Солнце для красных

Евгений Аркадьевич Нарута (2024)

История семьи, которая приобрела дом в Крыму и создала там свой уютный мир. Сын Павел, инженер конструктор бронемобилей, знакомится с молодым человеком по имени Андрей Платонович Нагель, который предлагает принять участие в международном автопробеге на приз Государя Императора. Павел стоит перед выбором между продолжением карьеры инженера, или новыми возможностями, которые открывает перед ним мир автомобилей. История на этом не заканчивается. Многие персонажи романа реальны, а события заимствованы из их мемуаров или исторических источников. На пути героя множество испытаний; Первая мировая война , Гражданская война, не простые события в Крыму.

Глава 6

Глава шестая.

Крюк и Крендель.

Окрасившийся багровым отблеском уходящего солнца белоснежный особняк заводчика Артамонова, укрывшийся, за высокой, черной оградой, составленной из железных прутьев, выглядел совершенно безлюдным и заброшенным. Дорожка к парадному входу завалена опавшими листьями, фонтан с взметнувшей хвостом чудо рыбой давно пересох и почернел от скопившейся на дне пыли и грязи, но мерцающий в окне второго этажа огонек одинокой свечи, указывал на то, что в особняке кто-то есть..

Двое солдат, шагавших вдоль ограды особняка остановились, один, среднего роста чиркнул спичкой и закурил.

— Зайдем? — спросил второй, щуплый, с телосложением подростка.

Крендель нервно курил, прислушиваясь и озираясь. На побережье накатывали волны и вспенившись отступали, унося с собой мелкие камушки и ракушки. Морская набережная была совершенно безлюдна. Сделав последнюю затяжку, Крендель отбросил чинарик. Затягивать не стоило — сейчас никого, а спустя минуту может всяко случиться.

— Пощупаем буржуев, — кивнул он соглашаясь.

Холодная осень, накатившая раньше времени дула ледяным ветром забираясь под тонкие солдатские шинели. Узорчатую калитку, набранную из чугунных, в виде античных копий прутьев венчали заостренные наконечники, место задвижки закрывал рыцарский щит с замысловатым гербом мешавшим дотянуться до замка. Тощий, и необыкновенно цепкий Крюк, хватаясь за прутья ловко перебрался через забор и немного поколдовав открыл замок изнутри. Крендель, пройдя на территорию укрылся за стволом акации и прислушался. Сквозь шум прибоя, доносились едва слышные цокающие звуки.

— Прячься.

Звук стал отчетливее и вскоре на набережной показался казачий разъезд. Всадники, проскакав в легком аллюре до конца решетчатой ограды, свернули в переулок и исчезли.

— Куда? — прошептал Крюк.

Крендель кивнул на боковую дверь для прислуги:

— Оттуда зайдем.

Дверь оказалась заперта, а шуметь не хотелось.

— Пролезешь? — кивнул Крендель на крохотное оконце.

Крюк оценивающе посмотрел, пожал плечами.

— Попробую.

— Прикрыв стекло папахой, Крендель надавил на него ладонью и с коротким стоном оно провалилось вовнутрь.

— Пролезай, — Крендель подставил колено.

Крюк скинул шинель, вытянул одну руку, опустил плечо другой и ввинчиваясь в оконный проем по диагонали, проскользнул вовнутрь. Минуту спустя, дверь отворилась. Крендель вошел, прикрыл за собой дверь, остановился и прислушался. Своему необыкновенно чуткому слуху, особенно в темноте он доверял больше, чем глазам. Крюк знал об этой способности товарища и замер прекратив кажется даже дышать. Еле слышные звуки рояля доносились откуда-то сверху, вероятно со второго этажа.

— Пошли, — сказал Крендель.

Отворив дверь, они оказались в длинном коридоре, едва освещенном серым сумеречным светом. Отсыревшая ковровая дорожка вела к широкой лестнице, украшенной мраморными ангелочками. Звуки фортепьяно стали отчетливей. Поднявшись на второй этаж Крендель уверенно пошел на эти звуки. Остановился перед большой двустворчатой дверью, замер прислушиваясь. Музыка стихла и раздались сперва редкие хлопки аплодисментов, а потом глухие голоса. Склонившись, Крендель заглянул в замочную скважину, но разглядеть ничего не смог, тогда просто замер, пытаясь на слух определить сколько в комнате человек. Судя по голосам не более пяти. Взвел курок револьвера и резко толкнул дверь.

