Это – война

Евгений Анатольевич Орехов (2024)

Недалёкое будущее, последняя четверть двадцать первого века. Китай из-за перенаселения, истощения собственных ресурсов, разрыва торговых отношений с другими странами и нехваткой продовольствия начинает вторгаться и захватывать другие страны Азии. Вскоре в их число попадает и Россия. В стране объявлено военное положение, идут боевые действия. Молодой парень — Андрей Морхант, отправляется проходить курс молодого бойца, чтобы потом отправиться воевать. Однако далеко не всё, что он планировал для себя складывается нужным ему образом. Но что, если он всё-таки добьётся своего? И понравится ли ему получить желаемое?

Глава 5

Наши ребята начали обстрел — кто осмелился высунуться из-за укрытия, чтобы вести прицельную стрельбу, кто просто выставил оружие в сторону предполагаемого места нахождения врага. Пару человек додумались бросить дымовые гранаты. Когда дым стал достаточно густым мы с Прителиным, в присядке, подошли к окну. Настоящей взрывчатки никому на учениях не выдавали. Игорь достал учебную гранату и выдернул чеку. Я подтащил к стеклу мешок с песком и плотно прижал им гранату. Игорь разжал ладонь, убедился, что рычаг отпущен и молнией ринулся в укрытие. Я поспешил за ним.

Уже за моей спиной раздался глухой хлопок — вовремя спрятаться я не успел, но Прителин осмотрел мою спину:

— Вроде не зацепило — предположим, что ты жив.

Я обернулся на стекло. Небольшое отверстие размером с голову — вот всё, чего мы добились.

— Твою мать!

Прикрытие было снято. Враг тем временем возобновил по нам огонь. В этот раз стреляли сквозь дым. Само-собой — это ведь не стальная стена. Раньше нам делали поблажки при отходе под завесой дыма. Сейчас, условно говоря, финальный раунд — никаких послаблений. И я заметил — звуки стрельбы определённо стали ближе:

— Чёрт, похоже они подходят к нам. Используют нашу же завесу, чтоб мы не могли их расстрелять.

— Ох, блин… Надеюсь, что выйдет…

— Чего ты?..

Но я не успел договорить — Игорь ринулся с места бегом на стекло. За пол метра до него он прижал руки к лицу и прыгнул боком на стекло в месте подрыва гранаты. И, чёрт возьми, проломил его. Стекло поддалось со звуком разрываемой плотной ткани и лёгкого хруста. Последняя соломинка, сломавшая спину сраного верблюда!

Я просигналил по комлинку:

— Путь открыт. Повторяю — путь открыт. Следуем внутрь штаба противника. Я побежал через проём. Выглядел он странно — был похож на окровавленную пасть из-за краски от гранаты. За нами очень быстро последовал весь взвод. Последнему из наших Фомин дал приказ расставить на месте проёма и вокруг него несколько мин-ловушек и растяжек. Как и гранаты — все они были со слабым зарядом и с краской.

— Взвод — внимание! — обратился командир по комлинку, — Всем разбиться на группы по два человека и провести Наварон и Устрица на первом этаже. КТ — лестница наверх. Как только найдёте её — закрепитесь на этой позиции и ждите остальных. Пятый взвод начинает наступление.

Вот уж, блин, вовремя! Могли бы подвалить к ужину!

Внутри здания было темно — окна хоть и большие, но были заляпаны грязью, а на улице ходили тучи, так что естественного света было мало. Лампы же внутри выключили, чтоб нам жизнь мёдом не казалась. Мы с Игорем навесили на автоматы фонари и приступили к зачистке. За всё время учений близость и острота боя подошли близко ко мне, как никогда. В кровь пошёл адреналин. Снова в каждой тени и в каждом предмете я разглядывал тайного врага, видимого только мне.

С Игорем мы шли в тандеме — он передо мной в полу приседе, я за ним во весь рост. Он держал фронтальное направление, я стороны и тыл. Мы прошли три пустых комнаты, прежде, чем нам встретился противник. Я открыл огонь ещё до того, как чётко увидел его перед собой — услышал чужие шаги и начал палить в ту сторону, слева от себя. Только после этого в дверном проёме мелькнул силуэт и тут же исчез. Увидев следы краски на стене, куда я палил, я сделал вывод, что, скорее всего, не попал. Чёрт, иди пойми — труп он или нет (хоть и условно). Сходишь проверить, а он не труп. Тогда ты будешь за место него!

Игорь сорвался с места и убежал назад, откуда мы шли. Не — он-то точно не сбежит! Что-то задумал. Скорее всего с тыла зайдёт. А это значит, что мне нужно отвлечь врага. Я принялся то палить в дверной проём, то просовывать в него ствол автомата и как только по мне открывали ответный огонь, я тут же убирал его. А потом запускал весь цикл по новой. Дымовые гранаты кончились, а те, что с краской могли зацепить Игоря, если он войдёт в комнату. Дружеский огонь тут тоже считается.

Но вот я снова убрал автомат из дверного проёма и услышал огонь со стороны.

— Всё — чисто.

Вроде голос Игоря, но лучше перебдеть чем недобдеть. Я вызвал его по комлинку:

— К 4815162, как слышишь? Местность зачищена?

— И подчищена. Не тяни — продолжаем двигаться.

Я всё ещё с опаской просунулся в дверной проём. Странно, что Прителин не решил меня шугануть, выпустив очередь в воздух. Наверно решил патроны пожалеть.

