Лимб. Анафемные души

Елена Филон, 2016

"Я – обречённая на вечное скитание в Лимбе душа, чьё существование покрыто вуалью тайны. Отчуждённая заблудшая, которая пытается не потерять остатки себя и даже не подозревает, что Лимб объявил на неё охоту, в то время, когда кто-то другой объявил охоту на Лимб. Его зовут Рэйвен. Он – мой палач, «поцелованный смертью», древний заблудший и просто чернорабочий выполняющий установку Лимба. Однажды наши дороги пересекаются. Что это: случайность, неизбежность, или же нечто большее? Нечто, способное положить конец существованию самого мира мёртвых". Содержит нецензурную брань.

Глава 6

— Надеть капюшон, — велит мне Мори, быстро двигаясь по широкой дороге с серым утоптанным песком, и я нехотя натягиваю капюшон на голову. Я никогда не стеснялась седины в волосах, и мнение окружающих на этот счёт особо не беспокоило. Возможно дело в том, что в Подземном городе все и так знали, кто я такая и скрывать себя было незачем, а может… может мне действительно всё равно.

Однако волнения Мори я понимала.

Заблудшие выскальзывали из своих одноэтажных каменных домиков, впритирку расположенных по обе стороны от центральной дороги и с любопытством провожали взглядами двух незнакомых им душ. Некоторые перешёптывались, другие не находя ничего интересного возвращались к своим делам, а некоторые, в основном дети, которых тоже в Лимбе немало, не стесняясь спрашивали, что это за странный у меня цвет волос.

Сколько нахожусь здесь, всегда удивляюсь: люди со спокойствием принимают сам факт жизни после смерти в проклятом месте, но продолжают дивиться таким мелочам как седина в волосах девушки.

— Это главная жилая улица, — делится Мори, обращаясь к нам с Шоу. — Большего вам знать не положено, ведь уже через несколько часов вы покинете это место.

Кто бы сомневался.

Мори приводит нас в одно из множеств невзрачных каменных строений внутри которого в противовес оказывается очень даже уютно, подбрасывает дров в камин и указывает на круглый столик на четырёх изогнутых стальных ножках.

— Присаживайтесь.

Стоит опуститься на не менее изящный стул с высокой резной спинкой, как перед нами с Шоу оказываются антикварные чашки с дымящейся в них золотистой жидкостью, в которой плавают цветочные лепестки.

— Пейте. Просто чай. — Мори опускается на противоположный стул и делает глоток из точно такой же чашки.

— Мы сюда не чай пришли пить, — не очень-то вежливо отзывается Шоу, и я чувствую в его голосе обиду за то, что эта женщина недавно опозорила его перед своими соратниками.

— Хорошо, — Мори со звоном опускает кружку на стол и взгляд её наливается свинцом: — Чего ты от меня хочешь, прокажённая? Помощи?

— Её зовут…

— Шоу, не встревай! — осаждаю друга и отвечаю Мори таким же жестким взглядом. — Разве ты можешь мне помочь?.. Разве кто-то из заблудших, пусть даже древних, наделён властью избавлять прокажённые души от проклятия?

Мори складывает руки на пышной груди, эффектно отбрасывает волосы за спину и откидывается на спинку стула:

— Ты же знаешь, что нет, — улыбается она. — Даже в случае с твоим весьма странным проклятием.

— Но я не просила приводить меня в этот дом и поить чаем.

— Говорить на воротах было не очень-то удобно.

— А приводить в город прокажённую удобно вполне, — парирую, отодвигая от себя чашку подальше. — Скажи, как найти сектор крика и мы уберёмся из вашего города.

Каблуки Мори отстукивают по деревянному полу, когда она достаёт из навесного шкафчика вазу с печеньем и ставит её на стол.

— Как тебя зовут? — спрашивает, смягчившись.

— Все зовут меня Катари. Но я ничего не помню о том, кем была раньше.

— Совсем ничего?

— Ничего кроме момента смерти.

— Ну, это уже что-то, — кивает Мори. — Хотя полное и изначальное уничтожение памяти — большая редкость; видимо жизнь у тебя и вправду не сахар была. И кем же ты себя считаешь, Катари? — Она занимает своё место на стуле и встречается со мной блестящим взглядом, в котором искрятся язычки пламени от настенных керосиновых ламп. — Прокажённой? Анафемой?

