Тетрадь с гоблинами

Дмитрий Перцов, 2022

Шорт-лист конкурса "Битва жанров" в номинации "Городское фэнтези". В центре города, где живет Дима Каноничкин, начинает светиться главное чудо света – гигантский Шар. За эпохальным событием наблюдает весь мир. Но как это касается самого Димы, простого выпускника, да еще и двоечника?.. Он начинает понимать, что все его чувства и эмоции трансформируются в магию. А чувств у него, подростка-то, ого-го! Но главное – Каноничкин вместе с друзьями находит в заброшенной лечебнице загадочную тетрадь с изображением десяти гоблинов. Каждый из них обладает своим талантом и своим способом общения с Димой. Герою предстоит узнать, какую цель преследуют гоблины, кто автор тетради, какие тайны скрывает мифическое прошлое его страны, раскрыть в себе магический потенциал и при всем при этом не остаться на второй год! Дел, короче говоря, невпроворот.

Глава 4. Шар светится

Белая стена в мужском туалете бесила меня всегда. Даже больше скажу: в топ-миллиард вещей, которые меня бесят (мой любимый топ), она занимает уверенную середину. Приходишь на унитаз расслабиться или, например, прогулять урок, а попадаешь как будто в больничную палату.

На этой стене и будет красоваться мой шедевр. Особенно хорошо то, что прямо напротив нее висит огромное зеркало.

— Великое полотно защитной магии войдет в века, — сказал я вслух и распростер руки. — Ты снял?

— Нет, — сказал Рома. У него и телефона-то в руках не было. — В таком формате мы “Послание” записывать не будем. Нас заставят платить штраф за порчу казенного имущества.

— Тогда ты останешься без “Послания”.

— Главное — изгнать злого демона.

Я сказал тихо:

— Кто бы злого ссыкунишку из тебя изгнал…

— Что?

— Ничего. Приступаем.

Красками, карандашами и маркерами, которые мы прихватили в комнате отдыха, мастер мог бы создать настоящую красоту. Но они, к счастью, попали ко мне. И я взялся за работу.

Корф (ну и слово, чем им “гоблин” не угодил?) не получался: с каждым штрихом он все меньше походил на антропоморфное^[8] существо. Благо в описании ритуала разрешалось нарисовать тяп-ляп. Еще и Рома мешал:

— А что обычно делают Тени с людьми? Это может привести к… БОЛЕЗНИ? Если что, вот нашатырь, я на раковину поставил. А к смерти может привести? Кто вообще такие Тени? О них мало информации. Это что-то из древности? Они заразные?

— В Тетради сказано, что их нельзя поминать всуе. Иначе плохо. Не прогоним.

Мое вранье на Рому подействовало. Он замолчал и стал сновать за моей спиной, подходя то с одной стороны, то с другой — следил за работой. Но в какой-то момент не выдержал:

— Сейчас завуч придет. Поймает и отведет в кабинет.

— Рома, это мужской туалет.

— Ну она мужчина.

Я не ответил, потому в точности не знал. С завучем у меня напряженно. Как-то она схватила меня за локоть в холле и наорала при всех: “В вашем возрасте человек должен знать свою жизнь на десять лет вперед! — кричала она, — и стремиться к великим целям!” На это я ответил, что у меня есть цели, и я стремлюсь к ним каждый день. Она спросила, какие это цели, и я сказал, что покушать.

Я сосредоточился на зеленых пальцах монстра: пока они походили на сардельки с сыром и немного на огурец, но не на конечности. Ей-богу, пальцы — самое сложное в рисовании, при условии, что ты лох (не ты, дорогой читатель, а, предположим, Рома). Сложнее только нос и внутренний мир художника.

В какой-то момент я (с ужасом) обнаружил, что у меня нет красного карандаша, а так хотелось нарисовать корфу красный пупок! Пришлось довольствоваться желтым.

— Так, — сказал я. — Теперь ты тоже должен что-нибудь нарисовать. Ритуал-то на тебя в первую очередь направлен.

Рома подрисовал какие-то узоры на костюме корфа и вернул мне мелок.

— Так достаточно?

— Наверное. — Откуда мне было знать? Я ориентировался на полупонятные записи в тетради, без видео-обзоров и отзывов пользователей. — А теперь становись. Вот сюда, да, прямо к корфу. Держи зеркальце (эту дамскую штучку мы нашли в комнате отдыха).

