В этой истории не будет злодея, и не станет героя

Дарья Милл (2024)

Ко всему можно привыкнуть: к разрушенному миру, болезни, смертям, но не к одиночеству. Они оба не смогли принять то, что больше ничто не будет прежним. После того, как часть населения планеты превратилась в Безумных, перед Софи встал выбор— пойти в Центр или остаться наедине с теми, кто сошёл с ума, пожирая людей. Она нашла свой путь, но всë изменилось, как только ей встретился Деми. Секреты не дают им сблизиться, но друг без друга они не справятся. Софи научилась выживать, а Деми ещё не потерял в себе человека. Она знала, что сумеет избавиться от него в любой момент, но не спешила этого делать. «Не верь тому, кто не верит сам». Те люди, что смогли выжить, давно придерживались этого правила, и Софи придётся принять его, чтобы понять, почему всему оставшемуся человечеству так сильно нужен Деми.

Глава 5

Софи нужно было найти свой старый велосипед. Это было дело принципа. Он лучший из её друзей, потому что был единственным, к кому ещё можно так обратиться.

Рука, которую обработал и перевязал Деми, совсем не болела. Впрочем, как и всё остальное. Несколько раз Софи прошла через высокие колючие кусты, исцарапав о них все ладони, но так ничего и не сумела почувствовать. Словно бы со своей смертью та женщина отобрала у неё эту способность. Будто в боли больше не было смысла. Она отмерла и исчезла как ненужное свойство в новом мире. Но внутри Софи ещё продолжало что-то ныть. Оно стонало у неё в животе, пищало в ушах и билось в висках. Ведь она продолжала сомневаться в том, что приняла верное решение.

Прошло несколько дней с момента встречи с Безумным, и Деми ещё ни разу не дал ей повода в себе усомниться. Он всегда её слушал, почти не припирался и замолкал сразу же, как его разговоры начинали ей надоедать. Вот только Софи не верила, что всё может быть так просто. Не должен был первый попавшийся ей человек становиться её напарником. Только не таким. Не послушным, кротким и миролюбивым. Не тем, кем она сама хотела его видеть. Ведь теперь, даже если Деми допустит ошибку, винить его будет ей не под силу, потому что Софи сама решила, что дальше они пойдут вместе. Деми просто должен быть тихим.

В том доме, где Софи провела свою последнюю одинокую ночь, многое изменилось. Ценных вещей не стало, а от холодного тела в ванной успели избавиться. Входную дверь кто-то сбил с петель, и те осколки, которые Софи разложила на коврах у шкафов, оказались растоптаны в пыль. Следы широких ботинок прошлись по первому этажу, обогнули второй и вышли во двор, где несколько мирно растущих цветков раздавила чья-то рука. При жизни больных их дом выглядел милой и скромной обителью. После прихода человека остались лишь сорванные шторы и побитая мебель. Пыль наконец пробралась под крышу и заняла всё то место, которое ранее не решалась трогать. Вдруг Софи стало безмерно тяжело пробираться в покинутую хозяевами спальню и осматривать то, что у них ещё можно было отнять.

Деми стоял в проходе и наблюдал за тем, как она перебирала вещи, когда-то принадлежащие больным. Здесь жили мужчина и женщина. Никто не решался произнести мысль вслух, но оба думали об одном. «Как же им повезло, что они не успели обзавестись детьми».

— Сколько нам идти до следующего города? — спросил Деми, когда тень печали нависла над домом. Если у него была возможность говорить, ею нужно было воспользоваться, потому что Софи не всегда позволяла разговоры. И Деми не должен был сопротивляться, ведь в отличии от него она точно знала, когда и чем лучше пренебречь ради собственного спасения.

— Мы поедем. Когда закончу здесь, найду тебе велосипед. — От её слов Деми стало лишь хуже. Уголки его губ дёрнулись в грустной улыбке. Ну конечно, Софи не могла дать ему сделать это самому. Так он подставит их обоих. — У одной меня ушло бы полтора дня. Чем ближе к Центру, тем больше расстояние.

— Я знаю об этом. — Деми нервно переминался на месте, пока Софи продолжала искать то, что подошло бы им обоим. — Сама понимаешь, почему я спрашиваю.

