Монастырские

Галина Мамыко, 2019

Вера Монастырская и Катя Небылица – подруги с детства. Вера в течение своей жизни переживёт много приключений. В поисках личного счастья она отобьёт у Кати мужа. Но дружба между героинями сохранится. Катя решится на необыкновенный шаг, что потрясёт Веру и изменит её жизнь. В романе Галины Мамыко «Монастырские» проходит жизнь поколений и судеб человеческих. Автор приглашает читателя заглянуть вместе с героями не только в прошлое, но и за завесу будущих времён. Герои ищут себя, оступаются, попадают в жизненные ловушки, вновь устремляются к поиску того лучшего, что так хочется найти в первую очередь внутри самого себя и поделиться с другими. За внешними буднями стоит главное: внутренний мир человека, его духовные ценности, устремлённость к добру и свету, несмотря ни на какие пропасти и бездны на жизненном пути.

Статистика: страниц — 621 знаков с пробелами — 1 894 145

1 часть романа

Антоний Монастырский

Глава 1: Отец Антоний и Рыжая

Отец Антоний в плаще, надетом поверх старой залатанной рясы, не спеша шёл привычным путём. Огромная территория кладбища больше походила на нескончаемый лес. Он с удовольствием втягивал ноздрями свежий воздух.

Ему нравились и эта тишина, и осень… Ноги мягко проваливались в плотный слой сырых листьев. Тёмные силуэты деревьев дрожали от колебаний воздуха. Вместе с порывами ветра обрушивались брызги. Порою тучи рассеивались, и тогда бледное солнце мелькало перед глазами как‑то неожиданно и странно.

Каждый раз, когда приходилось возвращаться после церковной службы домой, он использовал эту пешую прогулку для Богомыслия и молитвенного правила.

Сейчас душа священника звучала пасхальными песнопениями. Престольный праздник проводился по традиции пасхальным чином, в честь воспоминания обновления храма Воскресения Христова в Иерусалиме.

Кроме того, с утра отцу Антонию служащая передала записку. Кто‑то просил о встрече возле мемориала погибшим советским воинам. Это по пути.

Уже издали он узнал этого человека. Агапов Анатолий Петрович. С ним отцу Антонию довелось познакомиться ровно год назад, на следующий день после престольного, в праздник Воздвижения Креста Господня. И точно так же моросил дождь. Тогда этот человек пришёл под конец службы и попросил у батюшки тайно исповедаться. Дождались, пока церковь опустеет. Исповедь длилась больше часа. Затем отец Антоний подвёл незнакомца к украшенному живыми цветами Кресту на центральном аналое. Мужчина помедлил. Священник с пониманием смотрел на него. Он знал, что для многих не церковных людей встать на колени в храме представляется делом постыдным. Но Агапов всё же положил земной поклон, как это недавно делали присутствующие.

Тогда‑то батюшка помимо прочего и узнал подтверждение своим догадкам: он находится под наблюдением. Ну, а один из наблюдателей — этот самый, Агапов, что так внезапно объявился в жизни отца Антония.

Этот человек стал частым гостем в ваганьковском храме Воскресения Словущего. Приходил вроде бы вынужденно, в силу служебных обязанностей. На самом деле, и это было для отца Антония очевидно, Агапов не притворно сожалел о многом в своей жизни и всерьёз молился.

Сейчас Агапов в задумчивости сидел на поваленном недавним ураганом дереве, неподалёку от Мемориала, укрытый от посторонних глаз раскидистыми елями. Склонившись, он чертил прутиком по земле и курил. Он ещё не успел увидеть отца Антония.

Отца Антония устраивало оставаться подольше незамеченным — в этих местах его вполне могла караулить сейчас та, которую он называл Рыжая. Она, правда, чаще поджидала батюшку уже при выходе с территории кладбища, в уединённом уголке. Тем не менее, способна была объявиться и на людях, и чаще — как раз возле Мемориала, где наверняка можно было увидеть своего покровителя. Вопрос встречи с отцом Антонием был для неё важнее осторожности. В такие минуты она заставала священника на поминальной молитве.

Здесь, начиная с 1908 года, находилось уничтоженное в тридцатые годы коммунистами место захоронения знаменитого московского проповедника, настоятеля кремлёвского Архангельского собора — протоиерея Валентина Амфитеатрова.

Отец Антоний не уходил, пока не прочитывал текст Литии. Возле могилы легендарного проповедника он размышлял о гнусной природе большевизма. Он думал о том, что те, кто возвёл в ранг государственной политики борьбу с церковью, роют яму и себе, и государству. Эти люди поставили страну «вне Бога», а значит, запрограммировали государственный строй на гниение. И пройдёт не так много времени, размышлял отец Антоний, как весь этот колосс на глиняных ногах рухнет.

