Зачем учить математику

Иван Александрович Гобзев (2016)

Школьник, страдающий нервными тиками и кучей комплексов, пытается быть таким как все. Что у него получится, когда отец алкоголик, матери никогда нет дома, а учителя в школе заставляют делать то, что противно твоей природе? Да ещё и любовь — конечно, несчастная, потому что ну кому может понравиться неполноценный. Впрочем, любовь творит чудеса. Особенно, если это любовь к директору.

Катя

На математике Тихонов сидел с Катей Гришиной. Не по собственной воле — сам бы он ни за что не сел с девчонкой. Их рассаживала Ирина Александровна, раз и навсегда. На самом деле он был благодарен ей за это. Знала бы математичка, какой промах допустила, потому что рядом с Катей Тихонов ни о чём думать не мог, и ум его, о котором так тревожился Ломоносов, находился в полном беспорядке.

О, эти карие глаза, которые почти никогда не смотрели на него! Чуть потрескавшиеся пухлые губы, румянец на смуглом лице, короткая вьющаяся причёска. Помятая юбочка, и загорелые коленки — мощнейшие магниты, подчиняющие всё его внимание на уроке. Руки грубоватые, ну и хрен с ними — Тихонов помнил, что у Констанции, девушки Д`Артаньяна, вроде тоже были такие. Ему это даже нравилось.

Подперев правой рукой голову, он, делая вид, что смотрит в учебник и в тетрадь, на самом деле до боли в глазах косился налево, туда, где сидела она. Это было мучительно. Как он мечтал прикоснуться к её коленке! Прямо на уроке, взять и положить свою руку на коричневую округлость. Но он боялся.

— Тихонов, ты дурак? — спросила бы она так, чтобы все услышали.

Или ещё хуже:

— Убери руку!

Тут он и умер бы от позора.

А вот Стаханов на задней парте ничего не боялся. Он смело, с наглым и уверенным лицом тискал Наташу Громову — делаю, что хочу. Развалившись, с жвачкой во рту, даже на математике, не робея перед грозной Ириной Александровной.

— Тихонов, глаза не сломаешь? — это был голос учительницы.

Он побагровел. Поймали!

— Ты в свою тетрадь смотри, а не в Катину, — добавила Ирина Александровна. — Учись сам думать!

Тихонов испытал облегчение — славу богу, она не поняла. Гришина, не глядя на него, подвинула ему свою тетрадь.