Сыщик. Рассказы

Дмитрий Карпович (2025)

Реальные и вымышленные истории из жизни частного сыщика, подполковника милиции в отставке.

ОЗЕРО МЁРТВОЕ

Данное произведение является художественной интерпретацией реальных событий. Все совпадения с реальными людьми и событиями случайны.

Память — вообще странная штука.

В наиболее общем смысле считается, что память — это способность нашего мозга сохранять информацию о прошлых событиях и переживаниях…

Лет тридцать назад один мой товарищ, назовем его Генка, жил в частном доме со своим прадедом, ветераном Великой Отечественной войны.

Дед уже был почти слепой, редко выходил из комнаты, даже когда мы собирались у Генки попить пива и приглашали его за стол, он всегда отнекивался и ворчал:

— Это вам, молодым, пиво пить, мне уже в пору под себя ходить…

Ему было около 90 лет. Он плохо видел, но все понимал, даже балагурил с нами иногда.

Когда дед умирал, с его памятью происходило что-то странное. Он не звал к себе Генку — своего любимого и единственного правнука, с которым прожил бок о бок остаток своих лет, он не звал внучку или дочку — своих кровных родственников, чтобы попрощаться с ними, последний раз взглянуть полуслепыми глазами на этот свет и своих потомков. Он звал по имени медсестру, которая тогда, больше полувека назад, вытащила его израненного, почти изувеченного из-под обстрела с поля боя и спасла ему жизнь.

В свой прощальный миг он помнил не о том, как родилась его единственная дочь, как он подкидывал ее вверх, крича:

— Галинка, лети!

Помнил не о том, как он, вопреки косым взглядам партийных «боссов», крестил в церкви свою дочку, не то, как смотрел на нее, уже повзрослевшую и родившую ему внучку, которая радуется и плачет от счастья, не о том, как он качает на руках своего единственного потомка по мужской линии — Генку.

Он перед смертью помнил самое страшное в своей жизни — тот бой и медсестру, тащившую его по мерзлому, изрытому воронками полю…

Да уж, действительно, память — странная штука…

А ты, мой читатель, помнишь, что было с тобой лет 30 назад?

~ ~ ~ ~ ~ ~

Я почему-то, как вчера, помню то холодное утро 9 мая 1995 года. Хотя прошло уже ровно 30 лет. Однако могу с уверенностью сказать: событие, случившееся в тот день, не сыграло в моей судьбе никакой роли.

Обычное убийство… Просто помню — и все. Может, и помню-то его только потому, что оно связано с датой юбилейного праздника… и озером с отпугивающим названием — Мертвое.

В тот день исполнялось 50 лет с великого Дня Победы советского народа над фашизмом. Праздник ощущался прямо с утра: на улицах звучали мелодии военных лет, дети торопились в школы в белых рубашках и фартуках, с флажками и шариками. Как-то по-особенному пахло весной, праздничной весной, как будто война закончилась не 50 лет назад, а буквально вчера. Тогда еще были живы очень многие ветераны. Они, наряженные в парадные одежды, увешенные медалями, ходили по улицам, поздравляли друг друга и принимали поздравления.

Мы с супругой и дочерью собирались съездить на парад в центр города, который обычно начинался в 10 часов утра. Погулять по набережной, послушать фронтовые песни, посмотреть салют.

8 мая 1995 года мне как раз досталось очередное суточное дежурство по отделению милиции. В 9 утра 9 мая я должен был смениться и спокойно провести выходной день в кругу семьи. И наверняка все так и было бы, если бы не очередной «подснежник».

В то уже далекое время весной, когда тает снег, появлялись в пригородных лесах свои «подснежники»… Не те красивые бело-голубые цветочки с маленькими бутонами, что вы привыкли видеть. Нет. «Подснежниками» мы называли трупы, которые свозились в пригород и скидывались, как мусор на помойке, после городских разборок местной братвы в лихих 90-х. Или это могли быть тела неудачливых грибников, заплутавших в лесах. В общем, наши подснежники были далеки от тех нежных бутонов.

