Смотрящие в небеса

Жанна Лошманова

Философский роман. Три главных героя Василиса, Дан и Лена оказываются в таинственной ситуации, которая разрешится лишь тогда, когда Василиса, утратившая душу из-за пристрастия к злата, вновь обретёт её, и Лена нарисует гармоничную картину. Книга содержит нецензурную брань.

© Жанна Лошманова, 2024

ISBN 978-5-0065-2044-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая. Солнце над Москвой.

Над старой Кремлевской площадью горел огненный солнечный глаз. Соединившись с линией горизонта, во все стороны раскинулось прозрачно — голубое небо с единственным беленьким и рваным облачным барашком. От солнца начинался летний день и зной, от которых на старой площади с раннего часа становилось, как в печке. Приехавшие из разных мест в столицу туристы с самого утра бестолково топтались по Кремлевской мостовой, задыхались от зноя, глазели по сторонам и ждали, когда начнут бить часы на Спасской башне и выйдет часовой, умеющий задирать прямым циркулем ногу, который никуда не уходил, а где — то ждал и появлялся как всегда пунктуально. Раз в полчаса, одновременно с боем Курантов

Бесстрастный часовой появлялся и проходил по прямой дорожке. Пока он шел, топтание на короткое время прекращалось, обливающиеся потом, самые разные туристы собирались в группы, чтобы поглядеть на часового, который смотрел вперед, нес перед собой оружие и исчезал на время, ожидая своего выхода.

Туристы снова начинали топтаться взад — вперед, и опять дождались, когда высоко на башне начнут бить Куранты и опять появится часовой…

Тем временем солнечный глаз взмывал еще ввысь, становился ровно по центру, город вплоть до самого вечера накрывала жара, от которой плавился и вибрировал воздух, становясь, как плотный светлый колпак. Солнечный глаз разгорался еще ярче, покрыв Москву блестящей паутиной и светом, стремительно летящим без разбору во все стороны до самых дальних уголков…

Старое — старое солнце входило в полную силу и застывало над древним городом

И распускался невероятный солнечный июльский день..

Василисушка — Васенька — Краса — Писаная — Василечек — Ясно — Солнышко — Принцесса — Московских — Улиц. — Василиса тусовалась по окутанной зноем Москве с полудня. Выпила приготовленного на скорую руку в Московском закутке шустрыми китайцами кофе под лейблом « Утренняя роса» (Название сама придумала, и этикетку наклеила. Купила в ларьке склянку по дешевке, заварила и, отпив, сосредоточенно и долго глядела на остывающий напиток. А вечером вернулась с клейкой лентой и пачкой фломастеров. Подставив плотно закрытую банку под струю воды, тщательно отскребла старую этикетку и надписала розовым фломастером «Утренняя роса» на салатового цвета ленте, наклеила и, подождав для верности некоторое время, заварила. «Чего это ты?» — Спросил Витек. «Да… — неопределенно ответила Василиса. «Нет, ну, правда?» — Сказал Витек. «Так вкуснее, — проговорила Василиса, и с тех пор стала подписывать подозрительные банки по — новому). И пропала в пульсирующей столичной лаве.

Объявилась на Зубовском. Ровно напротив лотка с хот-догами.

На лотке отпечатанная на принтере приклеенная бумажка, на которой надпись столбиком «хот — дог.20 руб». Продавщица за майонезно-кетчуповым рядом завернула в булку землянистую мятую сосиску, вручила кому-то и уставилась на Василису..

«Тырят мясо!» — Подумала Василиса. — Продавщица и глазом не моргнула. — «Привыкла, — без злости огрызнулась не позавтракавшая, как обычно, Василиса и по свойственной ей привычке все анализировать, продолжила. — Свинство, конечно, но данное свинство не имеет ко мне отношения. Равно как и сосиски, и конвертируемые на эти сосиски денежные средства. Ибо моя платежеспособность — платежеспособность троллейбусного зайца… А вот интересно: во — первых, откуда взялся странный в данном случае с сосисками троллейбусный заяц? Во — вторых, в чем заключается свинство: в „тырят“ или в том, что я эту продавщицу совершенно заслуженно обматерила, а она и глазом не моргнула? А в — третьих…. Ответ на этот вопрос я знаю. Я бы эту сосиску есть стала, как это не неприятно», — вздохнула Василиса, отошла и остановилась, оглядывая окрестности, как и полагается всякому, имеющему внутреннюю, но не найденную пока во внешнем мире цель. Словом, тусовщику. Ее потянуло вниз, по Зубовскому. И быстро забыв о продавщицком хамстве, немясных сосисках и прочих неприятностях, она отправилась вперед, впечатлившись порывом.

Дойдя до троллейбусной остановки, Василиса задержалась, решив ехать на «пятерке», и осталась ждать троллейбус, для чего Василисе, которая вообще не любила ждать, понадобился весь запас имеющегося у нее терпения. «Ехать, разумеется, следует на Арбат… Не ясно, конечно, почему на Арбат… А куда еще ехать? На Выхино? Хотя по ощущениям мотивация неверная. А какая верная я не знаю. Пока. А вот и троллейбусный заяц!» — Обрадовалась она правильно угаданному троллейбусному зайцу, свидетельствующему о наличии у нее пророческих способностей. От этого у нее несколько поднялось настроение, и она уверенно вошла в среднюю дверь, игнорируя билетный компостер и очередь, послушно идущую в переднюю, почему — то не остановленная водителем. «И чего они все такие послушные? Если капитализм, так хоть как минимум чисто должно быть. Лично я бы за этакое платить не стала, заяц там или не заяц!» — Возмутилась Василиса, разглядывая послушных пассажиров и имея ввиду метафору, родившуюся у лотка с сосисками. Выйдя у Арбата, она свернула в сторону Александровского Сада и, чуть помедлив на выходе из тоннеля и исполнившись ленивой и радостной неги, пошла по площадке Александровского сада, насквозь, к Охотному, разглядывая заполненные лавочки, Кремлевскую стену, зеленые деревья, небо ярко голубое расцвеченное солнцем и вообще, глядя по сторонам просто так. Дошла до какой — то лужайки и остановилась, заинтересовавшись, впрочем, пока толком не зная, в чем состоит интерес. Просто увидела и остановилась.

