Советский граф Алексей Толстой
След, оставленный А. Н. Толстым в русской литературе, очень значителен. Многие зачитывались и еще долго будут зачитываться «Детством Никиты», «Золотым ключиком», «Петром I», «Хождением по мукам» и другими его сочинениями. Как рождались произведения писателя, как он шел по жизни в очень непростое для России время, читатель узнает со страниц предлагаемой книги. Биография А. Н. Толстого очень необычна, но и до сих пор до конца не прояснена. В советское время основные акценты творчества писателя расставлялись с учётом его деятельности накануне и после возвращения в СССР. Сегодня значение А. Н. Толстого для отечественной культуры определяется не количеством полученных им орденов и Сталинских премий, а высокой художественностью лучших его произведений. Настоящая книга поможет читателям лучше понять личность и творчество большого русского писателя А. Н. Толстого. Книга предназначена для широкого круга читателей и выпускается к 75-летию со дня кончины писателя. Авторский текст иногда перемежается редакторскими врезками, которые либо дополняют и уточняют его, либо доносят до читателя позицию издательства.
Оглавление
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Советский граф Алексей Толстой» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава вторая
(1897–1906)
Юность
Хронологическая канва
1897, май — А. Н. Толстой неудачно сдает вступительные экзамены в Самарское реальное училище.
1897–1898 — учеба А. Н. Толстого в Сызранском реальном училище.
1898, август — семья А. Н. Толстого переезжает в Самару.
1898–1901 — А. Н. Толстой учится в Самарском реальном училище, участвует в работе любительского театрального кружка, знакомится с Ю. В. Рожанской.
1899, лето — в доме № 55 на Николаевской улице, где жил А. Н. Толстой с матерью, произошел пожар. Толстые переехали на Почтовую улицу, в дом Ароновой.
Декабрь — А. А. Бостром продает Сосновку и покупает дом в Самаре на Саратовской улице, где поселяется семья будущего писателя.
1900, 9 февраля — в Ницце умирает отец А. Н. Толстого граф Н. А. Толстой.
1901 — А. Н. Толстой получает официальные документы о причислении к роду Толстых.
Август — А. Н. Толстой поступает в Технологический институт.
1902, 3 июня — венчание А. Н. Толстого и Ю. А. Рожанской в церкви села Тургенево Ставропольского уезда Самарской губернии.
1903, 19 января — в Петербурге родился сын А. Н. Толстого Юрий.
1904, весна — А. Н. Толстой работает практикантом на Балтийском судостроительном пушечно-литейном заводе.
1905, 9 января — Кровавое воскресенье, начало Первой русской революции.
Осень — в связи с революционными волнениями в Петербурге закрываются высшие учебные заведения.
1906, февраль — А. Н. Толстой уезжает в Дрезден, где учится на механическом отделении Саксонской высшей технической школы, знакомится с Л. И. Дымшицем и его сестрой Софьей.
Лето — А. Н. Толстой возвращается в Россию.
25 июля — в Самаре умирает А. Л. Толстая.
Осень — А. Н. Толстой приезжает в Петербург, возобновляет знакомство с С. И. Дымшиц.
Первый приезд в Cамару
Вот как описывал Самару Г. П. Демьянов в своем «Иллюстрированном путеводителе по Волге», выдержавшем в конце ХIХ века несколько изданий: «По внешности Самара довольно чистенький городок, хотя одно зло, заключающееся в классической пыли, немало отравляет существование. Затем грязная, занавоженная набережная остается в таком виде, в каком она была, вероятно, и при основании города. Но в общем Самара, как сравнительно юный город5, носит на себе отпечаток этой юности: в нем всё еще свежо, не затаскано. Окруженная степью, богатой растительностью, и Волгой, Самара, кроме красоты местности, пользуется прекрасным климатом. Нужно заметить, что желающему осмотреть Самару сделать это легко, так как центр города в 5 минутах езды от пристани. Особенно живописный вид представляет берег Волги выше Самары; этот берег весь усеян дачами, окруженными рощами и садами, близко к центру самого города на берегу Волги раскинулся Струковский сад, в котором помещаются летний театр и клуб. Главная торговая площадь города — Алексеевская, где сгруппированы губернаторский дом, здание окружного суда и т. д.».
В первый раз в Самару мать привезла будущего писателя осенью 1891 года для обучения в частной школе А. Ю. Масловской. Оказавшись в большом губернском городе, мальчик, привыкший к сельской жизни, вел себя скованно. Е. П. Пешкова вспоминала:
«Я тогда училась в Самарской гимназии. С компанией подруг мы любили убегать после уроков погулять в Струковский сад. Гулять без взрослых нам не разрешалось, и мы зорко глядели по сторонам, чтобы не попасться на глаза нашей классной даме.
В один из таких дней, пройдя по главной аллее сада, мы присели на лавочку, которая окружала могучее развесистое дерево. Хорошо было сидеть и наблюдать за гуляющими.
Е. П. Пешкова
Около нас села мать с прехорошеньким мальчиком, не похожим на других детей. Мальчик был одет в темный бархатный костюм, курточку с большим кружевным воротником и короткие штанишки. На ногах — носочки и туфли с бантами. Мальчик нам понравился, и мы окрестили его “маленький лорд Фаунтлерой”. Он производил впечатление вялого ребенка, с несколько сонным выражением лица, со светлыми локонами на голове. Мы пытались с ним заговорить, он дичился и жался к матери.
Его мать — пышная блондинка — показалась нам дамой строгой и важной. Она объяснила нам, что мальчик растет один и стесняется. Предложили ему поиграть в прятки. Он отнесся к делу серьезно и чуть не плакал, когда его находили. Доводилось встречать его и на Дворянской улице (теперь улица Куйбышева) — главной улице в Самаре. Он чинно шел со своей матерью, иногда она вела его за руку».
В декабре 1891 года Александра Леонтьевна вместе с сыном вынуждена была уехать из Самары к тяжело больной матери. Обучение в частной школе А. Ю. Масловской Алексей смог продолжить только в начале 1893 года. Но оно продолжалось недолго — с января по май.
Двор усадьбы на ул. Саратовской. Сейчас — ул. Фрунзе
В Самаре произошло первое приобщение А. Н. Толстого к театральному искусству. Случилось это в феврале 1894 года. Александра Леонтьевна вместе с сыном приехала в город для ведения переговоров с местной интеллигенцией о приобретении совместного права (каждый участник сделки должен был внести определенный пай) на издание «Самарской газеты», в которой она нередко печатала свои произведения. Переговоры не увенчались успехом, но зато она вместе с сыном побывала на спектакле «Убийство Коверлей»6.
