Мир в руках

Владарг Дельсат (2024)

Алена — странная. В ответ на жестокость она отвечает улыбкой, а оскорбления принимает за доброту, за что ее ненавидят еще больше. В мире, полном жестокости, Алене все же удается обрести близкого человека — Таню. Но вскоре им обеим грозит смертельная опасность. Единственный шанс выжить — пройти Испытание, о котором Алене рассказывают в таинственной Академии из сна. Это не удалось еще ни одному ребенку, но у Алены нет выбора. Либо она ступит на путь Испытания, либо навсегда исчезнет вместе с Таней. И, считая что выбора нет, она делает свой шаг. Приведет ли он ее к счастью и избавлению? Возможна ли семья для такой, как она?

Глава пятая

Проснувшись, я потягиваюсь, хоть и сложно немного, а потом смотрю на Таню. Она открыла уже глаза и плачет. Её кровать почему-то совсем рядом стоит, поэтому я поднимаюсь и «обнимаю» её. А она «обнимает» меня в ответ. Я это слово тоже во сне узнала, и как правильно надо это делать, тоже. Это так необыкновенно, что я просто замираю.

— Я ног не чувствую, — говорит мне Таня, — значит, меня выкинут.

— Нас усыпят, наверное, — отвечаю я ей. — Так дяденька сказал.

— Как усыпят? — она делает круглые глаза, а я пожимаю плечами.

Ой, но во сне же Тани нет, и если мне сделают так, чтобы я навсегда осталась в том классе, где хорошие мальчики и девочки, то как она будет? Значит, нужно поступить, как послушная девочка. В этот момент из коридора доносятся голоса. Желающая что-то сказать Таня замирает с открытым ртом, а я прислушиваюсь.

— Если Синицына неожиданно умрёт, это никого не удивит, — слышу я уже знакомый голос дяденьки. — От неё второй опекун уже отказался, так что…

В комнату, где мы находимся, заходят двое улыбающихся дяденек. Они оба смотрят на меня так, как будто меня тут нет совсем, а потом подходят к кровати. Один сдёргивает одеяло, под которым оказывается, что Таня почти совсем раздета, и что-то делает с её ножками. Он поднимает голову и кивает второму.

— У тебя паралич нижних конечностей, — говорит ей дяденька, — поэтому ты теперь будешь на кресле.

Таня опять начинает плакать, а ему это нравится, потому что дяденьки улыбаются. А та девочка из сна как-то сказала мне, что, когда кто-то плачет, это плохо, и нечему тут смеяться. Значит, дяденьки плохие? Я не знаю, но решаю сделать так, как мне во сне сказали, потому что от улыбок дяденек становится страшно, как перед подарками.

— Скажите, пожалуйста, — обращаюсь я к ним, — а мы можем немножко погулять?

— Свыкнуться хотите, — кивает дяденька. — Можете, сейчас вам одежду принесут.

— Спасибо, — благодарю я, а Таня смотрит на меня, как будто чего-то не понимает.

— Зачем? — наконец спрашивает она.

— Я не хочу, чтобы ты плакала, — говорю я ей, — потому что ты очень хорошая.

— Не понимаю, — признаётся она, ведь я же ей не сказала ещё, что будет, но будь по-твоему.

Таня плачет даже тогда, когда приходит тётенька, чтобы её одеть и мне помочь. И вот эта тётенька делает нам обоим, ну это, которое «гладить». Она какая-то не такая, как все. С грустью на нас обеих смотрит, а потом засовывает в карман Таниной куртки целых четыре куска хлеба!

— Покушайте, маленькие мои, — говорит эта тётенька. — За что только вам такое…

— Ну я же плохая девочка, — объясняю я тёте, — наверное, поэтому…

— Ты очень хорошая девочка, — тётенька прижимает меня к себе. — Ангел маленький… Я бы взяла вас, да не дадут мне.

Она пересаживает Таню в такую коляску с большими колесами и начинает объяснять, как ей управлять. Ну я тоже слушаю, потому что важные же вещи объясняет. Тётенька заканчивает с объяснениями и провожает нас на выход, при этом руками катит коляску. Значит, в этой штуке Таня сможет двигаться. Это хорошо, потому что я её не утащу, но пока мы едем в парк, который возле больницы.

— Даже не знаю, — подумав, говорит Таня мне. — Вряд ли в детском доме будет хуже, чем у дяди Валеры. Вас там бьют?

— Нас охорашивают, и ещё подарки бывают, — объясняю я ей. — Ну я же плохая девочка, меня надо делать хорошей. А когда буду хорошей, у меня появится… мама… — это слово я шепчу.

— Маленькая моя… — она останавливается и тянется ко мне, чтобы обнять, а я обнимаю её и понимаю, что всё правильно сказала девочка из сна. Нам лучше оказаться там, где не будет никого, потому что Таня плачет.

— Закрой глаза, — прошу я её, а когда она делает так, то тоже зажмуриваюсь, делаю жест руками и прошу кого-то пустить нас. Потом вспоминаю ту самую фразу — и в этот миг что-то меняется.