Хитрость ритуала (и это мы обнаружили, только когда приступили к активной части), заключалась в том, что “поймать” коридорчик внутри зеркал — очень сложно. А тем более — отсчитать шестую дверцу, да еще и сделать так, чтобы в отражение попали и Рома, и корф.

— Не могу.

— Сосредоточься, Рома, это вопрос жизни и смерти!

Я включил камеру, чтобы зафиксировать происходящее, и, чем черт не шутит, — все-таки смонтировать смешное “Послание”. Рома шевелил губами, подсчитывая стенки зеркала. Он стоял рядом с корфом, держа в руках зеркальце, и выглядел серьезно. “Этот герой сражается со сверхъестественным”, — тихо сказал я.

— Ты что, снимаешь?!

— Не отвлекайся! Ты поймал?

— Вроде да.

— Теперь говори медленно: “Тень, уйди. Тень, уйди. Тень, уйди”.

Рома, щурясь, стал произносить заклинание. Я подошел к окну, отыскал удобный ракурс и подумал, что контент получается неплохим.

— Блин, — сказал Рома. — Мы ж забыли… Иннокеша.

— Не отвлекайся. Прогоняй Тень.

— А сколько еще надо?

— Не отвлекайся.

Иннокеша — наш учитель труда. Каждый день ровно в 14:00 он ходит в туалет. Ну, и писает. С чем связана такая пунктуальность — уму непостижимо. Еще пра-пра-выпускники обратили внимание на эту закономерность, и теперь все поколения школы хранят это уникальное знание, как рецепт вареников.

Я продолжал снимать. Все это напоминало театр абсурда, однако моя ироничность быстро стухла, когда я…

Я ощутил чье-то присутствие. Словно — раз! — и мы здесь больше не одни. Я подошел к Роме. “Тень, уйди, — шептал он, — Тень, уйди”, — словно в трансе. Я посмотрел в зеркало и обнаружил необычную вещь: руки Ромы не дрожали. Они застыли, точно у ледяной скульптуры, но зеркальный коридорчик ходил ходуном. “Тень, уйди, тень, уйди”, — шептал Рома, считая дверцы зеркала. Первая, вторая, третья, четвертая, вот пятая и…

Я упал на плитку туалета. Грохнулся на пол вместе с телефоном (благо удержал его в руках) — без причины, ни с того ни с сего.

— Ты чего? — Рома помог мне подняться. Зеркальце выпало из его рук и разбилось.

— Не знаю. Голова закружилась.

— Думаешь, все сработало?

— Должно, по идее…

— Не ударился?

— Все норм. Снимем финальный кадр?

— А что должно быть в финале?

— Ничего. Встань возле корфа.

Я отошел назад, включил запись, и тут сработал закон Мёрфи^[9]: чуть повернув камеру, я увидел разъяренный взгляд. Иннокеша, наш учитель трудов, смотрел прямо в объектив.

— Мелкие тварюги! — заорал он, глядя на стену (которую в белый красил именно он), и взял Рому за ухо.

— Ай!

Я подбежал к ним, толкнул Иннокешу в бок. Тот выпустил Рому и повалился на стену.

— Бежим!

— Стоять на месте! — Иннокеша бросил руку вперед и ухватил меня за край рубашки. Я дернулся, побежал к окну, на счастье оказавшемуся открытым.

Рома стоял на подоконнике. Я схватил урну и бросил ее под ноги трудовику. Благодаря этому выиграл пару секунд, которых нам хватило, чтобы выскочить во внутренний двор школы.

* * *

— Бежим в актовый зал, типа мы фоткаемся и не при делах.

Шел конец учебного года. Вместо некоторых уроков проводились выпускные мероприятия. Сейчас наши одноклассники фотографировались на выпускной альбом. Сессия началась час назад, но, если не успеем — ничего страшного: альбом с легкостью обойдется без лица Ромы.

— Как думаешь, мы прогнали Тень? — спросил он.

— Я не знаю. Скорее всего.

— Дебильный Иннокеша. Вонючий. Он же не мог повлиять ни на что?

— Вряд ли. А ты чего застыл там? Что-то почувствовал?

— Ты о чем? Это ты застыл. Когда я говорил: “Тень, уйди”, ты смотрел на меня, как истукан, и не шевелился. Я даже отвлекся, говорю: “Ты ок?”. А ты просто смотрел в одну точку.

— Не прикалывайся.

— Я не прикалываюсь, это ты не прикалывайся.

