Кто-нибудь видел Сару?

Демиан Файн (2025)

Демиан — обыкновенный восемнадцатилетний парень, который мечтает провести студенческие годы в Праге: найти близких по духу людей и вместе наслаждаться молодостью, пока это возможно. Вот только в жизни все редко складывается так, как хочется. По нелепому стечению обстоятельств Демиана заносит в маленький, всеми забытый городишко, где ему предстоит учиться в университете. Он и представить не мог, что именно здесь ему суждено обрести нечто большее: лучших друзей, настоящую любовь и даже самого себя. Однако, чтобы найти своё место в жизни, нужно что-то потерять… Эта книга напомнит читателям о том, каково это — когда столько всего предстоит сделать впервые.

Глава 4

После первой учебной недели умереть мне хотелось меньше, чем после второй. Тяжелее всего было даже не запомнить разделение экономических теорий, виды маркетинговой коммуникации или фундаментальные концепты античной философии. Самым сложным было понимать академический чешский преподов на бесконечных лекциях и семинарах. Моего владения языком явно оказалось недостаточно для дискуссий об одностороннем восприятии мира Сократом. С той же проблемой столкнулись и ребята, с которыми мы проводили большую часть свободного времени, вместе засыпая над скучными презентациями, и на всякий случай вполне серьезно убеждая друг друга, что работа уборщика не такая уж и плохая. До меня окончательно дошло, что бесчисленные поп-панк комедии об отвязной студенческой молодости, из-за которых я оказался на выбранном пути, на самом деле не были достоверным источником информации. В «Голой миле», например, книги вообще не открывались — только пиво и лифчики.

Было довольно трудно время от времени не полоскать куски замороженной пиццы и куриные наггетсы, составлявшие значительную часть моего рациона, в дешевом, но весьма достойном вине. Для меня оно делилось на вкусное и невкусное, а вот Сара в нем на редкость отлично разбиралась. Судя по ее рассказам, выбирать правильные сорта ее научила мама: прямо перед тем, как бросить их с отцом несколько лет назад. Подробностями Сара делиться не желала, а мы не настаивали.

Главная прелесть и величайший ужас жизни в общаге заключались в том, что за всю ее многолетнюю и насыщенную историю она не могла похвастаться ни одним трезвым днем. Я был уверен, что в любой момент находилась хоть одна комната, обитатели которой отыскали повод промочить горло. Вот и мы старались не нарушать вековые традиции, награждая себя за упорную зубрежку бокалом или двумя. Но когда Кейти выгоняла нас с Эдо из их комнаты и ложилась спать, Сара захватывала бутылку и в одиночку исчезала в неизвестном направлении. Несколько раз я просыпался от ее сбивчивых шагов по нашему потолку под утро. Меня это настораживало, но обсуждать это с ней я не собирался: не хотелось портить еще не окрепшую дружбу отравляющим занудством. Все это время я изо всех сил пытался усыпить жжение в груди, не стихающее с первого дня. В мыслях отчетливо звучали ее слова о нежелательных влюбленностях. Тем не менее, каждый раз, когда я натыкался на Сару в универе, общаге, супермаркете, библиотеке или своей голове, все становилось только хуже.

По средам в моем распоряжении было полчаса между экономикой и менеджментом. Я коротал их в университетской столовке, заедая панини автоматный мокачино.

— Здорóво, Демиан. — Крепкая рука похлопала меня по плечу.

Прожевав тягучий сыр, я обернулся и увидел, что рука принадлежала Тиму. Мы с ним иногда пересекались, но толком не общались.

— Ну че, как учеба, Дем?

— Сложнее, чем я думал. А ты как справляешься?

— Хреново. — Он расхохотался. — Ну хоть ты мне скажи, нафига нам вообще эта философия? Мы сюда бизнесу пришли учиться, разве не так? Бабки делать, блин. — Тим потер пальцами так, будто в них была пачка денег. — Ты Хейду вообще видел? Он же чертов псих!