В небольшой зале за фортепьяно сидела красивая девушка, рядом склонившись стоял молодой человек в мундире поручика, а в креслах возле накрытого стола пожилые женщина и мужчина.

— Экспроприация! — закричал Крендель.

Молодой человек, обернувшись потянулся к кобуре, но Крендель на секунду его опередив выстрелил. Пуля, угодившая в правое предплечье, раздробила кость и отбросила офицера на пол.

— Позвольте! — воскликнул, вставая седой господин.

Крюк засадил в старика две пули и тот, неловко повалившись на бок, рухнул вместе со стулом. Молодая девушка визжала не переставая, тогда Крендель пристрелил и ее, а затем и пожилую даму в кресле, после чего добил стонавшего на полу офицера. Сзади раздались шаги и Крюк обернувшись выстрелил в женщину с подносом. В воздухе стоял дым от пороха, на столе лежал белый хлеб, брынза, жаренный поросенок, стояли хрустальные бокалы и бутылки с кислым, отдающим уксусом румынским вином. В камине потрескивая горел огонь. Спрятав наган, Крендель подошел к столу, налил в бокал вина, выпил и давясь начал закусывать. Крюк присоединился. В кокой-то момент Крендель замер, — ему почудились шаги за дверью, но ничего не услышав, продолжил есть.

Закончив с едой, Крендель вырвал из ушей девушки, сверкавшие камнями сережки, забрал у офицера золотой портсигар и браунинг. Перстни пожилой дамы не захотели сниматься, тогда Крендель отрезал пальцы. У пожилого мужчины из ценного оказался перстень, а в карманах обнаружились керенки и пара золотых червонцев. За окном совершенно стемнело, свечи догорали, Крюк вставил в подсвечник новые.

Скинув тело пожилой женщины на пол Крендель уселся в еще теплое кресло, и продолжил есть. Наконец насытившись, отвалился на спинку. Тепло от камина приятно обволакивало тело, хотелось спать, но встряхнувшись он поднялся.

— Надо уходить.

Крюк, уже засыпающий встрепенулся:

— И куда пойдем?

Идти было решительно некуда, а ночью особенно опасно. За окном завывал пронизывающий ветер и грохотал разбушевавшийся прибой. В доме было тепло, стояла тишина. Зевнув, Крендель встал, и заглянул в соседнюю комнату. Увидев огромную кровать, не смог устоять и повалился на нее.

— Остаемся до утра, — сказал он, проваливаясь в глубокий сон.

Пробуждение оказалось жестким. Он даже ничего не мог понять. Удары сыпались, справа и слева выбивая из глаз искры и отдаваясь во рту солоноватым привкусом крови. Все стало понятно лишь тогда, когда избивать перестали и подняли с пола. Кровь заливала глаза, но Крендель рассмотрел кряжистого розовощекого ротмистра и пятерых солдат. «Шлепнут прямо сейчас» подумал Крендель и зажмурился от страха.

— Вставай, бесово отродье, — скомандовал мордатый ротмистр с рыжими бакенбардами, обрамляющими румяное лицо и не удержавшись заехал в ухо поднимающемуся с пола Крюку.

Тщедушный Крюк, прозванный так из-за природной сутулости и изогнутого вниз длинного крючковатого носа с шумом рухнул на пол, однако вновь засуетился и поднялся на ноги.

Кренделя уговаривать не пришлось, и он живо вскочил.

— Руки назад, — рявкнул, ротмистр, срывая с Крюка и Кренделя солдатские погоны. — Пархоменко, свяжи их.

Пожилой солдат стал озираться в поисках веревки, тогда ротмистр подсказал:

— Ремни с них сыми.

Лишенные ремней портки стали сползать, тогда Крендель прижал их к бедрам локтями.

— Обыскать! — приказал ротмистр, расхаживая по зале.

Один из солдат подошел к Крюку, похлопал по груди, по бокам, потом к Кренделю. Заметив на груди Кренделя вздутость, вытащил из внутреннего кармана два свертка. В одном оказались золотые кольца, серьги, и дамский браслет, в другом махорка, завернутая в большевистскую прокламацию.

— Где взял? — увидев прокламацию спросил ротмистр.

По свирепому взгляду, Крендель определил: «Сейчас в ухо даст» и от страха втянул голову в плечи. Ротмистр, однако не стал этого делать, а неприятно поморщившись запихнул сверток с махрой Кренделю обратно в карман и приказал:

— В возок их.

