Дарю тебе небо – Любовь Ласточки

Екатерина Борисовна Митрофанова (2017)

Она не знает, что делать, чтобы добиться его внимания, ведь ей кажется, что он влюблён в её сестру. А ещё у него есть мечта — большая и светлая. Но радужные планы безжалостно перечёркивает трагическая случайность, обернувшаяся для него потерей зрения и утратой близкого человека. Есть ли у Лады шанс что-либо изменить, чтобы вернуть Владиславу интерес к жизни, завоевать его сердце и сделать пусть небольшой, но серьёзный шаг к осуществлению его заветной мечты?Первая книга серии «Дарю тебе небо».#молодость #любовь #романтика #небо #самолёты

Глава 16

— Можно? — Лада робко постучала в комнату сестры, держа в одной руке широкую керамическую кружку, над которой стояло облако ароматного пара.

Никто не отозвался. Лада тихонько толкнула дверь и проскользнула в комнату.

Лида сидела на полу, поджав под себя ноги. Перед ней стоял широкий табурет, по застеленной бумагой поверхности которого она методично раскатывала глину, покачиваясь в такт каждому своему движению, словно маятник. На полу возле Лидиных ног в несколько рядов громоздились коробки с разноцветными брикетами глины, инструментами и фурнитурой. Куски глины валялись повсюду: на паркете, окружая Лиду разноцветными флуоресцентными звёздами, лепестками, а то и просто чем-то бесформенным, на стуле и даже на её кровати.

Помимо этого буквально по всей комнате были разбросаны уже вылепленные изящные пушистые цветы и нежные бутоны. Они валялись везде: вокруг Лиды в хаотичном чередовании с кусками пластики, на кровати и под ней, выстраивались рядами на подоконнике между горшками с комнатными розами и на шкафу.

Для человека, обычно следящего за своей внешностью, одевавшегося скромно, но со вкусом и отличавшегося чуть ли не маниакальной аккуратностью во всех её проявлениях, Лида выглядела ужасно. Кожа на её лице побледнела, щёки покрылись нездоровыми пятнами, как будто она всё время плакала, глаза заплыли и покраснели. Длинные каштановые волосы, обычно заплетённые в тугую косу, свалялись так, что на голове смело можно было устраивать воронье гнездо.

— С каких это пор ты спрашиваешь разрешения, а не врываешься в комнату свалившимся с неба метеоритом? — процедила Лида с какой-то совершенно не свойственной ей злостью.

— Прости, — Лада посмотрела на сестру с сочувствием. — Я подумала, может, ты спишь, и не хотела тебя… потревожить.

Под уставшими, с лопнувшими капиллярами глазами Лиды залегли тёмные тени, поэтому Лада, намеревавшаяся сказать «не хотела тебя разбудить», осеклась и выразилась иначе, усомнившись, что сестра за несколько дней прилегла хоть на минуту. Об этом красноречиво свидетельствовала Лидина кровать, сплошь заваленная вылепленными цветами и ошмётками полимерной глины. Впрочем, вполне вероятно, что Лида иногда «вырубалась» прямо здесь, за этим импровизированным столиком, потому что столько суток не спать просто невозможно. Но даже если она на какое-то время и «отключалась», то всё равно, как только продирала глаза, продолжала упрямо лепить из глины однообразные цветы и бутоны.

— Чего ты от меня хочешь? — спросила Лида выцветшим, охрипшим и безмерно уставшим голосом.

Лада присела возле сестры, одной рукой обняла её за подрагивающие худенькие плечи, а другой протянула ей дымящуюся кружку:

— Вот возьми. — Голос Лады был тихим и серьёзным. — Это чай с ромашкой. Заварила специально для тебя.

Лида машинально приняла кружку из её рук и отпила солидный глоток. Лада не предупредила её, что вода только что вскипела, и теперь с ужасом ожидала, что сестра заорёт от боли и опрокинет весь кипяток на себя. Но та даже не поморщилась — просто небрежно поставила кружку на табуретку и устремила на Ладу остекленевший взгляд.

— Всё ещё лепишь свои пионы? — спросила Лада, с тревогой разглядывая горы громоздившихся повсюду глиняных цветов и бутонов.

— Конечно, — монотонно ответила Лида. — Я делаю их для Стаса. Для нашей с ним будущей свадьбы. Надеюсь, они ему понравятся.