Я открываю глаза, сразу же увидев, что парка и больницы больше нет. Вокруг нас лес, и он… добрый. Я чувствую, что он добрый, поэтому поступаю, как в сказке. Таня оглядывается, не понимая, где мы оказались, а я кланяюсь, как в мультике и говорю:

— Здравствуй, дедушка Лес, — я припоминаю, что нужно извиниться, потому что мы без спросу пришли. — Прости, что мы без спросу, но у нас так получилось.

— О чём ты говоришь? — спрашивает меня Таня. Она испугана, по-моему. — И где мы?

— Здесь есть только мы, — повторяю я объяснения той девочки из сна. — Мы в сказке, поэтому бояться не надо. Вот это волшебный лес, и мы тут теперь живём, понимаешь?

— Нет, — отвечает она мне, снова начиная плакать. — Я с ума сошла?

— Ну нет же, — я обнимаю Таню. — Я же говорю — мы в сказке, ну как ты не понимаешь! А можно… — я запинаюсь, как могу жалобно на неё глядя.

Ну во сне же сказали, что, если у меня получится, значит, я уже хорошая. Но кроме нас тут никого нет, поэтому я хочу спросить Таню, может быть, она согласится… Она сначала делает такое лицо, как будто хочет меня охорошить, а потом вдруг вздыхает и прижимает меня к себе.

— Что, маленькая? — тихо спрашивает меня она.

— А можно ты будешь моей… мамой? — запинаясь прошу я её. — Ну, как будто я уже хорошая, и у меня есть… мама, а?

— Малышка моя, — сквозь слёзы произносит Таня. — Можно…

Она еще говорит, что я заслужила маму, пусть даже и такую. Я сначала не понимаю, о чём она говорит, а потом улыбаюсь своей новой мамочке. Я просто улыбаюсь ей, потому что она такая, как в моих мечтах. В самых волшебных, когда я ещё не понимала, что я плохая.

— Это неважно, что ты не можешь ходить, — объясняю я ей. — Главное, что ты есть… мамочка…

— Ангелочек просто, — шепчет мамочка, прижимая меня к себе, хоть ей это сделать не очень просто из-за коляски. — Как тебя по имени зовут?

— Каждый раз по-разному, — честно признаюсь я ей. — То Овцой, то Дурой, а последние два дня — Синицыной.

— Тогда я буду звать тебя Алёнкой, можно? — спрашивает она меня.

— Ты мне имя дала… Настоящее! — я плачу, да я просто реву, потому что мне мамочка имя дала! Я больше не плохая! У меня имя есть!

Мы немножко плачем вдвоём, а потом мамочка начинает думать, что делать дальше, а я вдруг вспоминаю, о чём мне девочки говорили во сне. Поэтому я оглядываюсь, обнаруживая, что мы на тропинке стоим. Значит, нам нужно во-он туда, потому что там деревья большие и в их корнях можно полежать будет. Ну, наверное.

***

Я натаскиваю веток, чтобы уложить мамочку, и куртку ещё подстилаю, потому что здесь очень тепло. А потом помогаю ей лечь и тоже от лишнего избавиться. Мы с ней только в больничных рубашках остаёмся и в трусиках, потому что мамины штанишки забрали, но это не страшно, потому что жарко вокруг. Я делаю так, чтобы ей было удобно, а потом сажусь рядом и начинаю рассказывать.

— Тут вокруг волшебный лес, — объясняю я, вспоминая рассказанное. — К нему нужно по-доброму, потому что сказка. Нельзя о страшном думать и о плохом тоже, потому что мы тут одни и уже хорошие.

— А почему хорошие? — спрашивает меня мама.

— Ты всегда была, — рассказываю я. — А я уже стала, потому что ты мне имя дала.

— Господи, неужели одного имени достаточно? — тихо говорит мамочка, как будто не знает, что это самый верный признак.

— Я немножко посижу, — продолжаю я. — Подышу, а потом пойду за ягодами, чтобы мамочке было что покушать.

А она опять плачет и обнимает меня, укладывая рядом с собой. Мамочка очень растерянная, но верит мне, поэтому прижимает к себе, будто мне холодно. Она просто волшебная, как и сказка вокруг. И я начинаю рассказывать сказку, в которой все добрые и хорошие, друг другу помогают и никогда никому подарки не приносят. Мамочка спрашивает меня о подарках, а я поворачиваюсь на животик, чтобы показать.

— Господи… — шепчет она. — Да за что же такое чудо так избили?!

— Это подарки были, — рассказываю я ей, — чтобы я стала хорошей. Только после них мне ходится плохо и дышится.

— Малышка моя… — она гладит меня так, что мне хочется тянуться за её рукой, потому что мне очень от этого тепло на душе становится.

— Уже всё хорошо, — улыбаюсь я. — Ведь я же стала всё-таки хорошей!

Мне надо идти — найти ягодки и водичку ещё, потому что пить захочется же, и покормить мамочку надо будет. А потом, наверное, мыться надо будет, чтобы оставаться хорошей девочкой. Я целую мамочку так, как в одном фильме видела, когда по телевизору в доме для плохих детей показывали, а потом встаю, хоть мне непросто, но надо же.

