Чапаев в бане

Данила Чебоксаров (2024)

Сборник забористых новелл, большей частью эротических. Махровым моралистам категорически не рекомендуется! ВНИМАНИЕ: ОБИЛИЕ МАТА! 18+

Сердцепоразительница

(Отрывок из романа «Море любви, океан бухла»)

— Мадам, вы поразили меня в самое сердце!

— Кто именно? — холодно осведомилась Вронская. — С утра, помнится, тебя туда поразила Райская. — И совсем ледяно добавила: — А потом, в сарае, и ниже!

— Не ревнуй, Анна Аркадьевна! — добродушно, беспечно и с некоторой примесью похуистичности молвил Лев Данилыч. — Мы же выше условностей, не правда ли?

— Ну да, ну да, — хмыкнула Вронская саркастически. Очень саркастически. Очень-очень саркастически. Прям охуеть как саркастически!

— Это начало рассказа, балда! — снисходительно усмехнулся князь

Ада сделала вид, что не расслышала.

— Мадам, вы поразили меня в самое сердце! — воскликнул я с полной уверенностью.

— Молодой человек, идите на хуй, — молвила она в ответ.

— Мне 45 лет, блять, какой я тебе, нахуй, молодой человек? — смертельно обиделся я.

Тёлочка остановилась и посмотрела на меня с удивлением. Я бы даже сказал громче — с изумлением. Ничего так фемина, грудастая, жопастая, большеглазая. Люблю таких.

(И Вронская, и Райская с приятностию, польщённо зарумянились.)

— Ты знаешь ли, блядина ты недоёбанная, что в 19 веке за «молодого человека» на дуэль, нахуй, вызывали?! — распалился я не на шутку. — Это тяжёлое оскорбление, ёбаный в рот!! МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК, блять!!! Молодой человек ща тебя в жопу твою разъёбанную выебет!!!! С особой жестокостью и, блять, усердием!!!!! Пиздопроёбина, блять!!!!!!!!

Лосёночка разглядывала меня всё с большим интересом и вниманием, крещендо нарастающими.

— «Крещендо нарастающими» — это тавтология, — вклеила филологиня Аделаида Викторовна тоном 67летней училки, 46 лет отработавшей словесницей в школе, на полставки подрабатывавшей завучем, одно время даже поработавшей директором (но недолго, всего полтора года), ведущей кружок по литературному рукоблудию и секцию любителей Сорокина (старой девы, ни разу в жизни даже не мастурбировавшей (уже не говоря об оргазме)).

Лучше бы, блять, она этого не говорила!

— Я, блядский рот, филолог по призванию, словесник по диплому и писатель по жизни, так что ты мне тут мозг не еби, Каренина, — молвил Братиславов грозно и с расстановкой, и гнев его крещендо нарастал. — Это только с виду я князь Мышкин и малобородый Достоевский! Внутри я свирепый Хэм! Не тот Эрник Хемингуэй, которого мамка одевала в сестрино платье и заставляла танцевать канкан. А брутальный Хэм! Зрелый Хэм! Бородатый Хэм! С ружьём, стаканом и полувставшим хуем наперевес!! Писать, бухать и ебаться, да!! Да, блять!!!

Князь и в самом деле стал парадоксально похож на бородатого Хэма с ружьём, стаканом и полувставшим хуем наперевес.

— Я это к тому, — терпеливо пояснил он для Вронской, — что могу и в ебало дать!

Вронская разумно рассудила, что одного фингала на двух дам в компании более чем достаточно, и пусть с ним останется одна Райская — поэтому краснодипломная филологиня покорно сомкнула ебало. К тому же Ада подумала, что «крещендо нарастающими», может быть, вовсе и не тавтология.

— Так, бляди вы ненасытные, сбили вы меня нахуй совсем, — продолжил Лев Данилыч. — На чём бишь я остановился? А, вспомнил. Выебу тебя как Шарик ногу, говорю ей, как Тузик грелку, пока не сдуешься! А потом надую и опять выебу, уже по-взрослому!!!