Лада робко погладила сестру по спине. Она как никто другой чувствовала, что происходит с Лидой. Стаса похоронили пять дней назад. Увечья, полученные им в аварии, оказались настолько тяжёлыми, что хоронить его пришлось в закрытом гробу. Проститься с ним пришли многие его друзья и приятели по лётному училищу, а также представители командного состава, чтобы воздать погибшему боевому товарищу полагавшиеся в подобных случаях почести, но лишь для нескольких самых родных и близких людей случившееся стало настоящей трагедией. Марина Сергеевна потеряла сознание как раз в тот момент, когда гроб с телом её сына опускали в могилу. А Лида в страшном истерическом припадке прыгнула прямо в разверстую яму и орала до хрипоты, прося зарыть её вместе со Стасом. Валерий, Вячеслав, Людмила и Лада крепились как могли, — лишь для того, чтобы было кому поддержать двух безутешных женщин, одна из которых потеряла сына, другая — любимого человека.

И теперь сестра, очевидно, переживала первую из пяти стадий потери близкого человека — стадию шока и отрицания¹. Нельзя было сказать ей, что Стаса больше нет. Нельзя было даже намекнуть ей на это — Лида просто игнорировала такую информацию, она её не воспринимала.

Когда они с сестрой проходили эту тему в институте в разделе психологии личности, Лада на всю жизнь запомнила приведённый учителем страшный пример. Им рассказали о матери умершей при родах молодой женщины, чьего ребёнка также не удалось спасти. Лишившись и дочери, и внука, рождения которого она с нетерпением ждала, пожилая женщина стала гулять по улице с пустой коляской. Подумав, что она «сошла с ума», наблюдавшие за ней соседи подходили и просили показать ребёнка, но она не хотела показывать. Такое поведение преподаватель на лекции объяснял тем, что горюющая мать и одновременно несостоявшаяся бабушка на первых порах, вероятно, была не в состоянии встретиться в полном объёме с реальностью, разрушившей все её надежды, и пыталась смягчить удар тем, что иллюзорно проживала желаемый, но несбывшийся вариант развития событий. По прошествии некоторого времени женщина перестала появляться на улице с коляской.

Теперь нечто подобное, очевидно, происходило и с Лидой. Она пока была просто не в состоянии принять смерть любимого человека и отпустить его.

Лада снова сочувственно посмотрела на сестру и тихо предложила:

— Давай поставим что-нибудь из Моцарта.

— Зачем? — Лида в упор поглядела на Ладу; взор её был по-прежнему остекленевшим и безразличным ко всему на свете, но в нём отразился намёк на удивление. — Ты же его на дух не переносишь.

— А вот и неправда! — отозвалась Лада. — Мне очень даже нравится его музыка. Просто я хотела позлить тебя, потому что ты уж слишком фанатично увлекаешься произведениями этого композитора, вот и говорила, что не люблю его. Но сегодня у меня как раз такое настроение, что я с удовольствием послушаю его музыку. Вместе с тобой, конечно, если ты не против.

Лида ничего не ответила, и Лада, посчитав это хорошим знаком, неторопливо поднялась, подошла к стоящему в специальном отсеке немецкого шкафа музыкальному центру и стала перебирать компакт-диски сестры. Наконец она выбрала один и с нарочитой торжественностью объявила:

— Вот. Вольфганг Амадей Моцарт. Ария Дон Жуана с шампанским из оперы Don Giovanni. Исполняет Георг Отс.

Лада неспроста сделала такой выбор: Георг Отс, в своё время сыгравший несравненного Мистера Икс в одноименной кинокартине Юзефа Хмельницкого, был второй слабостью Лиды после Моцарта или вернее — третьей, если считать, что первой и самой главной слабостью сестры навсегда останется Стас.

Бравурная музыка смело и радостно ворвалась в комнату, и бархатистый баритон исполнителя, уверенно сметая на своём пути все преграды, проникал прямо в сердца разомлевших девушек. Лицо Лиды, всё последнее время остававшееся суровым и безучастным ко всему на свете, впервые за эти пропитавшиеся невыносимой болью дни волшебнейшим образом преобразилось и озарилось непостижимым внутренним светом.

— Замечательная музыка, — тихо сказала она. — Стас тоже её любит. Она вдохновляет его… перед полётами.