— Я не прикалываюсь. Так ты почувствовал что-то или нет?

— Вроде да. Облегчение. Внутренний голос говорит мне, что все получилось.

— А если это голос Тени?

— Не смешно.

Мы пришли в актовый зал, где одноклассники разбились по кучкам: гоп-кучка Темы Крупного, кучка ботанов во главе с Угрюмовым, спортсмены и Степан (снимали какие-то сальто, видимо для “Послания”), кучка «змеиный клубок» и Алиса. Перед фотографом позировала Вера Тото. По лицу фотографа я догадался, что Вера просит ее перефоткать в восьмидесятый раз.

Одна пара репетировала выпускной танец на сцене под руководством классного руководителя Раисы Мельберновны. В этой паре была Аннет, моя тайная любовь. Она танцевала с мажором Пуаном, который смотрелся рядом с ней, как табуретка рядом с солнышком: нелепо, неправильно, абсурдно. Я успокаивал себя мыслью, что они не встречаются: этому у меня была масса доказательств. Но утверждать, что у Аннет нет кого-то еще, я не мог.

Я вздохнул. Такому оболтусу, как я никогда не танцевать с красоткой Аннет. Ее очаровательность так гармонировала со средневековыми портретами, развешанными на стенах, что я таял, как эскимо. А она, танцуя, даже не замечала меня. Смирись, Дима: отношения — не твое.

Я подошел к фотографу в тот момент, когда Тотоева медленно и томно проговорила: “Ну ла-а-адно, пусть будет э-эта”.

— Давайте меня, — я сел на стул.

— Вообще-то я следующий! — сказал Угрюмов.

Угрюмов, в принципе, не угрюмый, но всё равно всех бесит. Потому что ботан. Люди, вкалывающие ради оценки, напоминают мне принтер: тот тоже делает, что скажут, а результат — черточки на бумажке.

— Отстань, Угрюмов. У тебя рубашка мокрая, — ответил я. Правда, Угрюмов был в футболке, но это если придираться.

Со мной справились в один дубль. На фото я даже улыбнулся (уголками губ вниз) и слегка моргнул глазом. Но мне не захотелось отнимать время у самого себя: нужно было еще попялиться на Аннет.

— Как оформим вашу карточку? — спросил фотограф, худощавый мужичок в бейсболке.

— Что?

— Карточку вашу как оформим?

— Оформите ее моей фотографией.

— Смотрите: возле каждого ученика идет индивидуальное оформление в стиле специальности, которую он выбрал.

— А.

— Какую вы выбрали?

— Маг.

— Прошу прощения?

— Волшебник.

— Может, лучше юморист?

— Может.

— Слушай, — он вдруг перешел на «ты», — мне по барабану: я запишу хоть волшебник, хоть динозавр, хоть покемон — только ты потом не сможешь исправить альбом, он тебе на всю жизнь.

— А если я скажу “почтальон” и это будет на всю жизнь, то нормально?

— Нет, ну…

— А если “Фотограф на выпускных”? Вы как себя подписывали в альбоме?

Мужичок на секунду замолчал, вылупившись на меня почти идеально круглыми глазками (глупенькими, навыкате). Потом подозвал Угрюмова и сделал вид, что меня нет. А я услышал реплику, произнесенную самым неприятным голосом в мире: «Позорище, Каноничкин», — голосом завуча.

Я повернулся. Дородная женщина, которую боялась вся школа, смотрела на меня в упор; над ее глазами вздымались колючие дуги бровей. Рядом с завучем стоял Иннокеша.

— Здравствуйте, Маргарита Константиновна! — сказал я добродушно, но на части, где “…вна” почему-то проглотил слюну, а вместе с ней — окончание отчества. — А мы тут фотографируемся.

— Молчать!

Я вздрогнул. Все умолкли и покосились на нас.

— Вы бессовестный и негодный ученик.

— Почему вы так говорите, Маргарита Константиновна?

— А что это вы делаете вид, что ничего не понимаете? Дурака корчить из себя у вас лучше всего получается, а, Каноничкин? Дебила корчить из себя, да? В этом вы мастак. А чтобы написать заявление на тест — тут уж надо мозгами подумать — не ваша история.

Этого следовало ожидать. По какой бы еще причине она на меня наехала. Но неужели нельзя все высказать наедине, без лишних ушей?