Под развесистой блестящей листвой прямо на траве сидели парень и девушка, держась за руки. У девушки лоб был перевязан веревочкой с бусинками, рядом на траве большая холщовая сумка и плетеные сандалии. Парень в рубахе — балахоне. Сумка и точно такие же сандалии на траве рядом. «Как близнецы», — подумала Василиса, и отошла несколько в сторону, чтобы не чувствовать себя неудобно. Парень и девушка смотрели ввысь и молчали, как блаженные. Казалось, звонкое небо вот — вот накроет их с головой, и они исчезнут в бездонной расцвеченной солнцем синеве. Василиса показалось, что они не боятся этого, а наоборот, хотят и были бы очень этому рады. Парень потянул девушку к себе, она обернулась, и волосы вспыхнули на солнце, как нимб. Она что — то ему сказала, они тихонько засмеялись, потом замолчали и стали смотреть ввысь, прямо на солнце.

Василиса отошла и закурила от волнения. « Это же надо! Такое вот счастье в центре города, босиком по траве и смотрят по привычке ввысь, минуя все на свете, кроме этого самого важного прекрасного безграничного чуда, будто и впрямь они оттуда». С этим и шла до самой чугунной решетки на выходе. Медленно, боясь утратить, наконец, найденное.

— 3 отделение милиции. Ваши документы. — Козырнул над синим кителем, она и не заметила, откуда он появился.

— Ну да, сейчас», — сказала Василиса, достала помятый паспорт из кармана джинсов. Тот перелистал, оставил книжечку себе.

— Наркотики есть?

— Что? — Спросила Василиса, очень удивившись. — Почему у меня должны быть наркотики? Простите, но вы хотя бы понимаете, что Вы несете?

— Я тебя сейчас в отделение заберу и сразу пойму.

— Ясно, — Василиса вздохнула, — извините.

— Вести себя надо как нормальный человек. А ты идешь, как обкуренная. Почему паспорт в таком виде?

— Заслуженный, — ответила Василиса и пояснила. — Вообще — то, он у меня шестой. — Тот подозрительно глянул, но паспорт вернул, проговорив начальственно:

— Документ нужно хранить аккуратно.

— Да, — сказала Василиса.

— Что, да?

— Ничего. Понятно.

Тот, еще раз подозрительно глянув на Василису, пошел. Со стороны Охотного хлынули какие — то люди группами. Василиса окончательно сбилась, пошла за человеческим потоком, приведшим ее к Ленинскому музею, у которого уже стояла толпа. Василиса зачем — то задержалась, хотя встала поодаль, чтобы не иметь отношения к происходящему. Впрочем, что там было на самом деле, ответить опять — таки не смогла бы. Оказалось, что очутилась на «красном» митинге. Слушала в пол — уха, доносившееся из самой гущи толпы: «Вас пытаются купить!.. Деньги принадлежат нашим гражданам! Власть принадлежит гражданам! Мы вернем все, как было!» Василиса нетерпеливо усмехнулась, пытаясь определить, откуда все это проистекает, и всматриваясь в направление доносившихся слов. И обнаружила крестьянской наружности мужчину с нацепленным к рубашечному карману алым бантом. «Ишь, ты, коммунар, — усмехнулась Василиса, глядя на происходящую дурацкую затею. — Вождь… яростного племени!» А вождь — коммунар затесался в центр толпы, забрался на возвышение, горланил вдаль и махал рукой. При этом глаза у него были совершенно, как у покойника — тусклые и пустые. Толпа, окружившая коммунара — вождя, как ни странно, не замечала очевидного: несоответствия между выкрикиваемыми вдаль словами и отсутствием мысли во взгляде, а наоборот, радостно внимала. Василиса зачем — то повертелась, приподнялась на цыпочки, выглядывая, и вдруг определила: «Бабки делят!» Сразу утратив интерес к происходящему. Отошла, кинув напоследок взгляд в сторону яростного вождя — коммунара и окружившей его толпы. Присела на краешек парапета у входа в подземный переход, составив компанию двум подросткам. Достала из джинсового кармашка пачку сигарет и закурила, щурясь и разглядывая сизый дым, трещиной разбивший небосвод. «Красиво. Мир вообще безупречен, даже вкупе с этими горлодерами. Хотя без них лучше. — И вывела: — Свободное от горлодеров бытие безупречно». Тут Василиса вспомнила Александровский сад, подумала: «А вообще, у меня складывается впечатление, что происходящее со мной от меня не зависит». Опять — таки невольно прислушиваясь к разговору соседей.

— Мы завтра где? — Мелкий парень лет шестнадцати скосил глаза на Василису. Она заметила и передвинулась. От этого «мелкий» обнаглел и, не стесняясь, принялся ее разглядывать. «Я б ему всыпала! — Рассердилась Василиса, не терпящая неоправданного хамства. — Нарвется!»

— Митинг у Никитских ворот. Встречаемся на «Алексеевской» в половине третьего. На всякий случай захвати вторую смену. Телевидение будет.

Услышав о том, что будет телевидение, «мелкий» сразу забыл о Василисе.

«Повезло тебе «мелкий», — мысленно перебила она непонятный разговор, невольно продолжая слушать дальше.

— А какая ставка?

— Жанна по сто долларов обещала. Пошли работать, Жанна заметит.