— Ну, что ссышь?! — он присел рядом с подстреленным противником. Тот поднял руки вверх, его автомат лежал на полу. На каске и на бронежилете в районе груди были следы краски. — Давай живее! Мне очки зарабатывать надо.

Мы двинулись дальше. Такой комбинации больше проворачивать не приходилось — на нас ещё три раза пёрли в лоб по два-три человека. Я, вроде бы, всё же кого-то из них подстрелил, но не уверен. При ведущем левом глазе и правой рабочей руке я, конечно, был просто «подарком» для пехоты. Возьму автомат в правую руку — мажу. Возьму в левую — приладиться к оружию как следует не выходит. При наличии коллиматора или оптики это ещё ничего, вот только на наших автоматах были только мушка да целик. Так что моя меткость была посредственной. Но вот Игорь палил, как ошалелый. Реакция у него такая, что детей бы он заделывал не хуже китайцев.

Наконец мы вышли к лестнице. Дошли до неё не все отряды — шесть человек смели. И всё у них было, как по сценарию. Тот, кто хуже стрелял — погибал первым. У второго не выходило справиться в одиночку.

Наш взвод осторожно поднялся по лестнице. Перед тем, как ступить на второй этаж, головной бросил дымовую гранату. Мы прошли через завесу, ведя огонь на подавление, но наверху нас никто не встретил.

Мы рассредоточились по этажу, проверили окружающие помещения — никого. Однако центральный большой зал оказался забаррикадирован.

— Взвод — соберитесь и слушайте меня, — начал Фомин, — по данным от пятого взвода противник забаррикадировался в центральном зале второго этажа. Наша задача провести штурм совместно с пятым взводом. Мы и они заложим заряд взрывчатки под дверь, после подрыва забросаем врага светошумовыми гранатами и проведём зачистку. Всё ясно?

— Так точно! — уже стройным, но тихим хором ответили мы.

Командир приказал нескольким солдатам, ранее отличившимся во взрывотехнике, заложить заряды, которые сметут двери и баррикады. Мы залегли в укрытиях, и по команде взрывчатка была подорвана.

Тут же трое солдат, расположившихся ближе всех к дверям, забросили в зал гранаты. После их взрыва по комлинку поступил приказ:

— Виктор! Виктор!

Мы бегом ринулись в зал. Хрена с два это для меня выглядело, словно в замедленной съёмке, как в компьютерных играх. Происходило всё чертовски быстро. Парня, находящегося слева от меня подстрелили почти сразу после того, как мы прошли через двери зала. Я сообразил, что нужно найти укрытие и начать отстреливать врага, пока он не отстрелял меня. По счастью мне попалась на глаза бочка с правой стороны. За ней я и укрылся. Да уж, самое главное на войне — это научиться прятаться. Потому что, если не сможешь научиться этому, то очень скоро не сможешь учиться вообще ничему.

Почти сразу я принялся вести заградительный огонь, не стремясь попасть в конкретного противника, но хотя бы прикрыть наших ребят, которые тоже искали себе укрытие, из-за которого можно будет отстреливаться. С тыла противника прижал пятый взвод, и теперь враг был взят в клещи. Очень быстро мы рассеялись по залу и принялись поливать друг друга огнём. Я лично, практически уверен в том, что подстрелил минимум двоих. Постепенно мы начали давить их числом, но сдаваться они и не думали. Это не настоящий бой — тут каждый может себе позволить драться до последнего. В плен тут не шли. Грохотала стрельба. У кого ещё остались гранаты, забрасывали ими противника, а нам отвечали тем же.

И вот постепенно стрельба со стороны врага становилась всё тише, пока не смолкла совсем.

Осторожно, предчувствуя очередной подвох, мы высовывались из укрытий с оружием наизготовку. Кто-то предупредительно палил в потолок. Мы осмотрели поражённых противников — все они были устранены и командный пост официально перешёл под наш контроль.

— Всём бойцам — учения окончены. Повторяю, всем бойцам — учения окончены. Задача выполнена. Повторяю, задача выполнена.

9

Мы все вышли из здания, подбадривая и хваля друг друга. Вскоре к нам начали подъезжать грузовики, чтобы отвезти нас обратно в часть. Хоть не заставили пешком обратно два дня чапать.

Все, кого на учениях не подстрелили и не подорвали, возвращались обратно с особенно довольной миной на лице. И я, чёрт возьми, был в их числе. Я был уверен в том, что справился, может и не идеально (на войне вообще ничего идеального не бывает), но уж точно достаточно хорошо для пехоты.

Большинство парней, прибыв на базу и получив вольную на весь остаток дня, сразу завалились спать. Кто-то поехал в соседний городок повеселиться. Я сам решил, что лучше отоспаться. Уже было подготовил койку, как меня позвал Игорь.

— Эй, Андрюха. Там на поезде только что артиллерию привезли. Давай посмотрим, как разгружают.

— По что тебе это? Мне кажется, что мы на артиллерию ещё с тобой насмотримся вдоволь. Я вообще думал — ты в город укатил по девкам.

— Успеется. Давай посмотрим.

— Чтоб нас же и приплели её разгружать, как только увидят?!

— Не приплетут — это новейшие модели. Доступ только у тех, кто с ними работает.

— Так, тем более — туда нас и не подпустят.

— Ну, мы ж с тобой уже без пяти минут солдаты. Должны уметь вести разведку втихую.

Не знаю, почему я повёлся на его предложение. Может потому, что он мне на учениях, да и в принципе на КМБ много помогал. А может у меня и самого засвербело в заднице: тайная операция; высокая секретность; выполнить задание, оставаясь не замеченным. Но ответил я вот что:

— А давай — провернём это!

