Нисхождение

Даниил Корнаков (2023)

В центре сюжета этого мистического триллера Лера и Артем Соколовы, молодая семья, чья жизнь безвозвратно меняется после страшной трагедии — гибели их маленького сына. Случившееся порождает глубокий раскол между супругами, ставя под угрозу их брак. Но все становится лишь хуже, когда Лера внезапно исчезает. Расследуя пропажу жены, Артем натыкается на заброшенную девятиэтажку в глубине леса. Этот мрачный дом оказывается полон жутких тайн, которые герою предстоит раскрыть дабы отыскать свою жену…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Глава 1. Встреча

Со своей будущей женой я познакомился в Воронеже шесть лет тому назад в период моей командировки в этот чудесный город. Все дела удалось закончить раньше положенного, и выдалось у меня три дня выходных, которые я решил потратить на изучение города.

Сам я родом из маленького села в Тамбовской области, и так уж случилось, что, несмотря на небольшое расстояние, побывать в Воронеже мне раньше так и не удалось. Посему решил я этот жизненный пробел восполнить как следует за отведённые мне три дня.

Начал я с парочки музеев, сфотографировал на память несколько статуй (особенно меня очаровал памятник Белому Биму Чёрному уху — собаке из моего любимого фильма детства) и, конечно же, прошёлся вдоль набережной реки Воронеж, разделяющей город на западную и восточную стороны.

Вечером, когда совсем измотанный и усталый возвращался в гостиницу, в парке под названием «Орлёнок» я услышал звуки гитары и прекрасный женский голос. Он так меня очаровал, что я как заворожённый начал искать, кто это так поёт, пока не увидел девушку, стоявшую на бордюре.

Меня сразу пленили её распущенные рыжие волосы, свисающие до маленькой груди. Тонкие пальцы умело перебирали струны, извлекая из них ноту за нотой. Белая майка с чёрной надписью — названием неизвестной мне рок-группы — подсказывала о музыкальных предпочтениях девушки. Правда, по тому, как она пела, нельзя было даже предположить, что она стремится оказаться в рядах подобных музыкальных деятелей. Голос у неё был добрым, ласковым и словно шептал на ушко. В ногах у неё лежал открытый чехол от гитары с горсткой мелочи. Проходящие мимо люди непременно останавливались на минутку-другую, любуясь не то её красотой, не то великолепным вокалом.

Ну а я стоял в сторонке и всё посматривал издалека, не решаясь подойти. Меня как ледяной водой окатили, и я боялся пошевелиться, дабы ещё холоднее не стало. Сейчас вспоминаю — ну дурак дураком! Влюбился я в незнакомку тотчас же, хотя и словом с ней ещё не успел обмолвиться.

Продолжалось это около часа, стало темнеть. Девушка уже не пела. Спрятав гитару в чехол, она пересчитывала вырученное за день, пока вдруг к ней не подвалила парочка верзил, каждый на две головы выше. Они нагло стали к ней приставать и, несмотря на её просьбу отвалить, продолжали тянуть свои грязные руки.

Здесь-то я сидеть в сторонке уже не имел права. Подошёл к наглецам и вежливо попросил их убраться восвояси.

— Гуляй, Вася, — бросил один из них, даже не повернувшись в мою сторону.

— Это ты гуляй. Сказано тебе, отстань от девушки.

— А то чё? Ментов позовёшь? — ответил он, наконец повернув ко мне свою рожу.

— Так зачем же звать?

Я вынул из кармана удостоверение и показал им, на мгновение усмирив их наглость.

— И чё? — продолжал тот, лишь мельком взглянув на корочку. — Арестуешь, что ли, теперь меня?

— Надо будет — арестую, если ты со своим дружком не свалишь отсюда сейчас же.

Оба они подняли меня на смех.

— Слушай, начальник… — по-хозяйски обратился мужик ко мне и положил ладонь на плечо. — Ты это, разворачивайся по-хорошему…

Я его руку сразу же схватил и — раз! — вывернул за спину. Не сильно, а так, для профилактики. Второй его дружок, прежде молчаливый, вдруг разразился матами и бросился на меня. Но я его побратима на него толкнул и сшиб с ног. Оба они грохнулись в фонтан, прямо в холодную воду, и стали там барахтаться, как черепахи, опрокинутые на панцирь.