О налете на дачу заводчика Артамонова, ротмистр Арестов узнал от дворецкого. Взяв, нескольких солдат, отправился на задержание. Заводчику ничем помочь было нельзя, поэтому хорошенько побив задержанных, и спустив пар клокотавшего негодования Артамон Эрастович сперва хотел пристрелить негодяев, но привычка держать эмоции под контролем возобладала. «А ведь засранцы могут быть полезны» — мелькнула мысль, когда на глаза попался приказ Мокроусова. Мысль еще до конца не оформилась, но ротмистр уже засунул прокламацию с махрой Кренделю обратно в карман.

Неприглядные ворота Феодосийской тюрьмы, украшенные облупившимися от непогоды и времени двуглавыми, некогда золочеными орлами, со скрипом отворились, впустив повозку в тесный двор. Ротмистр исчез в здании, а спустя некоторое время появился в сопровождении тучного фельдфебеля и идущего следом солдата.

— Забирайте гостей, — сказал ротмистр.

— Ваша воля, Артамон Эрастович, но я бы этих шлепнул без разбирательств, — сказал фельдфебель.

— Разберемся и шлепнем, — пообещал ротмистр.

— Вставай давай, — рявкнул фельдфебель и огрел замешкавшегося Крюка по тонкой шее, — Пшел! — Подтолкнул Кренделя в направлении двери.

Солдат отворил дверь, поднялись на второй этаж, остановились у решетки, закрывавшей проход в длинный темный коридор. У решетки стоял пожилой охранник в картузе с поломанным козырьком.

— Ничепоренко, принимай постояльцев, — сказал фельдфебель.

— Куда я их пристрою? — проворчал Ничепоренко отворяя решетку, — Тех, что есть кормить нечем.

— Ничего, — ответил фельдфебель, — скоро подчистим.

— Это когда? — поинтересовался Ничепоренко.

— Когда надо.

Пройдя коридором до ближней двери, Ничепоренко вынул наган, приоткрыл окошко, постучал рукоятью по двери и крикнул;

— Господа красные пролетарии, всем отойти от двери и стать лицом к стене.

— Понаблюдав за реакцией, обернувшись сказал:

— Можно запускать.

Развязав руки, Крюка и Кренделя втолкнули в камеру. Нетерпеливый фельдфебель, для придания процессу ускорения дал каждому по напутственному пинку, отчего Крюк и Крендель не вошли, а влетели в камеру упав и распластавшись на бетонном полу. Дверь с решетчатым окошком глухо ухнув закрылась.

Стоявшие у стены обернулись, один: в матросском бушлате, с сильно избитым узким лицом, которое пересекали, лихо закрученные кверху усы подошел и протянув руку помог Кренделю и Крюку подняться.

— За что вас товарищи? — спросил матрос, прищурив темные глаза.

Крендель моментально сориентировался в обстановке.

— Не хотели за буржуев воевать, пролетарскую кровь наших братьев проливать, — воскликнул Крендель, сплюнув на пол кровавый сгусток.

Матрос придирчиво осмотрел Крюка и Кренделя. Оба одеты в потертые солдатские шинели без погон, на ногах офицерские сапоги. Остановив взгляд на сапогах, не вязавшихся с солдатскими шинелями, матрос молчал. Почувствовав недоверие, Крендель заговорил.

— Мы с офицеров сняли, — не в драных же постолах в горы карабкаться.

Матрос поднял голову, подкрутил ус и спросил:

— Почему в горы?

— Так вот же прокламация.

Крендель извлек из кармана кулек с махрой, пересыпал махру на стол, и протянул прокламацию. Глаза матроса оживились, и он начал по слогам читать: «Товарищи рабочие, матросы и солдаты!»

— Ишь ты! — сказал матрос, поправляя бескозырку, — товарищ Алеша, вы, читайте.

Один из арестантов, по виду рабочий, в черной спецовке, взял листок, и необыкновенно звучным для тощей фигуры голосом продолжил:

«Бросайте прислуживать богатеям и контрреволюционерам, окопавшимся в городе. Переходите в ряды повстанческой красной армии. Убивайте офицеров. Взрывайте склады с боеприпасами, саботируйте работы в порту.

Красная, коммунистическая рабоче-крестьянская армия уже близко, и не сегодня, так завтра под руководством командарма Фрунзе войдет в Крым.

Мы, матросы черноморского флота, базирующиеся в крымских горах, призываем вас присоединиться к нам и вонзить нож в спину гидре царского империализма!

Все, кто не исполнит этот призыв, будут немедленно расстреляны.