— Вот это по-нашему!

— У тебя есть план?

— Спрашиваешь?! Возьми с собой припасы — обеспечение на операции будет минимальным.

Вот ведь кард! Я поскрёб по своим сусекам, Игорь тоже захватил с собой всякой снеди. Мы вышли из части и он повёл меня к складу. Там обтёр со складским, что ему нужен окопный перископ. Мол, мы хотим в свободное время попрактиковаться в определении координат объектов из окопа. Перископ — не автомат, особого дозволения не требует, так что складской отпустил нам его просто под роспись в журнале.

Дальше Игорь повёл меня к учебке. Там тоже втирал на входе, что мы чисто попрактиковаться с перископом туда идём. Пропустили. Как-то даже странновато — тут под боком вроде как секретные объекты разгружают, а пара духов рядом околачиваются с оптическим прибором. Фотоаппаратов нам на шеях, да нашивок: «шпион», не хватает.

Поднялись на седьмой этаж и начали проверять пустые кабинеты. Некоторые были закрыты, но мы всё же нашли тот, окна которого выходили на железнодорожные пути. Тихо проползая, пригнувшись мы установили перископ на позицию и принялись глазеть.

Работа там шла полным ходом, но было одно «но»:

— Блин, Игорь — там же всё под брезентами. Ничего и не видать.

— Да ладно тебе. Включи воображение. И потом — бесконечно смотреть можно на три вещи: как течёт огонь, как горит вода и как кто-то работает. К тому же — тебе не нравиться компания, что-ли?

Я понял, к чему он клонил:

— Не, всё в ажуре.

— Вот и славно.

Скоро нас распределят в войска. И даже если мы оба попадём в пехоту, то далеко не факт, что служить будем бок о бок. Вполне возможно, что это — наши последние дни вместе. Блин, да ведь одного из нас могут и убить в первом же бою… Мне даже стало стыдно, что я так пренебрежительно отреагировал на то, что Прителин просто хочет провести со мной время вместе. Но я подумал, что знаю, как исправится. Проиграл мне на спор как-то один сержант бутылочку — хороший не дешёвый бурбон от американцев (как хвастал сам сержант). Как-то по наитию я и её с собой взял.

— А представляешь — какой кипишь пойдёт, если брезент вдруг слетит. Так что засаживайся и наблюдай в оба глаза, рядовой Морхант.

— Рядовой Прителин — разрешите соблазнить вас выпивкой, — торжественно заявил я, вытаскивая бутылку из вещмешка.

Игорь распахнул глаза:

— Разрешаюсь. Соблазняюсь.

Мы начали медленно давить пузырь и, сменяя друг друга, следили за разгрузкой артиллерии.

— Как думаешь — какой калибр? — спросил я у Игоря.

— Я думаю, что, наверно, двухсотый. Здоровые бандуры.

— А как далеко такие стреляют?

— Километров пятьдесят будет.

Так мы и болтали, пока не опустились сумерки. Разгрузка после этого скоро кончилась и мы просто сидели, доедали остатки своей еды, допили бурбон и от нечего делать — принялись смотреть на звёзды. У режима затемнения есть свои плюсы. Я всю жизнь жил в городе и только иногда выбирался достаточно далеко от его ночных огней, чтобы видеть настоящую россыпь звёзд. Уже и забыть успел о том, что они существуют, не видя их. Чертовски красиво.

— Игорь, как думаешь — что с нами будет? Ну, на войне.

— Да победим, я думаю. Ведь почти весь мир против китайцев сейчас. Хотя, скорее, пол мира. Индия не лезет — своих проблем хватает. Арабы друг с другом никак не навоюются. На Африке вообще держится половина промышленности — они только-только на ноги встают. Ну, латинская Америка кое-чем помогает и нам и американцам…

— Я про нас с тобой конкретно.

— Хрен знает. Я не загадываю. Нет смысла.

— Ну, загадывать не надо — а что планируешь?

— Тоже ничего. Мы ж тобой рядовые — а значит подневольные. Как скажут — так и будет. А думать нам вредно. И я, наверно, даже с этим согласен. Такая забота — что кость в горле. Выжить бы — да и ладно. Я тебя вообще позвал, чтоб мы могли от остальных сбежать, хоть ненадолго. Уже как-то достало всё время быть, как на ладони. Сначала у сослуживцев, потом у офицеров, а дальше прибавятся и враги. Хоть чуть-чуть побудем более или менее свободными.

— Пожалуй ты и прав.

Мы ещё немного посидели и стали тихо собирать манатки, чтобы потом пробраться в казарму. По-счастью дежуривший парень на первом этаже заснул и мы без хлопот пробрались мимо. Сдали перископ и пошли спать в казарму.

10

Следующее утро прошло спокойно, как никогда за всё моё время в части. Тех, кто прошёл через учения вскоре должны были распределить по войскам. А значит, местные служивые могли больше нас не мучить и отдать все свои силы следующему прибывшему набору. Нас, конечно, направляли в наряды — по столовой, по складу, на вокзал, в караул и даже на туалеты. Но с тем, как было раньше — это не сравнить. И свободного времени было вдоволь. Отбыв первый наряд на складе, под вечер я вернулся в казарму, незадолго до отбоя. У меня на постели лежал конверт. Я подумал, что это от матери, но на штемпеле отправителем была наша часть.

Должно быть назначение… Уже? Чёрт, даже не ожидал.