Ян Хейда обучал философии и действительно отличался от остальных преподов — а в хорошую или в плохую сторону, я пока не решил. Его присутствие в профессорском составе меня крайне удивляло: почти не уловимый за древесным парфюмом перегар деликатно сигнализировал о его любви к выпивке, а пиджак с потертыми налокотниками, вечно взъерошенные седеющие волосы и сигарилла за ухом делали его похожим на несостоявшегося романиста. Впрочем, как и манера выбирать самые мудреные и сложные для понимания слова. Но даже при этом лекции Хейды мне нравились. На прошлой неделе он назвал немецкого философа Лейбница «волосатым пидором» и предложил нам оспорить его мнение. Так он поведал о взгляде на феномен заблуждения самого Лейбница, который бы, несомненно, оценил его незаурядный подход.

— Ну, он специфический мужик, но у него на парах хотя бы спать не хочется, — встал я на защиту Хейды.

— Обосраться от страха хочется, когда он ни с того ни с сего орать начинает, — подметил здоровяк. — Слушай, мы с Эдо договорились после пар выпить пивка, ты с нами?

— Заманчиво, но мне заниматься нужно. — Это была чистая правда; и хоть учиться я в тот день не собирался, мне просто хотелось побыть одному. — Давайте в другой раз.

— Ну, сам смотри. Если что, мы будем в «Гусе».

Я уже заглядывал туда с Эдо — и если бы хотел выразиться деликатно, то назвал бы «Гуся» барахольным пивным заведением с закосом под ретро.

— Клево, если вдруг что, я подтянусь к вам.

…Добравшись до конца дня посреди третьей недели учебы, я захотел позвонить родителям — и в процессе пройтись до лужайки, которую Эдо показал мне еще в день знакомства и на которой мы с тех пор были всего пару раз.

— Ну че, нашел девчонку? — Трубку маминого телефона поднял мой младший брат.

— Да. Целых три.

— Че, реально?!

— Да нет, конечно, Дилан, — тут же разочаровал я братишку.

— Так я и думал. Но мало ли, ты же теперь мега-крутой студент. Как, кстати, универ? Тусуешься?

— Все отлично, брат.

Вряд ли ему раньше времени стоило знать, что фильм «Король вечеринок» — далеко не правдивое изображение студенчества. Достоверна только та его часть, которую Райан Рейнольдс провел за учебниками.

— Ну круто. А когда ты приедешь?

— Скоро. — Я понятия не имел, что ответить. — Как в школе дела?

Слушая брата вполуха, я невольно вспоминал, какого мне самому было в шестнадцать. Дилан рассказывал о контрольных по математике и о том, как тащится по какой-то Лиз из параллельного класса. Я не стал говорить ему, что его ждут проблемы посерьезнее. И мне в его возрасте двойка по матеше и безразличие этих самых «Лиз» казались концом света.

— Все будет клево, Дил, не парься из-за этого, ладно? А мама с папой рядом?

— Сейчас передам им трубку. Пока, Дем. Я скучаю по тебе, чувак.

Дилана мне не хватало даже больше, чем родителей.

— И я скучаю, братишка. Скоро увидимся, добро?

— Привет, сынок! Ну как ты там? Что нового? Как учеба? Ты хорошо кушаешь?

С последнего разговора с предками прошло чуть больше недели.

— Привет, мам, не переживай, у меня все отлично. А как у вас дела?

Мама с энтузиазмом делилась последними новостями, время от времени удостоверяясь, что я посещал все занятия и ел достаточно овощей; а папа на фоне вставлял шуточные комментарии. Я почти видел, как они по ту сторону трубки сидят в нашей гостиной: папа читает какую-нибудь книгу, а мама с Диланом спорят о том, что будут смотреть по телику. На мгновение внутри стало пусто. Мне жутко захотелось оказаться рядом с ними; заказать нашу с Диланом любимую пиццу с пепперони и послушать рассказы родителей об их молодости, которые я давно знал наизусть.

