Зачем учить математику

Иван Александрович Гобзев (2016)

Школьник, страдающий нервными тиками и кучей комплексов, пытается быть таким как все. Что у него получится, когда отец алкоголик, матери никогда нет дома, а учителя в школе заставляют делать то, что противно твоей природе? Да ещё и любовь — конечно, несчастная, потому что ну кому может понравиться неполноценный. Впрочем, любовь творит чудеса. Особенно, если это любовь к директору.

Терминатор

Сегодня математика стояла в расписании последним уроком, и все надеялись разойтись по домам, ведь Ирина Александровна на прошлой неделе сломала ногу. Сидя на партах с неразобранными рюкзаками, они ждали звонка, чтобы убедиться в её отсутствии и со спокойной совестью уйти. Некоторые спорили, как долго её не будет.

— У меня прабабушка, после того как ногу сломала, вообще больше ходить не смогла, — рассказал Кислов. — Ей, правда, было под сто.

— Значит, есть надежда?! — воскликнул Рыбенко. — У нас больше не будет математики?

— Ага, щас, — возразил Титяев. — Новую училку найдут. Ещё хуже!

— Да, — согласился Массажин. — Знаете, почему полиция главных мафиози предпочитает не убивать?

— Почему? — заинтересовались все.

— Свято место пусто не бывает, как говорят наркобароны. Уберешь одного, придёт другой, ещё хлеще. Так и с математикой.

Арсеньев, сидевший поблизости, закатил глаза и покачал головой:

— Убийственная аналогия.

В класс забежала Леночка Сафронова и защебетала испуганно:

— Ребята, Ирина Александровна идёт!

И в самом деле — в стихшем, поскольку только что прозвенел звонок на урок, коридоре раздавались мощные, равномерные удары в пол. Звук был такой, как будто к ним приближается Терминатор.

— Что это? — испуганно прошептал Васильков.

— Смерть твоя, — ответил Сергеев.

Открылась дверь, и в класс зашла Ирина Александровна, с костылём и ногой в гипсе. В остальном она выглядела как обычно, только бледнее обычного. Тихонов расстроился. Он уже предвкушал игру в банки в парке, и вот, на тебе, полновесный урок математики, как незаслуженная пощёчина. Но были и такие, кто обрадовался, — девочки-отличницы вроде Ступаковой и Сафроновой.

— Здравствуйте, ученики! — торжественно поздоровалась она.

Грузно усевшись, Ирина Александровна прислонила костыль к своему столу и некоторое время отмечала присутствующих. Потом вдруг спросила:

— Тихонов, ты домашнее задание сделал?

Нет, конечно, не сделал! Зачем его было делать, если все думали, что она не придёт? Что он, дурак, что ли? Правда, он и в прошлый раз его не сделал, когда ещё никто не знал, что с ней приключилось, но это было тогда и к сегодняшней ситуации отношения не имело.

— Да, сделал, — ответил Тихонов, прямо глядя ей в глаза.

— Тетрадь покажешь?

— Конечно, — ответил он, не двигаясь с места.

Несколько секунд, которые показались Тихонову минутами, она пристально изучала его. Он в ответ смотрел на неё, чувствуя себя так, как будто сейчас взорвётся от напряжения. Да, испытание взглядом Ирины Александровны было не из лёгких! В нём читалась тяжесть десятилетий, потраченных на допросы мелких изворотливых лжецов.

— Начинаем новую тему, — вдруг сказала она, отвернувшись.

Чуть инфаркт не случился, — подумал Тихонов, держась за сердце.

Гришина спросила с недоверием:

— Ты правда его сделал?!

— Да, конечно! А что? — обиделся он.

Она отвернулась, сразу забыв о нём.

О, Катенька! Твой аромат и без всяких духов самый прекрасный на свете! От тебя веет топлёным молоком, летним зноем лугов, уютным, сухим до скрипа домиком под сенью старой-престарой берёзы. В твоих глазах глубокая манящая синева, уходящая вдаль за горизонт, туда, где река, поля и небо соединяются вместе. Ты как мечта — совсем рядом и так далеко! Только прикоснуться бы к тебе и тогда всё сразу сбудется… Хотя бы локтём к твоему локтю — как бы случайно, во время письма в тетради.

— Тихонов, не толкайся!

А вот Стаханову Громова ничего такого не говорит, хотят тот позволяет себе намного больше. А может, именно поэтому?

Лучше бы он не сидел рядом с ней, это не урок, а пытка…