Когда музыка стихла, Лада снова подошла к музыкальному центру, вытащила компакт-диск и убрала его на место. Кинув случайный взгляд на подоконник, она обнаружила, что две некогда роскошные комнатные розы, неизменные любимицы Лиды — алая и белая, — в иное время дававшие на каждом побеге по десятку бутонов и одновременно по три-четыре цветка на кусте, сейчас зачахли и уныло опустили побуревшие листочки.

Лада молча направилась к подоконнику и взяла в руки большую пластиковую лейку, намереваясь поменять застоявшуюся воду и полить цветы.

Лида словно в тумане проследила взглядом за её действиями и тяжело встала. Её повело в сторону, но она сумела удержаться на ногах и, неуверенно ступая, направилась к сестре, перехватила лейку, недовольно буркнув:

— Дай сюда. Я сама их полью. Не инвалид.

С этими словами она, слегка покачиваясь, направилась на кухню заменить в лейке воду. Спустя какое-то время Лида вернулась и обнаружила, что Лада сидит на полу по-турецки и, открыв свою косметичку, красит тушью ресницы.

— Ты чего? — спросила Лида, мимоходом бросив на сестру и тут же отведя в сторону отрешённый взгляд. — На свидание собралась?

Лада отвела от глаза руку, держащую щёточку с тушью, и повернулась к сестре:

— Лид, — тихо сказала она. — Владу сегодня снимут с глаз хирургические пластыри. Я собираюсь навестить его. Хочешь пойти со мной?

— Ты о чём? — Лида заморгала, непонимающе уставившись на неё. — Разумеется, я не пойду. Я его ненавижу! — Лида цедила слова сквозь зубы, непроизвольно сжав руки в кулаки.

— За что, интересно? — спросила Лада, вернувшись к наведению марафета.

— А то ты не понимаешь! — взъярилась Лида. — Это он виноват. Из-за него… погиб Стас.

Она осеклась. Было видно, каких невероятных усилий над собой ей стоило это выговорить.

— Это не так, — возразила Лада, придирчиво оглядев в зеркальце, вделанном с внутренней стороны косметички, результат своих трудов.

— Машина была с правосторонним управлением, — Лида будто бы отмеряла и безжалостно вдалбливала молотком каждое слово. — Фура ехала по встречной полосе. Стас сидел с другой стороны. Этого мало?

Лада как будто не слушала сестру — она как ни в чём не бывало перевела щёточку к другому глазу и стала основательно водить ею по ресницам. Снова посмотревшись в зеркальце и, очевидно, удовлетворившись результатом, она закрыла тушь, кинула её в косметичку и вновь взглянула на Лиду.

— Ты неправа, — сказала она совершенно спокойным голосом. — И ты это знаешь.

— В чём, интересно, я неправа? — Лида не унималась. — В том, что Стас отдал свою жизнь для того, чтобы защитить своего драгоценного братца?

— Нет, — терпеливо, словно малолетнему ребёнку, объясняла Лада. — В том, что Влад виноват. Он этого не хотел.

Она встала, перехватила лейку у оторопевшей сестры и сама полила цветы.

— Аллу и Беллу поливаю и подкармливаю только я, — машинально проговорила Лида.

— Алла и Белла устали ждать, когда ты обратишь на них внимание, — парировала Лада.

Закончив поливать цветы, Лада поставила лейку на прежнее место и повернулась к сестре:

— Владу сейчас очень плохо, — сказала она. — Во много раз хуже, чем нам с тобой.

— Говори за себя, — процедила Лида. — Ты понятия не имеешь о том, что чувствую я.

— Ошибаешься, — ответила Лада. — Я вполне способна это понять.

— Тогда почему ты так его защищаешь?

— Потому, что его вины в этом нет. Он виноват не больше, чем мы с тобой.

— То есть? — Лида смотрела на Ладу с открытой враждой — почти с ненавистью.

— Это был не его выбор. Стас сам так решил. Не сомневаюсь, что он поступил бы так же, если бы на месте Влада сидела ты.

— Но там сидел именно он. Бесценный братик Стаса.

— Не язви. Это всего лишь случай. Стас точно так же мог погибнуть и при любых других обстоятельствах. У него было опасное для жизни занятие, сопряжённое со всякого рода рисками. И потом ответь: тебе было бы легче, если бы на месте Влада оказалась ты либо я, либо кто-то другой?

Лида молчала, потупив взор.

— Так ты пойдёшь со мной? — Лада смотрела на сестру каким-то особым взглядом. Это был не просто вопрос или просьба — глаза Лады умоляли Лиду согласиться.