Я услышал, как от этого жалкого зрелища хихикнула рыжеволосая. Мне аж тепло на душе стало от её смеха.

Хмыри эти по итогу из фонтана вылезли и, все промокшие до нитки, сжали кулаки.

— Так, не уберётесь отсюда щас же, — рыкнул я строго, — завтра на вас ориентировки будут висеть по всем местным участкам. За попытку нападения на сотрудника полиции знаете сколько дают?

Оба они чуть ли не одновременно покачали головами. Лица по-прежнему были злыми, как у диких собак.

— Вот лучше вам и не знать. Поэтому чешите отсюда подобру-поздорову, пока я не передумал.

Мужики переглянулись, отряхнулись от воды и, бросив на меня очередной уничижительный взгляд, хмыкнули и развернулись.

— Да пошёл ты, мент поганый, — пробурчал один из них.

— За оскорбление тоже прилетит, ты это учти! — крикнул я им вслед.

И как только увидел, что парочка удаляется восвояси, так сразу себя почувствовал героем; ну один в один рыцарь из книжек!

— Спасибо вам большое, — поблагодарила меня рыжеволосая. — Вы прямо как знали…

— Что знал?

— Да что эти вот сунутся… Я вас давно заметила, вон на той лавке. Сидите там уже часа два.

Я себя почувствовал крайне неловко.

— Вы не подумайте ничего такого. Я просто… в командировке я! Местными достопримечательностями вот любуюсь. Отдохнуть сел, а вы так прелестно пели, что заслушался… — Слова лились беспорядочно и самые идиотские. Чувствовал себя полнейшим дураком.

— Вот как! Наконец-то у меня появился первый поклонник.

— Да бросьте, первый! Вон сколько мимо вас проходило, уши грели. Вам уже концерты устраивать можно.

Она натянуто улыбнулась, словно не была со мной согласна, и продолжила собирать вещи. Я чуть ли не с минуту молча наблюдал за ней, ощущая некую скованность, пока вдруг не понял, что возможность узнать поближе эту девушку ускользает прямо сквозь пальцы. Это неприятное чувство придало мне храбрости, и я спросил у неё:

— Послушайте, а как вас зовут?

— Лера.

— Лера… А… можно я провожу вас? Темно уже так.

И правда, за время потасовки с теми двумя на улице успели совсем уж сгуститься сумерки.

— Ну… — Она подняла своё милое личико и в задумчивости стала осматриваться, по всей видимости, прикидывая, а нужен ли ей вообще сопровождающий. Только сейчас я заметил, что цвет её глаз был серым, моим любимым.

— А вам самому домой не надо? — спросила она.

— Нет. Я, признаться, вовсе не местный, приехал из Москвы в командировку, живу в гостинице. Поэтому времени у меня полным-полно.

— Аж из Москвы? — она театрально закрыла рот ладонью и улыбнулась.

— Аж из Москвы, — улыбнулся я в ответ.

— Ну ладно, раз уж так хотите меня проводить… Звать-то вас как?

— Ой, точно. Артём.

Я протянул ей руку.

— Рада познакомиться, Артём. Ну, пойдёмте, раз уж вызвались! По пути расскажете мне про Москву.

В тот вечер я узнал о ней совсем немного. Она не была бездомной или малоимущей, как я изначально предположил (мне кажется, так подумало бы большинство, видя человека, поющего или играющего на улице), а жила в очень приличной однушке и даже училась в вузе на переводчика, параллельно работая с графиком два на два, чтобы покрывать расходы на учёбу.

Оказывается, Лера просто любила петь и надеялась быть когда-нибудь услышанной влиятельным продюсером, который поведёт её по суровым ступеням шоу-бизнеса.

— Хочешь верь, хочешь нет — но многие известные музыканты так и начинали восхождение к славе, играя в переулках и в метро. Земфира вот, например. Или, если из иностранных, Аврил Лавин. Глядишь заметят! Да и хорошо помогает бороться со страхом перед публикой.