Она ничего не ответила, потому что всё и без того было чересчур очевидно. Со дня на день должен был наступить сезон дождей. Два месяца ливней, гроз и непрекращающихся молний. Это время полной власти Кали над людьми. Она выходила из берегов, наступала на горло тем, кто решил припасть к изгибам её притоков и топила то, что считала излишним. Кали никогда бы не смогла вернуть те ресурсы, что у неё отняли люди, но у неё выходило избавлять их от другого. Она перекрывала дороги и подходила к самым краям высоких мостов, то и дело плещась на чужом ей асфальте. На Ньюэре всегда чтили Кали потому, что она всегда была благосклонна. Но только к тем, кто её любви заслуживал. Поговаривали, что она исполняла мечты самых достойных.

— Совсем скоро прольётся кровь Нью, — сказал Деми, опустив голову. Пока Софи была занята делом, ему не оставалось ничего другого, кроме как искать у неё ответы.

— В который раз, — добавила она, вновь вспоминая все те брошенные тела, которые встречала в городах пройденных ею Колец. — Дальше улицы будут чище.

— О чём ты?

— Происходит что-то странное. — Оторвавшись от вороха вещей на полу, Софи сунула ему в руки одежду, с которой он должен был пережить ливни. — Со временем мертвецов становится меньше.

— Не думал, что в нашем положении ещё хоть что-то может считаться странным. — Деми едва заметно улыбнулся, собираясь выйти из комнаты, но Софи всё равно обратила на это внимание. «Потому что как раз-таки улыбки и странные».

Разговоры, взгляды и тихий смех. Будто кто-то нарочно приписывал к людям эти лишние детали. Словно подобное было под запретом, которым Деми всё время пренебрегал. Такой была его натура — противоречивой и совсем ей не ясной. Ведь сразу после нескольких с опаской брошенных в её сторону реплик, он вдруг позволял своему лицу светлеть и загораться простой, но далёкой отсюда улыбкой. Сейчас быть счастливыми могли лишь в Центре. Там, где стены взлетали до самих небес, собой прикрывая холмы и деревья.

Когда Деми пропал в коридоре, Софи стянула с себя кеды, старые джинсы и присела на край кровати. На её ногах не было ни одного живого места. Лишь ссадины, ушибы и налитые кровью синяки. Там, где желтели и начинали сходить одни, тут же появлялись другие. Тёмно-синие и ярко красные. Раньше они не давали Софи покоя, сейчас же вовсе не ощущались. «Просто тело начало приспосабливаться», — пришло ей в голову первое разумное объяснение. «Любой бы привык, если бы ему пришлось выносить такое», — продолжала она толковать сама себе, но всё это звучало как оправдания.

На Ньюэре всегда было тепло. Она не обременяла себя снегами или летним зноем, но иногда подмораживала лужи и разогревала воздух до того, что дышать им становилось трудно. В сезон дождей задача Софи состояла лишь в том, чтобы избежать потери своего темпа. Она всегда спешила, и то, что из-за гололедицы и подъёма вод Кали ей придётся задержаться, выводило её из себя. Будто Нью нарочно пыталась остановить Софи и не дать ей ступить лишнего шагу. Только не в эту сторону. Не туда, где ей могли встретиться другие.

Незнакомая ей прежде одежда была почти ничем не лучше той, которую она оставила под кроватью. Плотно сидящие на талии джинсы, прочная футболка, кофта с большими и достаточно глубокими карманами для того, чтобы надёжно спрятать в них руки и нож. Софи всегда выбирала то, что никак не помешало бы ей бежать или драться, даже задолго до того, как пал старый мир.

— У меня есть вопрос, — прошептал Деми, когда Софи вышла к нему в коридор. Новая джинсовая куртка села на его понурые плечи так, словно бы однажды её пошили специально для них. Получив дозволительный кивок, он продолжил: — Как часто мы будем видеть твоих больных?

— Не слишком. Со временем и живые, и мёртвые лишь убавляются. — Она бросила парню рюкзак, который теперь был ему необходим. — А твоих?

— Не знаю. — Деми шёл следом за ней, пытаясь смириться с тем, что совсем скоро они отправятся в путь. — Я видел их лишь дважды.

— И в первый раз они убили твоего друга? — произнесла Софи так безучастно, что по его спине пробежали мурашки.

— Да, — он ответил тише обычного, и она не смогла не придать этому значения.

