Будьте моей тетей

Галина Шестакова (2024)

Герои рассказов — обычные люди. Автор словно наблюдает за ними и делится своими наблюдениями. Из обычной бытовой ситуации получается яркая психологичная картинка.Иногда так и хочется воскликнуть — да не может быть. А потом подумаешь и согласишься, в жизни случаются такие истории, что поверить трудно.

ПОДАЙКОПЕЕЧКУ

Подайкопеечку ошивалась около женского монастыря. Иногда ночевала там, когда монахини пускали. А когда не пускали, шла к бомжам на теплотрассу. А летом, пока было тепло, пряталась в монастырском саду, ждала, пока монахини обойдут сад и, удостоверившись, что в нём никого нет, уйдут, навесив на ворота амбарный замок. Только тогда Подайкопеечку вылезала из укрытия и устраивалась ночевать на скамейке под большим деревом. Поздней весной и ранней осенью с её скамейки, если лечь на спину, а под голову положить мешок с небогатыми пожитками, было хорошо видно звёзды, почти такие же, какие она видела когда-то в юности.

Но об этом она вспоминать не любила, точнее, уже забыла, что была когда-то она не Подайкопеечку, а девочкой, потом девушкой и носила имя. Нормальное, обычное имя. Сейчас она не могла его вспомнить, как ни старалась. А раз нет имени, значит нет и человека.

Есть она — Подайкопеечку и всё.

А кто она, человек или нет, Подайкопеечку не задумывалась. Просто есть и всё. Как голуби или вот это дерево, под которым она сегодня будет спать. Они есть и всё.

В монастырский сад она приходила каждый день. Раздобыв хлеба, делилась им с голубями. Голуби её ждали. Независимо расхаживали по саду, не обращая внимания на гуляющих прихожан или снующих туда-сюда монахинь и рабочих монастыря. Нетерпеливо поглядывали одним глазом в сторону, откуда обычно появлялась Подайкопеечку. Гугукали, ворковали, надували зоб и устраивали свою личную голубиную жизнь. В общем, вели себя, как все живые существа на свете.

А Подайкопеечку ходила по городу. У неё были места, где можно было раздобыть хлеба и ещё чего-нибудь. В богатые на поживу места она не лезла, там было всё поделено и, если прийти туда, можно и схлопотать. Её, правда, не обижали, потому что даже среди бомжей она слыла обиженной жизнью. Как-то один из «прохвессоров» назвал её странным словом «юродивая», но слово забылось и постепенно стало меняться на «уродивая, уродливая, уродина».

Уродина Подайкопеечку.

Она не спорила. Уродина так уродина. Но держалась отдельно.

Птицы были её друзьями. Завидя её, они, громко хлопая крыльями, слетались, воркуя и совсем не боясь её, садились на плечи, голову, руки. Вслед за голубями горохом сыпались воробьи. А она щедро делилась с ними хлебными крошками.

— Все мы птицы небесные, — как-то сказала ей старая настоятельница.

Она всегда пускала её переночевать в церкви. Выходила вечером, после службы, на крыльцо, сухонькой ладошкой манила к себе Подайкопеечку и закрывала до утра в храме. На лавочке всегда лежала мягкая булочка и стояла вода.

Потом настоятельница умерла. Подайкопеечку приходила в храм, когда ту отпевали. Стояла рядом, всё хотела подержать покойницу за руку, но её одёргивали и постепенно оттеснили от гроба. Потом, когда прощались, Подайкопеечку всё-таки приблизилась к гробу и положила настоятельнице сладкую булочку, на всякий случай.

Все мы птицы небесные…

Подайкопеечку, покормив птиц, сидела на скамейке в монастырском саду. Смотрела на них, на людей, траву, цветы. На соседнюю скамейку опустилась хорошо одетая женщина. Но глаза у женщины были грустные. Она сидела и ничего из того, что видела Подайкопеечку, не замечала.

— Красивые цветы, — сказала Подайкопеечку, чтобы отвлечь женщину от грустных мыслей.

— Красивые, — вздохнув, согласилась та.

— Подай копеечку.

— У меня только карты, — опять вздохнула женщина и посмотрела на Подайкопеечку. Она уже хотела было подняться и уйти, но вдруг снова внимательно посмотрела на попрошайку. — Оля, неужели это ты?

Подайкопеечку не знала, что такое карты, не рассердилась на женщину. Удивилась только, почему та назвала её Олей.

— Подайкопеечку, — поправила она женщину. — Не Оля.

— Да дала бы, нет с собой бумажек, — нетерпеливо сказала женщина. — Слушай, это ведь точно ты, Оля! Я узнала тебя! Оля! Оля, ты не помнишь меня?