Священник был просто уверен в неминуемой катастрофе.

Вся библейская история указывает на то, что гнев Божий неотвратим там, где человек поворачивает против Творца. Вот и в СССР разве может быть иначе с теми, кто пошёл по пути уничтожения священства и преследования верующих, а атеистическую идеологию сделал фундаментом государственного строительства. Такие мысли были в голове протоиерея Антония Монастырского. И самое страшное, думал он, это то, что на смену старому растёт такое поколение, которое усилиями властей не знает Бога. Народ, отвернувшийся от Бога, это страшный народ. Как тут не вспомнить Евангельских «живых мертвецов».

Когда‑то он имел смелость излагать подобные размышления Сталину. С вождём судьба свела отца Антония, ещё когда будущий служитель церкви был маленьким мальчиком. Необычная дружба длилась до кончины вождя. Но и его смерть не поставила точку. Казалось, Сталин и из гроба оказывал покровительство своему любимцу. В народе по сей день ходит легенда, что когда Хрущёв дал согласие на тайное уничтожение Монастырского, к Никите Сергеевичу в сонном видении явился покойный Иосиф Сталин и запретил это делать. А для острастки — придушил. Тот проснулся от спазмов в горле и, поговаривают, с посиневшей шеей. Политическая неприкасаемость Антония Монастырского как бы доказывала правдивость этой байки.

Отец Антоний Монастырский славился решительностью. Он позволял себе говорить с амвона обличающие богоборцев проповеди. Паства любила батюшку, но опасалась, как бы духовного отца не забрали. Приезжали к отцу Антонию репортёры — как свои, так и зарубежные. Горели интересом к прошлому, хотели знать подробности об отношениях со Сталиным. Но отец Антоний не желал говорить. Не открывал он и намерения написать автобиографический очерк, а может, даст Бог, и книгу. В этом труде ему хотелось рассказать не только о Сталине, но и, конечно, коснуться самого важного, по его мнению, вопроса — богоборческой природы большевизма…

Уединение нарушила Рыжая. Она стояла в терпеливом ожидании поодаль. Её присутствие нельзя было не заметить.

Это была умная и покладистая лисица. Откуда и каким удивительным образом она прижилась в некрополе, никто объяснить не мог. Предполагали, что на этой земле обитали её предки, и лисица приходит, чтобы почтить их память.

Когда‑то отец Антоний помог ей выжить после огнестрельного ранения. Подстрелили её нетрезвые чекисты. Батюшка выхаживал страдалицу у себя дома.

Рыжая привязалась к новому другу и покидать его не хотела. Она чуяла в этом человеке умиротворение, и это ей напоминало лесную тишину. Она любила его молитвенные бдения. Когда он ночью, в блеске свечи, воздевал руки, когда говорил: «Слава Тебе, показавшему нам свет!», лисица плакала. Она не знала, что нужно ей делать в такие минуты, но слёзы подсказывали — делать ничего не нужно, остаётся лишь плакать. Почему — она не понимала, но ей было так хорошо, что даже исчезала тоска по детёнышам.

Их убили те самые люди, они хотели и её убить. Но она так быстро бежала… А потом всё померкло в её глазах. И она не знала ничего больше. А потом к ней пришла новая жизнь. В этой жизни она узнала, что такое любить человека.

Этот человек пообещал ей частые встречи после её выздоровления, и слово своё сдержал. Она непостижимым чутьём узнавала день и час, когда он появится на кладбищенской дороге, и, прячась в кустах, ждала его.

Он рассказывал ей свои новости, а она хрустела полученным из его рук яблоком. А потом тосковала при расставании. Никто не мог заподозрить её в сентиментальности. Но только не отец Антоний. Он понимал её так, как никто ещё не понимал её в этой жизни. И вот это понимание она больше всего ценила в нём. «Не грусти, — говорил он, прощаясь. — Ведь скоро мы снова увидимся».

Рыжая давно хотела как‑то отблагодарить его. И сегодня как раз был такой день.

Она принесла отцу Антонию зайца. Заяц поглядывал на отца Антония с надеждой.

Отец Антоний покачал головой и сказал:

— Послушай, Рыжая, я тебе очень признателен. Но ведь он, также, как и мы с тобой, хочет жить. И прыгать в траве, и смотреть на солнце. А, Рыжая? Отпусти, пожалуйста. Это будет отличный подарок для меня.

Лисица выслушала отца Антония и разжала зубы.

Заяц взглянул с благодарностью на священника и удрал.

Отец Антоний погладил лисицу по голове, дал ей яблоко. Лисица скушала яблоко.