Вздрагиваю от этого слова и невольно сжимаю под столом кулаками, в то время когда перед глазами проплывают воспоминания из заброшенного сектора: лицо Рэйвена, его голос, его слова…

Смешок Мори выводит из ступора.

— Ты не можешь быть Анафемой, Катари, — улыбается.

— И почему же?

Древняя щурит глаза:

— По-твоему, кто такие анафемы?

— А ничего, что ты так просто зовёшь их по имени? — озадачиваюсь я, и Мори плавно разводит руками:

— Анафемы не посещают мирные сектора. Слишком опасно. Так что, Катари, знаешь, что представляют из себя сущности, которых все так боятся? В последние годы их становится всё больше и больше к моему огорчению…

— Я пришла к тебе по другому вопросу.

— Нет. Ты пришла ко мне именно по этому вопросу.

Вздыхаю, откидываюсь на спинку стула и нехотя произношу:

— Анафема — это Осколок чьей-то души. По крайней мере, так говорили древние из Подземного города.

— Верно, — удовлетворённо кивает Мори. — Анафемы — Осколки душ заблудших, которые по определённым причинам были раздвоены при переходе из мира живых в мир мёртвых. Из-за нецелостности духовной сущности такой заблудший обретает… некие дефекты, которые в Лимбе именовали проклятием, а самих заблудших — прокажёнными. Самих же Осколков, не получивших материальное тело, а ставших сгустком энергии, прозвали Анафемами. Теперь ты понимаешь разницу, Катари?

Хмуро гляжу в красивое лицо заблудшей и соображаю:

— То есть Анафемы — это некие сгустки энергии, а заблудшие становятся прокажёнными, потому что лишаются этих «сгустков» при переходе?

— Верно. Однако раньше обе части одной сущности именовали анафемами, и только лишь когда заблудшие уверовали в то, что их нельзя называть по имени, основную часть души, то есть ту, у которой осталось материальное тело, прозвали прокажённой. Сгустки энергии, Осколки… остались анафемами. Не многие сейчас пользуются этим названием.

Я отвожу взгляд и всё ещё пытаюсь соображать, зачем Мори вообще всё это мне рассказывает, потому что…

— Но древние из Подземного города уверяли, что моя душа цельная.

— И это так, — с мягкой улыбкой кивает Мори. — Твоя душа не была расколота при переходе, Катари, поэтому ты не можешь быть той, кем себя считаешь. Я вижу тебя. И ничего подобного с твоей душой не происходило.

«Вот интересно. Тогда с какого перепуга сам Рэйвен назвал меня анафемой?.. Если это конечно вообще происходило на самом деле…»

— А как же змеиное проклятие? — мрачно усмехаюсь.

— Твоё проклятие — нечто иное.

— Что? Наказание за самоубийство? — без запинки выпаливаю, но Мори даже бровью не ведёт. — Древние из Подземного города, как один заверяли, что причина не в этом.

Мори долго и пристально смотрит мне в лицо, даже не моргая, а затем спокойно отвечает:

— Они правы. Души самоубийц не могут расколоться надвое, только если их душа не какое-нибудь исключение из всех правил. Я знаю законы Лимба, Катари, и точно могу сказать, что если и происходит раскол души, то только как следствие сопротивления смерти.

— Насильственно? — вставляет Шоу, и Мори кивает:

— Именно. А душа самоубийцы уже готова к тому, чтобы покинуть тело. Они уже наказаны тем, что никогда не упокоятся. Поэтому среди анафем не бывает самоубийц. К тому же, — Мори внимательно смотрит мне в глаза, — я не вижу на тебе отпечатка.

Что?.. Как это?

— Постой… — Трясу головой. — На мне нет клейма самоубийцы?! Тогда что такое я, чёрт возьми, каждый раз вижу во сне?! — кричу, не сдержавшись и тут же себя одёргиваю. Тяжело вздыхаю и чувствую, как мозолистая ладонь Шоу находит мою и крепко сжимает.

— Возможно она есть, — пожимает плечами Мори. — Но твоя душа настолько черна, что это не позволяет даже мне рассмотреть её.

— Ладно. Я не анафема, не прокажённая, и вроде как не наказанная за самоубийство, — говорю тихо, глядя на завитки пара выпархивающие из кружки. — Тогда что же я такое?.. Просто ошибка какая-то?

Мори вновь отвечает не сразу:

— Ты то, что ты есть, Катари. Лимб выбрал для тебя такую судьбы и всё, что ты можешь, это принять её.