— Слушай, Деми. — Софи проговорила его имя размеренно и чётко, чтобы он точно вслушался в её речь и смог разобрать каждое её слово. — Забудь о мёртвых. Не думай ни о ком из них. Ты больше не можешь о них волноваться. Они сделали для тебя всё, что могли, и ты для них — тоже. В сожалениях нет никакого смысла, это пустая трата времени. Придавай значение лишь тому, на что ты ещё способен влиять.

— Тогда почему ты так часто вспоминаешь о своих родителях?

— Потому что говорить о своих убеждениях куда проще, чем самому их придерживаться. — Она выглянула из-под задней двери дома, огляделась и, убедившись, что никого рядом нет, закончила: — Ты поймёшь это, когда у тебя появятся принципы, и ты станешь повторять себе о них так часто, что и сам начнёшь в них верить.

Заговорить Деми больше не решался. Хоть Софи и не ограничивала его в оружии и том расстоянии, на котором он мог держаться от неё, рядом с ней ему было неспокойно. Она обо всём знала больше него. В каждой его проблеме Софи уже могла быть наставником. Словно бы мир нарочно насмехался над ним и пытался сделать всё, только бы увеличить разницу между ними.

И, всё же, в чём-то Деми понимал куда больше неё. Ему не приходилось догадываться, как сильно ей нужно себя сдерживать для того, чтобы быть такой. Он не строил предположений, потому что раньше сам был точно таким же. Он всегда выживал, но не в отсутствие людей, а среди них.

Софи перебегала от одного здания до другого так, словно боялась того наблюдателя, что извечно следил за ней на улицах и заглядывал под те крыши, за которыми она пыталась от него укрыться. С появлением Деми её тревоги лишь усилились. Невидимая пара глаз следовала за ней во все возможные укрытия и уже ждала там, куда Софи только собиралась пойти. И Деми тоже это почувствовал сразу после того, как столкнулся с Безумным. Но Софи волновали другие выжившие. Те, что куда больше походили на людей. Не заметить их, прячущихся на деревьях и в чащах, было куда проще.

Новый велосипед нашёлся куда быстрее, чем Деми себе представлял. Подобное теперь никому не было нужно. Никто не спасался бегством и не пытался найти помощь там, куда не добраться своим ходом. Потому что заниматься этим было некому. Не осталось ни одного страждущего и нуждающегося. За исключением Софи и Деми выжили лишь Безумные и мародёры.

Земля медленно остывала, Кали бесновалась, а тот ветер, что касался её вод, становился всё холодней. Машины, в беспорядке рассыпанные по улицам меж жилых домов и магазинов, на солнце играли своими разбитыми стёклами, за которыми скрывались пустые салоны. Софи уже приходилось переживать ночи в подобных. И слишком часто, чем хотелось бы. На маленьких и тесных сидениях она чувствовала себя так, словно ей не повезло оказаться в западне. Теперь любое бесшумное место казалось ей ловушкой.

Софи ехала первой и от того стала вынуждена часто оглядываться, чтобы убедиться, что Деми не отстаёт. Только на окраине города, где холмы вздымались всё выше, а реки уходили глубже, она сбавила темп и позволила ему себя догнать. От одной лишь мысли, что из-за его медленного темпа Софи потеряет несколько часов, она начинала злиться. Ведь чем быстрее Софи попадёт в Центр, тем скорее исполнит просьбу отца. За теми стенами наступит время её освобождения. Среди узких улиц и необъятных небоскрёбов она наконец будет свободна.

Поля стелились вдоль горизонта, а трава сминалась под упавшим на неё небом. Чёрные тучи кучнее собирались вокруг материнской звезды Нью и бесшумно сталкивали её туда, где она была невидна человеку. Всё то были порождения Кали: и подземные воды, и открытые взору реки, и могучие, безмерно широкие облака, орошающие землю несколько месяцев её верховенства. Но буря не будет длиться вечно. Для тех, кто с ней справится, уготован величайший дар — благословение бурной и кипящей крови Нью, что поможет каждой жизни, нуждающейся в её расположении. И станет твердыня земли густой и вязкой для того, чтобы попавшее в неё семя обзавелось домом. И снабдятся турбины энергией, пущенной в дом каждого просящего. И зародится в пришедших по чужую душу тварях новая, неведомая человеку жизнь. Та, что стягивает кожу и опускает лица низ колен. Так, чтобы порождение людское склонило голову перед великой и страшной, грозной и милостивой, яростной и сострадательной Кали, оберегающей свой собственный дом.