Ещё несколько секунд они общались на понятном им обоим языке.

— До завтра! — батюшка помахал ей рукой.

Но Рыжая вдруг насторожилась и прыгнула в сторону кустарника. Там кто‑то мгновенно отозвался громкой бранью, затем раздался треск веток. Из гущи показался незнакомый человек в кожаной куртке. Царапая руки, он стал продираться сквозь колючки дикого шиповника, и, наконец, побежал прочь. Лисица погналась за ним и схватилась зубами за брюки. Потащила к отцу Антонию. Она чуяла особый запах чужака, это был запах смерти. Вот такой же запах исходил от тех, которые убили её лисят.

Она знала точно, что поймала врага, и с этим врагом надо расправиться.

Агапов был уже рядом со священником. На пойманного лисицей человека он не смотрел. И заговорил тоже не о нём.

— Отец Антоний, каюсь, я подглядел ваше свидание с лисой. Честно говоря, думал — истории о кормлении с руки животных существуют лишь в житиях. Но, оказывается, и в наше время случаются чудеса, — сказал Агапов и подошёл под благословение.

Отец Антоний сказал:

— Да, Рыжая — настоящий друг.

Он обратился к лисице:

— Отпусти его. Он ничего плохого нам не сделает. Он уже всё понял.

— А что же он понял? — сказал Агапов и взглянул искоса на человека.

Тот стоял в напряжении, опустив руки. И от того, что он был в напряжении, казалось, что он стоит по команде «смирно» и держит руки по швам. Он смотрел на лисицу. На его бледном, тщательно выбритом, худом лице угадывалось в искривлённых тонких губах выражение досады.

Лисица не хотела смотреть на врага. Ей было достаточно этого запаха.

— Товарищ Меркулов, ты зачем здесь? — сказал Агапов холодно, без выражения, и отвернулся от Меркулова.

Теперь Агапов стоял на широко расставленных ногах, задрав голову к небу, и подставлял щёки под холодную морось. Его лицо выражало удовольствие. Со стороны казалось, что он так поступает нарочно, показывает всем своим видом, что ему нет дела ни до Меркулова, ни до всего остального, что касается этого человека.

Меркулов вздохнул. Но Агапову показалось, что это усмешка.

Агапов взглянул поверх головы Меркулова в глубину лесной чащи и сказал, обращаясь к священнику:

— Из нашего отдела. Мой коллега.

Отец Антоний молчал.

Лисица потёрлась о его ноги и ушла.

— Я при исполнении, — сказал после паузы Меркулов.

В его голосе Агапову теперь почудилось извинение. «Ну и что с того, — подумал он, — трудно доверять таким людям».

— А, вот оно что. Тебе поручили подстраховать меня, — сказал Агапов.

— Так точно.

— Отец Антоний, — голос Агапова стал жёстким. Офицер как будто сердился. — Оказывается, мы с этим товарищем получили одинаковое задание.

— Убить меня, — сказал, наконец, отец Антоний.

Он был спокоен.

— Вы поняли, батюшка.

— Да, понял, — сказал священник.

«На всё воля Божья. Если Господь попускает чему‑то быть, того и не миновать», — подумал он.

— Я хотел предупредить вас об опасности, и поэтому искал встречи с вами, — сказал Агапов так, как будто он оправдывался.

В его голосе слышалась неловкость человека, не успевшего сделать что‑то важное.

Он стал говорить. Он говорил торопливо, и в этой торопливости угадывалось опасение быть прерванным.

— Да и как я могу поднять руку на человека, который уберёг мою семью от развода, — теперь Агапов обращался к Меркулову. Но тот отвернулся. — В конце концов, спас от запоев и депрессии. Открыл мне мир, в котором есть Бог. Меркулов, я хочу, чтобы ты понял, кто такой отец Антоний Монастырский. И что такое его молитва. Что скажешь, а?

Меркулов курил. Его руки дрожали. Его удивляло, что у него, уверенного в себе человека, профессионального разведчика, вдруг дрожат руки. Ему это было в себе неприятно. И ещё больше раздражало, что это могут заметить посторонние. Он взглянул, наконец, на отца Антония и сказал неожиданно для себя то, чего и не хотел вовсе говорить:

— Я, товарищ Монастырский… Я когда увидел вас с этой лисицей… Да что там…Стрелять в человека, которому дикие животные подчиняются, это не моё.

Он замолчал, недовольный этим, вырвавшимся, признанием. С раздражением затоптал папиросу, и тут же, не зная, что делать, закурил новую.

— Ладно‑ладно… — сказал отец Антоний миролюбиво. — Хотел бы вас, друзья мои, позвать на чай, да вам неприятности служебные от того. Поэтому… Ступайте с Богом.