Да здравствует товарищ Ленин и власть Советов рабочих и крестьян!

Уполномоченный руководством Красной армии, руководитель Красного повстанческого движения революционный матрос Алексей Мокроусов».

Матрос и другие заключенные немного похлопали.

— Как зовут вас, дорогие вы наши товарищи? — спросил матрос.

— Евдокимов Федор Алексеевич, — рядовой третьего пехотного полка, — не моргнув глазом соврал Крендель.

Матрос повернулся к Крюку и Крендель опередив вопрос сказал, — а это мой однополчанин, — Иван Петрович Степанов.

С солдатами Крендель и Крюк познакомились случайно; сидя в кабаке вместе выпивали. Солдатики, излишне выпив разговорились, и один похвастал золотишком, одолженным у погибшего офицера. Когда вышли из кабака, стояла глухая ночь, улицы не освещались. Крендель предложил пойти на квартиру и выпить еще. Заведя пьяных, едва стоящих на ногах солдат в глухой переулок, Крендель полоснув обоих финкой по горлу вывернув карманы, прибрал золотишко, а заодно прихватил солдатские книжки. Карандашом, на фотографиях поправил форму усов и бороды, сделав похожими на себя и Крюка. Нехитрая подделка удалась, и патруль, пару раз проверявший документы ничего не заподозрил.

— Товарищ Григорьев, — назвался матрос, пожимая Кренделю и Крюку руки.

— Цвелев Алексей Сергеевич, — протянул руку рабочий, — Спасибо товарищи за светлую весточку с воли.

— А ведь я знаю товарища Алексея Мокроусова! — воскликнул матрос, — Да, вместе служили, под одним паром в Черноморской эскадре ходили. Выходит, что наши совсем рядом. Вы слышали товарищи! — воскликнул матрос, в очередной раз поправляя бескозырку. Крендель задумчиво смотрел на махорку, рассыпанную на столе, матрос, уловив взгляд вытащил из-под топчана смятую газетку, и сказал:

— Белогвардейская брехня годится только на самокрутки. Покурим товарищи.

Уговаривать никого не пришлось, и вскоре камера окуталась дымом махры.

— Бежать надо, — сказал Крюк глубоко затягиваясь.

Матрос оглянулся и кивнул на лежащего на нарах солдата.

— Осторожнее с разговорами.

— Крендель склонившись к уху матроса прошептал:

— У меня нож есть, — не нашли при обыске.

Матрос кивнул.

Финка хранилась у Кренделя в голенище, куда неопытный в сыске солдат заглянуть не догадался.

Тем временем, отправив Крюка и Кренделя в камеру, Арестов прошел в свой кабинет. Почти сразу раздался телефонный звонок.

— Слушаю, — ответил ротмистр.

— Артамон Эрастович, сколько еще держать эту нечисть? — спросил начальник тюрьмы.

— Потерпите немного.

— А зачем вы, притащили мокрушников?

— Занимайтесь собственными делами и не лезьте ко мне, — сорвался ротмистр, — и более мягко добавил, — я сейчас как раз над этим работаю.

Полистав список приговоренных к расстрелу, Артамон Эрастович, выделил красным несколько фамилий и позвонил в колокольчик. Дверь отворилась и мягкой бесшумной походкой, совершенно не вязавшейся с могучим телосложением, вошел ординарец.

— Вызывали ваш благородие?

— Макар Афанасьевич, голубчик, приведи ко мне Зарукова, а этих, — ротмистр прочитал несколько фамилий, — отправь в подвал.

Кабинет ротмистра находился на втором этаже здания тюрьмы, поэтому ждать пришлось недолго.

— Заключенный Заруков доставлен.

— Введи.

Вахмистр легонько хлопнул по плечу солдата невыразительной внешности.

— Развяжи его и оставь нас.

Сняв с арестованного наручники, вахмистр спросил:

— Этого подождать?

— Нет-с, этого ждать не стоит, идите милейший.

Дверь закрылась, и ротмистр предложил:

— Присаживайтесь Юрий Васильевич, закуривайте, — ротмистр пододвинул портсигар, — рассказывайте, что новенького узнали.

— Да собственно ничего особенного, за исключением того, что матрос Григорьев, оказывается знаком с Мокроусовым.

— Неплохо, — сказал Арестов, — А как новеньких встретили?

— Обрадовались листовке. Я, кстати помню их по нашумевшему Петербургскому делу.

— Не сомневался, громкое было дельце. А они вас не вспомнили?