— В шестом классе вы были олимпиадником. В седьмом о вас написала районная газета. А теперь в школу приходит выговор от министерства образования — за то, что способный ученик скатился!

Тут тренд, который задала завуч, поддержали мои одноклассники.

— Кто способный-то? — вопросил Тема Крупный.

— Каноничкин вроде… — ответила Алиса.

Они засмеялись. Я сделал шаг назад, нотация завуча набирала децибелы. Она всегда так, когда заводилась, по нарастающей, — пока не начнет закладывать уши и гореть от стыда и гнева лицо.

— Ваш одноклассник Угрюмов ездил и в Москву, и в Бухарест, и в Киев на международные олимпиады. Даже по химии!

Угрюмов гордо поднял подбородок.

— А вы — что? С таким отношением вам не светит выехать даже за пределы Орвандии, да и работу не найдете интереснее, чем водитель трактора. Да! Вот так! Водитель трактора, Каноничкин!

После “шутки” про трактор засмеялись все. Абсолютно все. Я не знаю — быть может, Ромка не засмеялся. Я увидел, что на меня смотрит Аннет.

— Но ваша выходка в мужском туалете — это верх безобразия. Все ведь знают, что он натворил? — И завуч сказала то, чего я не смогу ей простить никогда: — Я знаю, что вашу маму уволили с работы. Понятно, в кого вы пошли такой.

Завуч перегнула палку — это поняли даже одноклассники. Смех прекратился. Взгляды устремились в пол (а чьи-то — на попы). Но кровь во мне закипала. Я должен был отомстить — прямо сейчас.

Комната пришла в движение. Голос завуча стал тише. Я обратил внимание на свою тень — она вибрировала, как старая “нокиа”. Я посмотрел вокруг, и меня прошиб холодный пот. Тени. Они метались, будто в страхе. Обретали другие формы. Не человеческие… Неужели я схожу с ума?

Завуч причитала. Про то, что я ее не слушаю. Про то, что я бандит. И мне хотелось подтвердить ее слова. Будь что будет — выгонят меня или нет, я выскажу ей все. Я использую все свои познания в обсценной лексике.

— Знаете, Маргарита Константиновна…

Но тут мы услышали громкий топот: в актовый зал вбежал запыхавшийся Никита Евроньюз.

И закричал:

— Шар! ШАР! ШАР ЗАГОРЕЛСЯ!

* * *

Как правило, Никите не верят. Он придумывает “сенсационные новости”, чтобы обратить на себя внимание: то у него министр образования вводит запрет на зачеты, то Алиса оказывается трансгендером. Но сегодня особый случай: Никите поверили сразу — его выдали щеки. Обычно они красные, но из-за вранья мигом бледнеют. Сейчас же щеками Никиты можно было стрелять, как лазерной указкой.

Тот же час мои “глюки” испарились, тени нормализовались, а слова, типа: “в задницу” (и иже с ними) так и не были произнесены. Я вернулся в реальность.

— Его подожгли? — осторожно спросил Крупный.

— Шляпчик, говори по-человечески, что случилось! — велела завуч. Шляпчик — это фамилия Никиты, и в некотором роде его суть.

— Нет, он… он светится. Как луна!

Мы включили телефоны. Мой новостной канал в телеге писал следующее:

!!! Сегодня днем, около 13:30, начал светиться Бьенфордский Шар. Природа свечения пока неизвестна. На месте работает группа исследователей.

Примечание: Шар — древнеорвандское сооружение из неизвестного науке материала. Диаметр Шара — 250 метров. Ряд экспертов считает, что Шар являлся главным религиозным монументом древних орвандцев. Согласно летописям, он мог светиться и 2000 лет назад до н. э.

Новость обновляется.

И фото, при взгляде на которое во мне булькнули пузырями эмоции. Я лет пятьсот ждал чего-то подобного. Я словно узнал, что выиграл в лотерею, или что-то еще покруче — меня назначили главным режиссером Голливуда. Шар, мой Шар, подавал признаки жизни.

— Спорим, он взорвется, — сказал Крупный.

— Не говори глупостей, Крупнов, — отмахнулась завуч. — Ты исчерпал свой лимит десять лет назад, — и вышла из актового зала. Иннокеша последовал за ней, бросая на меня суровые взгляды. Ретировалась и классная руководительница. Из взрослых остался только фотограф.

— А подпишите меня, — сказал я ему, — гангстер.

— А? Что? — не понял он.

— Просто мысль.