С южной стороны поселка Пашино Калининского района города Новосибирска как раз-таки и расположено озеро со странным названием — Мертвое. По нему протекает речушка Пашенка, имеющая то же название, что и поселок, мимо которого ей приходится струиться и по сей день.

Озеро было хорошим рыболовным местом. По отзывам местных жителей и садоводов из дачных обществ, расположенных вблизи населенного пункта, озера и речки, водятся в тех краях и карась, и окунь, и елец.

К маю лед на водоеме уже растаял, и местные мужички решили открыть рыболовный сезон — не зимний, а лодочный. С самого раннего утра 9 мая надули они своих резиновых «подруг» и помчались на середину озера ловить «удачу за хвост».

«Удача» им улыбнулась сразу.

Первый же рыбак, прибывший в самое злачное место у плотины, обратил внимание на плавающий мешок из полипропилена. Он был завязан, но почему-то не тонул. С первого взгляда было понятно, что в нем находится что-то тяжелое. Однако свойства пропилена таковы, что не пропускают влагу внутрь. Вот и плавал мешок с чем-то по водной глади.

Любопытный рыбак потянул на себя край мешка и чуть не поседел от увиденного… Рыбачить ему в тот день и в том месте расхотелось окончательно. Это я вам как участник тех событий говорю. Просто помню это точно.

Завязка на мешке развязалась (нет бы на узел ее завязать да пару кирпичей туда положить). В общем, мешок распахнул свое горло, и из него вывалились и остались на плаву руки, ноги и голова человека, отделенные от туловища и разделенные друг с другом острым предметом. Причем самого туловища в мешке не было.

Ошалевший от улова рыбак помчался на всех веслах к берегу, добрался до ближайшего телефона и, как положено, набрал «02».

— Дима, подъем, — скомандовал дежурный по отделению милиции Володя Гаврюшин, разбудив меня, спавшего на стульях в своем служебном кабинете.

— На озере между Пашино и Мочище рыбаки останки тела нашли. В мешке были закутаны. Поезжай, посмотри. Я пока дежурного следователя прокуратуры вызову.

Время было около 7 утра. Дежурство мое еще не закончилось, поэтому вылавливать из озера «улов» пришлось мне, дежурному оперуполномоченному местного отделения милиции, обслуживающего территорию с интригующим названием озера — Мертвое.

К месту происшествия я прибыл на дежурном автомобиле. Меня уже дожидались двое рыбаков, неудачно открывших летний сезон рыбной ловли. Они рукой показали на середину озера, где еле виднелись какие-то неспешно колышущиеся предметы.

Делать было нечего — нужно доставать. Я взял надувную «подругу» одного из рыбаков и погреб на середину озера.

Зрелище, открывшееся мне посреди голубой глади Мертвого озера, я вам скажу, не из приятных. Но, с другой стороны, ничего сверхъестественного: руки как руки, ноги как ноги… и голова, только мертвая. Несмотря на то, что части тела неизвестного мужчины были в мешке, вода все-таки разъела останки. Они были неестественного бело-желтого цвета и увеличенных размеров.

Доставать их своими руками и укладывать обратно в мешок, находясь на маленькой резиновой рыбацкой лодке, было очень неудобно. Набухшие от воды, они весили, наверное, килограммов по десять, к тому же были мокрыми и скользкими. Я, конечно, попробовал, но после того, как сам чуть не свалился в ледяную воду, оставил этот вариант.

В общем, встал я в лодке на ноги и так начал потихоньку грести к берегу одним веслом, им же подталкивая и подгоняя к суше человеческие останки.

Тем временем по Пашинской трассе, находящейся в паре километров от озера, через поле на парад шла военная техника из местной дивизии РВСН. Могучие тягачи темно-зеленого цвета тащили на себе огромные ракеты.

«Да уж, на парад мы сегодня точно не попадем», — подумал я.

Выходной накрылся однозначно. Территория, на которой находилось озеро, была «моя», и работать по убийству нужно было мне. Хотя на такие резонансные преступления «накидывался» весь состав уголовного розыска отделения, невзирая на территориальную принадлежность или занятость.