Мы встречались с ней до самого моего отъезда из Воронежа. Те три дня, вне всякого сомнения, были лучшими в моей жизни. Наверное, даже последующую свадьбу с Лерой я так тепло не вспоминал, как то время на воронежских улицах, в кафе и кинотеатре, где мы всё больше узнавали друг о друге.

После вынужденного расставания, когда мне пришлось вернуться на службу в Москву, мы поддерживали связь по интернету, общаясь каждый день. Когда же мне удавалось наскрести денег и выкроить пару выходных, я брал первые же билеты на поезд Москва-Воронеж и мчался к своей теперь уже возлюбленной. Да, к тому времени мы были по уши влюблены друг в друга.

Мне удалось много узнать о ней за время нашей переписки. Родители Леры уже были пенсионерами и жили за городом. Та самая однушка, в которой жила Лера, принадлежала её отцу, и чтобы дочь могла спокойно учиться и не испытывать проблем с жильём, он отдал ей квартиру, впоследствии и переписав на неё.

Отец Леры всю жизнь проработал на молочном комбинате кладовщиком, а мать продавцом-кассиром то тут, то там. Финансы у них, как говорится, пели романсы, и поэтому Лере приходилось подрабатывать барменом в одной из сетевых кофеен, чтобы расплатиться за учёбу. Работу эту она на дух не переносила, но деваться было некуда — обещала родителям, что получит ту самую заветную «корочку», чтобы им легче стало, а потом пойдёт покорять нашу эстраду.

Минул год, Лера окончила вуз, и я, как раз получив повышение до лейтенанта, предложил ей перебраться в Москву. Она согласилась.

Первое время мы жили на съёмной квартире чуть ли не на окраине столицы и вместе оплачивали аренду. До сих пор помню те ужасные дни, когда приходилось вставать в пять утра и ковылять до участка почти два часа. Лере повезло больше — ей удалось найти удалённую работу по специальности переводчика с английского и получать неплохую зарплату. Был в этом ещё один несоизмеримый плюс — дома меня всегда ждал вкусный ужин.

Как-то Лере стала плохо. Целый день градусник показывал 38.5. Лоб был горячим, как вскипевший чайник. Я отпросился с работы и не отходил от её постели ни на шаг, всё боясь, что могу её потерять. Знаю, глупо так думать, всё же такая температура ещё не причина паниковать, но видит Бог, как страшно я переживал. Всему виной были воспоминания о маме, умершей от гриппа, когда я был ещё маленьким.

До сих пор у меня перед глазами она: лежит бледная, мокрая, под толстым одеялом. Чёрные волосы, как водоросли, обволокли подушку. Бледно-розовый рот приоткрывается в попытке произнести что-то, но получается только хрипло выдохнуть.

Ещё врач там был, ходил вокруг отца, всё головой качал и поджимал губы. Тогда я особо не понимал, что означают эти жесты. Как-никак, мне всего-то было девять лет.

— Тёма, ты к матери не подходи, одной ей нужно быть, — говорил мне отец. — Пойди лучше во дворе поиграй.

— А мама выздоровеет? — спрашивал я, смотря на него снизу вверх.

— Конечно. Ты, главное, не беспокой её лишний раз.

Но мама так и не поправилась. В последний раз я видел её, когда санитары выносили тело из спальни. Отец стоял бледный, как простыня, в которую завернули маму, и тихо шмыгал. Глаза его выглядели мёртвыми, потускневшими.

Мне ещё тогда почему-то показалось, что маму так в больницу уносят, зачем-то закутав в простыню. Наверное, у врачей носилки кончились? И ещё пару месяцев я ходил с этим твёрдым убеждением, пока отец спьяну не сообщил мне, что мамы больше нет.

Я ему, конечно же, не поверил. Убедил себя в собственной правоте. И со слезами всё говорил: «Чего ты врёшь, пап! Увезли маму в больницу! Врёшь ты всё, врёшь!»

И с кулаками на него… щегол девятилетний.

