Прасковья

Галина Васильевна Ергужина

История простых людей в непростое время, история о трогательной чистой любви, которую не сломали ни война, ни горе. Школа чистых мировоззрений и благородной гордости.

Глава 7

Наступили первые холода, после долгих проливных дождей и в день перед Покровом 1935 года выпал пышный, как свежая перина снег, накрыв сырую землю своим чистым покрывалом, внушая людям, согласно приметам, хороший урожай в грядущий год.

Мать сидела подле несчастной Насти, теперь у бедняги случилось внезапное ухудшение, и доктор теперь уже настаивал отвезти Настю в город. Но Екатерина Ивановна боялась, что Настя уже не вернётся с города, и всё не решалась разрешить отцу везти её туда. Николай Васильевич просил Екатерину уступить, но она, как безумная держала дочь за руку и всё бормотала:

— Так выкарабкается, Коля, не надо ей в город. Залечат её там. Не пущу.

Тогда Василий вмешался в их спор.

— Мама, погибнет наша Настя. Доверься врачам. Мы не сможем помочь ей. Разреши отвезти её в город.

И Екатерина Ивановна сдалась. Настю аккуратно укутали тряпками, накрыли одеялами и вывезли из дома в телеге отца. Сыпал на чёрную мёрзлую землю мокрый первый снег, но не осторожно, как это бывало всегда, а сердито, решительно, будто готовя новую чистую страницу для новой жизни человеческой.

Когда же телега скрылась из вида, Екатерина Ивановна, вместе с Марией, вошли в дом, где Нюра укладывала спать Христину с Григоркой. И увидела тогда Екатерина Ивановна, как Александра собирала постель, где лежала Настя.

Мать лишь успела только сердито сдвинуть свои гибкие брови, а Мария уже подскочила к Шуре и выхватила у неё из рук тряпьё.

— Чего ты убираешься? — зашипела Мария, — А ну, брось!

Шура ахнула, всплеснула руками и тут же выложила постель на место, как было при Насте. Примета гласила, что убираться после ухода из дома больного родственника к беде.

Екатерина Ивановна прилегла на чёрную от гари кровать, обессиленная своими слезами и слегка прикрылась старой изорванной юбкой Насти. И тогда Мария, чтобы никто не шумел в доме, приложила палец к губам. Дескать, отдыхает мать, тише.

Ночь эта была самой долгой.

К утру послышались тихие шаги Николая Васильевича и Василия. Мертвая листва, уже покрытая снегом, шуршала как — то особенно жестко, и Екатерина Ивановна подняла голову.

Дети спали, и она, вскочив на ноги, тут же подбежала к двери и отворила её.

— Что с Настей, Колюшка? — первое, что вырвалось из её груди.

Николай опустил голову, стряхивая с шапки сырость, которая осела в дороге, или просто растягивая паузу, думая, что ответить своей жене.

Они с Василием вошли в дом, оба уставшие, просыревшие от дороги, и у обоих были мрачные серые лица и потухшие души в потемневших глазах. Екатерина Ивановна терпеливо ждала, хотя ныло её материнское сердце, стонала её душа.

Николай Васильевич присел у обгоревшего обеденного стола, не снимая верхней одежды и тяжело вздохнул.

Тяжело и медленно села напротив него Екатерина Ивановна.

— Ну, не томи, Коля, — выдохнула она.

— Померла наша Настя, — коротко молвил Николай Васильевич.

Завыла Екатерина Ивановна и все поднялись, проснулись, и тоже завыли, а Григорка как спал в постели, так и спал себе, ничего не слыша.

И тогда Екатерина Ивановна в слезах убежала в поле, там села она у стога сена на землю, и, катаясь по нему спиной, дала волю своим слезам и крику. И то ли от горя, то ли срок подошёл — но в этот час, в этом страдании бог дал ей дитя…

Родила моя бабка Екатерина Ивановна прямо там, на земле, прислонившись к стогу сена крохотную, совершенно хрупкую девочку. И в тот же час нашли Екатерину Ивановну Николай Васильевич с сыном Василием, подняли её и ребёнка и унесли в дом.