Мы переминались с ноги на ногу. Что дальше? Продолжать фотографироваться не комильфо, хотя Рома воспользовался ситуацией и сделал несколько кадров.

Расшевелил всех Иськин:

— Кто первый сфоткает и запостит Шар — тому с остальных по сотке, — объявил он.

— Начинается…

А я только ждал повода. И мысленно благодарил Иськина за инициативу. Это в его стиле, Иськин — человек-челлендж. Сколько кроссовок истерто, синяков поставлено и, главное, учительских голосовых связок сорвано из-за историй, начинающихся со слов: “Кто первый, тот…”

— Я на это не куплюсь, — сказала Рита Тотоева, самая азартная девчонка в классе.

— И я, — подтвердила Алиса, хотя она ни разу ни в чем не участвовала, кроме случая, когда мы играли в “жопу^[10]” во время шоу вокальных талантов.

Крупный сказал:

— Пошел ты.

Его друзья загоготали и, вытащив сигареты, ушли. Другие тоже вышли: и мерзавец Пуан, и Аннет. Остались самые стойкие: Евроньюз, Угрюмов (неожиданно), Алиса, Рита, Барышня (о ней я расскажу отдельно), Рома, Степан и Сидорович (о нем тоже попозже).

— Тебе лишь бы денег, — сказала Рита, но я видел, что ее попа уже разгоняется, готовая рвануть с места.

— Ну да, — подтвердил, нахмурившись, Иськин.

Степан, спортсмен, футболо-баскетболист и просто хороший волейболист, произнес:

— Согласен, это бред.

И, оттолкнув Иськина, побежал к открытому окну.

— Стой, Володырев!

Крысиные бега начались! Мы рванули к разным выходам. Я посмотрел на Рому:

— А ты?

— Я домой. Слушай, ты не расстраивайся, что завуч там наговорила, ты же знаешь, она…

Я увидел, что Алиса вызывает такси. Глупая! С пробками в это время тебе и к вечеру не добраться до Шара! Пора показать этим бестолковым, кто тут самый умный. Победа будет за мной.

— Спасибо за поддержку, Ромыч. Я погнал.

— Удачи! Не подкачай.

* * *

Я единственный, кто додумался ехать на наземном метро. До ближайшей остановки пятнадцать минут, на первый взгляд это кажется минусом, но компенсируется скоростью транспорта и отсутствием пересадок. Большинство выбрали метро и автобусы. Иськин, Рита и Евроньюз прислали в общий чат селфи из вагона. Я написал им: “Вы проиграете”, а они ничего не написали.

Компанию мне составил Стивен Кинг и его аудио-рассказы. Я смотрел в окно поезда, впитывая городские ландшафты и мрачные фантазии короля ужасов. Киевский район сменился Карнавальным, узкие улочки — широкими проспектами и торговыми центрами, пряничные домики — небоскребами. Подъехали к Набережной реки Сивка, и до меня донесся запах выпечки — здесь расположена старинная хлебная фабрика. Ближе к площади Мира, где висел Шар, появлялись толпы иностранцев. Азиаты, американцы, арабы, русские, все возраста и национальности — я бы не удивился и эльфам верхом на единорогах.

В один момент я открыл Тетрадь — на странице Грохида, где, сидя в столовой, написал “сонный паралич”. Ниже появились слова, выведенные красивым почерком.

Сонный паралич.

Так люди называют Асглисианэ. Великий миг, когда лицом к лицу с Тенью (или Тенями) встречается существо человек. Миг нарушения границ и восстановления первозданного. И невозможно дышать, потому что в Мире Теней воздуха нет.

“Не очень-то научно”, — подумал я, забыв удивиться взявшейся из ниоткуда надписи.

Когда на станции “Шаровая” поезд затормозил, я спустился по эскалатору. Мимо прошла группа людей в рясах и капюшонах, с транспарантами. Надписи гласили:

Шар вернет Орвандии Орвандию.

и

Боги пришли, чтобы дать отпор.

Через пару минут дома расступились, и перед моими глазами возник Шар. Я остановился, невольно открыв рот. Величайшее Чудо света светилось. Люди фотографировались, игнорируя волшебство рядом с ними. Многие извращались: делали фото, на которых «держали» Шар указательным и средним пальцем. Или “касались” его кончиком языка.

Какой-то блогер в прямом эфире рассказывал небылицы.