Соскочив с парапета, они побежали в сторону толпы и запрыгали, как зайцы. «О чем это они?» — Удивилась Василиса, решившая понаблюдать за происходящим повнимательнее и опять вглядываясь в толпу, которая, как оказалось, состояла как бы из трех слоев. Окружившие оратора очень похожие на него и друг на друга мужчины, одетые, не смотря на жару в утюженные брюки и рубашки с коротким рукавом, образовывали плотное центральное ядро, опоясанное кольцом «пляшущих» людей явно из компании «мелкого». Вокруг рассыпались зеваки и сочувствующие, из-за которых, пожалуй, и вышел весь — бор. «Жулики!» — Догадалась Василиса, охнув от неожиданности. «Ты посмотри! Покоя от них нет!» Она немедленно спрыгнула с парапета и пошла в метро, высказавшись вслух «Сама я хороша! Чего, спрашивается, я там делала? С другой стороны все — таки странно…», — начала было Василиса, но не договорила, потому что в вагоне на нее налетел и сшиб, и сразу же убежал какой — то… впрочем, Василиса его не разглядела, задумалась, хотя, если честно… Василиса почувствовала, что отчего — то расстроилась. Но глупо было переживать «действительно, — сердито подумала Василиса, которая очень не любила, когда ей портили настроение, поскольку… «мало мне дома достается.» Тут откуда ни возьмись ей явилась и совершенно увлекла странная довольно мысль: что будет если конструкцию система — власть — деньги — дураки поменять?» Василиса задумалась над ответом и принялась анализировать, и так поехала несколько остановок и даже, натыкаясь на пассажиров, перешла по переходу и села на этот раз в переполненный вагон, стоя у самой двери и несколько раз вышла и вернулась в вагон вместе с потоком пассажиров, увлекшись и почти не ни на что постороннее не обращая внимания, пока, наконец, почти случайно, не услышала объявления из динамика. «Следующая остановка станция «Баррикадная». Василису вынесло из вагона вместе с толпой, она несколько сбилась, потому что никак не могла найти ответ. Задумавшись, поднялась по эскалатору, и уже на самом выходе неожиданно и сердито, словно очнувшись, одернула себя: «И чего я впечатлилась? Я вообще, вообще не имею к этому отношения!» Настроение у нее испортилось вовсе. И в таком вот скверном настроении она вышла из метро.

Дойдя до Красной Пресни, Василиса стрельнула телефонную карточку — подтвердить «стрелку» и позвонила. Не получив ответа, повертелась, разыскивая, куда бы ей пристроиться и пристроилась у стоявшего неподалеку ларька, размышляя, как заполнить окно, образовавшееся из-за неполучившейся «стрелки» и протянуть время до шести, потому что на шесть у нее была забита еще одна. Следовательно, до шести нужно было что — то придумывать.

— Пиво будешь? — Неопределенного возраста «хмырь» в сером «убитом» пиджаке и в кепке… «так ведь жарко же», — искоса глянув на него и сразу же отвернувшись, подумала Василиса, махал перед ней бутылкой.

— Дурочка, халява же! — Хмырь хмыкнул, пересел ближе, дыхнул перегаром. — Ты, чего сердитая такая?

Василиса старалась на него не смотреть. А хмырь, словно лет сто они были знакомы, задушевно сказал:

— Мне вообще — то тоже не очень после вчерашнего. Так что обоим не мешает поднять настроение. — Он протянул бутылку. — Хлебни, подружка, и пойдем развеселимся. Ты как, а?

«Вот сволочь!» — Возмутилась Василиса, которая сразу поняла, что имеет в виду хмырь. И от возмущения все — таки ответила:

— Какая же это халява? Нормальный бартер.

— Нашла бартер! Пиво денег стоит, а этого добра сейчас в каждом переходе. Ну, так как?

— А Вы герой какой революции социалистической или сексуальной? — Недобро усмехнувшись, спросила Василиса.

— Да я тебя щас! — Разозлился хмырь. — Совсем обнаглели! — Причем на этот раз Василиса не сразу догадалась, о чем идет речь, но, не желая терпеть очередного хамства, ответила метко и образно. И очень по делу.

— Вот тебе раз, был дед, а стал одет! Мужик, пиво нынче не конвертируется. Дефолт, понимаешь? А в остальном, мужик не конвертируешься ты. — Она быстро поднялась чтобы уйти.

— Лимита беспризорная! — Заорал тот, не имея другого аргумента и посчитав, что Василиса его «кинула».

«Н — да, — подумала Василиса, отойдя от хмыря на некоторое расстояние. — Даже как — то обидно за себя. Вот этот… Почему, интересно он мне хамит, а? Потому что… — Она усмехнулась, — м — да… Да нет, этот… Да если ему деньги… Это что будет? И в этом дело, в этом, в воспитании! Вот что я ему сделала, жлоб несчастный?!»

Расстроившись из-за «хмыря», она пошла вниз по Красной Пресне и уже безо всякой цели, хмуро разглядывая витрины. Пройдя половину пути до 1905года, Василиса остановилась, решительно завернула и, поднявшись по ступенькам, вошла в магазин, над входом в который было написано «Женская одежда». «Постыдились бы, — сердито подумала все еще расстроенная „хмырем“ Василиса, которой нравился модельер Кристиан Диор, — это не женская одежда, это отсутствие надежды и оскорбление женского достоинства. А сюда — то я зачем пришла?» — Спросила она сама у себя и сама себе ответила: «За настроением, зачем же еще? Но результата особенно ждать не следует». Завернув в первый попавшийся на пути отдел, наткнулась взглядом на мотки пряжи, свешивающиеся из картонных коробок, стоявших прямо на прилавке. За прилавком сосредоточенно суетились две продавщицы.

— Красная. Мулине, 32, — одна, не обращая внимания на Василису, переложила товар из коробки на пол. Вторая записала в тетрадку и ответила:

— Мохер, сорок четвертый, много еще?

— Тут до вечера, — первая глянула на пол, вторая опять записала и сказала:

— Закрывай отдел, а — то до вечера не успеем.

Василисе, которой мохер, конечно, не был нужен, а просто надоело, решила, наконец, их прервать.

— Покажите, пожалуйста… — Начала было Василиса.

— Да Вы что?! — Возмутилась продавщица. — Деньги ведь!

— Маша, чего ты ее слушаешь, я же тебе сказала, закрывай отдел! — И отвязавшись от Василисы, словно, та какая — то муха, продавщицы вновь увлеклись товаром.