Распечатывать было и волнительно и боязно. Аккуратно порвав конверт, я подумал — а почему именно в пехоту? Вдруг что-то покруче? Диверсант… Или пилот вертолёта…

Кое-как пересилив мандраж, я развернул бумагу и обмяк:

«… назначается на должность младшего цензора почтовой корреспонденции при военной части № 142».

И первой моей мыслью было: ошибка.

Да, не может быть иначе. Кто-то где-то просто описался, перепутал. Что это за должность такая молодому парню и во время войны?! Туда пенсионеров слать надо или безногих инвалидов или сынков депутатов (подальше от пуль).

Нет, это точно не для меня. И нужно с этим уладить поскорее, пока из-за этой ошибки и вправду не усадили за стол.

— Эй, чего это с тобой? — спросил Игорь, сидевший рядом на своей койке. Но я ему не ответил. Сам не знаю — почему. Просто не смог раскрыть рта и сказать что-то членораздельное. Поэтому я просто встал и с клочком бумаги в руках, молча, вышел из казармы. Вроде я чувствовал, что внешне выгляжу спокойно. Хотя если он спросил, как я себя чувствую, то, вероятно, ошибался на счёт своего вида.

По фамилии, Дубовский, я отыскал кабинет майора, назначившего меня на это распределение по ошибке. От него как раз выходил другой солдат. Я постучал в дверь:

— Проходите.

Я вошел, закрыл за собой дверь и подошёл ближе к столу майора. И я его узнал — это был тот самый майор, который меня принимал в поезде, когда я только-только прибыл в часть. И уже теперь вся эта история с назначением действительно перестала мне нравиться.

— Товарищ майор — разрешите обратиться.

— Вольно, рядовой. Разрешаю.

— Сегодня я получил назначение на дальнейшее прохождение военной службы, и я уверен в том, что оно ошибочно.

— Вот как? Давай проверим.

Теперь мне не нравился его тон. Словно он знал, что я приду к нему именно с этим вопросом, и он уже подготовил для меня ответ.

— Твои фамилия, имя, отчество и дата рождения?

— Морхант Андрей Васильевич, восемнадцатое марта две тысячи… года.

Он ввёл данные в компьютер, потом на своём кресле на колёсиках подкатился к архивному шкафу. Оттуда вытащил папку, видимо с моим личным делом.

— Приказ о назначении на службу у тебя с собой?

— Так точно.

— Передай его мне.

Я отдал приказ. Он начал что-то сверять с бумагами, потом с компьютером, но ото всех этих действий, как мне казалось, так и несло формализмом. Словно бы он не проверял информацию и не искал ошибку, а просто тянул время.

— Нет, рядовой. В твоём назначении не было допущено никакой ошибки.

— Товарищ майор — я не утверждаю, что ошибку в назначении допустили вы. Но вам могли передать обо мне неверные сведения. Перепутать личные дела, спутать мою фамилию с чьей-то другой, кому действительно подходит это назначение… канцелярская ошибка. Понимаете? Я знаю — такое случается.

— Нет, рядовой. Здесь всё верно. Документы по тебе готовили и сверяли в отделе кадров. Работал тут не один человек и каждый из них всё перепроверил и подписался. Я сам помню, как знакомился с твоей характеристикой и одобрил назначение, рекомендованное в твоём личном деле.

— Вы? Но почему… р-разрешите поин-н-тересоваться.

— Всё просто — потому, что ты для этого подходишь.

— Я?! Под канцелярскую крысу?! Извините за выражение.

— Так точно, рядовой.

— Товарищ майор — но ведь я прошёл все учения.

— Как и все солдаты.

— Но меня на них даже не ранило. Я выполнял приказы…

— И довольно вольно их воспринимал, на мой взгляд.

— Товарищ майор — эта должность в пору для калек. Что мне там делать?

— То, что прикажут, само собой. Армия — это, прежде всего выполнение приказов. А уже судя по тому, что ты ко мне пришёл с таким вопросом — как раз с выполнением у тебя дела обстоят плохо.

Я не нашёлся, что ему на это ответить. Вероятно, тут он был прав. Я вольнодумец. Но просто так спустить этого не мог, поэтому продолжал гнуть своё:

— Разрешите заметить — у многих солдат проблемы с выполнением приказов. Но при этом их всё же назначают в нормальные войска.

— Нормальные войска?! Первый раз слышу такое определение.

— Не поймите неправильно — я имел ввиду, пехоту, флот, авиацию.

— Что ж, давай без протокола, условно говоря. А ты бы сам где хотел служить?

— В пехоте.

— В пехоте, значит… Давай посмотрим — почему я не назначил тебя в пехоту…

Он покопался в данных на компьютере:

— Хотя бы вот — правая рабочая рука при ведущем левом глазе. Знаешь, что это означает?

— То, что мне необходимо делать поправку при стрельбе.

— А враг, конечно же, будет сидеть на месте и терпеливо ждать, пока ты пристреляешься, и только после этого пойдёт в атаку?

— Никак нет, товарищ майор.

— Ну, хоть это ты понимаешь. На этом всё?

— Разрешите заметить — я думаю это так же не причина назначить меня в почтовый отдел.

— Правда? Вольное исполнение приказов, неспособность вести немедленный прицельный огонь. По-твоему этого не достаточно?!

— Я считаю, что да, товарищ майор. Не достаточно.

— Да уж — впервые встречаю такого, как ты. К тому, что уже есть вполне можно добавить довольно средние результаты сдачи норм по физ подготовке. А как тебе пометка «нетривиальный интеллект»? Что это значит, ты знаешь?

— Никак нет.