— Это Настенька ко мне вернулась, — шептала в бреду Екатерина Ивановна, — Настенька моя вернулась ко мне!

Время остановилось и для младенца, и для матери. Екатерина Ивановна не видела похорон Насти, она всё металась в бреду, и молила бога о прощении за то, что Настеньку в больницу отпустила. Ей казалось, что с ней кто-то говорит, но она все не могла расслышать слов и повторяла:

— Да не слышу я тебя, говори ещё раз! Не слышу я тебя!

Девочку кормила приходящая кормилица, и имени ребёнку не давали, ожидая, когда Екатерина Ивановна придёт в себя. Хотя многие поговаривали, что и она теперь помрёт вслед за Настей.

Но через неделю лихорадка прошла, и Екатерина Ивановна пришла в себя.

Тихо лежала, будто обессилила от своего горя за эти дни, будто все силы оставила в своём бреду безутешном. Не плакала, ничего не просила, лишь однажды утром услышав плач девочки, взглянула, наконец, на мужа:

— Кто это?

Он наклонился к ней, обнял её слегка и ласково ответил:

— Дочка у нас родилась, Катенька… Бог пожалел нас.

— Какой бог?! — зарычала Екатерина Ивановна, тяжело дыша, — Тот, который у меня двоих детей забрал? За что?!

— Это не он забрал, Катенька, — так же ласково отвечал Николай Васильевич, — это жизнь забрала… Не гневайся на Бога, утешься, милая… Дочку я не назвал, тебя ждал, Катя…

И только теперь Екатерина Ивановна увидела у своей постели всех своих детей: Александру, Марию, Анну, Василия, Христину и Григорку. А на руках у Василия слабо кряхтел свёрток, да так жалобно, что протянула она к нему свои руки.

— Настенька моя…

— Нет, мама, — мягко сказал Василий, протянув матери младенца, — не надо называть Настенькой… прошу тебя… плохая у ней судьба получилась…

— И правда, — отозвался Николай Васильевич.

Екатерина Ивановна отодвинула край тряпья от крохотного лица младенца и прошептала:

— И вправду не она. У Насти глаза были, как мои. А тут, гляньте, отец вылитый.

При этих словах все слегка улыбнулись.

— Прасковья, — тихо произнёс Николай Васильевич.

— Прасковья, — ласково повторила Екатерина Ивановна, — Парася.

А вечером Христина спрашивала отца, почему праздник Покровом называется.

И Мария тихо отвечала ей, чтобы та не разбудила мирно спящую Прасковьюшку:

— По преданию один священнослужитель и его ученик во время богослужения были свидетелями явления Божье Матери, которая раскрыла головное покрывало над молящимися людьми в знак своего заступничества от невзгод и страданий. Этим покрывалом, считали старые люди, Богородица оберегает людей и шлет им любовь и радость, а также исцеляет от болезней и невзгод. С тех пор и возник праздник — именно в тот день, когда и было это видение. А на ярмарку мы не поехали, потому что траур у нас, Хрестя, по Насте. Поняла?

— Поняла, — отвечала девочка.

А Екатерина Ивановна всё еще сидела в оцепенении, качая дочку на руках, да смотрела куда-то в угол, не в силах смириться с тем, что Насти её больше нет на свете. Ну что же она такое сделала, Настя её? И вдруг её осенила мысль — Прасковья родилась на Покров. Значит, как заступница в этот мир пришла? Значит, больше не подступится беда к их дому?

И улыбнулась Екатерина Ивановна, прошептав вслух:

— Парася наша родилась в Покров день, значит, заступницей за нас всех будет.

Николай Васильевич закашлялся и вышел из дома. А Василий тихо подошёл к матери и взял на руки Прасковью, и тогда она встала с места и пошла в свою постель. Слабая ещё была, и дети понимали это.

Василий легонько прижимал ребёнка к себе и с улыбкой рассматривал Парасю, смешная она была, уж больно маленькая и сморщенная, как старушка. И вся, как будто прозрачная. Он тайком понюхал её ручонки, как будет делать теперь уж всегда, и поцеловал мизинчик маленькой Прасковье, отчего она ещё пуще засопела.