Игра. Памяти Иосифа Львовича Черногорского

Владимир Иосифович Фомичев

Сборник рассказов. Многие были номинированы на различные литературные премии. Автор надеется, что прочитанное заставит не только улыбнуться, но и задуматься.

Армагедон

Триптих

Картина первая

Под аккомпанемент «Аве Мария» в костёле гремели автоматные очереди.

— Куда катится человечество? — кряхтел наутро горбатый уборщик, выметая человеческие останки.

Мексиканец был нетороплив и стар, словно идолы ацтеков. Между морщин на испечённом солнцем лице не поместился бы и москит. Их причудливый узор напоминал следы взбесившейся газонокосилки. Узловатые пальцы привычно сжимали метлу. В какой момент она сменила мачете, он не помнил — не придавал этому значения: часы нужны суетливым. Христос обходился и ни к кому не опаздывал.

Присыпал кровяные потёки песком. Полуденный зной и ветерок довершат начатое.

Старик оглядел пустынный бар и, потревожив дюжину грузных мух на луже пульке¹, прошаркал на открытую веранду.

— Отчего ты не пишешь про диктаторов?

Седой мужчина перестал грызть карандаш и опустил его в бокал с «Маргаритой». Помешал. Кусочек лайма, сорвавшись вниз, крутился в образовавшейся воронке. Лёд давно растаял, остудив южный темперамент северным хладнокровием.

— Они не стоят чернил и бумаги. Правда, Кончита²?

Хозяйка борделя поскребла кончиком толстой сигары в давно не чёсаной гриве.

— Гореть им в аду, сукиным детям! Извращенцы.

Королевский гриф плавно опустился на соседний столик. По всему выходило, что он был сегодня доволен: в его когтистой лапе матово отсвечивала перстнем с крупным фальшивым бриллиантом успевшая почернеть кисть.

— Тебе неинтересно читать обо мне?

— Я неграмотный, — старик допил El desierto³ и разжёг остывшую, побитую временем трубку.

— Счастливец. Грамотность возводит барьер между человеком и Богом.

— Верно. Мои клиенты чуют женщин через стенку. Им путеводители ни к чему, — донна Роза закашлялась скрипучим прокуренным смехом.

Птица шумно втянула воздух с гор.

— Так пахнет Вечность. И не родились ещё слова, способные передать этот запах. Разве что краски? — обратился седой к грифу.

Стервятник промолчал. Рисунок его иссечённого клюва удивительно напоминал морщины старика.

Объятый пламенем костёл беззвучно прощался с наступившей ночью. Без сожаления, без слов проклятья.

И не родились ещё краски, способные передать палитру чувств на лице распятого.

Картина вторая

Едва стемнело, к заброшенному кладбищу подъехала повозка. В кронах деревьев зашевелились дремавшие вполглаза вороны. Лошадь испуганно всхрапывала и пятилась. Телега раскачивалась и жалобно скрипела. Её деревянные инквизиторские колёса хранили печать четвертований. Возница и трое сопровождающих заметно нервничали. Воровато пригибаясь, снесли неструганый гробик в неприметную на отшибе могилу и поспешно ретировались.

— Куда катится человечество? — кряхтел горбатый уборщик, ссыпая в яму чешуйки бесплодной земли.

Невидимое облако пыли оседало на выцветших ресницах, першило в горле, саднило в груди. Погост имел дурную славу. На нём хоронили разбойников, самоубийц и прочих вероотступников.

Выровнял по краям, утоптал плоскими подошвами. Отложив ненужный инструмент, старик, надрываясь и поминутно отплёвываясь, водрузил по центру могилы обломок базальтовый скалы: теперь никуда не денется.

Под покровом ночи к захоронению потянулись люди. Шли молча. По отдельности и небольшими группками, избегая смотреть друг другу в глаза.

К утру перебывали почти все…

Старик отряхнулся и присел за столик.

— Я тебя там не видел.

Седой мужчина постучал изгрызенным карандашом по пустому бокалу.

— А мы с покойницей и не расставались. Правда, Кончита?

Бандерша ловко откусила кончик новой сигары единственным жёлтым зубом.

— Золотая девка! Мертвечину жрать не стала бы.

Бармен принёс напитки — Margarita для писателя, El desierto для старика.

— Жить захочешь, съешь, — уборщик ещё больше сгорбился.

— Возможно. Главное, чтобы не вошло в привычку, — седой покосился в сторону королевского грифа.

Птица нахохлилась и сделала вид, что упрёк к ней не относится. Она была голодна: надежда на кладбищенский пир не оправдалась. Стервятник замер на краешке стола и затаился.

Последними к заживо похороненной притащились проститься нерукопожатные родственники: надменность, высокомерие, кичливость, чванство, тщеславие, спесь.

Гордость расправила затёкшие плечи. Камень покачнулся, но устоял.

В этот раз устоял.

Картина третья

Омертвевшая армия маиса гибла стоя: невызревшие початки стыдливо прятали в желтушных стеблях худые мальчишеские лица, покрытые угрями несостоявшейся зрелости. Суховей иногда шевелил руки-плети, и тогда выжженный город накрывала беспробудная тоска. Она просачивалась в закрытые наглухо ставни и души.

Мотыга высекала искры из покрытой струпьями земли.

— Куда катится человечество? — кряхтел горбатый уборщик, силясь пересадить чудом сохранившийся за фасадом сгоревшего костёла росток.

— Нет, не будет толку. Засолена утроба. Мертва. Слишком много пролито слёз.

Подходя к столику, мексиканец с хрустом давил босыми ногами тучи мумифицированных мух, так и не нашедших спасение под крышей бара.

— Чему ты улыбаешься?

Седой мужчина перестал вертеть изгрызенный карандаш.

— Рыдать — значит признать поражение. Правда, Кончита?

Хозяйка борделя отложила в сторону вязание, выпустила колечки дыма, глубоко затянулась чудовищно толстой сигарой и растянула в беззубом оскале ярко крашенные потрескавшиеся губы.

— Сукин ты сын, амиго!

Писатель поманил королевского грифа. Обессилившая от голода птица с благодарностью приняла кусок чёрствой лепёшки.

— Любовь, и только любовь спасёт мир. Уж мы-то с тобой знаем… Правда, Кончита?

Эпилог

Забраны в пучок пышные волосы, бусинки пота в ложбинке грудей, подоткнуты цветастые платья. Сильные женские ноги месят строительную глину.

Взмахи мачете рассекают воздух. Пучки маисовой соломы наполняют коробки из-под текилы.

Строится храм.

Примечания

1

Пульке — пенный и несколько вязкий напиток молочного цвета с неприятным запахом, содержащий от 4 до 8% алкоголя.

2

Кончита (Conchita) — испанское уменьшительное имя, обычно от Консепсьон (Concepción — «зачатие», в честь католического догмата о непорочном зачатии Девы Марии).

3

El desierto — напиток, приготавливаемый из текилы, томатного сока, соли и соуса табаско.