— Это значит, что пускать твой ценный мозг под пули всё равно, что тушить пожар икрой. И знай — тут я правда не лукавлю.

— Товарищ майор — боюсь, я вас не совсем понимаю.

— По нашим выводам — из тебя может вырасти нечто более серьёзное, чем машина для убийства, которой ты, судя по всему, хочешь стать. Небось, прибыл в часть и уже увидел себя постаревшим лет на десять, с бородой, верхом на танке с огнемётом в руках, штурмующим Запретный город в Пекине?

— Никак нет, товарищ майор.

Он чуть помедлил:

— Ну, может, и нет, и я преувеличил. Но ты всё равно уже мнишь себя героем. А это, во-первых, совсем ещё не так, а во-вторых — на войне такие вот самопровозглашенные герои первыми и гибнут. У нас ведь человеческих ресурсов не так много, как у китайцев. Разбрасываться вами просто так мы не можем — поэтому используем по максимуму всё, что вы можете дать.

— Товарищ майор — раз вы упомянули нетривиальный интеллект, то что он может дать в отделе цензуры писем?

— Опять мнишь себя героем. Сейчас совсем ненужных должностей в армии нет. Запомни это на всю жизнь. Эн. Е. Тэ. Все вы выполняете важную работу — и цензоры тоже. Да, должность относительно не блестящая. Но боже мой — что ты хотел?! Ты — рядовой. Вдобавок — тебе всего лишь восемнадцать лет. Восемнадцать! В армии тебе никто не обещал сразу высокий чин и особо важную работу. К этому приходят с годами, постепенно, наживая опыт, выполняя задания. А как ты думал?

Я молчал. Он был чертовки убедителен, логичен… и это только больше меня злило.

— Но, вообще-то, почему ты решил, будто твой геройский комплекс в цензуре не удовлетворится? Вот попадёт к тебе письмо с зашифрованным посланием врагу — а ты его вычислишь и доложишь, куда следует. Знаешь, ведь как раз должность в отделе, наподобие цензурного — это первая ступень к службе в разведке. Шпионаж, контргосударственная деятельность. Неужели не охота в таком повариться?

Я призадумался:

— Совру, если скажу, что не охота.

— Вот. Но к этому надо прийти. А так с порога никого туда не берут. Не обижайся — но и ты, и все, кто вместе с тобой проходили учения, ещё особо ничего не умеете для войны. А чтобы вы этому научились — нужно время. И желательно, чтобы в это время вы оставались в живых. А вообще — ради такого поста, на который тебя назначили, иные люди подключают большие связи или деньги. Тебе он перепал за просто так, а ты ещё и недоволен?!. Ладно — хватить мусолить это. Надеюсь, для твоего же блага, что до тебя дойдёт. Прошу освободить кабинет.

— Так точно.

На негнущихся ногах я вышел из кабинета майора и тихо закрыл за собой дверь.

Морально и интеллектуально он меня, конечно, выебал. При этом майор был тактичен и мягок, словно ебал принцессу-девственницу. Чёрт, как же я себя паршиво чувствовал. В башке роилось столько мыслей, что и не помню толком, как вернулся в казарму. Дойдя до своей койки я завалился на неё и вперился в потолок.

— Да что это с тобой? С матерью дома всё в порядке?

Я не сразу понял, что это Игорь со мной заговорил. Ответил я монотонно, с задержкой:

— Да, с ней нормально.

— А чего с тобой тогда твориться?

Шило в мешке не утаишь. Я решил рассказать всё Игорю. В конце концов — моей вины в этом нет:

— Мне назначение пришло.

— Для тебя что — ввели отряд камикадзе?

— Неа.

— Ну, так чего ты, как в воду опущенный?

— Назначили почтовым цензором в нашу часть. За нетривиальный интеллект, как мне майор сказал.

Прителин замолчал. Мне казалось, что он думал, как ответить, чтобы мне стало лучше. Если бы всё то, что сказал, я написал на бумаге и он не видел моей реакции, то скорее всего Игорь впал бы в глубокий ступор. Но видя меня, он ответил:

— М-да, паршивенько. Медаль за ранение в бою теперь будет получить сложнее.

Я понял, что он шутил, чтобы меня подбодрить, но я был выжат. Пока ребята, вроде Игоря, будут бороться с врагом, я буду вскрывать и читать чужие письма. Велика важность! Хотя…

— А ты как — уже получил своё назначение?

— Нет, но ты не кипишуй из-за своего. Дольше проживешь зато.

Вот эти его слова в тот момент я воспринял, как оскорбление. Словно я струсил и пришёл к майору просить, чтобы меня назначили на какую-нибудь не пыльную должность и подальше от боёв. А он возьми, да выполни моё желание. Я отвернулся от Игоря и попытался заснуть. Но не мог. И дело было даже не в Прителине, который продолжал меня допытывать и извинялся, если вдруг что-то не так сказал.

— Я же солдафон. Мы — народ тёмный.

Это я тоже принял как оскорбление — словно мы с ним теперь разные народы. А ведь только вчера вроде пили вместе. Я понимал, что он не отстанет, поэтому оборвал его сам:

— Игорь, слушай — замолчи, пожалуйста. Давай закончим с этим на сегодня. Хорошо?

— Хорошо, как знаешь. Извини ещё раз, если что не так.

Я промолчал.

11

Наутро следующего дня мне было велено явиться в отдел цензуры для начала прохождения «службы» (кто додумался назвать это так?). Я принял новую присягу, мне на ознакомление выдали устав. Но к непосредственной работе допустили уже сегодня, хотя и с ограничениями, пока не выучу устав и должностные обязанности.

