Замок без зеркал

Евгения Усачева (2024)

События романа «Замок без зеркал» происходят в Мире Мёртвых и рассказывают о посмертном существовании некромантки Ананке. Повествование ведётся от лица сына Создателя — Кетцалькоатля, который, решив посетить мир Посмертия, с ужасом обнаруживает, что там идёт война. К власти пришёл жестокий диктатор Эвклидис, провозгласивший себя Богом Смерти. Он является близнецовым пламенем Ананке, но это не мешает некромантке поднять против него восстание и создать Орден Сопротивления. Её ближайшие союзники — бывшие подопечные, которых она упокоила: король Нового Иерусалима — Балдуин IV и владыка Ананкреона — Лорд Имморталис уже несколько сотен лет ведут изнуряющую борьбу против Эвклидиса. Кетцалькоатль присоединяется к ним, чтобы наказать пробудившееся зло, однако исход этой битвы неизвестен даже ему. На фоне разразившейся войны Ананке также переживает глубокую личную драму, которая сыграет не последнюю роль в этом противостоянии.

5

Вскоре я оказался в ещё одном городе Сопротивления — в Анакреоне, находящемся на одноимённом острове в Зелёном океане. Там постоянно властвовали сумерки. Город был усыпан огнями, как и Новый Карфаген. Он оказался весьма современным и представлял собой огромный мегаполис с громадными обсидиановыми и серебристыми небоскрёбами. Посредине этого буйствующего урбанистического великолепия, на главной площади, была воздвигнута просто колоссальная по своим размерам статуя ангела. Чёрные надгробия-высотки доставали ей лишь до половины. Ангел был изображён присевшим на одно колено. Его правое крыло касалось земли, а левое было расправлено вверх. Бесстрастное лицо обращалось к востоку, к солнцу, будто умоляя его взойти. Но с тех пор, как к власти пришёл Эвклидис, оно больше не всходило, либо постоянно было затянуто чёрными, как смоль, тучами. Меч, что безмолвный каменно-металлический страж держал в руке, пронзал землю, а его рукоять касалась облаков. Бронзовый обод короны ангела играл огнями города, отливая золотом и багрянцем, имитируя свет долгожданного заката. У меня захватило дух от великолепия сотворённого неизвестными ваятелями произведения искусства. Нигде я не видел ничего подобного: ни на Земле, ни в мире асов, ни на какой-либо другой планете.

Как сообщила Ананке, в Анакреоне базировалась значительная часть армии Сопротивления. Но у Эвклидиса всё равно было в десять раз больше воинов. Победить его лишь силами повстанцев не представлялось возможным. Можно было лишь вести вялотекущую войну с мелкими стычками, которая ни к чему бы не привела. Требовались радикальные действия, но у Сопротивления не хватало ресурсов. Я предполагал, что в самом крайнем случае смогу заручиться поддержкой дяди в обмен на то, что сделаю выбор, который от меня ждут, в его пользу. Но всё-таки надеялся, что до этого дело не дойдёт.

И Карфаген, и Анакреон были надёжно сокрыты от взора Бога Смерти. И хоть о последнем городе он догадывался, но проверить свои догадки никак не мог — Анакреон окружало невидимое силовое поле, стирающее его со всех радаров, по воздействию похожее на магнетические скалы, из которых был высечен Карфаген.

Мы добирались на корабле — старинном парусном корабле с эмблемой Сопротивления на чёрных парусах. И хоть кто угодно, учитывая необычную геометрию мира Посмертия, мог бы проложить на остров сухопутную дорогу — руководители Сопротивления, в частности, Арсений, предпочитали именно морской путь.