С тех пор, как для Софи пропало электричество, ей не осталось ничего другого, кроме как наблюдать за звёздами. Они привлекали её, но не потому, что она боялась сбиться с пути. На Ньюэре города разрослись в тех местах, где сходились дуги меридиан и параллелей. Забыть расположение Центра было невозможно. Девятнадцать Колец, обозначенных осями с запада на восток, хранили сотни тысяч населённых пунктов, пятнадцать из которых Софи уже сумела преодолеть. Осталось всего трое. Норлэнд, Вествуд и Волоуман-а-Кали. В одиночестве со всеми ними она справилась бы за пару недель.

Софи была такой быстрой, что даже собственная тень не успевала припасть к её ногам. Сколько бы Деми ни старался, он никак не мог за ней угнаться, и от того к концу дня они не сумели проделать и половины того расстояния, на которое она рассчитывала. Когда первые тяжёлые капли наконец разбились о землю, Софи принялась искать автомобиль на ночлег, но не смогла вспомнить, чтобы на этом участке дороги они встретили хотя бы один. Небо сжалось в одну сплошную плотную тучу и зарычало. Деми выдохся, а машины всё никак не показывались. Единственным возможным спасением оставалось крохотное пятно у горизонта, грозящее разрастись до высокой хижины. Махнув рукой, Софи свернула в её сторону. Деми тут же сменил курс, ведь всё это время ориентировался не на дорогу, а на неё.

Со временем им обоим пришлось спуститься с велосипедов на дрожащую от ветра траву. После долгой езды всё тело Деми болело, и он готов был в момент лишиться чувств, но до того было ещё далеко. Под напором двух людей пшеница расступалась так, как от ударов о камни разбиваются притоки могучей Кали. Подобно её бесчисленным водопадам и спускам, колосья кланялись своими головками, касаясь самой земли. Брызгами слетали перезревшие зёрна, покидая свои рассыпавшиеся от времени домики. Гроза наступала. Дождь обещал вот-вот прийти по две потерянные души.

— Возможно, в том здании будут Безумные, — начала Софи после нескольких часов молчания. Её горло пересохло, а язык заплетался, и от того каждое слово произносилось с трудом. — Думаю, больные тоже захотят спрятаться от дождя. Это нужно учитывать.

— И почему я не знал, что ты зовёшь их Безумными? — Голос Деми хрипел не меньше, чем её. Его голова гудела, и теперь он едва мог отвечать за то, что говорил.

— Потому что ты не спрашивал.

— Как я должен говорить с тобой, если ты мне запрещаешь? — Деми ожидал, что Софи остановится, чтобы продолжить разговор, но она этого не сделала. От секундной задержки он лишь больше от неё отдалился. — И не представляю, как оно было у тебя, но в моём мире для того, чтобы какую-то информацию получить, нужно было от кого-то её узнать.

— В моём мире ты должен был знать всё сам, чтобы потом было что рассказать другим, — бросила она и зашагала быстрей для того, чтобы Деми не стал пытаться вести беседу дальше. У неё были куда более важные проблемы. «Не имеет значения то, как мы называем вещи. Суть их всё та же. И если с самого рождения ты проклят, значит, так тому и быть».

Колосья вились и поднимались куда выше двух голов, и потому Софи сумела разглядеть бледно-красный амбар лишь тогда, когда подступила к нему почти вплотную. Плотные деревянные стены не давали заглянуть внутрь, а в тёмных узких окнах было заметно не многим больше. Морось стучала по прохудившейся крыше и пробиралась внутрь. Софи вновь пришлось расстаться с велосипедом и, оставив его на попечение Деми, она прошла ближе к полуоткрытым дверям. Из высокой щели не было слышно ни звука.

От влажного ветра взъерошенные поля и кроны деревьев шумели наперебой. Всё это было предупреждением Кали. Первыми своими каплями она осела на щеке Деми и заставила его поднять голову. Там в безмолвии тусклых сумрачных холмов в их сторону пробирались Безумные.

Стоило Софи убедиться, что амбар пуст, как она тут же отправила в него Деми. Под накрапывающим дождём ей пришлось оставить их велосипеды под той стеной, где нависало единственное окно второго этажа. К тому моменту число Безумных лишь увеличилось, но не продвинулось ни на шаг. И даже так Софи было видно то, как неестественно изгибались их тела. Оставалось лишь надеяться на то, что все они были слепы.