Однако уже на первый взгляд (даже без заключения экспертов) было ясно, что человеческие останки не «свежие». Наверняка убийца принесен их на озеро еще зимой по льду и оставил на самом середине озера не случайно, а в надежде на то, что лед растает и мешок утонет, погрузившись на дно на долгое время… Да и кто он потерпевший? Начинать в любом случае нужно было с установления его личности.

А пока я греб на лодочке, как дед Мазай с зайцами, подгоняя веслом к берегу останки «бедолаги», чей убийца решил спрятать его на самом дне озера с необычным названием — Мертвое.

Когда я маневрировал по водной глади, выписывая кренделя по озеру, то и дело собирая в кучу пытавшиеся разбежаться от меня в разные стороны конечности убитого, к озеру подъехал наш служебный автомобиль. В нем был дежурный следователь прокуратуры, который должен был осмотреть место происшествия.

Мне тогда было двадцать два года, но девушка-следователь, казалось, была еще младше меня. Я раньше ее никогда не видел в нашей прокуратуре. Она выглядела как студентка-первокурсница, только что переступившая порог юридического вуза. Однако на ее кителе красовались лейтенантские погоны, что в их, прокурорской, системе соответствовало званию юриста третьего класса.

Хотя девушка оказалась вовсе и не следователем, а помощником прокурора, к следственной работе она не имела никакого отношения.

Однако, так как уже наступил праздничный, а значит и выходной день, дежурство в небольшой по численности прокуратуре района распределялось на всех ее сотрудников. Обязанности по проведению первоначальных следственных действий по уголовному делу, как и само возбуждение уголовного дела, лежали полностью на ее хрупких плечах… и не успевшем привыкнуть к таким картинам сознании.

Она по-командирски вышла из автомобиля и сердитым взглядом уставилась на всех присутствующих участников нашего собрания.

Я еще не пришвартовался к берегу со своим «уловом», когда уже услышал ее командный голос:

— Здравствуйте. Кто тут старший? Кто мне может пояснить, что происходит и где находятся останки тела? — вздорно спросила она у местных мужиков, пытаясь показать свою серьезность и значимость, несмотря на юный возраст.

Она не обращала на меня никакого внимания, приняв за обычного рыбака.

Я подгреб к берегу, выпрыгнул из лодки и начал вытаскивать свой «улов».

— Вон… Все там — ответил один из рыбаков, показывая пальцем в мою сторону.

Девушка оглянулась, присмотрелась, побледнела, вздохнула, хватая ртом воздух… Ее стошнило тут же, напротив берега, рыбаков и меня.

Бедолага. За письменным столом такого точно не увидишь. Ну что поделать, ты сама выбрала эту работу, а не работа тебя.

Кое-как, бледнея, кашляя и плюясь, она сумела-таки закончить протокол осмотра места происшествия, хотя он занял у нее достаточное количество времени. Дело в том, что все конечности покойного были изрисованы татуировками, описать которые в протоколе осмотра было просто необходимо.

Я тем временем опросил очевидца, неудачно порыбачившего в День Победы на Мертвом озере, и сторожа соседнего дачного общества, после чего неспешно упаковал останки тела во все тот же мешок.

«Дежурка», доставившая прокуроршу до озера, уже уехала, и назад в отделение милиции мы возвращались все вместе, на одном из наших автомобилей.

Водителем был стажер Леха Меркулов, мой земляк из поселка Садовый.

Я уложил мешок на пол заднего сиденья и уселся рядом, уступив место на переднем сиденье даме. Она все еще была бледной, с уже растрепанной прической — то ли от холодного майского ветра, то ли от увиденного на берегу озера со странным названием.

Дорога до отделения занимала всего минут пятнадцать, однако часть ее пролегала по проселочной дороге, на которой машина заметно подпрыгивала на ухабах и кочках.

Я вам скажу, что «запахан» в машине стоял жуткий. УАЗик был древний, советский, старого образца, где не открывались окна, а только форточки, которые не спасали от страшного смрада в салоне автомобиля…

Вот так и ехали мы с открытыми передними дверями. Леха рулил и периодически «блевал» с левой стороны в приоткрытую дверь, а прокурорша — с правой.