Василиса зачем — то постояла и вышла. Пошла по магазину, заглядывая в отделы просто так и косясь на продавщиц, беззастенчиво продающих неясного происхождения тряпье. Завернув в какой — то отдел, она выбрала сарафан в горошек, пошла мерить. Вышла в новом и в отместку за оскорбленное эстетическое чувство, в конец измучила продавщицу «идет?» и «как вообще?» ужасаясь самой материи, из которой сарафан был сшит. Продавщица врала, что «идет», хотя сарафан шел Василисе примерно, как корове седло, и нахально улыбалась. Не выдержав издевательства, Василиса сначала возмутилась (разумеется, «про себя»), потом обнаглела и попросила принести для примерки еще два, разных размеров. «Зачем вам? Размер Ваш», — весело разглядывая Василису и, судя по всему, издеваясь, ответила та. «А по-моему, морщит», — очень настойчиво сказала Василиса, уставившись на продавщицу и не оставляя ей выбора. Та фыркнула, пропала, а затем — все — таки вручила Василисе еще два сарафана, причем та опять — таки из вредности, заставила нахальную продавщицу участвовать в обсуждении «который лучше». Наконец, сказала: «Никак не могу определиться с размером. Отложите оба, я должна подумать, — и, утвердительно и отлично зная, что та не может отказаться, прибавила: «Я имею право отложить товар на 24 часа». После чего у продавщицы дико засверкали глаза. Но ей пришлось промолчать.

Понимая, что финт с настроением не удался, Василиса пошла к выходу, глядя себе под ноги, завернула, прошла еще. Дошла до… Нет, Василиса в общем — то знала, что надеяться не на что. Зашла… да Бог его знает, зачем? Совершенно случайно она глянула в сторону крошечного отдела на выходе. И… застыла. Платье! О котором Василиса, пожалуй, мечтала! Да что говорить! Достойное того, чтобы автором этого платья явилась сама Василиса. Неописуемое, несравненное, божественное!

Василиса совершенно потеряла голову и, как угорелая, влетела в отдел.

— Я хочу примерить платье с манекена!

— Платье стоит 3400 долларов. — Продавщица, в глазах которой жила смертная скука окинула Василису оценивающим взглядом.

— Очень хорошо, снимайте, — потребовала Василиса, — снимайте, иначе у Вас будут неприятности!

Продавщица, видимо, оценивала степень неприятностей, которые могла учинить ей та, поэтому, еще раз глянув на Василису, в глазах которой теперь пылал огонь, хотя, в общем, Василиса была вполне миролюбива. Опытная продавщица куда — то пошла, вернулась с еще одной. И они принялись за Василису вдвоем. Та стояла, как скала. Те обе разом выдохнули, и под горячим пристальным взглядом Василисы, не хотя пошли раздевать манекен. Та ждала. Наконец, манекен раздели и, выхватив платье, Василиса помчалась в примерочную.

— Аккуратнее! — Выкрикнули продавщицы хором, вставая на стражу у выхода.

Вышла в каком — то бледном, в розовых и черных кружевах, перестроченном узкими лентами змеиной кожи, спускавшимися ниже подола, в туфлях на острой шпильке. Обе ахнули, и у них вырвалось снова хором:

— Шикарно! — Одна, в простом сиреневом платье, кажется, от UNGARO помолчала и добавила:

— Но платье стоит 3400 долларов.

— Я беру, — выдохнула Василиса в каком-то уже экстазе. — Пожалуйста, отложите платье на сутки. — Моляще:

— Я его честное слово куплю! — Ну, просто, как ребенок.

— Вообще — то, мы берем задаток, — осторожно сказала одна, в джинсах от CHANEL.

— У меня с собой нет, но Вы должны меня понять!

И дамы переглянулись. В джинсах от CHANEL кивнула:

— Мы отложим Вам это платье до трех часов завтрашнего дня, потом оно будет выставлено на продажу… — А в платье от UNGARO прибавила тихо с чувством:

— Вам очень идет.

— Вы совершенно правы, — крикнула счастливая Василиса и вылетела на улицу, едва не угодив под колеса автомобиля.

— Под ноги смотреть надо, шпана уличная! — Заорал из окна водитель.

Не обратив на него внимания, она очень быстро пошла в сторону «1905года». Неожиданно стемнело, порыв ветра взбил пропитанный зноем воздух, Василиса поежилась, запрокинула голову к небу, побежала и пропала в метро.

Глава вторая. Полотно, белеющее в темноте.

Дождь стоял плотной стеной до позднего вечера. Разом кончился, выкатилось солнце, и на Москву стремительно хлынул закат, перекрасивший небо в пурпур, по которому болотцами проклюнулось синее, серое, золотистое. Острая солнечная игла упала на черную кучу у входа в арку между домами, куча выросла горбом, лопнула, и серый в полоску кот с ошейником — неизвестно в точности, как называются ошейники для котов, в виде тонкой золотистой цепи, появился из земляной кучи. Кот отряхнулся, растопырив шерсть дыбом, пошел в арку и остановился у входа в подъезд, ожидая, когда откроют.

Дверь хлопнула, из подъезда вышел мужчина, кот нырнул в образовавшуюся щель и застыл у лифта. Из подъехавшего лифта появились молодой мужчина и пожилая женщина, одетая, как на дачу: в куртку, с плетеным лукошком в руках.

— Сашенька, взгляни, Леночкин кот…

— Это которая на чердаке живет?

— Сашуля, ну как тебе не стыдно?! — Укоризненно и одновременно, словно во рту у нее был леденец, сказала женщина и умиленно посмотрела на кота:

— Умница, ждет, когда приедет лифт. Такому умному коту надо помочь, как ты считаешь?

— Ты думаешь, теть Вер? Ну, входи, ученый зверь! — Сказал Сашуля, пропуская кота. Кот вошел, и Сашуля нажал изнутри кнопку верхнего этажа.