Помнится, когда я уже принял тот факт, что мама умерла, меня обуяла жуткая обида на отца: за то, что не дал он мне с ней поговорить ещё тогда, когда она, пускай и плохо себя чувствовала, но хотя бы жива была. Обида эта жила со мной до сих пор. А отца я терпеть не мог.

После смерти матери он страшно стал пить, а когда мне стукнуло десять — и вовсе исчез куда-то на пару лет, оставив меня на попечение тётки в Подмосковье. Ещё и деньги все, скопленные за последние десять лет, забрал. Хорошо, что хоть дом не продал.

Когда он вернулся, постаревший лет эдак на десять, меня обратно хотел забрать, всё клялся, что завязал. Но я ни в какую. Да и тётя Маша, сестра по материнской линии — спасибо ей, — не позволила забрать. Так и уехал обратно в наш посёлок под Тамбовом мой нерадивый папаша, где прозябал и поныне.

С тех самых пор мы с ним совершенно не общались, хоть он и пытался несколько раз выйти со мной на связь. Так он пришёл на вручение моего школьного аттестата, попытался со мной заговорить, но я даже смотреть на него не мог. От одной только его красной морды и обманчиво виноватых глаз становилось тошно.

Наверное, оттуда весь этот страх за Леру. У мамы моей тоже «просто температура» была, а вот как вышло.

Руки у меня то и дело тянулись к телефону, вызвать неотложку, но Лера напрочь отговаривала меня от этого, уверяя, что скоро ей станет лучше, и мне, скрежеща зубами, пришлось довериться ей.

Не знаю, что сподвигло меня тем же вечером зайти в ювелирный и купить там простенькое кольцо. Чутьё мне тогда подсказывало, что я обязан прямо сейчас подойти к любимой и сделать ей предложение.

И вот — лежит моя Лерка в мокрой от её же пота кровати, вся растрёпанная, с синяками под глазами. На прикроватной тумбочке упаковки из-под таблеток и пустые стаканы. Окно заперто наглухо, на улице зима, и я даже щели бесхозной одеждой закрывал, опасаясь, что на неё хоть малюсенький сквозняк подует. В этой вне всякого сомнения романтической обстановке я впервые за несколько дней не достал из пакета очередную порцию таблеток или фруктов; я потянулся к внутреннему карману куртки и дрожащей от волнения рукой и открыл маленькую коробочку.

— Лера, будь моей женой.

Она переводила свой сверкающий взгляд с кольца на меня и обратно и всё силилась что-то произнести. Как же невыносимо ожидание, когда не можешь понять, это она сейчас заплачет от счастья или от горя. Сердце бешено стучало, словно кулак разгневанного соседа, которому осточертела музыка за стеной.

Лера засмеялась, вытирая слёзы. Я невольно заразился её смехом и всё ждал, когда же она скажет хоть что-то, хоть и догадался, какой последует ответ.

— Господи, Соколов, какой же ты тормоз! Я уж сама думала тебе предложение делать!

Это оскорбление стало самым приятным в моей жизни.

На следующий день произошло чудо — градусник показал 36.5. Говорят, ничто не лечит так эффективно, как секс и хорошие новости. В моём случае я воспользовался и тем, и другим, и, как показала практика, моей теперь уже невесте это помогло.

Мы расписались через полгода. Скромно, лишь в присутствии самых близких людей. Лерины родители приехали, но вот с моей стороны были лишь парочка сослуживцев.

Уж не знаю как, но отец пронюхал про мою свадьбу и прислал открытку с изображением белых роз и ангелочков, правда, спустя две недели после росписи. Уже по его неровному почерку я понял, что пожелания нам он писал будучи поддатым, и лишь Лера остановила меня от броска этой бесполезной картонки в мусорку.

— Пускай будет, Тём, — попросила она меня.

Я спрятал открытку в самый дальний ящик и более о ней не вспоминал.

Жизнь после свадьбы постепенно налаживалась. Лера продолжала работать удалённо, иногда пела, но в основном дома, ну а мне выдали сертификат на приобретение собственного жилья. Этот день я запомнил особенно, поскольку, помимо замечательной новости о том, что нам теперь не нужно жить на съёмной квартире, я узнал и ещё одну.

Лера была беременна.