Альфонс Алёша

Дмитрий Петров (2024)

От автора электронного бестселлера «Жилой комплекс КУРИЦЫН».Скромняга Лёша Ромашкин становится успешным альфонсом, чтоб прокормить семью из семи женщин.У Лёши Ромашкина 7 любимых женщин: жена, мама, тёща, пратёща и новорожденные дочки-тройняшки. В старой дряхлой квартире, все на Лёшиной шее, но он верит, что всех отсюда вытащит.Вдруг в один миг Лёша лишается бизнеса, сбережений и влезает в долги, но зато попадает на семинар для успешных мужчин «Живи за счёт женщин».И тут в герое открывается редкий талант! Женщины сами несут деньги. Он альфонс от бога, но не всё так просто. Новый «бизнес» требует новых женщин, а Лёша верный муж. Конкуренты-альфонсы дышат в затылок, и тренер требует процент с гонораров, а иначе «жертвы» всё узнают.И самое страшное — в семье начинают о чём-то догадываться, и, догадавшись, тоже просятся в дело!

Москва слезам верит

— Знаешь ли ты, Алёша, как мне досталась эта квартира? Вы, дураки, почему-то думаете, что в Союзе всем подряд жильё бесплатно выдавали. Как бы не так! Будь любезен очередь отстоять. Лет этак двадцать пять. Доживали не многие. Быстрее других получали строители и всякая там тяжёлая промышленность. Нам, служителям муз, всегда кости с ливером. Художник должен быть голодным. Я в очередь встала сразу, как перебралась в Москву. Девочка из рабоче-крестьянской семьи. И каково же мне было узнать после десяти лет в коммуналке, что квоты срезали. Говорят, не в этот год. И не факт, что в следующий. И вообще… А у меня пузо! Твою вторую маму ждала. Терять мне было нечего.

Пошла в горисполком. Тоже лето, жара. Прямо к председателю. А его нет! Секретарша, дрянь, ну меня прогонять. Дескать, по личным вопросам в последний четверг приходите. Аж напирает, аж толкает меня. Долго мы с ней боролись. Тут и сам председатель является.

— Что, — спрашивает, — тут у вас творится? По какому вопросу?

— По квартире, — секретарша ему говорит, да так едко, — не можем, мол, отделаться.

Он-то видит, что я беременная. Сторонится меня. А я знаю, что этого сухаря словами не проймёшь, он тёртый, всё нипочём. И начинаю… плакать! Натурально включаю дождик. А это у меня природный талант. Бывало, дам со сцены слезу — и по всему залу мокрота покатится. Платочки достают. Дощщь!

Не по себе председателю. Он юрк в кабинетик свой, мол, разбирайтесь без меня. А у меня намерения серьёзные. Сижу, реву, мне торопиться некуда. В театре каникулы. Крыса эта меня не трогает — я мокрая. Терпит.

Долго ли, коротко ли, председатель выходит на обед. Видит снова меня, делает своей крысе вопросительный знак. Та руками разводит. Я реву, работаю — это только прелюдия. У меня хоть на весь день концерт в запасе.

С обеда он уже боязливо шёл. Крыса ему намекать стала, мол, поговори с этой умалишённой. Он встал надо мной, пыхтит, руками шевелит, но трогать не решается. Я реву — останавливаться нельзя. Он снова в кабинете спрятался. Я публику чувствую, стала нотами добавлять. Секретарка уже хочет вешаться. Посидит, посмотрит на меня, потом наберёт документиков и бежит к председателю. И только дверь распахнётся — я голосом усиливаю.

Приходили к нему делегации на совещания. Туда идут — на меня головами качают. Обратно — тоже. Понятное дело: председатель довёл до слёз бабу беременную.

Одолела я его. В шестнадцать тридцать выходит и командует мне:

— Вы! Зайдите!

Секретарка аж руки к небу подняла!

Решилось всё быстро. Ордер председатель лично мне подписал. В ту же неделю я отмечала новоселье. Вот таким нехитрым путём, Алёша, и я добыла себе четырёхкомнатную квартиру. Репетиции, репетиции и ещё раз репетиции.

Евдоксия Ардалионовна сделала реверанс, и руки восхищённого Лёши сами собой зааплодировали. Однако хозяйка затащила его сюда не для того, чтоб развлекать актёрскими байками.

— Давай, покажи-ка мне, как ты пойдёшь в мэрию, — сказала она режиссёрским тоном.

— Э-э… В смысле?

Евдоксия Ардалионовна жестом словно пригласила Лёшу на сцену.

— Почему чиновник должен тебе поверить?

Лёшу стала напрягать неприятная назойливость старушки.

— Вы не понимаете. Там всё уже решено, там этого ничего не надо, — объяснил он мягко, — просто бюрократические процедуры…

Евдоксия Ардалионовна остановила его силой внутренней харизмы, чуть приподняв ладонь.

— Алёша, послушай опытную женщину. Я ведь, получается, твоя… пратёща?

Раз уж пошла тема друг друга перебивать, то и Лёша не остался в долгу.

— Не переживайте, всё будет хорошо, вопрос мной изучен. Через два дня мы уже точно от вас съедем, — и он встал, намереваясь выйти из комнаты, но не успел.

— Ну-ка, попробуй, заплачь. — Евдоксия Ардалионовна положила Лёше на плечо свою сухую руку.

— Зачем? — нервно усмехнулся празять.

— Это может тебе пригодиться.

— Но я не умею плакать по щелчку! — возмутился Лёша, слегка теряя терпение.

— Любой тупой футболист может заплакать по щелчку, — возразила пратёща. — Чем ты хуже?

— Ну, футболисты, наверное, плачут от боли? — ответил Лёша, невольно стараясь высвободиться.

Евдоксия Ардалионовна отпустила его, но только затем, чтоб вооружиться старинной увесистой тростью.

Катя открыла глаза. Почудилось, что ли?

— Ай! — донеслось из-за стены.

Нет, не почудилось.

— Ай! Что вы делаете?!

Катя вскочила и кинулась в комнату бабушки. Ворвавшись, она увидела более чем странную картину. Лёша щемился в углу, а пратёща замахивалась на него тростью, целясь по коленям:

— Покажи мне эмоцию! Смотри! Смотри, как я! Дощщь!

— Катя, сделай что-нибудь! — взмолился Лёша.

— Бабушка! — закричала Катя. — Что ты делаешь? Лёша, почему бабушка плачет?

— А, Катенька! — откликнулась Евдоксия Ардалионовна самым беспечным тоном. — Мы репетируем. Кажется, твой Алёша недостаточно мотивирован, чтоб съехать от меня. Не верю!