— Лимб выбрал? — нервно усмехаюсь, глядя в умиротворённое лицо древней. — И сколько мне так существовать? Пока тело не состарится окончательно и я не стану чем-то другим? Чем я стану?

Мори лишь слабо качает головой и делает новый глоток из чашки.

— Ладно, — вновь говорю я, — просто скажи, как найти сектор крика и мы пошли отсюда.

— Зачем тебе сектор крика, Катари? — с искренним непониманием смотрит на меня Мори. — Тебе не найти в нём помощи.

— Потому что я не какой-то там Осколок? — фыркаю, отводя взгляд в сторону крохотного круглого окошка в стене и почти шёпотом добавляю: — Это всё, что мне остаётся. Разве ты не должна понять меня, Мори? — Вновь смотрю на древнюю. — Ты ведь и сама была прокажённой.

— Веришь слухам? — усмехается женщина.

— Тогда скажи, что это не правда.

Мори делает очередной глоток и пожимает плечами:

— Когда-то очень давно я была прокажённой — заблудшей лишившейся части души, это правда. Но я не была тобой, Катари. Ты не такая. И в твоём случае искать сектор крика — абсолютно бесполезное занятие.

Опускаю кулаки на стол и придвигаюсь к Мори:

— Просто скажи, как его найти! Прошу…

Взгляд женщины тяжелеет, черты лица ожесточаются, а голос звучит тихо и предупреждающе:

— Тебе не найти его. Потому что сектора крика нет ни на одной из карт. Потому что сектор крика сам находит тех, кто в нём нуждается. Когда приходит время… Если… оно приходит.

— Значит, тебе просто повезло? — горько усмехаюсь.

— Просто я была готова принять его, когда он нашёл мою покалеченную душу.

— И как же понять, что он тебя нашёл? — сомнительно улыбаюсь, и губы Мори вновь растягиваются в улыбке:

— Просто. Ты будешь кричать. Очень. Громко. Кричать.

Оживлённые голоса снаружи становятся тем, что разряжает давящую тишину в помещении, и Мори первая поднимается из-за стола, шагает к окошку и будто что-то высматривает.

— Больше я ничем не могу тебе помочь, — добродушие вновь возвращается к её лицу и она вежливо указывает на выход. — Я лишь верю в то, что у каждого из нас свой путь, и ты сможешь пройти его до конца.

— Как будто она вообще нам чем-то помогла, — шепчет Шоу, подталкивая меня к двери, а в то время шум на улице усиливается, голоса становятся громче.

— Что там происходит? — открывая дверь, смотрю на Мори и впервые с момента нашей встречи её улыбка напоминает мне оскал цербера, а лицо не кажется таким уж и красивым.

— Пойдёмте. Это нельзя пропустить, — женщина первой выходит на улицу и кивает в сторону основной массы заблудших столпившихся на центральной дороге. — Рэйвен вернулся. И я не могу его не поприветствовать!

Впервые вижу такую реакцию заблудших на другого заблудшего! Все эти души будто сошли с ума, услышав, что какой-то там проводник Рэйвен вернулся в город. Он ведь проводник, разве нет? Тогда почему Соню не встречали так же? За какие вообще заслуги Рэйвен удостоился такой почести? Впрочем… какая мне вообще разница до всего этого? Теперь стоит подумать над тем, что весь путь в Лютый город был бессмысленным, потому что практически ничего нового о себе и о секторе крика я так и не узнала. Если не запуталась ещё больше.

Мори сообщает, что найдёт Соню и попросит её вывести нас в другой сектор до наступления ночи и растворяется в толпе. В то время когда Шоу, вцепившись мне в плечо, тянет за собой, чтобы поток заблудших не подобрал и меня, и ещё что-то ворчит о том, чтобы я вновь надела капюшон.

— Никому нет до меня дела, — восклицаю я ему в спину, пытаясь перекричать гул толпы. — Зрелище поинтереснее нарисовалось.

Шоу пользуясь своим крупным телосложением, работает как щит и продолжает вести меня вдоль домов, избегая общего потока заблудших, но те так или иначе задевают меня плечами и едва ли не сбивают с ног.

— Будем ждать Соню возле ворот! — кричит Шоу, обернувшись.