Я все думал о том, кто же дал озеру такое таинственное название — Мертвое.

Прибыв в отделение милиции, я доложил уже прибывшему руководству суть своих изысканий:

— Останки мужчины, на вид лет 40. Наколки по всем рукам и ногам. Скорее всего, бывший «сиделец», значит, по отпечаткам пальцев личность установим уже сегодня. Притащили его на озеро, скорее всего, из Пашино. Хотя и дачников исключать тоже нельзя. Я со сторожем дачного общества «Голубые озера» переговорил, он сказал, что зимой на дачах никто не жил, только навещали некоторые, но со стороны Пашино тоже дачи есть. В общем, сначала установим личность, затем будем дальше думать.

— Вопрос сейчас в другом: тело где? — спросил как бы сам у себя и у меня заодно Борис Дубовицкий, начальник нашего отделения милиции. — Водолазов нужно вызывать. Вдруг тело в другом мешке утонуло, а эти останки легче, поэтому и всплыли?

— Ну, так-то да, — ответил я.

— Давай так: ты тогда в морг с останками поезжай, там их дактилоскопируй и завези дактокарту в управление к экспертам. Я позвоню начальнику управления, пусть их шевельнет и сразу пальцы по базе проверят. Чем быстрее установим его личность, тем быстрее будет шанс раскрыть, а я пока с водолазами свяжусь.

Дежурный по отделению милиции Володя Гаврюшин, еще не успевший смениться, поднялся к начальнику в кабинет во время нашего с Борисом Александровичем обсуждения плана мероприятий и с порога «вывалил»:

— Я в 13-е отделение позвонил на всякий случай, близко ведь к ним… Короче, тело у них. Они две недели назад нашли его. На теле тоже «наколки» есть. Вообще в другой стороне поселка нашли. Опознать пока не смогли.

13-е отделение милиции соседнего Калининского района располагалось и обслуживало как раз-таки соседний поселок Пашино.

— А это точно то тело? — спросил я.

— Точно или нет, только эксперты скажут, но вероятность есть. Там дело уже возбуждено по убийству. Может, материал туда отправить? — спросил Гаврюшин.

Дубовицкий призадумался.

— Нет, мы сами поработаем, если окажется, что их тело и наши останки от одного и того же человека, тогда уже прокуратура сама разберется, кому дело расследовать. А пока работаем так, как решили.

— А водолазы? — спросил я.

— А вот водолазов вызывать пока не будем. Я сейчас с соседями сам свяжусь. Володя, ты с кем из 13-го разговаривал?

— Ну, сначала с дежурным по отделению, затем с начальником розыска — Юрием Николаевичем Ивкиным.

— Дай его телефон. Я сам пообщаюсь, по приметам и наколкам поспрашиваю — сказал Дубовицкий. — Дима, ты дуй все равно в морг, пальчики откатай и к экспертам, — скомандовал Дубовицкий.

Убыли мы с Лехой Меркуловым в морг с постановлением следователя и останками, упаковав их в дополнительную тару, чтобы не так сильно пахло в машине. А через два часа с отпечатками пальцев убитого мужчины я прибыл в районное управление и передал документы в экспертно-криминалистическое отделение.

Дежурный эксперт-криминалист, Миша с красивой фамилией Добрый, забирая их, промолвил:

— Слышал о вашем улове на озере… Подождешь часок или поедешь? Я сейчас дактоформулу выведу и в базу закину.

— Я поеду, Миш. Как результаты будут, ты Дубовицкому позвони и сообщи. Я думаю, что клиент «наш», его данные должны в наших учетах быть.

— Добро, — ответил Добрый.

Я еще не успел доехать до отделения милиции, когда по рации меня вызывал дежурный по отделению и торопил:

— «Ладога три», я «Ладога», поторопись на базу. Личность погибшего установили, нужно ехать на адрес.

— «Ладога», я «Ладога три». Пять минут, и будем на месте.