— Я же сказала, что нет! — Лида была крайне раздражена. — Пусть ты и не считаешь его виноватым, я думаю иначе. И ничто меня в этом не переубедит.

— Жаль, — тихо ответила Лада. — Ты даже представить себе не можешь, что происходит сейчас с Владом. Если кто и способен совершить чудо и вытащить его из этого по-настоящему страшного состояния, то только ты.

Она снова умоляюще взглянула на сестру, но та была непреклонна.

— Хотя… погоди-ка, — Лада направилась к рабочему столу, взяла коричневый фломастер, снова открыла косметичку и достала оттуда маскирующий карандаш и пудреницу. Она села за стол, установила косметичку так, чтобы было удобно смотреться в зеркальце, взяла в руку фломастер и стала сосредоточенно рисовать что-то на левой щеке.

— Что это ты делаешь? — спросила Лида.

— А ты не видишь? Пытаюсь нарисовать родинку. Как у тебя.

— Ты что… Собираешься выдать себя за меня? — ошеломлённо спросила Лида.

— А что мне ещё остаётся, раз ты не хочешь к нему идти?

— И поэтому ты решила действовать обманом, — заключила Лида. — А ты не думаешь, что он всё поймёт? Он, кажется, парень неглупый. Вполне может тебя раскусить.

Лада закончила рисовать родинку, взяла со стола приготовленный заранее маскирующий карандаш и стала закрашивать свою собственную родинку на правой щеке. Затем слегка запудрила место, где работал маскирующий карандаш, и снова придирчиво посмотрела в зеркальце:

— Ну вот. Теперь уже на что-то похоже. Надеюсь, Влад ничего не заметит. Впрочем, — произнесла она с печальным вздохом, — не факт, что он вообще меня увидит. Не говоря уже о том, чтобы разглядеть детали моего лица.

Лада на всякий случай очертила чёрным грифелем края верхнего и нижнего века, нарисовала во внешних уголках между ними «стрелки», щедро нанесла на веки зелёные тени под цвет своих глаз, покрасила губы яркой рубиновой помадой с перламутровым блеском, тщательно обвела их контурным карандашом и посмотрела на Лиду пристально и серьёзно:

— Ты ведь меня не выдашь, сестрёнка? Очень тебя прошу!

— Да ладно уж, — наблюдая за стараниями сестры, Лида смягчилась. — Когда это я была предательницей?

— Спасибо, — искренне поблагодарила Лада, подошла к сестре и чмокнула её в щёку. Затем опустилась подле неё на пол, сложила ноги по-турецки и, несколько поколебавшись, тихо произнесла:

— Лид?

— У, — безучастно промычала та.

— Давно хочу тебя спросить. Ты извини, — поспешила добавить Лада, и её щёки зарделись от смущения. — Если мой вопрос покажется тебе некорректным, можешь не отвечать.

— Не юли, — Лида начинала терять терпение, — спрашивай уже.

— У тебя что-нибудь было… со Стасом?

Румянец на щеках Лады стал ещё заметнее, и она поспешила отвернуться, чтобы скрыть смущение.

Лида быстро передвинулась со своего места и в упор взглянула на сестру, продолжая таким образом смотреть на неё до тех пор, пока та не осмелилась поднять на неё взгляд.

— Зачем тебе это? — коротко спросила Лида.

— Ну, просто, — замялась Лада, — мне интересно, вот и всё. Ты же знаешь, что у меня никогда ни с кем ничего не было. И у меня нет от тебя секретов. Если бы это произошло со мной, я бы с тобой поделилась.

— Ясно. Но пойми: я не хочу говорить об этом. Не сейчас, по крайней мере.

— Ну хорошо. Прости. — Лада разочарованно вздохнула, поняв, что даже если сестра что-то скрывает, этой тайны из неё не вытащишь никакими клещами. — Просто мне очень хотелось бы узнать, как это может быть… с Владом.

Лида от неожиданности всплеснула руками:

— Что? Ты вообще о чём? — она растерянно заморгала.

— Лид. — Лада мечтательно подняла голову и устремила взгляд к потолку. Пушистые накрашенные ресницы распахнулись и застыли; зелёные миндалевидные глаза светились в их мягком обрамлении, словно две яркие флуоресцентные звезды. — Мне нравится Влад. Очень нравится.