— Я скоро приду, — говорю я мамочке. — Не пугайся, пожалуйста, хорошо?

— Хорошо, — кивает она мне. — Будь осторожна, — просит меня мама.

— Я буду! — обещаю я и иду по тропинке к замеченной неподалеку полянке.

Мне хочется петь, но нельзя, потому что дышится не очень хорошо, а если буду петь, то усну, наверное. Спать мне нельзя, потому что меня мамочка ждёт. Я иду по тропинке, улыбаясь деревьям, пока не прихожу на полянку. Вдоль неё на кустах ягоды висят, а прямо по центру ручей обнаруживается. Стянув рубашку, потому что надо во что-то набрать ягод, я подхожу к кусту, но останавливаюсь. Разрешение же надо спросить!

— Дедушка Лес, — кланяюсь я так, как в мультике было. — Разреши ягодок набрать? Мне мамочку покормить надо.

В ответ я ничего не слышу, но мне кажется, что можно. Как будто ветерок, погладивший меня, и есть ответ. Я набираю ягод в рубашку, потому что трусики на мне есть, а стесняться здесь некого, да и не умею я. Я собираю, и говорю «спасибо» за каждую ягодку, и мне кажется, что дедушка Лес улыбается мне.

Вернувшись к мамочке, я вижу, что она сидит и высматривает меня. Ой, я волноваться маму заставила? Я подхожу поближе, чтобы показать, сколько ягод набрала, а она мне улыбается.

— Вот, мамочка, покушай, — я протягиваю ей ягоды.

— Ты тоже покушай, — отвечает она мне. — В следующий раз вместе пойдём, хорошо?

— Хорошо, мамочка! — сразу же соглашаюсь я. Мамочка всегда лучше знает, как правильно, поэтому я послушная.

— Давай поедим, добытчица моя, — улыбается мне мама, протягивая кусочек хлеба, но себе не берёт, поэтому я свой разламываю пополам, чтобы маме отдать.

Мамочка сегодня много плачет, но это и понятно — ведь ещё утром нас хотели усыпить, а потом сказка без предупреждения началась, вот ей и плакательно. Мне бы, наверное, тоже плакательно было, если бы такое случилось. Но я была плохой девочкой, а стала хорошей, мамочка даже говорит, что я ангел, как в сказке. Мы кушаем, а потом мамочка укладывает меня рядом с собой и говорит, чтобы я поспала.

Я засыпаю в маминых руках. За одно это я бы согласилась на то, чтобы меня усыпили, потому что это чудо. Я так мечтала об этом, так надеялась, и вот оно сбылось. Я в маминых руках засыпаю. Чудеснее этого, по-моему, ничего нет. Прижавшись потеснее, я уже сплю.

Мне ничего не снится, как та девочка во сне и сказала, потому что мы сейчас в сказке, а вот когда сказка закончится, мы попадём к похожим на нас «разумным», если такие есть, а если нет, то в какой-то «центр». И вот когда мы туда попадём, надо будет про Академию сказать, тогда нас найдут, и будет всё хорошо. Я пытаюсь представить себе, как это, когда всё хорошо, но пока не могу, поэтому просыпаюсь.

Мамочка уже тоже проснутая. Она, чему-то улыбаясь, смотрит в небо, по которому бегут облака и светит солнышко. Я лежу тихо-тихо, чтобы её не побеспокоить, и думаю о том, как же мне повезло, потому что она у меня есть, а я есть у неё.

— О чём ты думаешь, мама? — интересуюсь я.

— Ни самолётов не летает, ни вертолётов, — отвечает она мне. — Никого не слышно. Значит, или мы действительно в сказке, или в Сибири какой-нибудь. Мне сказка больше нравится.

— Ура! — радуюсь я. — Тогда мы сейчас на полянку поедем с мамочкой, там лежать удобнее и водичка рядом.

— Ведь я о тебе должна заботиться, а не наоборот, — улыбается мамочка.

— Самое главное, что ты есть, — говорю я, и начинаю помогать маме залезть в коляску.

— Чудо просто… — опять всхлипывает она. — У кого только рука поднялась…

Я не понимаю, что она имеет в виду, но решаю спросить попозже, потому что скоро же вечер наступит, а мамочка ещё не уложенная. Нужно сделать так, чтобы ей удобно было, ведь это же мама. На неё, наверное, из-за меня напали, чтобы меня побить, а она не дала. Могли же подговорить старших ребят, раз те девочки плохие? Значит, мамочка меня защитила, а теперь моя очередь о ней заботиться и защищать.

Хорошо, что мы в сказке оказались. Значит, я уже не была плохой девочкой, раз у нас получилось. А теперь у меня даже имя есть, а не только названия. Теперь у меня мама есть, и я всё-всё сделаю, чтобы она улыбалась. Сейчас я верю, что мама у меня не понарошку, а навсегда, ведь она мне дала имя. Значит, получается, это не игра, а просто сказка такая, в которой мы теперь живёцум.