Самарское реальное училище
Вновь в Самаре А. Н. Толстой оказался в августе 1898 года, после того как ему удалось из Сызрани перевестись в 5-й класс Самарского реального училища. Оно находилось в доме на углу Успенской и Казанской улиц. Евгений Юльевич Ган, учившийся с А. Н. Толстым в одном классе, вспоминал:
«Здание это в мое время еще не подвергалось достройке (вдоль Казанской улицы), фасад его был проще, не было теперешнего большого купола…
Помню, что, придя в первый раз после каникул в свой класс, я увидел высокого для своих лет, стройного мальчика, с красным лицом, в серой куртке с высоким воротником, с ременным широким поясом — наша будничная форма (в торжественных случаях полагался темно-зеленый мундир с желтыми кантами).
В классе было среди учеников, как обычно, большое разнообразие калибров: была совсем мелкота — очень моложавые мальчики, были и почти совсем уже сформировавшиеся крупные юноши. Это деление на мелких и крупных в младших классах имело существенное значение: большой — значит сильный, лицо значительное, на которого малыши смотрят снизу вверх. Уже позже, в самых старших классах (6-й и 7-й), выступает другой критерий значительности — ум, развитие и др. На границе — 5-й класс; еще держится обаяние силы, но к ее носителям уже относятся критически, начинают ценить и менее осязательные преимущества. Но все-таки “крупные” еще представляют аристократию класса и держатся обособленно от мелкоты. Тут еще присоединилось то обстоятельство, что была налицо разница вкусов — одни были менее детьми, чем другие.
Леша Толстой, поступив в 5-й класс, автоматически оказался в группе крупных — этим определялись его связи с товарищами в первый год пребывания в Самаре.
Кроме ”калибра“ подбор приятелей определялся в первый год еще степенью материальной состоятельности ученика и отсюда степенью “светскости” его. В нашем классе и в этом отношении было большое разнообразие: были дети из самых бедных мещанских семей, дети, которые ни к себе не водили товарищей, ни сами никуда не ходили; они мало бывали в общественных местах, вроде катка, ни на каких-нибудь вечерах, в театре. Были ученики, жившие в общежитии училища.
Наконец, были дети из состоятельных семей, интеллигентных и неинтеллигентных, — их связывало общее общество; они бывали друг у друга дома, встречались на катке, в театре и т. д. <…>
Так было и с Толстым; в первый год выбор друзей определялся малосодержательными факторами: он был “большой” в классе и его друзья — также, он был из состоятельной семьи — те или другие из товарищей — также. Кроме того, связывала некоторая уже зрелость вкусов: юноша перерос классную мелкоту, с еще не изжитыми интересами и нравами младших классов, с ее не изжитыми еще драками, слезами, крикливостью и т. п. У “больших” же вместо этого появилось более сложное, менее доступное маленьким, вместо беготни по соседним улицам и дворам и примитивного спорта (игры в чушки, лапту и т. д.) — катанье на общественном катке, танцы и уже заметный интерес к зданию против реального училища, где помещалась первая женская гимназия. Итак, ближайшее товарищеское окружение А. Толстого в первый год определялось двумя обстоятельствами: “большой” и состоятельный…
Толстой 5, 6 и 7-го классов вспоминается мне как жизнерадостный, дружелюбно настроенный ко всем товарищам юноша, еще тогда проявивший ту склонность и способность к юмору, которые в развитой уже форме сказались впоследствии в его произведениях. Юношеские проявления этой юмористической жилки носили, конечно, более или менее примитивный характер: Лешка Толстой любил “отмочить” какую-нибудь шутку, огорошить кого-нибудь (включая и учителей) неожиданной выходкой».
Какие преподаватели были у Алексея в Самарском реальном училище? Е. Ю. Ган вспоминал:
«Когда я поступил в Самарское реальное училище, директором его был А. П. Херувимов, очень добрый человек, который, кажется, не столько интересовался своей чиновничьей карьерой, сколько вечерним отдыхом в коммерческом клубе за картами среди приятелей — самарских “отцов города”. В конце концов он и бросил директорство, поступив при помощи своих приятелей на спокойное место члена правления Купеческого банка. Директором сделался бывший при Херувимове инспектором М. П. Хижняков — фигура весьма старомодная: высокий, худой, с длинной узкой бородой старик. В сущности, тоже добрый человек. Хижняков проявил себя по отношению к ученикам как неумолимо строгое начальство…
Инспектором после Хижнякова стал В. Н. Волков, учитель истории и географии…<…>
Это был еще молодой и довольно франтоватый человек, всегда являвшийся в чистеньком форменном вицмундире. Он имел претензии на роль учителя, пробуждающего в молодежи высшие интересы. Он старался держаться с учениками дружеского тона, часто улыбался, но все же это носило какой-то пресный характер. Такими же пресными казались ученикам и пробуждаемые им в нас “высшие” интересы — конечно, исключительно в смысле приобщения нас к высотам поэзии и художественной прозы.
Тут все сводилось больше к мечтательности Жуковского и сентиментальности Карамзина, хотя “Бедную Лизу” он читал нам с насмешливо-снисходительной улыбкой.
Суждения о Пушкине, Лермонтове, Гоголе ничем не отличались от того, что мы могли найти в учебниках по литературе (главным образом Незеленова), одобренных начальством. Гоголем, собственно, и кончалась наша литература.
Стараясь казаться учителем независимым, Виноградов все-таки заметно пугался, когда у нас выскакивали имена Писарева и Добролюбова; тут он старался замять разговор, избегая необходимости выступать в роли слуги реакционного начальства.
Таким образом, кроме отвлеченных рассуждений о высоком и прекрасном, мы ничего от Виноградова не получали. Писали мы по его заданиям сочинения на темы вроде: “Да, жалок тот, в ком совесть нечиста!” (из “Б. Годунова” Пушкина), “Счастье не вне, а в нас самих” и т. д.
Тут интересно отметить, что, несмотря на то что не мог же литературный талант Толстого не сказаться в этих самых ранних его произведениях, ни учитель, ни мы ничего не замечали. Учитель ставил Толстому четверки; помню, только один раз стал хвалить одно из сочинений Толстого, отметив в нем образность языка, и поставил ему пятерку».
Сначала мать и сын Толстые жили в меблированных комнатах на Предтеченской улице, в доме № 34, но через месяц переехали на квартиру в доме № 55 по Николаевской улице. Бывавшая здесь у них в гостях М. Л. Тургенева вспоминала:
«Помню, как поступал Алеша в реальное училище… Алексей Аполлонович и Саша решили снять в Самаре квартиру. Саша чтобы жила с Алексеем в Самаре, а Алексей Аполлонович чтобы только наезжал, не бросал хозяйство.
Как сейчас помню, небольшой домик с подъездом со двора и светлую детскую комнату Алеши: кровать, стол с книгами и тетрадями, верстак, столярные инструменты, пол покрыт стружками, опилками. Алеша часто пилил, строгал и дрова колол. Алеша толстенький и жизнерадостный. Саша довольная, что он уже поступил в училище, занятая письменной работой, и стряпней, и шитьем. Было очень уютно и душевно у них».