В них входило вскрытие почтовых отправлений, проверка на предмет наличия в них запрещённых предметов и запрещённой информации, цензура таковой информации, если она имелась, занесение в личные дела военнослужащих ту или иную информацию, как то: Иванов клевещет на своё командование; Петров, похоже, проявляет склонности к гомосексуализму; Сидоров явно пересылает военные секреты противнику. Входило в обязанности ещё проверка в письмах наличия невидимых чернил (выявляли их, в основном, с помощью химикатов), поиск секретных кодов, которые находили, сопоставляя текст по нескольким разным алгоритмам простого шифрования. Ну, Дубовский не соврал — здесь действительно есть возможность поймать за задницу шпиона или врага государства. Но это всё-таки ещё должно повести.

К электронной почте мы доступа не имели — этим занимался совсем другой отдел под крылом кибербезопасности — там речь уже шла не просто о цензуре, но о цифровых кодах, компьютерных вирусах, троянских программах и прочем. Чтобы попасть туда нужно было соответствующее образование. Хотя некоторые цензоры, как мне рассказали, всё же умудряются перейти и туда по завершении годичных курсов программирования. Но всё равно в почтовом отделе работы было больше — армия России доверяла бумаге. С ней действовали дедовские методы обращения — более простые, хотя при этом и более надёжные. А когда речь заходит об электронике, то тут задействуются такие методы работы и термины, которые простому военному понять не просто. А значит не просто и распознать подвох. В Американской армии довольно давно и почти полностью перешли на электронную почту и документооборот. Но мы упорно цепляемся за бумагу.

К середине дня, перед обедом, меня представили моему командиру — лейтенанту… Чёрт — я был в таком раздрае из-за всего этого, что даже фамилию его не запомнил сразу. Хоть звание из башки не вылетело. Подожду, пока его при мне кто-то по фамилии-имени не назовёт — тогда надо будет запомнить, а потом, может, и записать. Сам лейтенант вроде показался человеком приятным. И уже одним этим он походил на гражданского. В голове так и не переставала крутиться мысль: «какого чёрта я здесь делаю»?!

Затем меня отвели в отделение, к которому я отныне прикреплён. Вот тут я чуть не выматерился в слух. Почти всем хорошо за сорок, лысеющие, полные (один был таким здоровым, что ему, наверное, в самолёте приходится покупать два места рядом), три женщины средних лет и ещё более средней привлекательности. Было и двое молодых парней. По их поведению я быстро узнал в них золотых мальчиков. И тут Дубовский был прав — ради таких не пыльных должностей задействуют деньги и связи. При этом я быстро поймал себя на мысли, что почти наверняка не справедлив к этим людям. Вполне вероятно они лучше, чем я их себе рисую. Во время обеда мне в столовой встретился мужчина без ног, в инвалидной коляске. Как я понял — он тоже работал в части «за столом», как это называется. Вполне возможно, что он был на войне — подорвался на мине или ему отстрелили ноги или он схватил траншейную стопу, которую долго не лечили. Но он всё равно продолжает служить стране — может за идею борется, а может и просто выслугу зарабатывает. Однако всё это никоим образом не помогало убрать из головы мысль: «какого чёрта я здесь делаю»?!

После обеда меня проводили к моему столу. Сегодня в мои обязанности входило только вскрытие конвертов, чтобы их могли обработать постоянные служащие. Меня к этому допустят только после аттестации, которая должна состояться через неделю. Всего неделя на полное обучение — да уж, важная работка.

Я сел за свой стол, взял из ящика с корреспонденцией первый конверт для вскрытия, огляделся по сторонам… и тут понял, в чем Дубовский соврал мне. Он сказал, что мне всего восемнадцать. Нет. Мне уже сорок лет. Я лысею и толстею, у меня проблемы с простатой, а дома меня ждёт жена, с которой мы неделю назад подали документы на развод.

Я медленно и аккуратно вскрыл конверт у меня в руках, положил письмо и сам конверт (по регламенту) в отдельный ящик, который после меня будет цензурить постоянный служащий, затем склонил голову над столом и подпёр её руками:

«Слишком ценен для того, чтобы просто умереть за свою страну и свой народ под пулями, но вполне подходящий для ВОТ ЭТОГО! Вскрывать и читать писульки, а не убивать врагов, захватывающих страну».

Вот это был настоящий плевок в лицо.

Кое-как я заставил себя завершить этот рабочий день. Один из членов моего отделения даже похвалил меня:

— Славно поработал для первого дня. Тем более — неполного дня.

Не знаю, через какую силу я выдавил из себя улыбку на это. Спать на земле в джунглях, казалось, было проще.

Вот в чём мне ещё соврал Дубовский — он сказал, что я мню себя героем. Неправда. Я — ничто. С этого дня — ничто. И судя по моим сослуживцам — так я тут и закончу, до самого упора, пока нас не захватят китаёзы. Тут апатия начала уступать место злобе.

В казарме со мной снова попытался заговорить Игорь:

— Ну как у тебя, старик?

Слово «старик» меня задело, но я всё же решил, что вчера превратно отнесся к Прителину. Он не такой. И спрашивал он меня без задней мысли.

— Да вот — оказался среди стариков.

— Серьёзно?

— Более, чем. Там было и двое молодых ребят — но это чьи-то сынки, сто процентов. Вряд ли они станут брататься со мной.

— Эту должность уже застолбил я, — он тепло мне улыбнулся.

— Спасибо, чел. Тебе-то приказ пришёл?

