядишь как старая бабка» и т. д.
8
Сайт dictionary.com описывает «Карен» как «надоедливую, злую, скандальную и зачастую расистку средних лет со светлой кожей, использующую свои привилегии, чтобы добиваться целей или контролировать поведение других людей».
11
Эмма Уотсон, исполнявшая роль Гермионы Грейнджер в фильмах о Гарри Поттере, резко осудила Джоан Роулинг, автора книг о Гарри Поттере, когда последняя выступила против так называемой «гендерной идеологии». Это набирающее сейчас на Западе популярность движение постулирует возможность «смены пола» и низводит биологических женщин до уровня «людей с маткой». Вот уже несколько лет находясь под шквалом оскорблений и угроз жизни, Джоан Роулинг продолжает свою борьбу за права женщин и против этой разрушительной идеологии. — Прим. ред.
12
Автор отсылает к парадоксу все той же гендерной идеологии: «вписывая в женщин» мужчин, просто считающих себя женщинами в силу психических отклонений, и «выписывая из женщин» всех, кто им не нравится, сторонники этой идеологии сталкиваются с невозможностью дать определение, что же такое женщина. Американский политический обозреватель Мэтт Уолш снял целый документальный фильм, в котором задавал вопрос «Что такое женщина?» представителям разных социальных классов и полов из тех, кто придерживается этой идеологии. Но не смог получить убедительного ответа. — Прим. ред.