— Суров ты, папа Хэм! — не мог не отметить анархонудист Архаил Ипатьевич.

— Оленёночка всё разглядывала меня с ещё большим интересом и вниманием, крещендо нарастающими, — рассказчик выразительно посмотрел на коллегу, и Ада как бы невзначай отвела взгляд немного вниз и в сторону, как целочка, которой предложили анальное сношенье.

Надо было как-то сгладить ситуацию, и я солгал во благо:

— Ты мне не очень-то и понравилась!

— Вы совсем охуевший? — осведомилась моя сердцепоразительница с любопытством, как мне показалось, неподдельным.

— Есть немного, — не без приятности и самодовольства признался я.

— По-моему, не немного. С избытком.

— Вопрос восприятия, — сказал я не хуже Шопенгауэра.

— Чьего восприятия?

— Послушайте, мадам, давайте оставим философские диспуты до более подходящего момента. Например, до посткоитальной эйфории, — предложил я по наитию. — А сейчас пойдёмте поебёмся!

Меньше всего я рассчитывал на взаимность! Но она просто сказала:

— Пойдёмте.

— Вы все прекрасно знаете, что я не поборник и даже напротив, противник обсценной лексики…

(Аделаида Викторовна очень нетактично, пожалуй что даже некрасиво фыркнула.)

–…но другого слова я подобрать не в силах. Я охуел, господа! В рот не ебаться как охуел! Охуел так, что просто пиздец! Охуел, блять, как ёбаный хуй в тесной пизде! Как…

— Ну мы поняли, поняли! — нетерпеливо заторопилась Райская. — Что дальше?

— Дальше, блять, больше! — многообещающе ухмыльнулся сказитель и огладил ладонью бритую голову, как Малон Брандо в «Апокалипсисе нау».

— Что, вы вот так бросите все свои дела и пойдете со мной ебаться? — уточнил я.

— Именно так, — удостоверила она.

— Если не ошибаюсь, изначально вы послали меня на хуй и жестоко оскорбили «молодым человеком», — туманно намекнул я. — Так что же заставило Вас изменить своё решение?

— Вы поразили меня в самое сердце! — призналась она.

Кто был охотник, кто добыча?.. Уж воистину!

Я как-то очень быстро и буднично поверил своему счастью, но оставались вопросы бытового плана.

— И куда пойдём, ко мне или к Вам? — спросил я посему.

— К Вам, — сказала она.

— У меня дома сестра, зять и моя матушка, — сообщил я. — И большая собака по имени Гай Юлий.

— Зять? В нашем случае это муж сестры?

— В нашем случае именно так, — подтвердил я.

— Нет, с Вашей сестрой, зятем, матушкой и большой собакой по имени Гай Юлий я не хочу. Это слишком многолюдно.

— Что ж, тогда идёмте к Вам.

— Боюсь, мой муж будет против.

Пути господни неисповедимы, это верно! Но не тот выигрывает, кто сдаётся, но тот, кто дерзает! Мы познакомились. Её звали Богуславская Изида. Какая нелепая и даже экстремистская ирония, слабо улыбнулся я про себя — именно эта богиня ведёт меня к своему брату…

Лев Братиславов прервался, как бы уразумев что-то.

— Все знают, кто такая Изида, или иначе Исида? — спросил он строго. — А то иначе в этом месте непонятки могут выйти.

Взгляд индиговых княжеских очей остановился и застыл на «Гордости Галактики» — Эраст Петрович действительно до сих пор сидел в этой мудацкой футболке, делая вид, что не слышит вопроса. Тогда Лев Данилыч провёл маленький блиц-опрос.

— Изида — это богиня чьей мифологии? — указал он перстом на горца-джедая.

МакЛауд сделал вид, что он невидим.

— Ну блять, языкатый, это элементарный вопрос!

Братиславов перевёл перст на нудоанархиста.