— Нет. Вообще, блин, странно. Такое ощущение, что наверху не могут решить — кому за меня взяться. Я болтал об этом с другими ребятами. Они говорят, что иной раз назначения и неделю ждут, даже в пехоту.

— Чёрт — неделю?! Когда идёт война они с этим могут неделю тянуть?! В отечественную с Красной площади после парада отправляли на фронт!

— Жопошничество, чувак. Жо-по-шни-чес-тво. Я сам уже начинаю на стенку лезть от безделья. Теперь, кажется, понимаю, откуда взялась дедовщина — без войны солдатам делать было не хрен, а сил имелось больше, чем нужно.

— Согласен. Зато мне моё цензурное прилепили — суток не прошло после учений. Это ведь тот майор мой приказ подписал. Помнишь? Который нас в поезде принимал. Я ещё, блин, опозорился перед ним. Звучит странно, но, по-моему, он так меня опустил.

— Не, не думаю. Вот если б ты его дочь обрюхатил.

— Тогда бы он меня послал в самое пекло. И я был бы счастлив, черт возьми. Вот это — служба, так служба.

— Эй, ты вполне достоин и того, чтоб тебя заслали к чёрту в задницу. Серьёзно. Или ты думаешь, что я просто из дружбы все учения держался рядом с тобой?

— А что — не из дружбы, что-ли?

— Да и из-за неё тоже. Но у тебя мозги есть, понимаешь?! Армия — это не просто стрельба, бои, капание траншей, хоть без этого нельзя. Но и голову там применять надо уметь.

— Спасибо, Игорь. В твоём исполнении это звучит лучше, чем майорский «нетривиальный интеллект».

— Слушай — будь моя воля, я бы тебя хоть в спецназ, хоть в боевые пловцы взял. Но армия — такая штука…

— Да уж. Я бы тебя тоже — хоть в ВДВ, хоть в контрразведку.

— В разведке я в первые пол часа все явки-пароли забуду.

— Ну, будешь, как Джеймс Бонд. Постоянно палить из всего подряд и всё на хрен взрывать.

— Вот и прожил бы всего пол часа.

— А на войне что — не так?!

— Да так, вроде. Увидим.

12

Прошла уже неделя с того момента, как я получил назначение. Аттестацию прошёл успешно, но лейтенант Волков, командующий нашим отделением, сказал, что я мог бы справиться и лучше. Пожалуй, в этом он был прав, ведь я не старался. Совсем. Материал, устав и методы работы я усвоил — не дебил, ведь. Но не старался. Напротив — намеренно допустил несколько ошибок. Я думал, что если завалю аттестацию, то меня переведут в нормальные войска. Однако, они всё же утвердили результат для прохождения по нижнему пределу.

Идиотизм какой-то! Неужели они сами не видят, что мне тут не место?! В день аттестации захотелось напиться. Скорее от безнадёги. Но я взял с собой Игоря, чтоб совсем не уйти в загул. Да и просто для компании.

Мы с ним завалились в барчик, который выглядел более или менее прикольно, в соседнем с частью городке. Там пили и болтали.

— Так тебе до сих пор не пришло назначение?!

— Представь — нет.

— Идиотизм. У меня всё. Я даже злиться на это больше не могу.

— Та же фигня. Не удивительно, что мы топчемся на месте. Ведь до сих пор ещё ни одной армии так и не удалось подойти к старой китайской границе. Они всех теснят и теснят! Мало того — у нас до фига боеприпасов и техники, так жёлтожопые, как у них кончаются патроны, переходят на штыки или вообще на вилы с лопатами. И стоят, сука, на месте! Берут тупо числом! Пока такие, как мы с тобой, пьют и ждут приказа с назначением.

— Или читают, как какой-то солдатик жалуется своей девке, что поле неё ему дрочка не в кайф.

Игорь заржал.

— Ты что?.. блин!.. Реально такое письмо выискал?!

— Пока нет. Но уверен, что отыщу его меньше, чем за месяц.

— Паршиво тебе не на своём месте. Мы должны были идти вместе в атаку!

— Какую атаку? На безграмотность?!

Он снова засмеялся. Да, я от злости такие шутки выдавал на-гора.

— Знаешь, Игорь — они ведь даже не только моё настоящее похерили. Будущее тоже.

— В смысле?

— Ну вот, смотри. Предположим, тебя пошлют в пехоту: ты будешь участвовать в сражениях; заработаешь звание куда быстрее, чем я, сидя на жопе; отхватишь медалей, благодарностей; заведёшь знакомства с настоящими мужиками, которые после войны и будут рулить страной. А что я?! У меня разве есть хоть возможность для чего-то из этого?! За столом звание получаешь в десять раз дольше, о медалях речи нет, знакомства ты водишь только с такими же конторскими крысами ничтожными. И что я получу в итоге?! Прибавку к пенсии тысяч сорок и может быть наручные часы. Всё! А времени, сил, жизни потрачу столько же, как и ты на пехоту.

— Ты сгущаешь краски.

— Да?!

— Или рисуешь мою роль слишком хорошей. Начнём хотя бы с того, что мне, чтобы получить всё, о чём ты говорил, нужно выжить. А это та ещё задачка.

— Да выживешь — куда ты денешься!

Я чокнулся своим бокалом пива с его бокалом. Сам я хлебнул, а вот по Игорю было видно, что он просто за компанию пригубил.

— Знаешь, Андрюха — чем я дольше тут маринуюсь, тем больше боюсь.

— Боишься?