Смахивая дождь с кофты, Софи прошла внутрь и закрыла вход на хлипкий засов, от которого все её пальцы покрылись пятнами пыльной ржавчины. Прогремел первый гром; землю раскололи несколько молний, острых, как языки Кали. Обыскав всю темноту, Софи не нашла ничего, что можно было бы разбить на пороге, но оно и не было нужно после того, как Деми нашёл старую деревянную лестницу. Его ноги тряслись, а прикрытое тенью лицо никак не давало понять, с чем то было связано — с напавшим на его душу страхом перед Безумными или тем, что после дороги ноги отказывались держать тело. Но после того, как Деми наконец поднялся на небольшой навес под потолком, Софи стало ясно, что ему ещё никогда не приходилось взбираться по приставной лестнице. Если бы это было не так, то она преодолела бы тот же путь втрое быстрей.

— Передохнём пару часов, а дальше разберёмся, — в полголоса сказала Софи, почти не опасаясь того, что её могут услышать. Раскаты грома заглушали все возможные звуки.

— Не думаю, что мне этого хватит, — совсем слабо проговорил Деми и почти опустился на хрустящее под их ногами сено, как сквозь черноту ночного амбара заметил то, что одним верным движением она скинула лестницу вниз. — Ты зачем это? — в его голосе не было упрёка или возмущения. Скорее, он не хотел верить в то, что его единственное предположение будет верно.

— С той стороны идут больные. — Софи взглянула вниз. Прогнившие ступени раскололись на две части и рассыпались в щепки. — Ты ещё не пользовался такой лестницей? — она спрашивала, но ей уже был очевиден его ответ. Деми отрицательно мотнул головой.

«Ну конечно. Перед ним наверняка всегда расстилали ковровую дорожку».

— Ты хоть что-то в этой жизни умеешь? — сорвалось с её языка тогда, когда Деми всё же попытался отдохнуть на холодном бревенчатом полу. Он тут же замер, и его глаза метнулись к чужому плечу, что он перевязывал трижды в день. — Кроме зализывания своих и чужих ран, — добавила Софи. В этот раз она не могла удержать своего раздражения.

Всё в нём её задевало. И то, что он легко поддавался на уговоры поступать так, как она считает нужным, и то, с каким рвением следовал всем тем планам, в которых ему всегда отводилось второе место. Со слишком явной уверенностью он следовал за ней и недостаточно часто противопоставлял её мнение своему. Будто Деми знал, что, повинуясь каждому слову Софи, поступает правильно. Словно привык действовать по чужой указке.

«Идёт за мной быстрее тени. Всё это глупо и бессмысленно, ведь он здесь только потому, что мне нужно, чтобы рядом был хоть какой-то человек. Но он лишь иллюзия. Жалкое подобие тех людей, которых я знала».

— К чему весь этот разговор? — произнёс Деми таким тоном, что Софи поняла, как сильно его задела. Куда больнее, чем тот удар по бедру. Именно это в нём и привлекло её внимание. Он должен был сбить Деми с ног и повалить его на землю; разоблачить все его слабости и в очередной раз доказать, что она поступает правильно. Но тогда именно Деми, а не Софи, спас их.

— Может быть, пытаюсь лучше в тебе разобраться. — Софи села напротив него и руками упёрлась в согнутые у пола колени. — Хочу знать о твоих достоинствах. О тех, что ты ещё не успел мне раскрыть.

— Если речь идёт о достоинствах, лучше начать с тебя, — ответил Деми, поняв, что на одну ночь установленное правило тишины осталось в прошлом. — Расскажи о том, на что ты способна, не считая всего, касающегося выживания.

— Разве сейчас нам нужно что-то ещё? С меня защита, с тебя лечение.

— Оно всегда необходимо. Это мысли, не зацикленные на еде и сне. Что-то большее, о чём не прочитаешь по твоему лицу. Ты ведь была человеком до этого всего? Или лишь притворялась? — Глаз Софи вдруг нервно задёргался, и Деми мог бы улыбнуться в ответ, но не стал. — Ты ведь совсем не умеешь жить. Существуешь просто отлично, всё это я уже видел. Но здесь дело в глубине. Есть ли она в тебе, Софи Диана Мур? — впервые с момента, как она назвала ему своё полное имя, Деми им воспользовался. Это было недопустимо. «Он похоронил меня заживо». — И не таких ли разговоров мы хотели тогда, когда сходили с ума от одиночества?

