Будьте моей тетей

Галина Шестакова (2024)

Герои рассказов — обычные люди. Автор словно наблюдает за ними и делится своими наблюдениями. Из обычной бытовой ситуации получается яркая психологичная картинка.Иногда так и хочется воскликнуть — да не может быть. А потом подумаешь и согласишься, в жизни случаются такие истории, что поверить трудно.

МИЛОСЕРДИЕ

Мила стояла в коридоре и рыдала. В комнате суетилась реанимационная бригада, вызванная скорой. А её просто выставили.

Она вызвала скорую, когда увидела, что маме стало нехорошо. Перед сном она, как обычно, зашла к матери пожелать спокойной ночи.

— Поговори со мной, — улыбнулась мама.

Но поговорить они не успели. Мама схватилась за сердце и больше не произнесла ни слова.

Мила в панике набирала номер скорой. Потом сидела, держа маму за руку, и успокаивала её, что сейчас приедут, потерпи чуть-чуть и всё будет хорошо.

Но мама её не слышала, лежала на высоких подушках безучастная и бледная.

Скорая пробыла около часа: капельницы, уколы, а потом врач вышел и сказал, что они бессильны. И если она, Мила, хочет, то они вызовут реанимацию, но надежды особенно нет.

— Конечно! Вызывайте, — она не сдержалась и заплакала.

Это продолжалось уже больше года. Постоянные больницы, две операции, врачи, очереди в онкоцентр.

Наверное, уже в этот период надо быть готовой к тому, что конец неизбежен. И скорый конец.

Но Господь милосердно дарует в этот момент слепоту. Ни близкие, ни часто сам больной не понимают, что их ждёт. Их сжигает внутри надежда на выздоровление. Они надеются спастись и не видят очевидного.

Мила ходила с мамой по врачам. Вечерами читала в интернете всё, что могло бы помочь. Потом с воодушевлением рассказывала матери и пыталась претворить в жизнь. Возможно, она сама отказывалась видеть происходящее.

Особенно в тот момент, когда маму положили в больницу в третий раз. Она лежала одна в палате. Мила приходила к ней, рассказывала новости, делилась переживаниями, рассказывала ей о том, что вычитала ещё один вариант лечения.

А мама лежала странно равнодушная. Миле иногда казалось, что здесь присутствует лишь мамина оболочка, а душа, мысли блуждают где-то очень далеко.

Маму выписали из больницы, так и не сделав операцию. Врачи объясняли заплаканной Миле, что мама слишком слаба, что надо подготовиться, восстановиться и только тогда планировать операцию.

Она составила план, расписала приём лекарств по часам и сказала маме, что они должны подготовиться к операции за пару месяцев. А там, после операции, всё будет хорошо. Мама поправится. Обязательно.

Реанимация приехала быстро. Гораздо быстрее, чем скорая. Врачи из скорой, в коридоре, объясняли коллегам состояние больной, пульс, ещё какие-то показатели, а Мила держала маму за руку.

— Всё будет хорошо.

Она чувствовала, что хорошо уже не будет, но уговаривала себя, глядя на бесчувственную маму.

— Так, женщина, — её по плечу похлопал врач из реанимационной, — вы будете мешать. Подождите на кухне.

Мила вышла, но до кухни не дошла. Стояла в коридоре и напряжённо слушала.

Через десять минут вышел врач и не ожидая, что Мила стоит у дверей, налетел на неё.

— Вы должны решить, — сказал он, — мы можем попытаться откачать её, но у неё будут сломаны ребра. Без сознания она находится уже довольно долго, поэтому могут быть и другие проблемы.

— Не надо, — Мила закусила губу, чтобы не заплакать. — Не надо, у неё онкология, её выписали, как неоперабельную.

Врач не ответил, посмотрел Миле в глаза и погладил её по плечу.

Реанимация уехала, а Мила так и стояла в коридоре, боясь зайти. Через полчаса ей уже названивали ритуальные службы, наперебой предлагая свои услуги.

Потом было всё, как у всех. Расспросы, слёзы, похороны.

Но Мила никому не сказала, что она отказалась спасти свою мать. Она пыталась убеждать себя, что этим она пыталась оградить её от неминуемых страданий, но где-то внутри её выжигало осознание, что она была малодушной и просто её убила, отказавшись от реанимации.

Со временем она смирилась с этим. Не с тем, что она её не спасла, а с тем, что её постоянно выжигало изнутри. Поэтому она почти не ездила на кладбище. Не могла заставить себя.

— Знаешь, — сказала ей соседка по даче (встречались они редко, друг другу симпатизировали, и эти встречи были приятны обеим), — я иногда думаю, почему мы так бываем слепы в некоторых ситуациях?

— В каких? — удивилась Мила. — Странно слышать это от тебя, Оля. Мне казалось, что ты очень проницательная женщина.

— Я сегодня просто думаю об этом целый день, — улыбнулась Ольга. — А поделиться своими философскими наблюдениями не с кем. А тут ты! Придётся тебе терпеть.

— Я с удовольствием. Редко с кем можно пофилософствовать. Люди в основном беседуют на житейские темы. Ну, мои знакомые, в основном так делают.

— Сегодня день рождения моей мамы, я целый день думаю о ней и о том, как я была слепа. Не понимала, что она уходит и как много ей не сказала, — Ольга посмотрела на Милу. — Прости, тебе, наверное, тяжело об этом?

— Два года прошло уже, — Мила улыбнулась, — к этому привыкаешь. Я тоже об этом часто думаю. Но знаешь, возможно, это хорошо. Это у нас как встроенный предохранитель. Если это видеть и понимать, можно сойти с ума.

— Да, — согласилась Ольга, — предохранитель. Но всё равно, потом, когда ты это понимаешь, сложно простить себе такое.

— Сложно простить себе, что ты сделал не всё, что мог. А ещё, — Мила поняла, что больше не может держать это в себе, — а ещё то, что ты сама даёшь разрешение врачам убить свою мать.

Она посмотрела на Ольгу и заплакала.

— Мила, — Оля достала носовой платок и протянула ей. — Тебе надо рассказать это кому-то.

— Я пыталась рассказывать батюшке, но он сказал, что это гордыня, и отправил меня читать молитвы.

— Я слушаю.

— Не могу себе этого простить…

Мила, стараясь говорить спокойно и даже немного обезличено, рассказала Ольге, что не дала разрешения реанимации откачивать маму.

Ольга слушала молча, не перебивая. После того как Мила закончила рассказ, вздохнула.

— Это милосердие, Мила. Не гордыня. Это милосердие. Ты спасла её от боли. Невыносимой боли. Ты же понимаешь, что значит неоперабельная онкология? Её выписали умирать. Потом были бы страшные боли и не помогающие обезболивающие.

Она помолчала.

— У меня так умирал дядя. Сестра не хотела это признавать. У него была клиническая смерть, она настояла, чтобы его откачали. И подарила ему ещё полгода жизни.

— Вот, — всхлипнула Мила. — Я тоже могла это сделать.

— И через полгода, — продолжила Ольга, — он, умирая, проклял её за то, что она заставила его пройти через этот ад и не дала милосердно уйти в первый раз. Поэтому ты избавила маму от мучений. Это милосердие.

Вечером Мила приехала домой и впервые заснула спокойно. А на следующий день приехала на кладбище.

— Я простила себя, мама, — сказала она.