Комната Алеши
Летом 1899 года в доме № 55 на Николаевской улице произошел пожар. Толстые вынуждены были сменить квартиру. Они переехали на Почтовую улицу, в дом Ароновой. А в конце того же года А. А. Бостром продал Сосновку и вскоре купил дом на Саратовской улице, куда и перебралась семья. Е. Ю. Ган вспоминал:
«Потом семья Толстого жила на Саратовской (сейчас улица Фрунзе) во дворе каменного дома рядом с костелом; там имеется и теперь деревянный двухэтажный дом; Толстой жил во втором этаже его…
Когда мы были в 7-м классе, Бостром, чтобы больше войти в круг наших интересов, предложил нам прочесть цикл лекций по логике и довольно успешно начал их. Кончились лекции, впрочем, довольно скоро — после двух-трех — не знаю почему».
Усадьба на ул. Саратовской. В настоящее время — усадьба-музей А. Н. Толстого
Летом реалисты совершали прогулки на лодках. Их описал Евгений Ган:
«Помню широкую гладь разлившейся Самарки и нашу компанию в лодках, и в частности обычно улыбающегося от избытка жизнерадостности Алешу Толстого, на этот раз делавшего крайне серьезную мину, с честью поддерживавшего наше право быть кавалерами столь серьезных девиц. Тут, конечно, сильно приходилось налегать и на Писарева, и на Бокля, не забывая и Спенсера с Миллем (Маркс тогда был нам мало известен). Заезжали далеко на Татьянку, там высаживались, пили чай (выпивки не полагалось). Так, в разговорах, пении и прогулках по лесу, проходила ночь. К городу подъезжали уже на рассвете и расставались довольные друг другом».
Зимой досуг проводили иначе. Е. Ю. Ган вспоминал:
«Что касается зимних каникул… припоминаю путешествие на санях из города в Томашев Колок (больница для умалишенных). У директора этого учреждения была дочь в гимназии и сыновья-гимназисты. Решено было устроить для пациентов доктора любительский спектакль».
В молодежном театральном кружке произошло важное для будущего писателя знакомство — с дочерью главного врача земской больницы Юлией Васильевной Рожанской.
Опасный возраст
Алексей — подросток. Опасный возраст. Мать постоянно думает о том, каким человеком станет ее младший сын. Своими переживаниями Александра Леонтьевна делится с мужем, 27 апреля 1899 года пишет ему из Самары:
«Дорогой мой Лешуренок! Ты не поверишь, если я скажу, откуда мы с Лелей сейчас возвратились. Из Симбирска! Ей-Богу!..<…>
На пароходе у нас с Лелей был очень серьезный разговор о ценности жизни. Оказывается, он, подобно Пыровичу7, задумывается о том, что не стоит жить, и говорит, что не боится умереть и иногда думает о смерти, и только жаль нас. Он спрашивает: для чего жить, какая цель? Наслаждение — цель слишком низкая, а на что-нибудь крупное, на полезное дело он не чувствует себя способным. Вообще он кажется себе мелким, ничтожным, неумелым, несерьезным. Я много ему говорила, стараясь поднять в нем бодрость и показать, что все у него еще впереди. Я ему говорила, что человек может быть господином своей судьбы и сам себе выбрать дело по желанию и что теперь самое важное его дело — готовиться к жизни, т. е. учиться и вырабатывать себе характер. Не знаю, насколько я на него произвела впечатление, он такой скрытный и как-то стыдится показывать то, что чувствует. <…>
Крепко целую тебя, мое сокровище, Лешурёночек мой золотой, и жду с нетерпением».
Комната матери
Через четыре месяца, 7 сентября, А. Л. Толстая посылает мужу еще одно письмо, где речь идет о сыне:
«Леля очень мил, и у него появляется наклонность подумать. Завел себе книжечку и записывает во время уроков слова учителей и очень дельно, схватывает главную мысль. Взял у меня “Единство физических сил” Секки8 и начал читать. Не знаю, что из этого чтения выйдет. Говорит, что интересно. У нас с ним выходят разговоры по душе, и заботится он обо мне. Не знаю, что дальше будет, а только совсем другой, чем в деревне. Скверно она на него действует. Конечно, это оттого, что он жизненный мальчик, и обстановка очень на него влияет; в городе есть умственный интерес, а в деревне его нет».
Еще через полтора месяца, 22 октября, сообщила:
«Лелька у нас увлекающийся мужчина, изменил даже своим барышням, все пишет стихи. Мне надо наблюдать, чтобы это не вредило его занятиям. Думаешь, он учит тригонометрию, посмотришь — а он сидит и коротенькие строчки кропает. Некоторые у него очень недурно выходят. Приведу тебе для примера одно.
Он с палубы сброшен был в море волною
И тиной окутан и влагой морскою.
Когда он очнулся — в туманной дали
Боролися с ветром его корабли.
Кругом бушевало нещадное море,
И синие волны, грохоча и споря,
Бросалися в бездну и там замирали,
И пенной громадой по ветру взлетали.
И он разрезал их усталой рукою,
Отчаянно споря с пучиной морскою.
Но где же бороться с грохочущим валом
Слабеющим силам, больным и усталым.
И вот закрываются бледные очи,
И дланям холодным бороться нет мочи.
Грохочет, бушует нещадное море.
Что до людского, безумного горя.
Это не море, где волны грохочут,
Это толпа, где над горем хохочут!
Не правда ли, мило? У него, положительно, есть способности, а теперь является и любовь к писанию. Это очень полезно, т. к. занимает его с пользой, и у него вырабатывается слог. В этом он, положительно, делает большие успехи. Он пишет и стихами, и прозой. Товарищи его хвалят, а у него немножко кружится голова. Слава Богу, что про Трансвааль забыл, а то на днях он объявил, что хочет ехать туда сражаться с англичанами за независимость буров и что из Петербурга несколько гимназистов уехало с этой же целью. Забыла я ему сказать, что храбрых гимназистов уже изловили и возвратили обратно в недра их огорченных семейств. Впрочем, за писанием стихов он сам забыл о своем намерении».
Через полторы недели, 3 ноября, Александра Леонтьевна посылает мужу еще одно письмо, в котором опять речь идет о нравственном развитии сына:
«Лешурочка, на днях у нас был Коля Масловский9, опять у него зашел спор с Лелей об альтруизме и эгоизме, и опять вначале, не разобрав хорошенько, я начала оспаривать Лелю, но когда он яснее выразил свою мысль, то не могла с ним не согласиться. Поразительная вещь, он такие радикальные мысли высказывает, что сначала даже испугаешься. В этот раз он доказывал, что не альтруисты, а эгоисты двигали прогресс. Кажется, парадоксально, а вместе с тем, развивая свою мысль, он пришел к историческому материализму, т. е., что массы, двигавшие историю и прогресс, сами-то двигались не филантропическими идеями, а побуждениями эгоизма. Так он даже защищал капиталистов, показывая, что они много сделали для прогресса, накопляя капитал, и, не желая того, двигали науку и прогресс…
Я понимаю, что ему хотелось бы коротких, ясных статей, вроде статей в “Жизни”10 или твоих. Привези, пожалуйста, с собой “Жизнь”. Говорят, в последней книжке очень интересная статья “О материалистическом понимании истории”11. Лелька ко дню моего рождения написал мне прелестные стихи, которые я тебе посылаю. Положительно у него талант. Заметь, как сильно выражена его мысль».