— Представь себе. Какая только хрень от безделья в башку не лезет! Если б меня бросили в бой, то всё это начисто отпало, потому что не было бы ни сил ни времени о таком думать. А тут: что, если мне оторвёт ноги; что, если меня парализует; что, если возьмут в плен; что, если яйца отстрелят; что, если кукухой полечу? Если б был занят чем-то нормальным, то и не думал бы и не боялся. Но нет! Они словно специально так давят и ждут, когда я взорвусь.

— Не думаю, что, — начал было я, но дойдя до слов «они такие» быстро себя оборвал, вспомнив одно только своё назначение. — Хотя даже не знаю… Тут загадывать невозможно, но мне кажется, что здесь больше как раз твой страх и играет на этой версии. Что ты себя накручиваешь.

— Может, и накручиваю — а хрен ли мне ещё делать?!

Мы ещё немного попьянствовали и после собрались обратно в часть. Нас высадила попутка не далеко от поворота в сторону части, который шел от шоссе. В потёмках мы кое-как пробирались по грунтовке, ещё и наклюкавшиеся. Подойдя к воротам мы услышали автоматную очередь. Обычное дело в военной части, да ещё при военном положении в стране. Но Игорь мигом снялся с тропинки, вприсядку рванул в лес. Только увидев, как он залёг, я понял, что это не он странно себя повёл. Просто он среагировал. Успел, хотя и не было особого повода, плюс алкоголь в крови. А я остался, как соляной столп. Меня изрешетили в миг, если бы это стрелял враг.

Я пробрался к Игорю, который прятался за деревом. Он уже понял, что подстрелить его тут не хотят, и не лежал на земле, а сидел на ней. Но и сам выходить будто бы стеснялся.

— Молодец, — с серьёзным тоном сказал я.

— Молодец?! Ты… — было похоже, что он мою похвалу принял, как прикол и чуть не послал меня. Глаза у него были почти бешенные. Я даже немного струхнул, когда он ими на меня зыркнул. Но Игорь быстро себя осадил. — Не смешно.

— Я блин, и не шутил. Ты среагировал. Не смотря на бухло. И как быстро. А я затупил.

— Да ни черта ты не затупил! Просто реакция не сработала. Сам сказал — мы напились.

— Но напились мы одинаково. Ты смог сообразить, а я затупил. Сейчас бы лежал трупарём на дороге, если бы мы были в боевой зоне.

— А мы и не в боевой зоне. Ты это знаешь, и я это знаю. Ты остался стоять нормально, а я затрусил и смотался.

— Ни фига ты не затрусил. Это я тормоз! Знаешь, блин — дело тут даже не в пиве. Это всё работа. Эта хрень меня отупляет. Ей богу отупляет. На учениях после двух дней в полях и лесах мозги соображали на отлично. А теперь даже залечь не додумался. Вся эта монотонная, однообразная, тупая работёнка в канцелярии или архиве. Бумажки, донесения, списки и отчёты. Роботом себя чувствую, в плохом смысле. А роботам самосохранение не нужно — всегда можно нового сделать.

— Как ты, блять, изящно обозвал меня ссыклом.

— Хрена лысого ты — ссыкло! И прекращай так думать! Я вообще, блин, знаешь, как считаю?! Попадись мне какое-нибудь письмо, явно для узкоглазого шпиона или диверсанта, так я не только его пропущу адресату, так ещё и от себя инфы накину о нашей части. Расположение, контингент, вооружение, численность, смены караулов и прочее. Вот тогда китаёзы возьмут, да и нападут прямо на нас. Тут до их границы-то — только плюнь. Вот тогда наши тут мобилизуют и стариков и инвалидов. А тем более меня. Вот, глядишь, увидят, какой из меня солдат. Это что, по-твоему, за мысли у меня в башке?!

Игорь слегка засмеялся себе под нос:

— Да никакие это не мысли у тебя. Просто злость берёт. Ты ведь ничего такого не делаешь?!

— Нет.

— Ну, вот и всё. А вообще — раз так, то мы с тобой оба хороши. Только твои мысли хотя бы смелые, а вот я…

— Я не смелее тебя. Вот это вколоти себе в голову.

— Ладно, пошли в казарму, а то я уже жопой к земле примерзаю.

Мы всё же доковыляли до наших нар и завалились спать.

На следующий день мне на цензуру попало письмо от Игоря его матери. Я сразу понял, что не смогу его вскрыть и прочесть. Но тут меня посетила другая идея. Сами солдаты к своим делам доступа не имели, но мы, как цензоры, могли забраться в чужие дела. Я, используя письмо Прителина, запросил из архива доступ к его делу. Когда мне его принесли, я сразу пролистал его до последних записей:

«На учениях проявлял себя, как мужественный и сильный солдат… Хорошо исполняет приказы… Хороший стрелок… Хладнокровен… Высокая выдержка… Хорошая физическая подготовка…»

И всё в таком духе. Последняя запись гласила:

«Рекомендован для назначения в пехотные войска или в войска специального назначения, по усмотрению командующего».

Письмо Игоря я потом подсунул в общую кучу. А в своём отчёте указал, что вскрыл его, прочёл, ничего такого в тексте не нашёл.

Вечером того же дня я подозвал Прителина и втихаря рассказал ему о записях, что я видел.

— Пехота?

— Да. Или вообще спец войска.

— Ты не шутишь? Или может, просто подбодрить меня так хочешь?

— Чтоб мне провалиться — видел. Так что жди.

— Хммм, да уж. Всё жду и жду.

Настрой у него был странный, но чуть позже он, кажется, немного повеселел.