— Леночке привет! — Улыбаясь, сказала женщина в закрывающуюся дверь. И спутнику:

— А знаешь, здесь такие перемены! Хозяйку — то вчера по телевизору показывали, художница оказывается, надо же! — Сказала женщина и засмеялась

— Я тебя в машине подожду, теть Вер, — мужчина вышел из подъезда и сел в дорогой новенький Мерседес.

Кот доехал на крайний этаж, вышел, прошел еще вверх, на чердак, остановился у двери, толкая в нее лапой. Дверь не поддалась. Кот недовольно мяукнул, развернулся к двери напротив и стал царапать. Открыли, женщина в свитере не по погоде увидела кота и недовольно сказала:

— Опять ты! Передай Ленке, что мне надоело открывать тебе дверь, пусть оставляет ее приоткрытой! — Спохватилась и добавила:

— Глупости… Я ей сама скажу. — Тем не менее толкнула дверь напротив, впустила кота, пропала, прикрыв дверь с обратной стороны.

Чердачное помещение оказалось художественной мастерской, обустроенной на манер мастерской — квартиры. В центре мастерской на деревянной треноге — пустой незаполненный холст. Рядом — прислоненная к треноге картина. Вокруг белого холста на стенах виселиполотна, изображавшие одних только женщин: едва намеченный контур, схваченное цепким взглядом движение. Женские фигурки текли, как пролитая вода, принимая чужую форму, и если приглядеться, можно было уловить едва заметное сходство женской фигурки с птицей, или кувшином….Женщины были все больше коричневыми на зеленом или ядовито — желтом фоне. Была даже одна картина с красной женщиной с пронзительными устремленными ввысь глазами, вплетенной в глубокое синее, которая и была придвинута к треноге. В углу, рядом с занавеской, разделившей мастерскую на кухню и собственно комнату — крошечная печь — голландка.

Теперь мастерская утопала в закатном пурпуре, перехваченная накрест золотыми нитями лучей, в которых переливалась серая пыль. Кот по — хозяйски мяукнул, стукнув лапой у входа и пошел по периметру комнаты, останавливаясь у какой — нибудь картины, по — видимому, привлеченный цветом, и ударял в нее лапой. Дойдя до Красной женщины, кот выгнулся трубой, попятился, шлепнувшись на перекрещенные лучи, едва не задев мольберта. Кот повертелся, устраиваясь поудобнее, от него пошла косая тень, фигура кота значительно увеличилась в размерах, и из пурпура, в окружении проливающихся перекрашенных женщин с пустым ненаписанным холстом в центре, блестая золотой цепью, вырос похожий на сказочного лесного кота с немигающими зелеными глазами зверь. Кот еще раз пристально глянул на Красную женщину, повернул голову к ненаписанному полотну, вдруг встал на задние лапы, как — то шаркнул, словно делая приглашающий жест, лег и неподвижно застыл.

Вскоре из подъезда послышались голоса, и на пороге, развернувшись в пол — оборота, появилась девушка, одетая в белый ситцевый сарафан, говорившая по — видимому соседке, Лена. «…Да, да, я непременно впредь буду оставлять дверь приоткрытой. Вы извините нас за беспокойство, обещаю, мы больше не будем Вам мешать. Всего хорошего».

Кот вынырнул из заката, обратившись в обыкновенное домашнее животное, в два прыжка пересек комнату, и довольно заурчал, ластясь к хозяйке.

— Привет, Кот, я по тебе соскучилась. — Она присела на корточки и погладила кота. — Но ты зря бузишь, мог бы и меня подождать.

Кот довольно заурчал, не обращая внимания на упреки, уверенный, что его любят. Девушка взяла его на руки, перенесла через комнату, устроила на диване и пошла за занавеску. Вскоре вернулась, переодевшись в желтую футболку и джинсы, и уселась с ногами на подоконник — курить в раскрытое настежь окно. Кот спрыгнул на пол, махнул через комнату и запрыгнул к с хозяйке.

— Беда у нас, Кот, — обратилась она к внимательно слушавшему ее коту, — я даже не знаю, что теперь делать. Я сегодня обошла полгорода. Бродила, бродила… Сначала я ехала на метро, просто выбрала наугад станцию и поехала, потом пересела на трамвай, доехала до конечной остановки, вернулась. И ничего!

— Понимаешь, — заволновалась она, — они все какие — то… ужасные!

Кот мяукнул и передвинулся ближе.

— Ужасные! — Повторила она. — Сплющенные, как обструганные доски, прически дорогие, а глаза… Глаза, Кот, пустые, а в глазах жадность. И, главное, в них сидит какая — то непоколебимая бесстыдная уверенность, с которой и поделать — то ничего нельзя!

Знаешь, Кот, я ходила, ходила, вглядывалась в лица и вдруг испугалась. А потом расстроилась. И еще… Они некрасивые, Кот, ни одной красивой! И скажи мне, пожалуйста, что теперь делать? Ты — то как? Ты ел? — Она печально посмотрела на кота. Кот потерся ей о бок в знак сочувствия, развернулся, перепрыгнул с подоконника прямо к картине, изображавшей красную женщину и неожиданно стал царапать полотно.

— Зря ты так, Кот. Ты ошибаешься, — грустно сказала Лена, — если, конечно, ты об этом. — И спросила с любопытством:

— А тебе она не нравится? — Прикусила губу и сказала задумчиво:

— Многим не нравится, а я ее люблю. — Повернулась к Коту и добавила:

— Жалко только, что с ней все не совсем так. Я нарисовала бы ее такой, какая она на самом деле, — и, поддразнивая Кота, Лена дернула угол рта и спросила:

— А какой ты думаешь, а?

Кот протяжно и длинно мяукнул, ткнув лапой к Лене, а та улыбнулась и сказала.

— Предлагаешь нарисовать меня?

Кот стукнул лапой, а Лена сказала:

— Это невозможно.

Кот завертел мордой, выражая, по — видимому, протест.

— Ну, хорошо, каждый имеет право на личное мнение, — сказала ему Лена, — Только, по — моему, на этот раз ты не прав. Кстати, я купила для нас книжку. Ходила, ходила, а потом купила книжку. Сказку. Сейчас я тебя покормлю, и мы будем читать.