Кабинет Бострома
В 1900 году произошло событие, о котором нельзя не сказать, — 9 февраля в Ницце умер граф Николай Александрович Толстой. Хоронили его через две с половиной недели, 27 февраля, в Самаре. На похоронах присутствовала Александра Леонтьевна со своим младшим сыном.
Технологический институт
А. Н. Толстой успешно сдал выпускные экзамены и, получив 28 мая 1901 года свидетельство об окончании 7-го класса Самарского реального училища, тотчас отправился на отдых в Хвалынск, где у Рожанских, родителей его будущей жены, была дача. О благополучном прибытии на место известил мать.
В середине июня Алексей отправился в Петербург для получения высшего образования. Но сначала поселился не в столице, а недалеко от нее — в Териоках, где поступил в частную подготовительную школу С. И. Войтинского (профессора Петербургского электротехнического института). Вскоре молодой человек убедился в том, насколько малы его знания, полученные в Самарском реальном училище. Мечта о Горном институте стала для него мало реальной. В начале августа 1901 года Алексей написал отчиму:
«Дорогой папочка, большое спасибо тебе за письмо…
Скоро мы переезжаем в город. А пока кончаем курс математики, которую, к слову сказать, я знаю не особенно хорошо. Т. ч. поступить в Горный у меня очень и очень мало шансов. Это меня ужасно угнетает. Неужели все труды пропадут даром и придется ехать за границу. Но всё выяснится через 2 недели, т. к. экзамены начнутся с 16 числа.
Ну, прощай, дорогой папочка. Целую мамочку, целую вас обоих.
Ваш А. Т.».
Доходный дом Николая и Елены Брусницыных (Васильевский остров, 9 линия, д. 42), в котором летом 1901 года в квартире у сестры своей матери поселился А. Толстой
А. Н. Толстому очень хотелось поступить в вуз, и он подал документы сразу в несколько институтов — в Горный, в Технологический, в Лесной и в Институт гражданских инженеров. Однако вступительные экзамены держал только в два из них — Горный и Технологический.
Технологический институт
В итоге будущий писатель был принят на механическое отделение Петербургского технологического института.
25 августа молодой человек, уже студент, выехал в Самару. В столицу он вернулся 16 сентября вместе с Ю. В. Рожанской, принятой на медицинские курсы. На следующий день начались занятия.
Редакторская врезкаЮлия Васильевна Рожанская (Смоленкова, 1881–1943) — дочь самарского врача Василия Михайловича Рожанского.
С А. Н. Толстым познакомилась, скорее всего, осенью 1899 года при организации любительского драмкружка. С сентября 1901 года Юлия обучалась на медицинских курсах в Санкт-Петербурге. 3 июня 1902 года состоялось венчание Ю. В. Рожанской и А. Н. Толстого в церкви села Тургенево Ставропольского уезда Самарской губернии.
13 января 1903 года у супругов Толстых родился сын Юрий (скончался от менингита в 1908 г.).
Расстались супруги в 1907 году. Впоследствии Юлия стала женой петербургского купца Ивана Смоленкова, в 1919 году вместе с мужем и его сыном от первого брака Николаем переехала в Ригу. Умерла в свой 63 день рождения в Риге в 1943 году. Похоронена на Покровском кладбище.
В начале октября 1901 года Алексей сообщил родителям:
«Занятия у нас идут полностью, но не на все лекции хожу, так, напр., считаю излишним слушать богословие, иногда пропускаю нач<ертательную> геом<етрию>, т. к. начала ее проходили в реальном. Но уже зато стараюсь не пропускать математики. В самом деле, и предмет-то интересный, и читает Коялович уж больно хорошо. Целые дни просиживаю над чертежами, по вечерам иногда занимаюсь с Мишкой Куст<одиевым>, иногда совершаю путешествие (9 верст) к Ю. В. <…> В общем, занятия совсем обратные реал<ьному> училищу, занимаешься днем. Но скоро придется и покоптеть за книгами, в середине ноября начнутся репетиции, которые нужно по возможности сдать как можно лучше, а то ничего нет легче, как вылететь с первого курса».
Студентам механического отделения на первом курсе в то время читали лекции по богословию и следующим предметам: математика (аналитическая геометрия, высшая алгебра, дифференциальное исчисление и основные сведения из интегрального исчисления), начертательная геометрия, физика, неорганическая химия (металлоиды), теоретическая механика, низшая геодезия, архитектурные формы. Молодых людей также обучали техническому черчению и проводили с ними занятия по архитектурному черчению. Их вели гражданские инженеры А. А. Венсан и А. П. Максимов, а также выпускник Академии художеств (окончил ее в 1891 году со званием классного художника 2-й степени) Е. Е. Баумгартен. Во время учебы в Академии Евгений Евгеньевич получил малую и большую серебряные медали (1889) и малую золотую медаль.
Е. Е. Баумгартен также руководил занятиями рисованием (4 часа в неделю). Вероятно, во время этих занятий у А. Н. Толстого родилась мысль стать художником. Она владела сознанием молодого человека в течение нескольких лет.
Размышления о жизни
О том, с каким окружением он столкнулся в институте, Алексей написал матери 11 октября 1901 года:
«Странная жизнь. Много я читал и слыхал про студенчество, много таких идеальных вещей. На самом деле ведь этого ничего нет. Даже и в помине совсем нет (по кр. мере у нас того бесшабашного духа, той студенческой семьи), всё это, должно быть, давно минувшие грезы. Жизнь та же, только абсолютная свобода и никакого начальства, разве со сторожами иногда скандалить приходится. Я не порицаю нашу жизнь, она мне очень нравится, я только говорю, что нет ничего в ней идеально заманчивого. Мы, технологи, — хорошие ученые ремесленники, и только. Подшипник наш девиз. Путейцы — другое дело. Перчатки, мундиры, щетки для ногтей — их идеал.<…>».
Через неделю Александра Леонтьевна ответила сыну:
«Мне кажется, что твое разочарованное впечатление о студентах несколько сгладится впоследствии. Конечно, есть всякие, но мне кажется, что твой титул, твоя одежда и 100 р. в месяц мешают пока найти самую симпатичную часть студенчества, нуждающуюся, пробивающуюся в жизни своими силами».