— Нет, это исключено, — выпуская в потолок струйку дыма ответил поручик. — Мы не встречались, я знаю их по фотографиям и ориентировкам. Меня опять в камеру?

— Хватит вам томиться, — улыбнулся ротмистр.

— Как скажете, — пожал плечами Андриевский, — пользы от меня в тюрьме мало.

Протянувшись над столом, поручик стряхнул с папироски пепел, а ротмистр взглянул на белые руки поручика, сильно контрастирующие с грязными обшлагами рукавов потрепанной шинели.

— Скажите, поручик, а вы руки перед едой моете?

— Ну разумеется, — оскорбился Андриевский.

— А вот настоящий пролетарий никогда этого делать не станет-с.

Поручик, не найдясь с ответом промолчал, докурил и потушил папироску.

— Людей мало, — вздохнул ротмистр, — и времени. Но вы, Юрий Васильевич неплохо поработали. То, что вы узнали об охранниках Ничепоренко и Степанчуке неоценимо.

— А почему они еще на службе?

— Разберемся, — ротмистр махнул рукой, — не все сразу. Ступайте, отдохните, только выйдете через черный ход. Вечером вы мне понадобитесь.

— Честь имею, — ответил поручик вставая.

— Отворив дверь, ведущую на пожарную лестницу, поручик спустился и вышел на улицу.

Артамон Эрастович звякнул в колокольчик.

— Макар Афанасьевич, приведите Евдокимова и Степанова.

— Слушаюсь, — совсем не удивившись исчезновению заключенного ответил вахмистр.

— Артамон Эрастович встал, прошелся, выглянул в окно, выходящее в тесный двор. — Вам обоих, или по одному? — спросил вахмистр.

— Сперва Евдокимова.

— Развязать?

— Развяжите и ждите за дверью.

Войдя в кабинет Крендель растер затекшие запястья и осмотрелся. Белые стены, забранное решеткой, маленькое окошко, железная дверь неизвестно куда, пара стульев, бетонный пол, покрытый ковром, шкафы с папками, за зеленым столом с чернильницей, крепко сбитый, с румяным лицом ротмистр.

— Садись, — Арестов кивнул на стул, — Звание, фамилия, имя отчество, дата и место рождения.

Крендель встретился с изучающим взглядом ротмистра, и взгляд ему не понравился — холодный и невыразительный как у рыбы. Кого-то ротмистр напоминал: эта манера говорить, спрашивать, смотреть. Лицо с правильными чертами, обрамленное рыжими, едва тронутыми сединой бакенбардами, выступающий подбородок, высокий с небольшими залысинами лоб.

Крендель попытался вспомнить и не смог.

— Отвечать! — резко потребовал ротмистр, встал и прошелся по кабинету.

— Евдокимов Федор Алексеевич, — солдат третьего пехотного полка, уроженец Самарской губернии, — 1892 года рождения, пробубнил Крендель, почесал за ухом, положил руку на колено, спустив в голенище выхватил финку и в тот же миг, получив оглушительный удар в ухо свалился на пол.

Одной ногой ротмистр наступил на запястье, а мыском другой с размаху выбил нож, отлетевший со звоном в угол. Склонился, и ухватив Кренделя медвежьей хваткой за ухо поднял с пола, сильно ударил в живот, от чего глухо охнув Крендель согнулся пополам и опять рухнул на пол. Достав из кармана платок, ротмистр брезгливо вытер пальцы, подобрал нож, покрутил в руках, бросил в выдвижной ящик и присел на краешек стола.

— Полноте врать любезный. Будем говорить или молчать?

Крендель мычал лежа на полу.

— Хорошо, напомню кто вы есть на самом деле: а вы на самом деле есть известный в уголовной среде мокрушник Крендель, отправленный на пожизненную каторгу за жестокое убийство семьи купца второй гильдии Елисеева. Я так полагаю, что вас по революционной амнистии освободили и вы по каким-то обстоятельствам оказались здесь. Что касается солдата третьего пехотного полка Евдокимова Федора Алексеевича, то он с перерезанным горлом был найдет две недели назад в одном из переулков города, и я так думаю, что горло ему перерезали вы, тем самым ножиком, которым только что пытались прирезать меня.

Прекратив мычать, Крендель, поднялся, сел на стул и опустив голову уставился в пол.

— Я все правильно сказал? — поинтересовался ротмистр.

Крендель кивнул.

— Не слышу громкого и четкого ответа.