Она спрыгнула с подоконника и пошла за занавеску. Кот, как тень, метнулся за ней, в точности повторив траекторию ее движения, и тоже исчез.

После того как кот был покормлен, устроились на диване — читать вслух при свете ночной лампы под зеленым абажуром. Лена положила на колени раскрытую книжку, кот свернулся в клубок, слушал, вытянув ухо.

«И было это давным — давно…

Стояли витязи на Ясной поляне за Красным городом. Рубились не на жизнь, а на смерть. А рядом — черный лес шумел, черным — черно было на свете.

Немало витязей было, и сильны были витязи, и храбры, но силы вражьей тьма — тьмущая! Во все стороны раскинулось поганое вражье войско. Да и силушка тоже у них имелася! И стали одолевать псы поганые витязей, и окрасилась кровью зелень — трава на поляне — много богатырей полегло. Да и врагам тоже немало досталось. И заплакала мать — земля от тяжелой ноши да от битвы горячей. И сказала: «Не могу больше, вся трава в крови алой, такой бой тяжелый!» Но засмеялись враги, чувствуя, что одолевать стали, еще пуще насмехаются! Посмотрели богатыри друг на друга, расступились. И вышел вперед главный супостат, и крикнул страшным голосом: «Есть ли кто со мной силой мериться?» И загудел лес от его голоса, потому что силы враг был немыслимой!

Разошлись войска вкруг поляны, полукругами встали, как полумесяцами: по праву руку витязи, а по леву — враги черные. И стоял Враг и ждал, кто выйдет с ним силой мериться, и никого не страшился! Потому что равных ему никогда не было. Засомневались витязи бесстрашные: хоть и бесстрашные да с головой, и посмотрели друг на друга, и еще отступили на шаг. А враги засмеялись еще радостней! И снова застонала мать — земля от боли да от горести, и заплакала кровавыми слезами, еще пуще увлажнив зелень — траву. «Ну! — Крикнул главный враг, — нет мне равных среди Вас?» — И засмеялся сильнее прежнего, и почудилось бесстрашным витязям — конец приходит. Все, как один, обернулись на черный лес….

И тут зазвонил телефон, и Лена пошла ответить.

Исчезла за ширмой, снова повисла тишина. Кот терпеливо ждал, а из — за ширмы через некоторое время послышалось:

— Я, конечно, постараюсь. — Замолчала. Потом ответила:

— Ну, хорошо.

Кот тем временем вытянулся, ткнулся мордой в книжку и перелистнул, наверное, случайно, на какую — то страницу.

Лена появилась в комнате, недовольная, устроилась рядом с Котом, стала читать дальше, с той страницы, на которой Кот открыл книжку, забыв, кажется, что остановилась на другом месте.

«…И рассыпалось в страхе вражье войско, побежало, да не куда глаза глядят, в сторону Красного города, а витязи за ними помчалися. Да не всех догнать успели. Просочились некоторые за ворота, да там и осталися. Да спрятались А что дальше было…»

Лена захлопнула книжку, на обложке которой было написано «БЫЛИНЫ» и переложила на диван. Спросила:

— Ну, и как тебе? — Не ожидая ответа, а думая о своем, судя по всему, о телефонном разговоре и поглядывая на Кота.

Кот, по — видимому, задумался, потому что он сжался в комок и мелко задрожал, что означало у него, и никто лучше Лены этого не знал, что он обдумывает что — то очень для него важное и вот — вот должен приступить к действиям. А Лена сказала:

— Ну, какая же это сказка, вот ведь русским языком написано…

Кот тем временем вытянулся и потянулся к…то ли к книжке, то ли к Лене.

— Что ты хочешь сказать? — Не поняв, чего Кот хочет, спросила Лена, — я что — то тебя не совсем понимаю.

Кот все — таки дотянулся, как оказалось, к книжке, тычась в нее мордой, отчего зазвенела цепочка у него на шее и сладко заурчал.

— Опять! — Сказала Лена, — вы, что, сговорились?! Ведь, что я только не делала и… вот, — она махнула рукой на заполненные полотна.

А Кот тем не менее упрямо затряс мордой.

— Ну, знаешь, — возмутилась Лена и, поскольку Кот не отставал, попыталась привести последний имеющийся у нее аргумент, сказала:

— Знаешь, что мне недавно заявили? Миф, говорят, мои женщины, вот как эта сказка. А какой же это миф, если вот они, — раздраженная, она показала на полотна. — И скажи, скажи мне, пожалуйста, что я могу со всем этим поделать? Я ведь все — таки художник, не могу же я, в самом деле, писать миф? И потом, будь любезен, объясни, как можно запечатлеть миф?! — Она неприятно усмехнулась и возмущенно бросила:

— Нет, ну, вот как?! Или я все это придумала? Ну, нет, это невозможно и чепуха! Я — художник!

А Кот спрыгнул с дивана и направился к пустому холсту. Дойдя, остановился и стал бить в холст лапой.

— Что ты делаешь? — Рассердилась Лена. — Послушай, ты испачкаешь холст, а, между прочим, я, я — работаю! — И вспыхнула. — Никакой благодарности. Вот, спрашивается, к чему я все это делаю?! Вот, к чему?

Кот затих, выжидающе повернулся к Лене, а вслед — мяукнул.

— Ну, хорошо, — сказала Лена. — Мы, конечно, можем попробовать опять, хотя, честно сказать, мое терпение заканчивается. И чего от меня добиваются, я уже не понимаю. Хотя, возможно, конечно, что я глупая.

Кот с ней не согласился, а отвернулся к холсту и забил уж просто барабанную дробь.

— М — да, — сказала Лена, вздохнув, — ерунда получается. — И отвернулась, но, кажется, расстроилась.