Неожиданно сильной хваткой он вытащил из неё то, что Софи так старательно в себе душила. Деми наконец заговорил так, если бы в самом деле был человеком. Живым, а не выжившим. Совсем не таким, какой была она всю свою жизнь.

Дождь бил по грязной оконной раме, стекал по желобам, спускался по широким колосьям и взъерошивал налитые солнцем макушки. Кали одобрила слова Деми, выпустив свой громогласный рёв, и Софи вдруг вспомнила то, чем мучилась до смерти родителей. В голову ударили все промахи и сожаления. Вся зависть и ревность. Новое прошлое, с которым она была вынуждена расстаться, и устаревшее будущее, в которое её вела чужая, уже мёртвая рука. Брови Софи нахмурились больше обычного, глаза забегали, а зубы изнутри впились в щёки. Такого не должно было случиться. Она думала, что раньше его жизнь процветала. Деми должен был жить счастливо, но разве через благо люди начинают узнавать о тонкостях, к которым он так стремился?

— Я понимаю, почему ты можешь говорить об этом спокойно, — продолжала оправдывать свои мысли Софи. — Знаешь, почему у древних людей однажды случился расцвет философии? Потому что у них были рабы, на которых они могли переложить всё то, чем им самим не нравилось заниматься. И ты точно такой же. Смог освободить себе время на размышления просто потому, что родители позволяли тебе заводить рабов.

— И в чём здесь моя вина? Ты сердишься на меня за то, что никак от меня не зависело. Начинает казаться, что я должен стыдиться своей семьи.

— Не оборачивай всё в свою пользу. Тебе понятно, что я имею в виду.

— Вовсе нет. От тебя мне пока известно лишь то, что по нашему договору мы можем разойтись тогда, когда один из нас умрёт или захочет уйти. Ничего более. Сама же сказала — с тебя защита, с меня лечение. Ни о чём другом никогда не было и речи. Ты права, друг друга мы совсем не знаем.

— Тогда в чём проблема, если ты снова со мной во всём согласен?

— Дело в том, что ты думаешь о многом большем, чем пытаешься показать. Но мы оба понимаем, что не всё так просто, как ты пытаешься это выставить.

Софи не нашла, что ответить. Она во многом не понимала его, и на этот раз меньше всего хотела задумываться над правотой чужих высказываний. Они на самом деле многое друг другу недоговаривали, и ей жизненно необходимо было думать, что дело лишь в том, что их могут услышать больные. Но она беспокоилась совершенно о другом. Всё то, что она наконец произнесёт вслух, может услышать он.

— Ну же. Давай, скажи мне это прямо сейчас, когда мне некуда от тебя деться. Все претензии и недомолвки. Потому что мы оба хотим поставить друг друга на место. — Деми лишь чуть наклонился в её сторону, но этого оказалось достаточно. Своим шумом Кали прикрыла бы любые вскрики, и потому Софи решилась сказать:

— Ладно, ты хочешь знать, почему я злюсь на тебя? — начала она, впервые за последние несколько месяцев не понижая своего тона. — Да потому что с таким началом, как у тебя, я добилась бы большего. И я всегда этого хотела. Я завидую тебе, ясно? Окажись у меня то же состояние, что и недельные траты людей столицы, и у меня было бы всё. Да даже если бы теперь всё пропало, я была этого достойна. Я правда достойна.

Она вдруг умолкла, ожидая, что он начнёт ей противиться, но Деми сидел смирно. И его терпение раздражало её лишь больше.

— Всё это нужно было мне, понимаешь? Я всегда хотела учиться. Я хотела работать, а не зарабатывать. Но такие, как ты, получают всё просто. — Её голос стал ещё громче, и гром Кали уже не мог его перебить. — Чёрт возьми, всё это моё! Это я заслуживаю большего, но никак не вы! Ни один столичный идиот не делает столько, сколько я. Вы чёртовы дети богатых родителей, выползли из своих школ, чтобы занять все места в колледжах, и стала я вынуждена экономить на себе потому, что у моих родителей не было денег на моего репетитора. И где в этом правда? Мир никогда недолжен был быть таким. Но есть! Есть и будет всегда! Его проела несправедливость, прожрала до самых костей.

Горло начало саднить, и Софи пришлось опуститься до шёпота. Никогда прежде ей не приходилось говорить об этом прямо. «Но какой смысл скрывать всё сейчас, если уже завтра мы оба можем умереть? Откровения на собственной могиле».