Упоминание в письме о титуле — не случайно. А. Л. Толстая уже начала хлопоты о присвоении младшему сыну титула графа. Через два месяца ее усилия привели к успеху — 19 декабря 1901 года Самарское дворянское депутатское собрание вынесло определение о причислении А. Н. Толстого к роду его отца — графа Н. А. Толстого.
Алексей, отвечая на октябрьское письмо матери, написал в начале ноября 1901 года:
«Дорогие папа и мама, начну с того, что я нисколько не обиделся на твое, мама, письмо, напротив, я был очень тронут им, и оно заставило меня задуматься. Над чем? Для кого я живу.
Бывает два рода людей.
Одни живут для себя, другие — для других. Не трудно мне было понять, что я принадлежу к первой группе. В ней же могут быть бесчисленные подразделения. Одни признают только свое “я” и больше ничего. Другие, кроме этого “я”, любят и живут для другого одного человека, одного, т. к. им не хватает сил и любви на нескольких. Буду говорить откровенно. Сперва “этот другой” были вы (ты и папа), потом постепенно перешло на Юлю. Да, я могу сказать, что она стала для меня всем, она есть цель в жизни, для нее я работаю и живу. Это началось с моего отъезда в Териоки, где пришлось потратить столько сил для подготовки. Мне кажется, что это чувство немного подходит к чувству матери, которая, страдая, рождает ребенка, страдает, воспитывая его, и, понятно, безумно любит его.
Перед Юлией я весь как на ладони, с моими горестями и радостями, с ней я рука об руку иду навстречу будущему. Вот первый мотив замалчивания перед вами: у меня, иными словами, выходит весь запас искренности и откровенности, я к вам приезжаю, и у меня нет невыясненного, скрытого во мне, я уже раньше высказался.
Второй мотив — это стремление, болезненное стремление к свободе. Не скрою, что я не так понимаю ее, что я дохожу в ней до абсурда и глупости, что я (раньше) нарочно уклонялся от влияния, чтобы быть свободным.
Вот два, и только два мотива отчуждения меня от вас. Деньги. Они только служат, как побочный факт, они влияют, это правда, но не так, как вы думаете. Мне сдается, что и без них было бы то же…
Так я понимаю причину моего отчуждения. <…>
По-моему, отчужденность от кого-нибудь создается годами, у меня же она временная, не больше года. Конечно, если бы я желал ее, то она бы окрепла и осталась навсегда. Но дело в том, что мне не менее грустно, чем вам. Ведь у меня есть только трое людей, которых я люблю: вы и Юля. Зачем же класть пропасть между ними? Зачем отвертываться, когда протягивают руку? Мне сдается, что после свадьбы моей с Юлей (весною) отчужденность должна исчезнуть. Тогда не будет этих двух вышесказанных фактов, или, что вернее, они не будут так напряжены. Поэтому, дорогие мои, я сделаю всё, что только можно, а при желании ведь всего можно достигнуть. Моя идея свободы должна войти в рамки сама собой, крайности сгладятся к обоюдному удовольствию…
О том, что я под влиянием аристократической среды стал стыдиться вас, об этом мне не хочется и говорить, не хочется по-пустому марать бумагу, потому что мало найдется людей, так презирающих всю аристократию, как я.<…>
Вот, мои дорогие, я и высказался. Вы думаете, легко было написать первый пункт: его я сам себе не говорил, мне не хотелось никогда о нем думать, тем более говорить вам, т. к. я боялся, что вы будете сердиться на Юлю. Но теперь я этого не думаю. “Что ты, Лелечек, мы еще более полюбим ее за это”, — напишешь ты, мама. Да?
Ну, запас моих мыслей истощился, не очень-то их много у меня. Поэтому пока крепко целую вас.
Ваш А. Т.».
Первая женитьба
Венчание Алексея Николаевича Толстого и Юлии Васильевны Рожанской состоялось не весною (как написал Алексей родителям), а чуть позже — 3 июня 1902 года — в церкви села Тургенево Ставропольского уезда Самарской губернии, в родовом имении М. Б. Тургенева, дяди А. Л. Толстой.
Первое любовное чувство Алексея потрясло не только его, но и родителей, особенно Александру Леонтьевну. Она болезненно переживала отчуждение, появившееся у сына вследствие его влюбленности, но Алексею своего негативного отношения к его избраннице не показывала. Более откровенной была с сестрой Марией, 8 января 1901 года написала ей:
«Есть теперь у нас темное пятно — это отношения наши к Леле. Он подпал под неблагоприятное для нас влияние, которое отстраняет его от нас, а влияние очень сильное. В нем самом идет какая-то смутная работа мысли и чувства. Что из этого выйдет? Бог знает, но мы с трепетом следим за ним».
Александре Леонтьевне не нравилось то, что Юлия была на полтора года старше Алексея, и то, что у нее был очень узкий круг интересов. Но, помня историю своего замужества, мать не старалась помешать свадьбе сына. Да и откладывать бракосочетание было нельзя — невеста ждала ребенка. Он родился 19 января 1903 года. Мальчика назвали Юрием. Для родителей-студентов ребенок был обузой, и они вскоре отвезли его в Самару — на попечение отца и матери Юлии.
Юрий, сын А. Н. Толстого
6 мая 1903 года беспечный отец писал родителям из Петербурга:
«Милые мама и папа!
Это верно, что мы делаем свинство, и потому даже не оправдываюсь. Время у нас самое горячейшее, экзамены с одного щелчка, можно сказать, сдаем. Осталось у нас по 4 штуки, так что я кончу 23, а Юлия — 27; 28 мы выедем на Рыбинск и 2 июня утром будем в Самаре. Поздненько — это верно, но ничего не поделаешь, ибо очень растянулись сроки…
Вот ведь какой я свинья, после письма о Чехове я хотел написать в следующую субботу о Горьком. Но отложил, после. Воскресенье пошел на Чеховское утро. А после Утра хронически откладывал до сего 6 мая. А Чеховское утро было очень симпатичное утро: артисты Станиславского читали по акту из “Дяди Вани”, “Чайки” и “3 сестер”. И признаюсь, что даже в чтении “3 сестры” мне понравились больше, чем “Дядя Ваня” и, конечно, чем Александринская “Чайка”.
<…>
Знаешь, мама, ты, наверное, сердишься за мои письма: в них, мол, ничего, кроме общих фраз да описания пьес, не встретишь. Но дело в том, что жизнь идет так разнообразно и оригинально, что при такой редкой переписке ничего писать не хочется. Всё думаешь: вот скоро приеду, лучше расскажу. А писать чаще буду на будущий год, ей-Богу…
Ну-с, а пока передай наше родительское благословение дофину, и передай ему еще, чтобы он вел себя поприличнее, иначе, как сказал пророк Илья, “гнев родительский — гнев божий”…
А затем целуем вас, всяческих пожеланий.
Ваши дети».