Кот хулиганить перестал, затих. Но, повертевшись, устроился у холста совсем уж основательно, решив, кажется, не отступать. Лена глянула и сказала:

— Ну, что, ваша взяла. Я у вас, в самом деле, какая — то дурочка… Ладно, поехали. — И, пропав в стоявшем рядом с диваном шкафу, появилась с пачкой чистых листов, ушла, принесла баночку с водой из — за ширмы, за которой стоял кухонный кран. Опять же из шкафа — забыла — достала набор колонковых кистей, пачку карандашей и резинку. Прикрепила чистый лист, причем Кот в это время уже сидел на диване и внимательно наблюдал за ней. Лена, стоя у холста, сердито сказала:

— Ну, что, будем рисовать миф… Поехали.

И принялась делать по памяти набросок. Несколько раз ходила к окну и, сердитая, курила. Кот замер в углу дивана и, кажется, отстал от нее, дремал. Лена работала на этот раз карандашом, но чаще резинкой. Наконец, шумно выдохнула и снова отправилась курить. Забралась на подоконник, глядела во двор и долго. Снова отправилась к холсту, рассерженно сдернула испорченный рисунок. Потом начала опять. И опять — трижды отходила к окну.

Наконец, вспыхнула, села на диван. И сказала:

— И долго это будет продолжаться? Кот, я тебя спрашиваю? Ведь, это ваша затея. А? Вот, что ты молчишь?

Кот неожиданно заурчал, как из трубы.

— Ну, знаешь! — Рассерженная Лена вскочила с дивана, — ты, разумеется, как хочешь, а я — пас.

Кот не ответил. Лена, поутихнув, сказала:

— Пойдем, что ли, чай пить, у нас завтра трудный день. Между прочим, звонили из галереи.

И пошла за занавеску. А Кот почему — то пристроился у стены, сев на задние лапы.

За занавеской что — то грохнулось об пол, и выкатилась крышка от металлического чайника. Кот не шелохнулся, словно это его не касалось

— Ей, Богу, — донеслось из — за ширмы, — да не могу я уже, ведь никакого терпенья! Любишь их, любишь!

Кот напряженно вытянулся, но не двинулся с места. Через некоторое время Лена появилась из — за ширмы. Кот повернул к ней жалобную морду. Лена присела, и Кот ткнулся мордой ей в колено.

— Ах, ты, Кот, прости меня, пожалуйста.

Кот встал на задние лапы, вытянул переднюю вперед, погладил ее по колену. Лена ему сказала:

— Спасибо, Кот, ты у меня самый лучший… Я подожду, может само как — нибудь выяснится. — Она сняла Кота и погасила свет. Ощупью добралась до кровати. Из темноты донеслось:

— Ну, вот что теперь делать? — И затихла.

Кот выждал, потом настороженно повел головой в сторону кровати, снова уселся на задние лапы, у стены. Выждал некоторое время еще, пока окончательно не убедился, что Лена уснула. Тогда обошел комнату по периметру, прыгнул на подоконник, вспыхнув в свете фонаря, льющегося с улицы. И сиганул в окно.

За окном — фонарь, а от него неровная дорожка бледного света ровно по центру комнаты через незаполненное полотно. Дорожка проходила сквозь полотно, освещая мерцающий белый прямоугольник, за полотном свет разбивался и рассеивался и, понемногу уплотняясь, наступала ночь, укрывшая спящую Лену

Среди ночи Лена зачем — то проснулась и первым делом позвала:

— Кот, ты где? — И, не услышав привычного мяуканья, встала с кровати, прошла наощупь к выключателю и включила свет. Предметы выступили из темноты, и стала комната, заполненная старой мебелью.

— Кот, ты где? — Она одернула занавеску, пошла в ванную и, не найдя Кота, заглянула под кровать, будто ее Кот мог учинить такую глупость, как спрятаться под кроватью!

В панике села на кровать и уставилась на пустой холст просто потому, что на него упал ее взгляд. Время шло, а она все сидела и смотрела на белое пятно, не зная зачем. «Надо же что — то делать!» — Подумала она в отчаянье и крикнула:

— Кот! — Схватила висевший на стуле сарафан, быстро оделась и, перебежав к входной двери, дернула с вешалки плащ и побежала на улицу. Искать.

Выйдя из подъезда, она быстрым шагом дошла до арки, свернула в нее, потом, не раздумывая, свернула еще раз влево и пошла вперед, тревожно глядя по сторонам, время от времени выкрикивая:

— Кот!

Наконец, отыскала какую — то скамейку под развесистым липовым деревом и спросила с надеждой:

— Кот, ты здесь?

Кот не отозвался, и она пошла куда — то вперед. Вышла к небольшому пруду, осмотрелась и пошла по аллее вдоль пруда. Прошла почти до середины, нашла еще скамейку, стоящую отдельно, и с новой надеждой крикнула:

— Кот, где же тебе еще быть, а?!

Кот снова не отозвался. Она вернулась, свернула во дворы, услышала голоса и, не не желая теперь никого видеть и слышать, сразу же повернула обратно.

— И что же делать? — По дороге спросила она вслух, помолчала и сказала с вспыхнувшей вдруг надеждой и не заметила, как уже половину дороги разговаривает сама с собой, быстро идя, как она думала, по направлению к дому.

— Он вернется, он обязательно вернется, а я его пока подожду. Просто надо быть терпеливой.

Она потянулась в карман за сигаретами, вспомнила, что торопилась и забыла переложить их в карман.

— Очень плохо, — сказала Лена снова вслух. — Какая же я глупая! — Помолчала.

— Просто нужно было иметь терпение, я же все понимаю… Кот, а, Кот, зачем ты меня бросил, а? — Спросила она жалобно.

Началось шоссе и знакомый парк. Лена перешла дорогу и пошла через парк. Наткнувшись на скамейку под липовым деревом, (значит, все — таки что — то очень важное было связано с этой скамейкой, раз она дважды у нее останавливалась); замялась, некоторое время постояла, потом пошла к дому.

Войдя в квартиру, Лена первым делом позвала:

— Кот, тебя все — таки нет?! — И, уже не дожидаясь, перешла комнату и, сев на диван, принялась разглядывать картины, висевшие вокруг на стенах.