— С ума сошла! — поражённо выдохнула Лида. — Надеюсь, ты шутишь.

— Понимай как хочешь. — Лада опустила голову. В том состоянии, в каком она находилась минуту назад, она казалась слишком прекрасной, но основная прелесть этого состояния была как раз в том, что удержать его надолго было невозможно.

— Но он же совсем ещё мальчик! — не удержалась Лида. — Ему нет и восемнадцати!

— Да, я и забыла, что я для него старуха, — огрызнулась Лада. — Спасибо, что напомнила.

— Прости, — Лида робко положила руку на хрупкое, выглядывавшее из-под узкой бретельки чёрного сарафана плечо сестры. — Я не хотела тебя задеть.

— Три с половиной года — не такая уж большая разница, — сказала Лада, словно убеждая саму себя. — Если людям хорошо и комфортно друг с другом.

— Да это вообще не разница. При условии, правда, что старшим является парень. — Лида растерялась. Такого признания сестры она явно не ожидала.

— Ну, если уж на то пошло, Стас тоже был моложе тебя, — Лада примирительно поглядела на сестру. — На целых четыре часа.

— Да. — Лицо Лиды стремительно помрачнело. — Раньше я любила наш общий день рождения. Теперь, наверное, буду его ненавидеть.

— В этот день родилась ещё и я, — напомнила Лада. — И я тебе запрещаю ненавидеть мой день рождения. Это понятно?

Она говорила серьёзным тоном, но уголки губ предательски загибались кверху, норовя расплыться в очаровательнейшей улыбке.

— Выходит, что мы с тобой обе немножечко старше наших мальчишек. — Лида обеими руками легонько обхватила голову младшей сестрёнки и бережно прижала её к груди. — Так, — сказала она назидательным тоном, взглянув на старательно накрашенное лицо Лады. — Стирай-ка ты всю эту красоту!

— Что? — не поняла Лада.

— Тебе действительно нравится Влад? — задала встречный вопрос Лида.

— Лид, — взгляд Лады сделался необыкновенно серьёзным и осмысленным, — я собираюсь менять выбранную нами специальность. Хочу учиться на офтальмолога.

Услышав это, Лида даже присвистнула:

— И как, интересно, ты себе это представляешь?

По окончании девяти классов Лида и Лада пошли в школу-экстернат, где в течение трёх месяцев сдали выпускные экзамены за два года вперёд и получили аттестат о среднем общем образовании (это были годы, когда система ЕГЭ ещё только начинала вводиться в некоторых регионах и не являлась единственной формой выпускных экзаменов в школе и основной формой вступительных экзаменов в высшие учебные заведения). Теперь сёстры последний год доучивались в мединституте по госстандарту в рамках специальности «Лечебное дело» и усердно готовились к продолжению обучения в ординатуре на кафедре клинической иммунологии и аллергологии. Так решил их отец, который, будучи известным врачом-ревматологом, часто сталкивался с иммунологическими проблемами у своих пациентов и надеялся, что дочери, освоив эту специфическую область медицины, со временем станут его незаменимыми помощницами.

— У Влада серьёзные проблемы со зрением, — ответила Лада. — Он фактически потерял всё, что было ему дорого. Стас был для него не просто братом — он был его лучшим другом, советчиком, во многих вопросах чуть ли не заменял ему отца. Для Влада эта потеря невосполнима. Не уверена, что он вообще сумеет её пережить. А теперь он может лишиться ещё и своей профессии, а также своей главной мечты — стать пилотом. Я очень хочу помочь ему, понимаешь? — Она смотрела на сестру с каким-то несвойственным ей упорством, граничащим с безумием. — Хочу сделать так, чтобы он не потерял своей основной опоры — веры в себя. Чтобы смог продолжать вести тот образ жизни, к которому он привык, и имел реальный шанс осуществить свою мечту. Самое большое моё желание заключено в том, чтобы когда-нибудь увидеть его за штурвалом самолёта, полным сил и надежд. А для этого необходимо сделать всё возможное и невозможное, чтобы сохранить ему зрение. Хотя бы в той мере, в какой это достижимо. И если я продолжу обучение на кафедре офтальмологии, то смогу реально ему в этом помочь. Понимаешь?

Лида кивнула, в её до того безучастных ко всему глазах засветилось нескрываемое уважение и сестринская гордость.