Первое время Алексей так был увлечен Юлией, что почти не общался с окружающими. Позднее в одной из автобиографий А. Н. Толстой написал:
«Женился я очень рано, и это отдалило меня от товарищей (Петербургского технологического института) и на время притушило духовный рост». Ситуация стала меняться после того, как Алексею удалось снять жилье рядом со своим институтом. 19 октября 1901 года он сообщил родителям: «Я переменил квартиру, потому что в старой такой холод, что пар идет, когда дышишь… Квартиру нанял у актрисы Панаевского театра, напротив Технологического». А через девять дней написал матери: «На новой квартире мне более чем чудодейственно. Тепло, уютно, хозяйка добрая, прислуга ласковая. Перезнакомился, натурально, со всеми ее артистическими гостями».
Узнав о театральных знакомствах сына, Александра Леонтьевна 1 ноября 1901 года попросила его о помощи:
«Дорогой Лешуреночек…
Завтра хочу послать тебе одну драму. Орудуй, делай с ней, что вы там найдете более удобным. Папа было предложил мне самой поехать и хлопотать, да я говорю, что в жизнь свою ничего для себя не устроила, а ты дошлый, с людьми легко сходишься, и уж если чего захочешь, так тебя нелегко с тракта сдвинуть. Кстати ты уже познакомился с нужными людьми. Потом еще очень важно: уж конечно, ты для всех интереснее, чем твоя старая мать, и конечно, для тебя охотнее сделают…
Мой дорогой сынишка, крепко целую тебя».
Вскоре А. Л. Толстая послала в Петербург рукопись своей драмы «Козочкин хутор». Но до сцены эта пьеса не дошла. Возможно, у Алексея, занятого учебой, не нашлось времени, а может быть, и влияния для того, чтобы выполнить просьбу матери.
Студенческие волнения
Осенью 1901 года газеты писали о студенческих беспорядках в столице. 13 ноября Алексей, чтобы родители не волновались, сообщил им:
«Дорогие мама и папа, спешу вас успокоить: беспорядков никаких нет…
Хотя я репетиции кончу и рано, но выеду наверно, не раньше 14, 15, т. к. взял себе очень трудную и сложную работу — проектировать машину: строгательный станок. Этот чертеж зачтется мне за два, но, между тем, он займет очень много времени, т. к. придется снимать с натуры все детали. Вчера были мы с Юлией в Александринском театре. Шла сказка Шекспира “Сон в летнюю ночь”. Декорации и постановка были чудные, получалась полная иллюзия. Эльфы — маленькие, совсем маленькие девочки и мальчики были так костюмированы, что были похожи на цветы, на мух и т. д. Но что удивительно, так это то, что все эти клопы чудно танцуют. Теперь я так полюбил Александринский театр, что думаю почти никуда, кроме него, не ходить. Опера слишком утомляет, у меня ведь плохой слух, и я не понимаю музыки. Посылаю вам карточку Комиссаржевской, моей любимицы. Вот вы пришли бы в восторг от нее…
Юлия обложилась кругом черепами и зубрит напропалую, и даже ничем не вытащишь в театр. Нам обоим смерть как хочется в Самару, сил нет…
Пока прощайте, крепко целую вас.
А. Т.».
Недовольство в студенческой среде усилилось после того, как 22 ноября 1901 года министр народного просвещения П. С. Ванновский утвердил «Временные правила об организации студенческих учреждений».
Они предоставляли студентам право собраний только «под надзором полиции». Вернувшись с рождественских каникул, Алексей написал родителям в январе 1902 года:
«Дорогие папа и мама, доехали мы очень хорошо…
У нас на сегодня должна была быть сходка по поводу введения новой реформы. Сходка была до чрезвычайности горячая. И представьте себе — не было ни одной противной речи; все, точно сговорились, говорили на одну тему: не принимать реформу. Таков и был результат сходки. Формулу решили послать через директора министру…
Крепко целую вас.
А. Т.
Юлия Вам кланяется».
Политическая атмосфера в стране накалялась, революционное настроение захватывало всё большее число жителей Российской империи. И А. Н. Толстой, четыре месяца назад писавший родителям: «Пока я человек смирный и думаю только заниматься, ибо во всех беспорядках, как еще не коснувшихся меня, ни черта не понимаю», 3 марта 1902 года принял участие в демонстрации студентов и рабочих у Казанского собора. В этот же день сообщил родителям:
«Дорогие папа и мама, сперва распространюсь о текущих событиях, потом о делах, ибо первые гораздо сейчас более интересуют меня, чем денежные операции. Сегодня у нас на Невском была демонстрация. Что это было — Боже мой. Представь, несколько сот тысяч публики на панелях, по улице езда и несколько десятков нарядов пешей и конной полиции и конных жандармов. Были и солдаты, но их прятали по дворам. Демонстранты не собрались, как раньше, в одном месте, а разбились на кучки и смешались с толпой. И вот, от времени до времени, выкидывали красное знамя, кричали: “Да здравствует Революция, долой самодержавие”. На них накидывались верховые, а они рассыпались. В одном месте били шашками (плашмя). Всё время на Невском у Николаевского вокзала и до Исаакиевского собора двигалась толпа. Оживление было страшное. И так до вечера. Жертв было, кажется, очень мало. В университете занятия начались, но студенты-забастовщики лупят студентов не забастовщиков, и обратно. Путейский тоже открыт. Наш неопределенно. Вот в кратких чертах события этого времени… Я устроился у Сергея12 на заводе на практику, начну с июля месяца. Это хотя и будет сравнительно грустно, но это необходимо. Я могу в одно лето познакомиться с его производством — оно не хитрое…
Теперь перейдем к делам. Когда я приеду? А это сам черт знает. Вчера мы с Юлей подсчитали, и оказывается, что не раньше середины мая. Приедем оба с Юлей на пароходе. Свадьбу лучше всего справлять в Тургеневе, но не забудьте, что числа 4 июня начинается пост и венчать уже не станут до августа. Т. ч. оглашение нужно начать с середины мая.
Крепко целую вас втроем.
Юля целует
А. Т.».
Васильевский остров, третья линия, 16. Здесь А. Толстой снимал комнату во время учебы в Технологическом институте
Чтобы не волновать родителей, Алексей в этом письме не сообщил о происшествии, случившемся с ним во время демонстрации. Позднее в автобиографии написал: «Как все, я участвовал в студенческих волнениях и забастовках, состоял в социал-демократической фракции и в столовой комиссии Технологического института. В 1903 (правильно: 1902. — Е. Н.) году у Казанского собора во время демонстрации едва не был убит брошенным булыжником, — меня спасла книга, засунутая на груди за шинель».
Учеба продолжается
А. Н. Толстой — студент Технологического института
Учеба в Технологическом институте не была остановлена. В середине марта 1902 года Алексей написал в Самару:
«Дорогие папа и мама, простите, что долго не писал. Но это время я так уставал, что, право, было не до писем.