— И я хочу кричать, но не могу. Безумные сбегутся, и я не дам им отпор. Потому что я не убиваю. Потому что я точно такая же, как и они. Мы одной крови. И я боюсь убить себя. Ты сам сказал, что им просто нужно было больше работать, чтобы получить свою вакцину. Я работала. И мои родители работали. Но где всё теперь? Никого не осталось, одна я распинаюсь перед тобой, а тебе всё плевать! — Софи поднялась, сжала кулаки и без сил вновь расслабила руки. «Как же я, всё-таки, безнадёжна». — И знаешь, что самое ужасное? Вся проблема в том, что справедливость всё-таки существует. Я хочу её, хочу получить по заслугам, но у меня ничего нет. Значит, я ничего и не заслуживаю. Моё место всегда было здесь, и я это знаю. Каждый раз, как вижу Безумных, я понимаю, что должна быть на их месте, ведь и у меня не было денег на эту проклятую вакцину. Мне всё и всегда давали родители. У них было не много, у меня же совсем ничего.

— Думаешь, сейчас тебе было бы лучше, родись ты в такой семье, как моя? — спросил Деми тогда, когда Софи совсем выдохлась. Но он не хотел, чтобы она замолкала, ведь каждое её слово попадало ему точно в цель. «Этот идиот болен тем же самым».

— Нет, и это просто ужасно. Я не стала бы ничего менять. Потому что тогда я не была бы самой собой. Раньше я была намного лучше. Это отвратительно. Просто отвратительно. — Она села обратно, всё так же прикусывая собственные щёки. Это было совсем не больно. Софи уже смирилась с тем, что больше её не почувствует. — И на этом я закончила.

— Может, я и не могу понять тебя, но одно знаю точно. — Деми едва ли к ней приблизился, продолжая держаться на том расстоянии, при котором она не смогла бы до него дотянуться. Он делал это не первый раз. Софи начинало казаться, что Деми брезгует к ней приближаться. — Мне не плевать на то, что ты сказала. Может быть, твои откровения меня только порадовали.

— Да заткнись ты уже! Сколько можно вести себя так… — прокричала она и тут же умолкла. Софи совсем не знала, как ей следует закончить. Он надоедал ей всё больше. «Слишком примерный и смирный. Таким человек быть не должен».

— Как так? — Деми позволил себе улыбнуться. Когда речь шла о нём, справиться он мог только так. — Наверное, ты хотела сказать, что я тебе очень удобен?

— Ты прав. В этом то всё и дело. — Она на миг задумалась о том, что быть с людьми невыносимо сложно.

— И что же с того? Может быть, я просто привык приспосабливаться.

— Нет. Ты подстраиваешься. Специально. Делаешь всё для того, чтобы мне нечего было против тебя сказать. И зачем? Чтобы я чувствовала себя виноватой в том, что ты меня боишься? — Брови Деми вдруг вздёрнулись. Он не мог и подумать, что она понимает его поведение именно так. — Чтобы не остерегаться сильных, тебе самому нужно стать таким. Не мной, а как-то по-своему. Если бы в прошлом перед тобой хоть раз встала такая задача, ты бы знал, что делать сейчас. Но у вас всё и всегда было просто.

— Тебе кажется, что моя жизнь была полна одних лишь плюсов, — Деми тяжело вздохнул, уже наверняка зная, что Софи к нему не прислушается. Слишком разными были их правды. — Но не всё так, как ты это себе представляешь. Когда закрываются низшие потребности, перед человеком встают вопросы посложней. И я совсем не о том, что у тебя их нет. Ты сама замечаешь мысли, которые выше всего того, что с нами происходит. Тебе хочется улыбаться, но у тебя это не выходит. Ты пытаешься верить в Кали, хотя и не считаешь её нашей Богиней. Когда ты перестанешь это отрицать, тебе станет намного легче.

Софи и не заметила, как стала вслушиваться в его слова. Что-то в Деми продолжало её ужасно злить. «То, что он дожил до этого момента, просто удача. Моё выживание — моих рук дело. Вот это настоящая заслуга. Даже топить слёзы в Кали теперь совсем не хочется. Потому что всё это стало обыденностью. Нет смысла думать над буднями, ведь они никуда не денутся. Так вся жизнь превратится в муку. Может, я в самом деле всё отрицаю, но из-за него всё вновь всплывает наружу. Бесит».