–…я пообщался с физиками, но никто не может сказать, что заставляет Шар светиться. Один упомянул бозон Хиггса, но точной инфы нет. Подписывайтесь на мой канал!

Я включил телефон. Навел камеру на Шар. Тапнул для фокуса. Хотелось зайти внутрь, стать частью Шара, и речь не о том, чтобы проникнуть за ограждения, установленные десять лет назад, а — прямиком в него. Нужно нажать на кнопку, выиграть нелепый спор, но он казался таким незначительным.

Я увидел новый смысл. О нем мне никто не рассказывал. Школы, университеты, экзамены, деньги… Передо мной светился Шар, понимаете?

“Ха-ха, я первый, выкусите!” — написал Сидорович в чат и скинул фото. Я опустил камеру: вот и все, нет, так нет. Но проигранный спор — чепуха, потому что вместе с Шаром что-то светилось внутри меня, и хотелось, чтобы это продолжалось вечно.

— Эй. Мне нужно пять баксов, не одолжишь?

— Что?

Я дернулся от неожиданности. Рядом стоял маргинал в куртке цвета хаки, от него несло спиртом, пара зубов отсутствовали.

— Ты че, школота? Дохера умный?

— Да нет, я…

— Денег, блин, дай. Хорош таращиться! — и он срифмовал слово “шар” с каким-то матом.

— Простите, я…

Он больно сжал мою руку над локтем. Я оглянулся на Шар, будто это папа, который отобьет сынулю от бродячей собаки.

— Ты че, блин… — начал маргинал, но тут резко отдернул ладонь и растерянно уставился на меня. Я тоже растерялся, ибо: секунду назад ударил током беспомощного негодяя; мои легкие, со вздохом, обратились катушкой индуктивности, скопили электрический заряд и выпустили его наружу. Хохолок на макушке негодяя взметнулся и заерепенился одиноким камышом.

— Я пойду, — вежливо сказал я и отошел.

Потом я встретился со Степаном, Иськиным и другими одноклассниками. Мы скинулись Сидоровичу на его выигрыш, а он решил угостить всех куриными ножками. Мы нашли свободный столик в KFC. Нам повезло: столик оказался с видом на Шар.

— Мне кажется, — сказал спортсмен Степан, и все, больше ничего не сказал. У него такое бывает, наверное, из-за бокса.

— Я в шоке, — призналась Рита. — Такой красивый! Но людей много, посмотреть не дают.

— Как думаете, почему он так?

— Светится?

— Ага.

— Моя версия, — сказал Угрюмов, — что это объясняется фосфором. Ученые упустили, что в составе Шара есть фосфор, а сегодня произошла какая-то химическая реакция.

Сидорович занял противоположную позицию:

— Шар — это живое существо, — и добавил: — супер-живое.

— Он как светлячок? — поддержала его Алиса.

— Да.

— А ты, Канон, что думаешь?

— Воздержусь от комментариев.

— Мне кажется, — сказал спортсмен Степан, и мы уставились на него, чтобы мысль он все-таки закончил. — Мне кажется, Шар сделает нас всех сильнее, — предположил Степа, смутившись.

— Было бы неплохо, — сказала Рита.

— Надо обсудить его на Великом факультативе.

— А вы знаете, какой он будет в этом году?

— Никто не знает.

— Уже в среду, да?

— Ага.

Потом все начали троллить Никиту Евроньюза, но так, без причины, без огонька, на автомате. Все, кроме меня. Я просто о другом думал, а он видимо решил меня за это отблагодарить и сказал:

— Я знаю, что тебя завтра придут проверять, Канон. Подслушал, когда стоял возле кабинета директора. На урок истории придет комиссия. Вызовут тебя. Завуч считает, что ты историю сто процентов провалишь.

— Угу… Спасибо, Ник.

Я макал стрипсы в остро-сладкий соус терияки, а та область мозга, которая отвечает за надежду, так и норовила захватить надо мной власть. Надежду на что, спросите вы? Да, в общем-то, на все. Надежду абсолютно на все.

Шар светился.

Шар светился!

Примечания

8

Не удивляйтесь, что я знаю это слово, я часто запоминаю какую-то фигню.

9

“Если что-то плохое может произойти, то оно непременно произойдет”.

10

Правила игры в “жопу” просты. Вы должны по очереди говорить слово “жопа”, и каждый последующий раз должен быть громче предыдущего. Выигрывает тот, кто был последним и самым громким. Однажды Алиса выиграла — она и единственная, кто проиграл.