Чапаев в бане

Данила Чебоксаров (2024)

Сборник забористых новелл, большей частью эротических. Махровым моралистам категорически не рекомендуется! ВНИМАНИЕ: ОБИЛИЕ МАТА! 18+

Ушедшее

Светлане Битюцких

It was many and many a year ago,

In a kingdom by the sea,

That a maiden there lived whom you may know

By the name of Annabel Lee <…>

She was a child and I was a child,

In this kingdom by the sea,

But we loved with a love that was more than love —

I and my Annabel Lee…

Edgar A. Poe¹

Ей было шесть лет, мне только-только исполнилось семь. Два небольших дачных домика, которые её и мои родители снимали на лето, стояли по соседству. Родители наши не ладили, — но мы с Дашей были неразлучны весь тот скоротечный август. Нам всегда было весело и хорошо вдвоём, что бы мы ни делали — попеременку играли то в девчачьи, то в мальчишечьи игры, ходили в лес, на речку или просто бродили по посёлку. Я очень привязался к ней — засыпал, представляя её, просыпался с мыслью о ней, и даже во сне, почти каждую ночь видел Дашу.

Однажды мне не спалось; глядя в окно, я думал о ней — о том, что она удивительная девочка, такая, какой больше нет и не может быть на всём белом свете. И вдруг, всё моё существо наполнило необычное чувство — так призрачно-чёткий свет величавой луны наполнял тесную комнатушку, где я лежал на кровати и чувствовал себя по-настоящему, совершенно счастливым — в первый, и, пожалуй, последний раз в жизни.

На следующий день мы пошли купаться на речку. Было очень жарко, и мы долго барахтались в ледяной проточной воде. Когда наконец вылезли на берег, уставшие и довольные, я объяснился ей в любви — просто сказал:

— Я люблю тебя, Даша.

Она немного помолчала, ласково и одновременно строго на меня глядя, и так же просто ответила:

— Я тоже тебя люблю.

Я подумал, что нужно поцеловать Дашу; нагнулся к её лицу, почувствовав терпкий запах загорелой кожи и свежей воды — и у меня сладко закружилась голова. Губы у Даши были пухленькие, яркие, густо-красные, словно от сока спелой малины; зажмурив глаза, я прикоснулся своими губами к её, малиновым.

— Ну вот, теперь мы должны пожениться, — деловито произнесла Даша.

И хотя я был с ней полностью согласен, мне стало смешно — мы, такие маленькие, а теперь должны пожениться; но я сдержал смех, открыл глаза и серьёзно подтвердил:

— Конечно.

И, под стремительное журчание быстрой речушки, мы бесконечно долго обсуждали, как поженимся, будем жить дружно и никогда не ссориться, как подружатся наши родители и мы станем одной большой семьёй.

А потом Даша уехала. Видимо, родители неожиданно решили вернуться в Москву, и по какой-то причине не отпустили её попрощаться со мной. А я не знал её телефона, где она живёт, не знал даже её фамилии.

Мне казалось, что жизнь моя кончена. Я ушёл на речку, на то место, где мы объяснились друг другу в любви, лёг на землю, уткнулся лицом в траву — и зарыдал. Рыдал и рыдал, рыдал безудержно, безутешно. Потом встал, с решимостью подошёл к самой воде… но мне сделалось страшно. Кинуться в проворный поток, навсегда скрыться под этой ледяной водой — я понял, что не могу этого сделать. Вытер слёзы и побрёл домой.

А первого сентября я пошёл в школу. Громада новых впечатлений постепенно заслонила собою образ Даши. Я стал забывать её, и через какое-то время забыл совершенно. Я окончил школу, отслужил в армии, отучился пять лет в театральном институте; полтора года проработал в захолустном провинциальном театришке, разочаровался в искусстве, вернулся в Москву и стал зарабатывать деньги, случайно устроившись в довольно крупную торговую фирму.

И вот однажды, безуспешно пытаясь разогнать скуку в средней руки московском клубе, у стойки бара я увидел её. Не знаю, как я смог узнать её; но сразу понял — это она. И мгновенно, ярко и живо, будто это было совсем недавно — вспомнился тот двадцатилетней давности август.

Я подошёл; она была в мини-юбке и откровенно-открытой блузке; перед нею рюмка — наверное, водки — и пачка «Петра».

— Даша, — неуверенно, то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал я.

Она быстро повернулась ко мне. Она сильно изменилась — до неузнаваемости. Худа, поджара; черты лица мелкие и резкие; губы — когда-то пухлые и малиново-красные — стали тонкими и поджатыми. В выражении слегка осунувшегося лица — она много курила, и, видимо, пила — и во взгляде маленьких, сильно накрашенных глаз появилась какая-то озлобленность, стервозность; и всё же это была она, и она была — пусть не красива, но привлекательна — привлекательна, может быть, именно этой стервозностью.

Непонимающе-пристально смотрели на меня маленькие, агрессивно-накрашенные глаза. Она меня не узнала; и когда я сбивчиво, коротко напомнил ей, что было тогда, двадцать лет назад — хоть и сделала вид, но не вспомнила меня. И всё-таки поехала со мной.

У меня на кухне, почти не разговаривая, мы выпили две бутылки плохого грузинского вина; потом я робко, так же, как тогда, поцеловал Дашу. Её тонкий язык — мне показалось холодный, змеиный — остро скользнул мне в рот.

Всё получилось быстро, судорожно и холодно. Когда я проснулся, она уже ушла.

Больше мы никогда не виделись.

Примечания

1

Это было давно, очень, очень давно,

В королевстве у края земли,

Где любимая мною дева жила, —

По имени Эннабел Ли…

Я был дитя, дитя и она,

В королевстве у края земли,

Но любовь была больше, чем просто любовь —

Для меня и для Эннабел Ли…

Эдгар Аллан По