— Знаешь, что я понял из твоего рассказа? — продолжил Деми, заметив, как нижняя губа Софи дёрнулась, и она тут же её прикусила. Нервы. — Твои родители давали тебе всё, что могли. Ты росла в любви и труде, а теперь считаешь, что я родился в счастливой семье, раз мои руки ни на что не способны. Вот только дело в другом. У меня ничего из этого не было. Ни труда, ни любви. В том-то и суть. Мы имели что-то, но этого никогда не было достаточно.

— Ты ужасно всё обобщаешь. Сводишь к абсолюту. Родители могли относиться к тебе как угодно, но то, полюбят ли тебя остальные, зависит лишь от тебя.

— В моём мире всё было иначе. — Он вновь натянуто улыбнулся. — Существуют стандарты. Поведения, внешнего вида. За всеми правилами ты перестаёшь думать о том, кто есть ты. Но без них ты тоже не можешь. Вся твоя жизнь становится одним большим предубеждением. Бесконечное мучение, а всё потому, что в своей голове ты давно вышел за рамки и понял, что они тебе не подходят. И делал ты это слишком часто и долго.

«Сколько можно повторять мои мысли?» — уже было подумала Софи, но сама прервала себя, только бы он не украл и эту её идею. И ей было некомфортно в той роли, на которую её нарекли по праву рождения. Вечные подработки и место школьного учителя после того, как мама Софи уйдёт на пенсию. О другом нельзя было и думать, другого пути было не выбрать. «Лучше бы мы были разными. Так было бы гораздо проще считать его за идиота».

— Вот дрянь, — вдруг сказала она сразу же, как поняла одну простую — слишком во многом они были друг с другом солидарны.

Софи всегда считала, что желала многого. Кто-то бы сказал, что чрезмерно. И в ответ она с завистью поглядывала на их чистые от любой работы руки. Но все эти взгляды никак не относились к самим людям, а лишь к их вещам и достоинству. К чужим благам и её собственному несчастью.

— И ведь мы оба хотели для себя большего. — Деми тихо посмеивался куда-то себе в ладонь. — Но у нас ничего не вышло.

— Ты смеёшься.

— Да. Потому что это забавно.

— Это дико. — Она опустила взгляд, понимая, что всё никак не может понять поводы для веселья. Но для Деми они всегда были и будут. Он любил улыбался невпопад; когда общество этого от него не ожидало, но он сам того хотел. «Либо так, либо вся жизнь станет сплошным предубеждением». — Значит, так и решили. — Софи вдруг заметила, как много времени они потратили на разговоры. Потому что другой такой возможности у них ещё никогда не было. — Ты перестаёшь бояться меня, а я…

— И ты тоже, — перебил её Деми. — Перестань бояться саму себя.

— Я не понимаю тебя, — сказала она и решила, что эти слова будут последними, которые она произнесёт в этот вечер. — Мы оба потеряли родителей. Всё честно. Мы должны переживать это одинаково. Теперь мы равны так, как никогда прежде.

— Но у меня был брат, — добавил Деми так спокойно и негромко, как только мог. От того небо взревело лишь отчаянней. Словно хотело излить свои слёзы за него.

Софи не стала ничего отвечать. Просто проглотила каждую фразу, что ещё оставалась на языке. Мёртвым не сожалеют. За них радуются. «С каких это пор люди стали несчастливы по-своему? Такого никогда не было. Все и всегда кричали об одной и той же боли. Но о своей он говорит шёпотом».

Только сейчас она заметила, что весь Деми был ужасно белым. Будто в нём не осталось ни капли крови. Она покинула его вены точно так же, как Кали нутро Ньюэры, обрушившись со стороны солнца. Тонкие пальцы на фарфоровых руках. Они были ни на что не способны. Деми казался милым чьему-то сердцу украшением. И эти чёрные, словно два сапфира глаза. Деми на всё смотрел увлечённо, оббегал взглядом все углы амбара и замирал, вспоминая, что в этот момент его могут видеть. Он был таким, каким Софи представляла обитателей Центра. Ничего не знающим и чего-то от всех ожидающим. «Наверняка считает, что за его учтивость ему воздастся. Бесит. У него есть лишь одна задача, брать остальные он не властен. И что он сделает, если в ответ на любезности получит лишь равнодушие?» — Софи тревожно сглотнула слюну. «Потому что и я не способна на большее».