— Древнеегипетской, — отрапортовал Архаил Ипатьевич.

— Пять, Пореев! Садитесь, — князь посмотрел на Вронскую: — Супруга чья?

— Осириса.

— Пять, Вронская, садитесь. А сестра чья?

— Его же, — хихикнула Адка. — Шалуны были эти древние ёпгиптяне! Всех к Крафт-Эбингу на приём!

— Пять с плюсом, Вронская! — похвалил лектор. — Исида — богиня чего? Райская?

— Плодородия, волшебства, мореплавания, жмуриков, — доложила Аннабела Даниловна.

— А олицетворяет что?

— Супружескую верность и материнство.

— Апппсалютно нахуй правильно! Пять с двумя плюсами! — оценил препод. — Прошу занести в протокол и запомнить, как отче наш, — олицетворением супружеской верности и материнства у египтян являлась особа, состоящая в кровосмесительной связи с родным братом! От себя добавлю, что изображалась Изида женщиной с головой или рогами коровы, из чего вытекает, что моя сердцепоразительница всё-таки тёлочкой, а не оленёночком, лосёночком или кобылёночком. Вам, Фандорин, жирный кол и проклятье до третьего колена (не до седьмого только потому, что вместе бухаем)!

Гордость Галактики сделал вид, что ему похуй и энергично запыхтел вейпом, а князь, сделав все необходимые пояснения на предмет древнеегипетской мифологии, продолжил свой рассказ.

— По пути мы посетили эконом-магазин «Пятёрочка», где приобрели со скидкой два ботла крымского портвейна «Дар Тупина», по словам Изички обожаемого её супругом, пазырь зелёной «Мороши» мне и литруху белого мартини для моей богини (звучит как слоган)… Как справедливо написал ебанутый любомудр Фридрих Говницше: «Когда ты душишь жабу, жаба душит тебя» — на кассе я вступил с нею в неравный бой, в итоге победил и остался со ста рублями в кармане.

Осирис открыл нам дверь совершенно голым, что давало мне призрачно-туманную надежду на то, что мы сумеем договорится — я тоже люблю ходить по квартире и открывать дверь незнакомым людям в обнажённом виде. Однако настораживало то, что супруг и брат был чудовищно волосат и видимо был не в курсе, что в приличном обществе прибегают к помощи станка, электробритвы, триммера, машинки для стрижки волос, опасной бритвы (как ваш покорный) для удаления волос на лобке (обсуждать здесь несколько видов эпиляции и депиляции, мы, конечно, не будем). При этом Осирис был гладко для вечера выбрит лицом.

— Я поразила его в самое сердце, — кивнула на меня Изюля, отвечая на немой вопрос шерстистого супружника. О том, что я нанёс ответное туше, она умолчала.

Волосатый Осирис нас недоверчиво пропустил.

— Где-то я тебя видел, — сказал он мне, когда мы основательно бухнули и незначительно закусили.

— Лобком к лобку лобка не почесать! — отозвался я неопределённо и невольно покосился на его ветхозаветный куст.

— Ты из какого-то шоу, — заявил он.

Мне пришлось уверить его, что я, конечно же, ебанутый, как легко догадалась ранее его жена-сестрица, но до такой кондиции ещё не дошёл. Выпили ещё, за здоровье. После того, как вся амброзия закончилась (водяру я уговорил быстро и помог божественной чете с портухой и вермутярой), мне не оставалось ничего иного, кроме как прикинуться Амоном-Ра и совершить чреду обрядовых манипуляций. И это — конец истории.

— Хотелось бы услышать подробное описание религиозных обрядов, — чопорно заявила г-жа Райская. — Постановка тел, использование предметов культа.

— Подробнее не могу, потому как к тому моменту ужрался в хлам и ни хуя не помню, — признался древний ёбгиптянин.

После того, как выпили за здоровье Амона, отождествляемого с верховным богом Ра, настал черёд для рассказа действительного статского советника, отождествляемого с горцем и стареющим Эдрианом Полом.