— Ладно, мам, пап, мне нужно учиться. — Я уже подбирался к месту назначения. — Я позвоню вам на днях, хорошо?

— Хорошо, сынок, будем ждать! Пиши нам почаще! И присылай фотографии!

Градец утонул в розовых сумерках. Я перемахнул через забор и проскользнул между слегка поредевшими, но все же еще густыми деревьями. На скамейке показались знакомые очертания, и мое сердце забилось быстрее. Под кедами хрустнула сухая ветка, выдав Саре мое присутствие.

— Привет, я не помешал? — Я присел рядом и накинул капюшон.

— Ты как раз вовремя. — Она передала мне полупустую бутылку вина.

Я сделал глоток, хотя не очень хотел, и осторожно спросил:

— Все хорошо?

Кончик ее носа порозовел, а щеки зарумянились. На ней была тоненькая косуха, совершенно не соответствующая погоде. Я накинул на нее свою куртку, поджег во рту две сигареты и дал одну ей. Сара уставилась на водную гладь, приютившую последние солнечные лучи.

— А что такое «хорошо», Дем? — тихо спросила она. — Если это значит, что я все еще жива и у меня осталось немного вина, то тогда все, блин, просто зашибись. Или это значит, что меня не терзают мысли о том, какого хрена я делаю в этом захолустье и как глубоко закапываю свои мечты каждый чертов день? В таком случае, нет, Демиан, ничего у меня не «хорошо». — Ее глаза сверкнули.

Такой я видел ее впервые — и отчаянно пытался выбирать слова, которые пусть и не улучшат ее состояние, но хотя бы не навредят.

— Сара… Что-то случилось?

— Жизнь случилась. И она та еще стерва.

Ее ответ застал меня врасплох.

— А о чем таком ты мечтаешь? В смысле, почему тебе кажется, что здесь твоим мечтам не сбыться? — Отпив еще немного, я вернул ей бутылку.

— Чувак, а какая тебе разница? — Повернувшись ко мне, она нахмурилась со смесью усталости и вызова.

— Я не хочу, чтобы ты плакала, — только и сказал я. — Мне не по себе, когда друзьям плохо.

— Как скажешь, — ухмыльнулась она. — Ты когда-нибудь думал, что будет, когда мы выпустимся?

— Да, бывало. К чему ты это?

— К тому, что как бы всем ни хотелось этого избежать, мы разбредемся по долбаным офисам, и останется только вспоминать, как клево нам когда-то было. Какими клевыми мы когда-то были. А я не хочу вспоминать, понимаешь? Я хочу, чтобы клево было всегда. Разве тебе не хочется, чтобы жизнь всегда оставалась такой, какой она на самом деле должна быть?

— А какой она должна быть?

— Полной приключений, бессонных ночей и безумной любви. — Сара вдруг положила ладонь мне на бедро, лишив меня возможности двигаться. — Пока мы молоды, у нас это само собой получается. Нам даже стараться не надо. Но что будет, когда мы закончим универ, найдем работу, детей заведем? А я знаю, что будет. Мы станем такими же, как все. Такими же, как наши предки. Обыкновенными взрослыми. Об этом ты когда-нибудь задумывался?

Задумывался. Я понимал Сару куда лучше, чем ей могло показаться. Я тысячу раз приходил к мысли, что у большинства людей все так и случается: в молодости они вкушают прелести жизни и создают воспоминания, которыми обречены греться до самой смерти. Иногда мне тоже было страшно, что лучшие годы когда-нибудь закончатся, но я старался думать об этом как можно реже.

— Но ведь все зависит от нас, — сказал я то, во что мне хотелось верить. — В смысле, мы ведь можем просто продолжать жить так, как сейчас.

— В этом и проблема, Дем. Все так думают. Каждый считает, что вот так, — раскинула она руки, — будет всегда. Нужно всего лишь просыпаться по утрам с верой, что все обойдется. Но неизбежно наступит день, когда ты откроешь глаза и поймешь, что все кончено. И ничего. Не. Вернуть. И знаешь, лучше уж вообще не просыпаться.