— Да, но там сейчас основное столпотворение! — отвечаю, но вряд ли он меня слышал. — Шоу! Шоу! — кричу, когда толпа уже поглотила меня и понесла на градусов двадцать левее.

Бурный поток толкает в спину, вынуждает спотыкаться о собственные ноги, врезаться в других заблудших и толкаться, как на одной из распродаж кочевников. Пытаюсь разглядеть в толпе рыжую макушку Шоу, но с моим не самым внушительным ростом всё что получается — нелепо подпрыгивать и ещё успевать шевелить ногами, чтобы не быть затоптанной сумасшедшими жителями этого города.

— Его, правда, убили?

— Правда, разорвали на части? — слышится то тут, то там.

— Рэйвена отправили на перерождение?

— Кто это сделал?

— У него теперь есть отметка «красного солнца»?

— Я хочу это видеть!

— И я хочу!

— И я!

Чёрт. Вот же угораздило.

Движение толпы замедляется, и заблудшие будто бы начинают сдвигаться к домам, расчищая центральную дорогу, так что давка становится ещё более невыносимой.

— Вон он!

— Вот он!

— Где? Покажите! — оживляется толпа, когда высокие стальные ворота захлопываются и очевидно — за кем-то.

И вновь меня несёт вперёд. В спину толкают и я, не справляясь с напором и равновесием, ударяюсь ладонями о жесткий холодный песок, как раз в тот момент, когда на пустой центральной дороге показывается долгожданный проводник.

Так и застываю, продавливая землю ладонями и глядя снизу вверх на проходящего мимо парня. И это зрелище действительно стоило того, чтобы увидеть его собственными глазами, а потом долго и тщательно перемывать этому Рэйвену косточки за то, кем он себя возомнил в каком-то дерьмовом Лимбе.

Надо было видеть его походку, его осанку, холодность и отстранённость будто высеченного из белого мрамора лица. Словно и не собралась на центральной улице половина города, чтобы лицезреть его появление, словно и нет здесь никого. Есть только Рэйвен, песок под ногами и свора насекомых, которая даже и взгляда его не заслужила.

Даже одежда кричит о том, насколько он крут и неприкосновенен. Высокие ботинки на шнуровке перетянуты десятками ремешков с медными пряжками. Чёрные штаны заправлены в голенища, на бёдрах парочка выпуклых карманов. Кожаная косуха тёмно-коричневого цвета декорирована не меньшим количеством ремешков, шипов и прибамбасов, молния расстёгнута, так что взгляду также доступа обычная чёрная футболка с глубоким V-образным вырезом, который выставляет напоказ мощную ключицу и жилистую шею. А ровно на выпуклом кадыке красуется красная гематома с запёкшейся кровью и разбегающимися в стороны кривыми дорожками кровеносных сосудов — отметка «красного солнца».

Толпа продолжает галдеть и громко переговариваться, пока Рэйвен будто не замечая всего этого неспешно шагает по центральной улице. Его белоснежные волосы мягко подпрыгивают в такт большим шагам и то и дело падают на глаза. Бесстрастные, ничего не выражающие чёрные глаза. Он смотрит ровно перед собой и с безразличием, которому можно даже позавидовать проходит мимо. В этот момент его голова будто нехотя поворачивается, взгляд опускается и встречается с моим: застывшим и оцепеневшим.

Проходит всего несколько секунд, за которые меня трижды успевает бросить то в жар, то в холод, но это время кажется вечностью. Я просто смотрю на равнодушное, каменное лицо этого заблудшего и не могу заставить себя встать с земли, расправить плечи и раствориться в толпе, потому что кем бы ни был этот Рэйвен мне он совершенно неинтересен. Но я ничего не делаю. Я просто смотрю. Просто не могу на него не смотреть.

И даже когда чьи-то руки обхватывают меня за талию и силой вздёргивают на ноги, я продолжаю рассматривать пустоту в чёрных глазах проводника; она завораживает, она пугает, она не отпускает меня.

— Катари, пошли! — голос Шоу звучит над головой, и он тянет меня в сторону. В это же мгновение брови Рэйвена будто бы заинтригованно приподнимаются, а взгляд переключается на моего друга, и первая живая эмоция проступает на лице проводника: губы растягиваются в позабавленной, саркастической ухмылке и изо рта вылетает облачко пара, как следствие беззвучного смешка. А затем он просто отворачивается и, возвращаясь к ампула мрачного принца Лимба, продолжает шествие по своей «красной дорожке».