Убитым оказался Воробьев Андрей Степанович, 1956 года рождения, уроженец города Новосибирска, проживающий, как и предполагалось, в поселке Пашино, на улице Магистральной. Ранее четырежды судимый, вор-рецидивист.

Вдвоем с Борисом Александровичем мы выехали на адрес регистрации потерпевшего.

— С ним по адресу еще мать прописана, — сказал мне уже по дороге Дубовицкий. — Пенсионерка. Сейчас ее опросим. Фотографию убитого нормальную возьмем. Еще в 13-е отделение заедем. Клиент их, они его должны знать как облупленного. Связи его сразу установим, образ жизни, может, работал где-то, — как бы про себя говорил Борис Александрович.

На адресе дверь нам открыла старушка — «божий одуванчик». Худенькое лицо, тщедушное тело, измученное жизнью, заводом и сыном-алкоголиком.

Маленькая двухкомнатная квартира в панельной пятиэтажке, обставленная по-старчески: со старой мебелью, сотканными из разноцветных тряпочек половичками, черно-белыми фотографиями родственников на стене, черно-белым ламповым телевизором… Так и выглядел приют одинокой старушки. О нахождении здесь сына — зэка и алкоголика — ничего и не напоминало.

— Нет, он нигде не работает. То «сидит», то пьет, то гуляет, — начала свой диалог Анна Ивановна Воробьева, мать погибшего, отвечая на наши вопросы о сыне.

— Я и не знаю, в кого он такой вырос. Я-то все время на заводе была, то в день, то в ночь. Он рос сам по себе. Учился сначала даже хорошо. Я думала: в техникум поступит, в армию сходит, на завод устроится, женится… Я хоть внучат потискаю маленько перед смертью… А он все на водку смотрит. Так и сел первый раз еще в 18 лет. А потом уже пошло-поехало. Ему еще 40 нет, а уже 15 лет отсидел в общей сложности. Я и живу-то спокойно, пока его дома нет… А что случилось-то? Опять набедокурил чего-то?

— Анна Ивановна, а когда вы в последний раз видели его? — продолжал Дубовицкий.

— Так давно уже, месяца как два назад. Ушел к своему собутыльнику, Витьке Воронову, так и не возвращался больше. Он часто так пропадает, пьет, пьет, пока, видимо, есть на что, потом приползает домой. Потом опять либо пьет с кем-нибудь, либо уже в тюрьму. У нас ничего не меняется. А что случилось-то? Почему милиция его ищет? Вы мне правду скажите. Мне опять ему вещи собирать для тюрьмы?

— Анна Ивановна, вы можете нам фотографию его дать? Какую-нибудь свежую, если есть, — спросил я.

— Да дам, конечно. — Она натянула на старенькое морщинистое лицо очки и полезла в сервант, долго перебирала бумаги и фотографии и вытащила наконец-то цветную фотографию, сделанную еще год назад, сразу после его освобождения из мест лишения свободы.

— Ну вот, прошлогодняя карточка, как только вышел из колонии.

Человек на фото был совершенно не похож на того, что я выловил в Мертвом озере. Худое скуластое лицо, типичное для «зэка» конца прошлого века. Неестественная улыбка, похожая на ухмылку, с желтыми прокуренными зубами. Я даже засомневался, он ли это.

— А куда, вы говорите, он ушел два месяца назад? — переспросил Дубовицкий.

— К Витьке Воронову. Он на «Пошивочной» живет. В пятиэтажке. Они до этого уже неделю вместе пили. Андрюша только домой заявился, переоделся и опять ушел к нему.

«Пошивочная» — так называлась остановка общественного транспорта, самая первая при въезде в поселок Пашино и самая близкая к озеру.

Мы попрощались с Анной Ивановной, так и не сказав старушке-матери, что ее сына, рецидивиста и алкоголика, больше нет…

Прибыв в «тринашку» — так сокращенно мы называли соседнее 13-е отделение милиции, — мы зашли к начальнику.

Виктор Николаевич Алексеев проработал в этом отделении около 30 лет. Он знал все, абсолютно все, что творилось в Пашино, и абсолютно про всех.

За глаза мы и местные сотрудники называли его «ИЦ» — информационный центр.