— Да, господин следователь! — в ужасе вскричал Крендель, увидев, что ротмистр встает.

— Жить хочешь?

— Хочу, — сглотнув набежавшую слюну признался Крендель, — а что для этого надо сделать?

— А что ты умеешь, — усмехнулся ротмистр, — людей резать?

— Могу и зарезать, если надо.

— Зарежешь, будет у тебя такая возможность.

— Что будет с Крюком?

— А он тебе нужен?

— Вдвоем сподручнее: один на шухере, другой в деле. Крюк в любую щель пролезет.

— Оставлю подручного, — согласился ротмистр, только поговорю с ним сперва.

Крюка, необыкновенно тощего, и по этой причине имевшего криминальную профессию «форточник» уговаривать не пришлось. Для скрепления соглашения, провели акцию.

В «последний коридор», находящийся в подвале тюрьмы, выводили заключенных виновных в убийствах офицеров и грабежах, зачитывали приговор, Крендель и Крюк получив по одному патрону стреляли, фотограф снимал. После этого, Крюк и Крендель подписали бумаги, что являются агентами контрразведки и участвовали в расстреле большевистских подпольщиков. В заведенное дело добавили фотографии расстрела, настоящие имена и клички уголовников, приобщили солдатские книжки. Закончив с бумагами, ротмистр попросил:

— Макар Афанасьевич, поработайте над этими, надо, чтобы они выглядели убедительно.

— Слушаюсь ваш благородие, — ответил вахмистр.

Как следует избив, Крюка и Кренделя уволокли в камеру. Ночью заключенных стали тройками выводить. Камера пустела, снизу доносились глухие, похожие на выстрелы звуки.

— Шлепнут, — нервно расхаживая сказал матрос. В камере кроме матроса оставались немногие; Крюк, Крендель, Цвелев и еще несколько солдат, смахивающих на дезертиров или пленных.

— Посмотрим, — ответил Крендель.

— Григорьев, Евдокимов, Степанов, встать, лицом к стене, руки назад, — скомандовал вошедший в камеру Нечипоренко.

Охранник Степанчук легко стянув запястья сказал:

— Готовы.

— На выход.

Пройдя по коридору, Степанчук открыл решетчатую дверь и пропустил заключенных на полутемную лестницу. Нечипоренко с наганом в руке спускался следом.

— Не ерзать, — окликнул он, заметив, что похожий на подростка солдатик странным образом выворачивает руки.

— Ой, мама, — вскричал Крюк и упал Нечипоренко под ноги.

Растопырив руки, Нечипоренко полетев через несколько ступенек выронил револьвер.

— Тихо дядя, тихо, — приговаривал Крендель втыкая нож.

Прихватив наган и связку ключей троица выйдя во двор устремилась к проходной. Положив голову на стол, дежурный урядник безмятежно спал. Крендель легонько потрогал дверь в комнату, но она оказалась заперта. Тогда Крюк перебрал связку ключей, выбрал подходящий и открыл ворота. Бесшумно выскользнув на улицу, троица бросилась бежать. Запыхавшийся Крендель остановился первым и прислушался. Матрос шумно пыхтел.

— Тихо, — Крендель приложил палец к губам.

— Матрос подавил дыхание.

— Кажись спокойно, — оценив тишину сказал Крендель, — Схорониться бы.

— Знаю одно место, — сказал матрос.

— Веди.

Они шли, а за ними темной тенью скользила фигура.

Матрос привел к маленькому дому на окраине города и постучал в окошко.

— Кто? — раздался женский голос.

— Верка открывай.

В глубине дома зажегся желтый свет, окно приоткрылось.

— Григорьев, ты что-ль? — спросил мужской голос.

— Открывай давай.

— Отпустили?

— Убежал! Так и будем через окно разговаривать?

— Щас отворю.

Дверь отворилась. На пороге зябко ежась стоял босой мужичонка в кальсонах и драной майке.

— Ох ты лихо какое! А это хто с тобой?

— Федор и Иван.

— А я Степка, — сказал мужичонка, — Проходите у хату.

— Степка, слыхал, говорят в горах Мокроусов объявился? — спросил Григорьев.

— Та знаю, Верка к нему за деньгами и прокламациями ходит, ну и вас завтра сведет.

— Выпить есть чего? — поинтересовался Крендель.

— Уже нема, — развел руками Степка.

За перегородкой раздался плачь ребенка и недовольный женский голос.

— Вам бы только выпить.

— Второе рождение отметить, — отозвался Крендель.