— Я тебя поняла, — тихо ответила она. — Не буду спрашивать, как ты всего этого добьёшься, но знай: я на твоей стороне. Чёрт! Как бы я хотела иметь хотя бы призрачную надежду сделать нечто похожее… для Стаса!

— Если ты вместе со мной каким-то образом поможешь Владу — считай, что ты сделала Стасу самый большой подарок. Ведь для него здоровье и благополучие младшего братишки было превыше всего на свете.

— Что ж, тогда первым моим советом тебе будет то, о чём я уже говорила, — Лида тихо вздохнула. — Марш в ванную смывать свою ужасную «боевую раскраску»!

Лада посмотрела на неё с недоумением, и Лида пояснила:

— У тебя серьёзное и глубокое чувство к Владу, верно? А раз так, нельзя начинать с обмана. Смой всё это безобразие и прежде всего — сотри фальшивую родинку. Если ты покажешься ему на глаза в таком виде, я перестану с тобой разговаривать.

— Жаль, — произнесла Лада огорчённо. — Влад так хочет видеть тебя… Именно тебя, а не меня, понимаешь? Уверена: это для него было бы лучшим лекарством.

— А ты добейся того, чтобы он хотел видеть не меня, а тебя и только тебя, — отозвалась Лида.

— К сожалению, пока это невозможно. — Лада обречённо вздохнула, но тут она поняла, что сестра смягчилась настолько, что уже не держит на Влада обиды (ну или почти не держит), и её лицо просияло: — Лид, а может, ты всё-таки зайдёшь к нему?

Она устремила на сестру робкий взор, в котором светилась немая мольба.

— Ну хорошо, — наконец сдалась Лида. — Но только не сейчас. Как-нибудь в другой раз. Когда… буду к этому готова… Ладно, беги умываться. Я подожду тебя здесь, и, если захочешь, помогу тебе заново сделать макияж, чтобы он был лёгким и культурным, а не смотрелся крикливым убожеством. Запомни: если ты хочешь завоевать расположение парня, если хочешь понравиться ему по-настоящему, без дураков, то даже не думай выдавать себя за другую. Но раз уж ты намеревалась это сделать, то знай, что я бы ни в жизнь так не накрасилась. Так что давай-ка ты не будешь меня позорить — никогда и ни перед кем. Договорились?

— Ага, я сейчас! — быстро проговорила Лада, очевидно, пропустив мимо ушей последние назидания сестры. На её лице появилась милая, застенчивая улыбка, природное очарование которой на данный момент безжалостно перечёркивал вычурный макияж.

— Маленькая ты у меня ещё, — вздохнула Лида, глядя, как босые пятки сестры засверкали по полу по направлению к двери. — И как, интересно, ты намерена осуществить свою по-настоящему взрослую и поистине грандиозную задумку?

Она перевела взгляд на свою новую двуспальную кровать, купленную специально ко дню свадьбы, по пушистому покрывалу которой были рассыпаны бесчисленные глиняные пионы, и тихо, но твёрдо добавила:

— Ну ничего. Я тебе помогу. Хотя бы ради светлой памяти Стаса. Не сомневаюсь: он бы нас с тобой одобрил и безоговорочно поддержал. В конце концов, ведь речь идёт о его братишке, а для Стаса всё, что касается Влада, — это святое.

Она снова тяжело вздохнула и мысленно заключила:

«Эх, и везёт же тебе, сестрёнка! У тебя всё только начинается. Какое же это замечательное время, когда можно биться за своё счастье, вгрызаться в него всеми зубами, впиваться всеми ногтями и вытаскивать у судьбы. А вот к моему счастью обратной дороги уже не будет».

Лида села на пол и, пока Лада не вернулась из ванной, воспользовалась этой благостной передышкой, чтобы беззвучно, но от души поплакать.

Примечания

1

В психологии различают пять стадий перенесения потери близкого человека или пять стадий принятия неизбежного (five stages of destiny) по психологической концепции Элизабет Кюблер-Росс (нем. Elisabeth Kübler-Ross, 1926–2004): стадия шока и отрицания; стадия гнева и обиды; стадия вины и навязчивостей; стадия страдания и депрессии; стадия принятия и реорганизации.

Многие психологи изучали эту модель и пришли к выводу, что исследования носили скорее субъективный характер, не все проходят через каждую из пяти стадий, у некоторых может нарушиться порядок их следования или какие-то стадии отсутствуют вообще.