Разбуди его хоть ночью и назови просто любой адрес в 30-тысячном поселке — он мог сказать, кто там проживает и какие грешки за человеком водятся. Уникальный был человек.

На наш рассказ о находке в озере Виктор Николаевич ухмыльнулся и добавил:

— Ну, я в общем-то так и думал, что этим все и закончится для Воробья. Ничего удивительного. А тело, значит, его, которое мы нашли. Там татуировок немного, и часть сведена, поэтому-то мы и не идентифицировали его. Да и не искал его никто. Мать-пенсионерку он замучил своими пьянками и дебошами. Ну, сейчас уже все понятно.

Виктор Николаевич поднялся из-за стола, подошел к приоткрытой двери.

— Коля! — крикнул он, обращаясь к старшему оперу отделения.

— Скатайся с «соседями» на «Пошивочную», заберите Витю Ворона. Похоже он Воробья заклевал, — уже тише сказал, как бы про себя, начальник «тринашки».

— Ворон вообще тихий по себе… пока трезвый. У него судимость всего одна — по пьяни за тяжкие телесные. Он боевиков с Брюсом Ли насмотрелся и в очереди в магазине подрался с мужиком. Глаз ему пальцем выбил. Все кричал: «Кияяя», и прыгал, как мартышка. Если бухой был, мог и убить Воробья. Воробей вообще дерзкий был… Вы его к нам привезете или к себе доставите? — спросил нас Виктор Николаевич.

— Мы к себе поедем, поработаем с ним. Следователь наша уже дело возбудила, мы в рамках него проведем обыск в квартире Воронова, поищем следы драки, крови. Вдруг это не он. Если выяснится, что убили Воробьева на квартире Воронова, тогда уже дело вам передадим для приобщения к вашему, — ответил Борис Александрович.

— Ну хорошо, я даже и не сомневаюсь, что все там и было, там и произошло… Раскроете нам убийство, мы вам спасибо скажем. — Виктор Николаевич улыбнулся.

Вместе с местным оперуполномоченным Николаем Малюшко мы двинулись на двух автомобилях в адрес потенциального подозреваемого — Вити Воронова, проживающего по улице Солидарности, рядом с остановкой общественного транспорта «Пошивочная».

Витя был дома. Открыл сразу. Увидев Малюшко, он не удивился. Запустил нас в квартиру и стал молча собираться.

— Куда меня? — спросил он. — К вам? — Он обратился к Николаю.

— Нет. Пока к «соседям» поедешь, на их территории голова Воробья всплыла.

— А я при чем? Я Воробья уже два месяца не видел, — пытался оправдаться Ворон, «выкручивая» из себя заранее продуманные и заученные фразы своей невиновности.

— Собирайся. Парни разберутся. — Малюшко кивнул на нас. — А если не разберутся, то мы с тебя точно не слезем. Все, добухался. На «пятнашку» загремишь.

— Неее, я вообще не при делах, начальник, — ворчал Ворон, надевая уже верхнюю одежду.

— Дима, надень на этого «Брюса Ли» браслеты, — попросил Борис Александрович.

Мы вышли из подъезда кирпичной пятиэтажки, пожали Николаю руку и отправились в родные пенаты, где нас уже поджидал сам начальник районного управления, полковник милиции Кожемякин Аркадий Григорьевич.

Аркадий Григорьевич, крупный мужчина средних лет, ранее поработавший и участковым, и оперуполномоченным, и начальником дежурной смены, знающий досконально все азы любой милицейской службы, любил сам «поработать» с жуликами.

Он часто вспоминал молодость, семидесятые годы прошлого века, когда «колоть» подозреваемого было все равно, что выиграть поединок в ринге или на ковре. Когда нужно буквально на «голых пальцах», используя только свою харизму и ту небольшую часть информации о человеке и совершенном им преступлении, «размотать» его на «признанку». Когда у жуликов еще были «понятия»…

Пришедшие 90-е годы перевернули все с ног на голову. И тем не менее он позволял устраивать самому себе такие «поединки».