— Детей перебудили.

— Ничего с ними не будет, — крикнул Степка, — отоспятся днем. Сходи к снохе, у нее горилка есть.

— Ага, шас вот пойду, патруль меня остановит и спросит: Барышня, а для кого это у вас водка? — так я сразу и скажу, — Товарищи по случаю побега из тюрьмы гуляют, идемте к нам. Свет гасите дурни, неровен час увидят вас с улицы.

— Ладно, ладно: не надо водки, — сказал Крендель и задул свечу.

О жильцах дома, приютившего беглецов, Артамон Эрастович узнал у бывшего околоточного.

— Голытьба этот Степка, дебошир и пьяница, нигде долго не работал, а сейчас в портовых грузчиках. Натворил чего?

— А жена?

— Верка то, дак она стиркой промышляет.

— С большевиками связаны?

— Нет, не привлекались раньше по этой части, а сейчас и не знаю. Я уже два года как на пенсии, а пенсию не платят.

Артамон Эрастович протянул полицейскому купюру.

— Благодарю за службу.

Старик растрогался и уголки его глаз заблестели. Вытянувшись, прижал к бокам ладони и с чувством произнес:

— Рад стараться ваше благородие.

— Спасибо.

— Может еще чем могу услужить?

— Может быть, но не сейчас.

Беглецы покинули дом следующим вечером. Едва фигуры скрылись в темноте, как в окно постучали. Степка выглянул в окно и в страхе застыл: из-за окна на него смотрело дуло револьвера, и кряжистый мужик, прижавший палец к губам. Хлипкая дверь с треском распахнулась, и в дом вошли трое. Двое детей, заплакали. Арестов, большой любитель сладкого выудил из кармана шоколадки и дети тотчас успокоились. После поверхностного обыска нашли прокламации. Ротмистр вздохнул и буднично сказал:

— Под расстрел пойдете.

Степка затрясся:

— А это не мое!

— А чье? — удивился Арестов.

— Верка нашла, на цигарки принесла.

— А Верка где?

— А кто ж ее знает?

— Ну, вот, что кончай комедию валять, собирайся. Не хочешь говорить, навеки умолкнешь.

— Я все расскажу.

Запинаясь и всхлипывая, Степка назвал имена подпольщиков, адрес типографии.

Мальчик и девочка, осмелев спустились с печки и подошли. Мальчик спросил:

— Дядя, а у вас есть еще шоколадка?

— Больше нет, — развел руками ротмистр, — но я знаю где есть. Сейчас туда поедете.

— А мама?

— А мама за вами позже придет.

— Написав коротенькую записку, Артамон Эрастович отдал ее вахмистру.

— Макар, отвезешь детишек в Красный крест, передашь записку баронессе, — повернулся к детишкам, — Давайте одеваться, сейчас поедете на лошадке кататься.

— Ура! — в восторге закричали дети.

Вера вернулась спустя сутки. Дверь открыл молодой человек.

— Заходите, — сказал незнакомец.

Вера застыла на пороге, тогда парень схватил ее за руку, втащил в дом, перехватил котомку и провел в гостиную.

Коренастый крупный мужчина с рыжими бакенбардами, одетый в серый костюм стоял с папироской у окна.

Парень развязал котомку, высыпал на стол пачки денег и прокламации.

Мужчина предложил:

— Садитесь.

В комнате повисла тишина, прерываемая щелканьем ходиков и жужжанием бившейся о стекло мухи. Мужчина, приоткрыв окно выпустил муху на улицу. Вера молчала, мужчина тоже молчал, ожидая вопросов, но не дождавшись спросил сам:

— Детей увидеть хотите?

Вера кивнула.

— Где они?

— С ними все в порядке, лучше расскажите откуда вы пришли.

Вера отрицательно покачала головой.

— Артамон Эрастович осмотрел девушку: худенькая, в дешевом пальтишке, стоптанных сапожках, губы поджаты, лоб перерезала упрямая складка.

— Собственно, барышня, я и так знаю откуда вы пришли. Люди, которых вы переправили в отряд Мокроусова мои агенты. Партизаны, попав в засаду обвинят в предательстве вас. По приговору военного трибунала, вас, как причастную к террору скорее всего расстреляют, а детей, я даже не знаю, что с ними будет.

— А Степан?

— А Степан все рассказал. Я заметил, в Красном углу у вас иконы. Как случилось, что вы вступили на путь разрушения и безбожничества? Чем старый мир вас так прогневал, и почему вы решили его разрушить? Не все достигают вершин на жизненной стезе, но это ведь не повод убивать ближних. Ищите, да обрящете, как говорится в библии.