В прошлый понедельник сдал сразу 2 репетиции — по начертательной геометрии и аналитической геометрии, сдал обе на 5, это значит, что по этим предметам я уже перешел на второй курс, т. к. даже если я сдал бы экзамен на единицу, то все-таки будет в среднем переходной бал. Теперь готовлюсь к статике твердого тела, читать 150 листов, я на это определил 3 дня, ну, конечно, устаю, как собака.
У нас пока успокоилось, но зато очень много вышибли народу из институтов…
Был в знаменитом театре Московской Художественной труппы. Ну, если бы вы видели это, то никогда ничего другого бы смотреть не пошли. Получается полнейшая иллюзия, тяжелая драма Гауптмана “Михаэль Крамер” прямо непереносна.
Артисты стараются не выдаваться, но все играют в одном общем высоком тоне. Декорация — жизнь, усмотрены мельчайшие подробности. Нет ни приподнятых монологов, ни сценических условностей (напр., не становиться спиной к публике или не говорить, когда на сцене шум). Вы видите живых людей в обыкновенной обстановке.
Юлия видела “Три сестры” Чехова и говорила, что их нельзя читать — скучны, но на сцене М. Х. Т. они прямо великолепны. Это конек Художественной труппы…
Был на кустарной промышленной выставке. О, это стоит посмотреть. Выставка богатая и интересная. Всё, что в России есть интересного по этой части, всё привезено сюда. Дамы петербургские настоящие идиотки, стоят и ахают около самой обыкновенной девчонки, щупают ее, нюхают, идиотки, точно не видали никогда крестьянской девчонки…
Крепко целую Вас.
Ваш А. Толстой».
Учеба в институте всё продолжалась. Осенью 1903 года Алексей написал в Самару:
«Новенького у нас ничего нет, а относительно нас скажу, что чем Юлия занимается больше, тем меньше я. Теперь я узнал, какое растлевающее влияние имеют наши репетиции в институте. <…> И в результате получаются отрывочные нагроможденные знания. Словом, если бы все пять курсов у нас были репетиции, то я столько бы знал по окончании, сколько при поступлении. Но, слава Богу, нынешним годом они и заканчиваются».
Помимо академического учебного процесса, студенты Технологического института должны были проходить производственную практику. А. Н. Толстой летом 1902 года работал на Сугинском стекольном заводе под Елабугой. Весной 1904 года — на Балтийском судостроительном пушечно-литейном заводе. Весной 1905 года — на Невьянском заводе, а затем принял участие в уральской экспедиции своего тестя Василия Михайловича Рожанского, предпринятой с целью разыскания месторождений золота. 8 июля 1905 года Алексей писал родителям из Кундравинской долины, расположенной недалеко от озера Еланчик:
«Милые папа и мама!
И до сих пор относительно золота ничего не известно; каждый день я в ожидании, вот-вот окажутся благоприятные результаты, но пока ничего. <…>
Вообще разведки и сама золотая промышленность — самая азартная игра, которую только можно выдумать.
Жизнь мы ведем полудикую, большую часть времени на воздухе, в ходьбе, в болоте, на охоте. Попы, у которых мы живем на заимке и которых Всеволод Михайлович лечит, доставляют нам в виде презента всё необходимое…
Я немного прихворнул, у меня был нарыв, потом лихорадка. Но в общем всё обходится благополучно, хотя каждый день прихожу мокрым из болота.
Здесь весь июнь стояли дожди и холода, но в июле погода сразу переменилась. Комаров немного, местность чудная. Охота какая угодно: на козлов, красную дичь, болотную и полевую.
По окончании работ, которые кончатся во всяком случае до августа, поеду прямо в Самару, потом в Казань.
Пока целую вас.
Ваш А. Т.».
Дрезден
Первая русская революция, начавшаяся в январе 1905 года — трагическим Кровавым воскресеньем, всё набирала силу. К осени Петербург был охвачен забастовками. Были приостановлены занятия в высших учебных заведениях. В феврале 1906 года А. Н. Толстой отправился продолжать учебу в Дрезден, где поступил на механическое отделение Саксонской высшей технической школы. В Германию будущий писатель выехал один, без жены. 25 февраля 1906 года Алексей написал родителям:
«Милые папа и мама!
Итак, я в Дрездене. Что за удивительная страна Германия. Всюду видишь роскошно обработанные поля, дороги, обсаженные деревьями, деревни, правда, небольшие, но с прекрасными каменными постройками, оранжереей, каналы, осушительные дренажи, сады, вычищенные и благоустроенные леса. (Теперь здесь весна и ходят без пальто, кроме сегодняшнего дня.) А города welcher Ordnung13. Всё красивые здания, везде асфальт и клинкер, трамваи, автомобили, хорошие красивые магазины.
Публика удивительно ровная. Вообще нигде не видно ни нашего убожества, ни нашего сочетания глупой роскоши с беспорядочностью и недомыслием…<…>».
Через полмесяца Алексей сообщил:
«Милые папа и мама!..
Был на Сикстинской Мадонне. Боже мой! Страшное впечатление, и чем больше всматриваешься, тем сильнее. Столько глубины чувства и мысли, что не верится, что это создание рук человеческих.
Был в Саксонской Швейцарии, откуда и послал вам открытку. Головокружительная красота. Вообще здесь жизнь хорошая, светлая, и благоприятные условия, чтобы сделать ее таковой, хотя на немцев это не действует — они знают свое пиво и больше ничего.
Зато иностранцы (которыми кишит Дрезден) чувствуют и живут за них.
Теперь дела. Т. к. здесь ходят слухи, что в России будет забастовка и т. к. мне хотелось бы, чтобы Юлия приехала сюда до мая месяца, то нельзя ли достать деньги хоть под % 1000 рублей и переслать их через Дрезденский банк (мне). 2260 марок хватило бы нам месяцев на 7 с избытком. А пока пришлите мне, Христа ради, 15 рублей в пакетике сейчас, нужно за сапожки и шапочку отдать.
Alexisostka, который вас крепко целует и извиняется за беспокойство».
Юлия к мужу не приехала. Алексей же вскоре встретил в Германии женщину, которая через некоторое время стала его второй женой.
Смерть матери
Покинуть Дрезден будущему писателю пришлось раньше, чем он предполагал.
Позднее, в автобиографическом рассказе «Непостижимое», А. Н. Толстой описал события лета 1906 года:
«Я жил тогда в Германии, в Дрездене, учился в технологическом институте. Жил обычной жизнью студента, как живут все. Перед самыми экзаменами я вдруг без всяких причин почувствовал безотчетное беспокойство, какую-то странную и сильную тревогу. В два дня я собрался и уехал в Россию, к матери…
Поездка по Волге была жуткой. В то лето начались аграрные беспорядки, и по ночам горизонт пылал заревом пожаров».