Когда они прибыли в город, мне незаметно открылось истинное положение вещей и расстановка сил в этой вечной гонке. К Арсению — я услышал это впервые — обращались не иначе, как «Лорд Имморталис», Ананке же была просто Ананке. В Анакреоне её спутник чувствовал себя гораздо увереннее — возможно, они всего лишь поделили города и сферы влияния на двоих, а возможно, я до поры до времени просто не замечал невидимой власти истинного главы Сопротивления, сосредотачивая внимание на чём-то другом: на личной истории Ананке, например, и на событиях прошлого, которое давно пора было позабыть. Я даже не удивился, поняв, что Арсений занял главенствующий пост. Нетрудно догадаться, с чьей лёгкой руки это произошло. Конечно же, всё дело было в Ананке. Удивительным образом, мужчины, которых она любила, возвышались… ну просто до небес и обретали ещё бо́льшие власть и величие, которые имели. Эвклидис был никем (в мире Посмертия) до встречи с ней. И дело не только в том, что она являлась его близнецовым пламенем. Она обладала какой-то удивительной энергией созидания, благодаря которой мёртвые, связывавшиеся с ней, переходили на совсем иной уровень развития. Больше всего преуспели Эвклидис и Арсений. После знакомства с этой удивительной девушкой-медиумом Арс, вообще, повернул свою жизнь в совсем иное русло, ну а когда они наконец-то встретились в мире Посмертия, он даже решил бросить вызов Богу Смерти. Интересно, почему? Каковы были глубинные мотивы его поступка? Его, действительно, так возмущал диктат Эвклидиса, или он просто хотел занять его место? И кто так «промыл» Ананке мозги, что отвратил её от собственного близнецового пламени, каким бы оно ни было? Поистине, на это нужно было иметь колоссальную смелость и безрассудство. Ну а пока «Властелин Бессмертия» играл роль благодетельного спасителя, избавившего несчастную Ананке от невыносимого гнёта Бога Смерти, у неё самой даже не возникало мыслей о том, что он тоже может преследовать какие-то личные цели в борьбе Сопротивления против её бывшего друга.

Я понял, что меня начало заносить не туда в моих умозаключениях — в совсем ложную сторону. Арсений, без сомнения, был положительным человеком, совершившим при жизни много благих деяний. Лишь один его крупный поступок, признаться, был скверным. Но он оступился лишь раз при жизни. И один раз после смерти — с Ананке: всё-таки привязывать к себе живого человека, пусть и ради его же «блага», считалось злом. И не просто привязывать, но ещё и отсекать душу от её близнецового пламени. Я понимал, что другого выхода не было, но я не оправдывал Арсения, а Ананке… У неё просто не хватило опыта разрулить эту ситуацию в силу своего молодого возраста. Когда произошли описанные мной события, ей едва исполнилось тридцать лет, тем более, она ещё всегда ощущала себя ребёнком. Она рассказывала, что Арсений поначалу стал её куратором. Они часто общались телепатически, а бывало, её сознание перемещалось в непознанное чудесное место, где встречало его душу.

— Помню, там было много света. — Рассказывала она. — Яркое розово-алое сияние заливало всё вокруг, но оно было мягким. От него не болели глаза, и приходило успокоение. Я не могла понять, что меня окружало: то ли бесконечный город, теряющийся где-то за горизонтом, то ли прекрасное рубиновое море, либо же просто пустынная каменная местность, которая отнюдь не выглядела безжизненной. Главное — свет. Он словно был живым и осязаемым на физическом и ментальном уровнях. Он говорил, что всё хорошо, и я в безопасности. И в самый первый раз часть его материализовалась в образе Арсения. Я точно знала, что это он. А свет… Этот неземной божественный свет являлся его душой…

Рядом с ним я чувствовала себя ребёнком, маленькой девочкой, которую он держал за ручку и аккуратно вёл по большой дороге жизни. Я так и визуализировала свой образ в том месте. На мне было надето короткое голубое платье, волосы коротко обрезаны (всё детство я проносила мальчишескую стрижку), вечно сбитые коленки едва зажили. Он брал меня за руку и улыбался своей обезоруживающей, всепрощающей улыбкой. — Она усмехнулась, прервавшись. — Тогда он выглядел… Очень взросло. Тот его образ отпечатался в моей памяти навсегда… На нём отчего-то было надето старомодное, но добротное серое пальто и шляпа, которые уже давно не носят, клетчатый шарф был небрежно перекинут через шею. Не знаю, почему моё сознание визуализировало его в таком солидном возрасте. Видно, я очень нуждалась в родителях, в их поддержке и заботе, а образ молодого парня шёл бы вразрез с моими желаниями и ощущениями. Я была ведомой, он — ведущим. И вместе с тем я была полностью уверена в том, что он — важнейший человек для меня.