— Религия это — опиум и обман, — ответила Вера.

— А кто это говорит, откуда вы об этом узнали, может вас обманули? Может вас решили использовать в неких целях, заставив отречься даже от собственных детей! Вы поверили смутным личностям и их идеи для вас выше того, что вы впитали с молоком матери.

Артамон Эрастович смутился выспренности собственных суждений и отвернулся к окну за которым серел октябрьский закат.

— Я верю в будущее без эксплуататоров! — воскликнула Вера.

— На кого вы собираетесь трудиться? Хотите кормить евреев и комиссаров? Думаете от этого всем станет легче? Ваши дети, отринув Бога примут новую религию и будут ее воспевать, убивая не сделавших им дурного ближних? В этом вы видите их счастье?

Вера задумалась: прокламации всегда казавшиеся такими понятными и ясными, сейчас вдруг помутнели.

Как будто почувствовав сомнения Артамон Эрастович продолжил:

— Не убий, не кради, — разве эти заповеди вам чужды?

— Я не знаю, — пробормотала Вера, поп тоже об этом говорил, но он был сытый и жирный, и наверное, обманывал.

— Каков поп, таков и приход, — пробормотал, садясь за стол ротмистр, — Но дело не в попе, а в принципах. Предположим, что ваш сосед живет лучше, ну и что, вы его за это готовы убить, считаете, что от этого ваша жизнь станет лучше?

Вера заерзала на стуле.

— Я не знаю.

— А детям своим, кровь от крови вы желаете лучшего?

— Да! — воскликнула Вера.

— Вы хотите их увидеть?

— Хочу.

— Вы хотите их растить и воспитывать?

— Хочу.

— Выходит, это для вас главное, а то, что вам предлагали взамен, несущественное и не имеющее к вам никакого отношения. Вас обманывали, и вы этому верили.

— Я не знаю, — потерянно сказала Вера.

— Давайте не станем разрушать то, что есть, давайте сохраним это.

— Чего вы хотите?

— Понимания.

— Какого?

— Полного.

— Где мои дети?

— Вы их увидите. Вы хотите этого?

— Да.

— Вот и прекрасно.

— Как вас зовут? — спросила Вера.

— Это неважно, и совсем необязательно вам знать, впрочем зовите меня Феодосий.

— Феодосий из Феодосии, — улыбнулась девушка.

— У вас красивая улыбка, — улыбнувшись в ответ сказал Арестов, — Когда планируете отправиться в отряд?

— Я не знаю, обычно Степа об этом говорит.

— А с кем Степан общается?

— Ну, он в порту работает, иногда к нему приходят люди. Обычно Василий, он из грузчиков, а фамилию я не знаю.

— Опишите его.

— Лысый, толстый, ходит в рыжем клетчатом пиджаке, лицо круглое, невысокий.

— Что вы приносите из отряда?

— Деньги и тексты прокламаций для печати.

— Где находится типография?

— Не знаю, Степа туда ходил.

— Вы, видели Мокроусова, опишите его.

— Ну, он такой большой, брюхастый, в драной тельняшке, любит поесть.

— Кто с ним обычно?

— Матрос Папанин, молодой, маленького росточка такой, Ванькой кличут, и еще товарищ Курган, тот обычно на машинке печатает.

— Опишите Кургана.

— В штатском изодранном костюме, среднего роста с усиками и бородкой, зуб у него золотой.

Арестов встал. Агента из центра, с планами наступления Красных ждали еще летом.

— Сколько человек в отряде?

— Больше десяти, все матросы.

— А деньги откуда получают.

— Денег у них много, Мокроусов не скупится, пастухам за баранину и хлеб хорошо платит.

— Оружие какое?

— Два пулемета с дисками, у Мокроусова маузер, у Папанина револьвер, у остальных винтовки.

— Степана завтра отпустим, деньги передадите. С вами останется вот он, — ротмистр кивнул на парня в темном углу, — он будет вас курировать, забирать сообщения и передавать от нас.

— Кому? — удивилась Вера.

— Товарищу Кургану, только незаметно. Сможете сделать?

— Смогу, а дети?

— Детям лучше побыть в другом месте.

— А что сказать, если спросят?

— Ответьте, что у родителей. У вас кстати, родители живы, могут детей принять?

— Да.

— Отправьте их на несколько дней, я думаю максимум на две недели.