— Дуры, — с горечью сказала Лена, обратившись к мерцающим и подсвеченным лунной темнотой, нарисованным женщинам.

— Кому вы теперь нужны? — И застыла, глядя, как переливается дорожка, бегущая сквозь пустой холст.

Ночь летела вперед, а она все ждала, оцепенев. Вдруг сказала из темноты:

— Что ж, я попробую еще раз, хотя не знаю, что из этого выйдет? — Поднялась и зажгла свет. Взяла со стопки чистый лист. Прикрепила и принялась делать набросок, Глухой стала ночь, а Лена все не ложилась, работая уже с каким — то ненормальным упорством и бесконца отрываясь на перекур. Не дописала эскиз и выкинула испорченный лист. Пошла к окну — курить. Забралась с ногами на подоконник, подперев оконный проем и, наконец, тихонько заплакала, тоскливо глядя на далекий Млечный путь, рассыпавшийся звездной пылью в бескрайней Вселенной, по которому, наступая на звезды, спускался ее Кот.

Кот, сделавшись невидимым, мчался по укрытому сумраком асфальту, словно торопясь, как бы не закончилась ночь. В пути он дважды останавливался, куда — то вглядывался и мчался дальше.

Добежав до входа в метро и, проскочив мимо контролера, кот спустился по эскалатору вниз и сел в пустой вагон, ехавший из центра. Доехав до конечной станции, кот выпрыгнул и помчался уже без помех — стрелой. Через некоторое время он приметил автозаправочную станцию и оставленный без присмотра грузовик, огляделся: дорога, никуда не сворачивая, шла прямой лентой. Кот подпрыгнул и пристроился в кузове у каких — то мешков. Вскоре грузовик тронулся, и кот продолжил путь уже не затрачивая усилий: лежа на распластанных лапах и чувствуя себя, как дома, и всю дорогу словно дремал, на деле — внимательно следил. А за чем — неизвестно.

Грузовик дал крен, машина дернулась на повороте ровно у лесной опушки, и кот сразу сиганул вниз, приземлившись у высокой сосны, вокруг которой, как шелуха от семечек, были рассыпаны шишки. Кот перескочил через насыпь и рванул прямехонько в лес. Зачем — опять — таки неизвестно. Петляя между деревьями и исчезая в высокой траве, кот добрался до густой чащи, вошел в нее и пропал совершенно. Вскоре он появился на лесной дороге и застыл. Услышав звук приближающегося автомобиля, в окне которого мерцал едва различимый силуэт девушки, кот прыгнул в чащу, срезал и выбрался на поляну. Откуда — то выкатилась луна, облив кота светом. Шерсть на нем вспыхнула, отчего он сделался, как светящийся шар. Скачащий шар в два прыжка перепрыгнул поляну, едва касаясь земли, и метнулся за горизонт…

Через некоторое время кот откуда ни возьмись появился у какого — то дома и застыл у ворот. Услышав подъехавший автомобиль, кот вытянулся и, дождавшись открывшихся ворот, прыгнул во двор дома. Увидев спустившуюся на крыльцо женскую фигурку и еще одну, мужскую, явившуюся следом за ней, стал наблюдать, и, наконец, убедившись, что девушка направляется в дом, развернулся и побежал обратно. Очутившись в лесу, кот нырнул в лопухи, и заночевал.

Утро встретило его множеством шорохов и звуков, и ярким солнцем, распустившим разбивающееся о деревья лучи. Но, проснувшись, кот стал беспокойным и сразу помчался назад, в город, тревожно оглядываясь по сторонам. Он быстро выбрался на дорогу и сел у обочины, глядя прямо перед собой. Увидев ехавший к нему автомобиль с откинутым верхом, кот встал на задние лапы и вытянул переднюю лапу вперед. Автомобиль остановился, из него вышла длинная очень тонкая, черноволосая девушка, сияя заграничным загаром. Оставила дверь открытой, подошла к коту и лениво сказала, глядя на кота сверху:

— А здорово ты автостопишь. Ну, что, подвезти тебя? Мы котов — то не берем…

И тут кот проделал следующее: вытянул переднюю лапу еще и погладил девушке руку.

— Вот так номер! — Воскликнула та. Увидела на шее у кота цепь, удивилась и добавила утвердительно:

— Да ты чей — то! Парни, он едет с нами! — Подняла кота и понесла в машину.

— А если больной? Лечись потом! Не берите Вы его, Инга! — Парень, сидевший за рулем обернулся.

— Помолчи! — Сказала Инга и, обратившись ко второму, сидевшему сзади, приказала:

— А ты садись вперед! — Тот перешел, и девушка, устроилась на заднем сиденье, усадив кота рядом.

— А что у тебя за цепь? — Спросила она у кота. — Здесь должна быть бирка с номером телефона. — Перетянула цепь, обнаружила бирку и сказала:

— Мы им потом позвоним. А ты, наверное, дорогой? — И бросила:

— Домой!

Когда начался город, кот забеспокоился

— Ты чего — спросила Инга.

— Да выкиньте Вы его, я же говорил, что больной! — Отозвался парень с переднего сиденья.

— Тебя не спросила! Езжай домой! — Обернулась к коту. — А ты давай тихо, раз уж я взяла тебя. Дома разберемся.

Но кот никак не успокаивался, рвался из рук.

— Все вы нахалы, что коты, что люди! — Сказала девушка и передала кота парню, сидящему впереди.

В районе Юго — Запада машина свернула во дворы и остановилась у высотного дома, построенного похоже недавно. Девушка вышла из машины и, не оглядываясь, пошла вперед. Водитель задержался, вынимая из багажника сумки. Парень с котом застрял у автомобиля. Кот повел себя буйно, стал вырываться и расцарапал парню щеку.

— Чего вы там застряли? — Инга недовольно обернулась.

— Царапается? — обиженно ответил парень

— Я тебе пластырь дам, — ответила Инга и, не дожидаясь ответа и не оборачиваясь, пошла в подъезд. Кота внесли в многокомнатную квартиру, обставленную дорогой мебелью и заперли в кладовке.

А вскоре уехали.