В то место за пределами пространства и времени я приходила, когда мне становилось совсем невмоготу, и общалась со своим новым куратором. Конечно, без экстрасенсорных способностей мне бы не удалось этого сделать.

— Ты знаешь их источник? Вернее, откуда они появились у твоего рода?

— Да… Я узнала об этом ещё при жизни… Арсений рассказал мне, откуда берутся души с такими способностями, а ему поведал об этом его коллега из Отдела Душеисследований… Он рассказал о том, что такое Большой Взрыв. О том, что такое Большой Взрыв на самом деле… Это… битва. Когда-то, на заре времён, в величайшем бою сошлись две армии: армия живых и армия мёртвых. Где, когда именно, по какой причине это произошло, тот специалист из Отдела не сообщил, либо Арсений не счёл нужным раскрывать всех подробностей. Но, честно, сначала это объяснение показалось мне бредом. Наверное, это чуждое явление потустороннего мира просто не подлежало человеческому осмыслению… Тот умрун сообщил Арсению, что способности медиумов-некромантов проявляются только у потомков тех, кто остался жив в том страшном бою… Ты знаешь что-то об этом?

От Ананке я слышал это в первый раз. В этой Манвантаре никакой грандиозной битвы между живыми и мёртвыми не происходило, значит, если она всё же состоялась, то только в прошлом цикле Проявленности Мироздания. Но как же полное растворение вселенной? Разве оно не должно было уничтожить и души? Или, может, Пралайя затрагивала лишь материальный аспект Мироздания, но обходила стороной духовный? Об этом я и сообщил Ананке.

— Если эта битва когда-то и была, то только в прошлой Манвантаре. Об этом свидетельствуют и научные факты: например, неоднородность реликтового излучения, оставшегося после Большого Взрыва. Оно не из этой вселенной. Оно — громадный шрам на теле бесконечного космоса, свидетельствующий о грандиозной катастрофе далёкого прошлого. Но то, что сам Большой Взрыв — это встреча двух армий… Такого объяснения я ещё не слышал.

— Может, тот приятель Арсения говорил иносказательно… Под Большим Взрывом и боем между армией мёртвых и армией живых он подразумевал битву в душе каждого предрасположенного к некромантии человека в тот момент, когда с ним на связь выходит первый мёртвый, и от исхода этого поединка зависит, раскроются ли способности медиума-некроманта, либо он погибнет, не в силах выдержать сумасшедшего гнёта Некромира. Я, ведь, тоже прошла через такую «битву».

— Трудно сказать, что он имел в виду. Но я ни о какой битве между живыми и мёртвыми не знаю. Хотя… На меня нельзя полагаться. Я и о своём дяде не знал. Миллиарды лет даже не догадывался о его существовании.

— Это — не твоя вина.

— К сожалению, незнание не освобождает от ответственности.

Я имел в виду всё то, что произошло после освобождения мною Тескатлипоки. Теперь от моего решения, которое я не хотел принимать, зависело, будет ли существовать Мироздание, либо останется одно Предсуществование.

История обретала новые черты… Обстановка в мире Посмертия оказалась не совсем такой, какой мне её рисовала Ананке, и как мне самому казалось. Но это не отменяло того факта, что власть Бога Смерти в том виде, в котором она исходила от Эвклидиса, негативно влияла на мир Посмертия и жизнь умрунов, и с его единоличным правлением надо было что-то делать. Хотя, был ли в этом смысл, если я медлил, ставя под угрозу всё творение своего отца? Если оно исчезнет, будет уже всё равно, свергнут Бога Смерти или нет. Может, в глубине души, я принял то злополучное решение сразу, просто до последнего не желал его озвучивать, прежде всего, самому себе. Чтоб не болела совесть. Чтоб сам себя я не изъел, пока буду помогать Ананке в её борьбе.

Я выбрал дядю. Я выбрал Тескатлипоку. И, наверное, решил, что буду корить себя за этот поступок всю оставшуюся вечность, пока что-то в Мироздании не изменится, и законы вселенной не позволят двум Создателям мирно сосуществовать вместе.