— Нет, — пожала плечиками Подайкопеечку. — Я не Оля, нет здесь Оли. Я Подайкопеечку, зовут меня так.

— Нет, нет, — женщина пересела на скамейку к попрошайке, — ты Оля, — она говорила немного протяжно и смотрела в глаза, — ты пропала, давно. Не помнишь? — она осторожно взяла её за руку. — Оля, — она протянула последнюю букву имени. — Оля-я-я…

— Нет, — Подайкопеечку осторожно отняла свою руку, ей почему-то от этого имени стало страшно, и она тяжело задышала. — Не Оля. Нет.

— Мы тебя искали, Оля, так долго искали! — женщина снова взяла её за руку. — А ты пропала. Поехала домой на каникулы и пропала. Тебя искали. Долго. Мы всем курсом прочёсывали вдоль путей, всё надеялись тебя найти. Думали, вдруг ты… — женщина всхлипнула. — Оля, ты не помнишь? Мы же с тобой дружили в институте…

— Нет, я не Оля, — Подайкопеечку погладила женщину по руке. — Мне пора. Пора, — она резко встала, схватила мешок и побежала, бормоча: — Пора, пора. Подайкопеечку я, а не Оля. Не Оля я. Пора мне.

Женщина побежала за ней, но Подайкопееку нырнула в кусты и спряталась там, где обычно пряталась от людей, когда те прогоняли её.

— Подайкопеечку я, — шептала она и плакала. — Подайкопеечку. Нет Оли. Не Оля я.

Женщина обежала весь сад, но не нашла Подайкопеечку. Постояла растерянная, не зная, что предпринять. Потом забежала в храм.

— Кто это? — она схватила монахиню за руку. — У вас там, в саду, Оля.

Монахиня непонимающе посмотрела на неё.

— Чем я могу вам помочь? — осторожно спросила она.

— Там, там, как она, попрошайка, Подайкопеечку, — она для убедительности показывала рукой в сад.

— Она вас обидела? — нахмурилась монахиня.

— Нет, это Оля!

— Пойдёмте, я вам воды дам, — монахиня потянула её за руку. — Не волнуйтесь.

Женщина выпила воды, присела на жёсткую скамью.

— Понимаете, это Оля. Она пропала давно. Мы с ней в одной группе в институте учились. Она поехала домой на каникулы и пропала. Её все искали. Долго. Всё надеялись, что найдём. Потом, — она вздохнула, — что хоть тело её найдём. Потому что невыносимо было, что нет человека, был и пропал. Мать у неё не выдержала и умерла. А Олю так и не нашли. Двадцать лет уже прошло. Понимаете?

— Понимаю, — монахиня печально посмотрела на неё.

— А сегодня я её здесь увидела. А она не помнит, что её Оля зовут. А это точно она! Её сумку нашли, документы, кровь была вокруг, куртка её была порвана, следы мужские, Олины следы… — женщина всхлипнула. — Мы дружили с ней, понимаете?

— Да…

— В милиции сказали, что, скорее всего, было изнасилование. Мужика, который это сделал, задержали. А её так и не нашли. Она словно испарилась. — Женщина опять схватила монахиню за руку. — А она давно у вас тут?

— Да, давно, — сказала монахиня, — я уж и не помню сколько лет. И откуда она, не знаю.

— И ничего не рассказывала?

— Нет, — она помотала головой, — думаю, она не хочет это вспоминать. Или просто забыла.

— Нет, ей надо обязательно помочь! Когда она приходит?

— Днём. Но, — монахиня задумалась, — вы уверены, что она хочет быть найденной сейчас?

— Да!

— Если она не помнит, как её зовут, возможно, она захотела забыть, что с ней случилось?

— Нет, нет, — рассердилась женщина, — я её буду ждать.

— Воля ваша.

Подайкопеечку до темноты сидела в кустах. Видела, как вышла та женщина. Опять забормотала: «Не Оля, не Оля, не Оля», заплакала и уснула. Проснулась ночью, встала, подошла к своей скамейке. Села. Легла. Посмотрела на звёзды сквозь облетающую листву большого дерева.

Все мы птицы небесные…

Встала, подхватила мешок и перелезла через ворота. Повернулась, взялась руками за прохладные прутья монастырской ограды, прижалась виском, постояла.

— Не Оля, не Оля, не Оля, — мучительно выкрикнула она и ушла.

Женщина приходила в монастырский сад до холодов, постоянно спрашивала монахинь, не появлялась ли Подайкопеечку. Но никто с тех пор её не видел.