И по прибытии на место ощущение тревоги не пропадало, а только усиливалось. Самара встретила Алексея Николаевича в огне. 19 июля в городе начался страшный пожар. А затем — 21 июля — террористы убили самарского губернатора И. Л. Блока. А. Н. Толстой оказался свидетелем преступления. Он написал в «Непостижимом»: «Потрясенный всем пережитым и виденным, я пошел к знакомым, где остановилась моя матушка. Встречаю своего тестя — врача, и вот что он говорит мне: “Не пугайся. Случилась скверная вещь. Александра Леонтьевна (моя мать) без сознания — у нее менингит”. Утром моя матушка скончалась».
Тяжелейшая для А. Н. Толстого жизненная трагедия произошла 25 июля 1906 года. Он очень сильно переживал смерть матери, самого близкого ему человека. В автобиографии 1913 года написал о ней: «Я не знаю до сих пор женщины более возвышенной, чистой и прекрасной». Будущий писатель корил себя за то, что в последние годы доставил матери много страданий, связанных с его слишком ранней женитьбой.
Размышляя о произошедшем, А. Н. Толстой пришел к решению изменить себя, свою жизнь. Осенью 1907 года написал отчиму:
«Милый папочка!
Несмотря на долгое молчание, я всё время думал о тебе, и всегда сжималось сердце о твоем одиночестве.
Ты, конечно, спросишь, почему я не приехал или не писал. Если бы ты знал ту огромную перемену во всей моей жизни, которая произошла за весь этот год, совершенно перевернула мои мировоззрения, этику, отношение к людям и к жизни, то, может быть, дорогой папочка, ты немного смягчился. Я знаю, как тяжело было тебе и маме видеть, как труды их по созданию моей личности разлетелись, как пыль, после моей женитьбы. <…> Прошло пять лет, и вот год тому назад я зачеркнул эти пять лет и стал продолжать то, что вы создали, и на чем произошла остановка 5 лет тому назад. Словом, учитывая теперь прошлое, вижу, что ни одно слово ваше не прошло, не заложив во мне следа, не было толчка, который бы я не признал полезным. Всё, что я достиг, обязано твоему и маминому воспитанию.<…>».
В преждевременной смерти матери А. Н. Толстой винил не только себя, но и Рожанских. В сентябре 1908 года написал отчиму:
«Вот мне радостно, что с тобой могу говорить, не опоздал еще сказать тебе, всю жизнь работавшему во имя любви и долга, что теперь я понимаю то, что раньше скрыто было, оценить могу тебя, и грустно, что поздно сказать это мамочке, всегда тяжело, что умерла она, видя свое единственное сердце не раскрывшимся красоте, черствым.
Вот этого никогда не прощу ни себе, ни Рожанским, которые безусловно сделали столько вреда и мне, и тебе, и маме».
Смерть матери оживила воспоминания о том, как она старалась поставить сына на литературный путь. Позднее А. Н. Толстой написал:
Александра Леонтьевна Толстая — мать писателя
«В одну из зим — мне было лет десять — матушка посоветовала мне написать рассказ. Она очень хотела, чтобы я стал писателем. Много вечеров я корпел над приключениями мальчика Стёпки… Я ничего не помню из этого рассказа, кроме фразы, что снег под луной блестел, как бриллиантовый. Бриллиантов я никогда не видел, но мне это понравилось. Рассказ про Стёпку вышел, очевидно, неудачным, — матушка меня больше не принуждала к творчеству». В другой автобиографии, 1932 года, писатель так сказал о своих первых литературных опусах: «Литературные опыты мои были чрезвычайно жалкими и тусклыми — десятка два стихотворений настолько неоригинальных и серых, что мама, мечтавшая о моем литературном будущем, сказала мне как-то со вздохом (прочтя тетрадку стихов): “Всё это очень бесцветно, видимо, тебе действительно нужно идти по технической карьере”».
И всё же родители всячески поддерживали любые попытки литературного творчества, предпринимаемые сыном. А. А. Бостром 6 августа 1901 года писал Алексею:
«Хотелось бы мне, чтобы это письмо ты получил до экзаменов по русскому языку, чтобы ты ободрился.
Это обманчивое в тебе чувство, будто ты совсем разучился писать. Нам виднее. Твои письма нам, которые ты пишешь наспех, видимо не перечитывая, производят очень отрадное впечатление даже по их форме. Всё больше и больше чувствуется, что слова и фразы приходят в бессознательное повиновение мысли, не только повседневной, но и окрыленной обобщениями.
“…Страннее всего то, что вследствие усиленной работы отвыкаешь не только думать, но и вспоминать что-нибудь. Всё недавнее прошедшее отошло ужасно глубоко вдаль и представляется чем-то далеким-туманным. Это неприятно. Постоянное сосредоточивание мысли в известном направлении и странно узкий горизонт неприятно действуют. Не хватает того, что мы обыкновенно называем духовной жизнью…”
Этот тонкий анализ своего душевного состояния передан тобой такими простыми и правильными выражениями, что мы точно не письмо твое читаем, а непосредственно воспринимаем твои мысли. Это и есть идеал изложения. Самоуничтожение языка, как посредствующего звена между пишущим и читающим, есть путь прогресса истинного просторечия, достигаемого, конечно, только умной практикой в том же языке.
Вот почему, читая твои письма, нам сдается, что у тебя хорошая практика, что у Войтинского ты встретил верный метод, словом, что ты сильно прогрессируешь. Если же ты сам этого не замечаешь, то потому, что требования твои к самому себе опережают даже твои успехи».
3 марта 1902 года Алексей сообщил родителям: «…Кажется, буду участвовать в журнале “Юный читатель”, если Николай одобрит мои произведения… Я уже начал Детские воспоминания, кажется, что удачно».
Упомянутый в письме Николай — Николай Александрович Шишков — был членом редакции выходившего в Петербурге с 1899 по 1906 год еженедельного иллюстрированного журнала «Юный читатель», а также родственником и близким другом А. Л. Толстой. Он, видимо, не одобрил сочинения молодого автора, так как ни одно из произведений А. Н. Толстого в «Юном читателе» не появилось. Но юноша продолжал писать, еще не осознавая, что станет профессиональным литератором.
Оглавление
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Советский граф Алексей Толстой» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
6
Спектакль был поставлен по драме французских литераторов Э. Барбюса и А. Кризафули, переработанной для русских зрителей Н. П. Киреевым.
8
Анджело Секки (1818–1878) — итальянский астроном, один из пионеров астроспектроскопии, иностранный член-корреспондент Петербургской АН (1877).
10
«Жизнь» — политический, литературный и научный журнал, выходивший в Петербурге с 1897 по 1901 год.
11
Статья Г. В. Плеханова, подписанная псевдонимом Н. Каминский, была напечатана не в «Жизни», а в № 12 «Нового слова» (СПб.) за 1897 год.