От ее слов мои волосы едва не встали дыбом. Но я был уверен, что Сары ничего из этого не коснется. Она казалась слишком любопытной, слишком красивой, слишком живой, чтобы стать жертвой всеобщей участи. Я хотел объяснить, что ей не о чем переживать, но счел это неуместным, снова взял у нее из рук вино и перевел тему:

— А если говорить о мечтах… то что в твоем списке главное?

— Дурацкий вопрос. — Она вернула себе бутылку вина и допила остаток. — Нельзя брать одну мечту и говорить, что она важнее другой. Они все одинаково важны.

— Ну ладно. Тогда с чего бы ты начала? — Я улыбнулся, но не получил улыбки в ответ.

— Хм… Плевать, будь по-твоему. — Она задумчиво прикусила губу и чуть погодя выдала: — С океана. Я никогда его не видела, но очень хочу.

— С океана?

— Да, океана, — подтвердила Сара. — Он такой огромный, такой непредсказуемый. Такой свободный. Делает все, что захочет, и когда захочет. Счастливчик.

— Тот еще, — негромко согласился я.

— Я хочу увидеть эту свободу, хочу почувствовать ее хоть раз в жизни, понимаешь? Оказаться где-нибудь на краю света, где заканчивается земля и прочие границы, и просто наблюдать за волнами целый день напролет. Зарыть ноги в песок, а ветер пусть играет с волосами. — Она игриво подкинула свои светло-каштановые пряди. — В общем, если задуматься, то это в самом верху моего списка. А дальше будет ясно.

Я закивал, удовлетворенный масштабом ее желаний.

— Ну а ты? Чего ты хочешь больше всего на свете? — Сара внезапно прижалась ко мне и спрятала ладони в моих: так, будто замерзла.

Чего я хочу больше всего на свете? И дураку понятно, что больше всего я хотел ее. Но не в плотском смысле. Вернее, далеко не только в нем. Голова Сары приземлилась на мое плечо, и воздух заполнил аромат миндального шампуня и табака; ее нежные волосы защекотали мою шею. Теперь я больше всего на свете хотел остаться в этом моменте навсегда. А сразу после этого пожелал, чтобы так выглядел каждый мой день.

Вдруг перед нами расстелилось белое полотно, а за спиной зашумел проектор; кто-то «показывал» мне, как все могло бы сложиться. Вот мы с Сарой дурачимся на берегу ее заветного океана, играя в прятки между пальмами. Прогуливаемся по безлюдной набережной, а звезды прокладывают нам дорогу. Ужинаем в придорожной забегаловке, рассекая по миру на старой тачке. А потом я целую ее у камина в нашем уютном домике. В мыслях кадр за кадром проносилась жизнь, о которой только что говорила Сара: полная приключений и любви. Я был на волоске от того, чтобы словами показать ей это кино.

— Больше всего на свете? — с трудом выдавил я. — Тут и думать не надо. Хочу пожизненный запас кебабов с сыром!

— Ну ты и придурок.

Сара рассмеялась, крепко сжала мою руку и устремила ко мне блестящие глаза. И тут — в самый неподходящий момент — в ее кармане задрожал айфон: звонила Кейти. Отодвинувшись от меня, она подняла трубку.

— Привет. Нет, мы тут с Демианом. Не знаю, а что? Ты серьезно? Еще бы, такое нельзя пропустить!

Она спрятала телефон и протяжно выдохнула. Кейти ждала нас в «Гусе»: Эдо с Тимом собрались раз и навсегда выяснить, кто быстрее выпивает литр пива.

— Ну, раз уж через пару лет у нас не останется ничего, кроме воспоминаний, то мы просто обязаны оставить будущим себе как можно больше поводов считать свои жизни отстойными.

— В точку, Дем.

Вскочив, она схватила меня за руку, и мы пустились прочь от дурных мыслей, рассекая мрак.