Начальник усаживался в кресло, оставаясь один на один с потенциальным подозреваемым, закатывал до локтей рукава служебной рубахи, закуривал и начинал неспешную беседу. Так могло продолжаться часа два-три, пока изнеможенный мозг преступника не переставал сопротивляться, и он уже готов был писать явку с повинной. Только тогда уже подключался кто-то из оперов, оформлявших дальнейшие документы с признательными показаниями.

Все было так и в этот раз. Кожемякин уселся в кресло Дубовицкого, выгнал всех нас из кабинета и остался один на один с Вороном.

— Борис Саныч, я метнусь домой, переоденусь и пообедаю, — сказал я. — А то так жрать хочу, что даже еще не завтракал.

— Давай, я пока со следователем свяжусь, попрошу санкцию на обыск квартиры Ворона.

В те далекие времена конца прошлого века санкции на обыск, как и на арест подозреваемого выдавал не суд, а прокурор, что значительно облегчало работу оперуполномоченных.

Прибыв на службу через час, я обнаружил, что Кожемякин еще не закончил свой «поединок». Они все еще о чем-то общались с жуликом.

— Борис Саныч, ну что там, санкция на обыск будет? — спросил я Дубовицкого.

— Да, следачка уже едет сюда, сама на обыск поедет. Прокурор на месте оказался, он все разрешил: и обыск провести, и по подозрению в совершении преступления Ворона закрыть. Сейчас еще криминалист приедет. Поищем следы крови в квартире.

Сверху, со второго этажа, раздался голос Кожемякина.

— Борис Александрович, поднимайся сюда!

Мы оба двинулись в кабинет начальника.

— Значит так, — Аркадий Григорьевич расправлял назад ранее закатанные рукава форменной рубахи, держа сигарету в зубах, показывая таким образом, что его диалог-поединок закончен в нашу пользу. — Виктор оказался вменяемым парнем, все рассказал. Воробей этот сам виноват был: и руки, и язык свой первым распускать начал. Оскорбил человека не по понятиям.

Кожемякин сделал ударение на слове «человек», указывая на Ворона, как бы морально поднимая его значимость в его же собственных глазах и придавая ему оптимизм в дальнейшем при признании своей вины.

— Он его прямо в квартире и убил, в ванной разрубил, а затем уже останки тела растащил по разным местам… В общем, он все сам подробно расскажет… Сейчас примите у него явку с повинной, он все расскажет и покажет: как убил, как расчленил, куда тело оттащил и спрятал, ну и как на Мертвом озере очутился… Не прессуйте его, я ему лично пообещал наше нормальное отношение при проведении следственных действий. Как все закончите, перед ИВС завезите его домой, пусть переоденется, вещи с собой соберет, курева купит и т.д.

— Все сделаем, Аркадий Григорьевич, — ответил Дубовицкий.

Я забрал жулика в свой кабинет и начал оформлять явку с повинной.

Теперь предстояла рутина: оформление, регистрация признательных показаний, передача материалов и жулика следователю, обыск в квартире, проверка его показаний на месте совершения преступления и в местах сокрытия останков тела, на которую уйдет остаток дня и вечера.

На салют в честь юбилейного Дня Победы мне уже точно было не успеть… Ну да ладно. Зато убийство раскрыли в такой замечательный и светлый праздник… для наших «соседей».

Не приняло озеро с пугающим названием Мертвое в свои глубины мертвеца. Помогло нам установить истину и найти убийцу Андрюхи Воробья…

А Витьку Воронова осудили за умышленное убийство без отягчающих обстоятельств по статье 103 УК РСФСР. Сколько суд ему назначил наказания — вот этого я уже не помню.

~ ~ ~ ~ ~ ~

Да уж, действительно, память — странная штука… Что-то хранит в своих «закромах», что-то нет. Ученые считают, что память — это одно из свойств нервной системы, заключающееся в способности какое-то время сохранять информацию о событиях внешнего мира и реакциях организма на эти события, а также многократно воспроизводить и изменять эту информацию…

А вспомню ли я еще через 20 лет о Витьке Вороне, Андрюхе Воробье и страшном «улове» на озере с нелепым названием Мертвое?