Жрец. Трилогия «Сага равнины». Книга вторая

Иван Быков

Роман «Жрец» позволяет проследить за судьбами главных героев, знакомых читателю по роману «Трубадур», однако мир равнины обретает новые краски и неожиданные сюжетные повороты. Поселенцы вдоль Немого хребта, Жрецы Последнего Храма, рыбоведы на горных склонах, Хранительница в Анкетной башне, высокотехнологичная цивилизация Пирамиды, чери у Радужной Стены, загадочный Лес на южном склоне – прошлое, настоящее и будущее загадочного мира.

4

Трудно было привыкнуть к многократной смене имен. Жрец пересекал «полог Гекаты» Почтальоном, а возвращался Охранником, месяцами трудился по хозяйству простым Служителем, а потом уходил на равнину Миротворцем, Бухгалтер вошел в Храм Наставником, а сам Трубадур стал Неофитом.

И только Ученые Последнего Храма редко меняли имена. Их искусство требовало таланта, многих лет подготовки, специальных знаний. Физики изучали окружающий мир, Историки восстанавливали древние знания, Филологи возрождали силу забытых слов, Теологи шаг за шагом прокладывали тропинки к могуществу уснувших богов.

Ремесло Трубадура требовало твердой памяти, и, хоть Неофит в прошлом был хорошим Трубадуром, но даже для него уже пробужденных богов было много. Слишком много. К тому же, у каждого бога часто было по нескольку имен. Эти имена перекликались друг с другом. Порой одни и те же имена принадлежали разным богам или один и тот же бог мог выступать под разными именами.

В первые дни Гелертер часто прогуливался с Неофитом по территории Храма, знакомил с местным укладом, водил по кельям Жрецов, подолгу задерживался у алтарей и ровно, но отчетливо повествовал о древних богах, которых Жрецы пробудили ото сна, от многовекового забытья и призвали на помощь. Неофит слушал внимательно, но часто путался, терял связующие нити, виновато переспрашивал, просил разъяснений, но все равно не понимал многого.

— Почему так сложно? — однажды спросил он в сердцах, когда в очередной раз заплутал в сферах божьей ответственности. — Почему все это не объединить в какое-нибудь одно всемогущее начало?

Гелертер долго не отвечал — тихо хихикал, никак не мог остановиться. Все еще сдерживая веселый звон в голосе, наконец ответил:

— Так пробовали. Древние пробовали. Много веков в этом мраке прожили. Добрались до Большого Несчастья. Теперь нам восстанавливать. Ошибаться нам нельзя, так что по чуть-чуть, не торопясь, вяжем узелок к узелку.

— Как оно вообще работает? — спросил Неофит.

Спрашивал с немалым скепсисом. Он стоял у подножия огромной высеченной прямо в скале статуи. Бородатый мужик, обвешанный пластинами доспехов, в одной руке держал короткий меч, пропорционально не больше мачете, что висело на поясе Неофита; другую руку продел в ремни небольшого круглого щита. Забрало похожего на клюв шлема скрывало лоб, нос и щеки, оставляя лишь узкие прорези для глаз. По бокам шлем был украшен витыми рогами какого-то вымершего животного.

Рядом, на достаточно большой площадке овальной формы, тренировались несколько Жрецов. То двигались медленно, словно были по плечи погружены в вязкую смолу, то, наоборот, ускорялись так, что превращались в размытые пятна, будто и не Жрецами были, а прыгунами на площади у Радужной Стены. Неофит с немалой завистью смотрел, как мелькают кадуцеи в их умелых руках.

Да, Жрецы умели многое — могли понимать друг друга без слов, сумели приручить рыбоведов, наверняка в одиночку одолели бы целую банду, выйдя только с жезлом против десятка ножей. Но все это можно было объяснить ремесленным искусством, а не божьим вмешательством. Гелертер же (а вслед за ним и Наставник) с уверенной легкостью говорил о постоянном скрытом взаимодействии с некими невидимыми, а потому непонятными для Неофита силами. Говорил, как о зимнем дожде, о равнинном ветре или о течении горной речушки.

— Очень просто работает, — откликнулся Верховный Жрец. — Настолько просто, что древним на заре времен пришлось вот, прям, по твоему совету: взять все и объединить, — и настолько выражение это показалось Гелертеру забавным, что он снова захихикал, смешно поводя носом.

— Зачем? — не понял Неофит.

— Чтобы сделать сложным, — Гелертер взял ученика под локоть, и они неспешно направились в новую локацию, в царство другого бога. — Вот представь, — говорил Гелертер на ходу, — что ты и твои друзья случайно наткнулись на некое знание. На поверхности лежит, сияет, но никто не замечает его. А знание это, хоть и простое, как солнечный лучик, но властью наделяет невиданной, возможности дает почти не ограниченные. Что бы делал ты с такой находкой?

— Разделил бы поровну и постарался бы жизнь улучшить, — подумав, ответил Неофит.

— Между кем разделил? Чью жизнь постарался бы улучшить? — быстро подхватил Гелертер.

— Между друзьями бы разделил. А потом вместе бы постарались улучшить жизнь всех…

— Всех?

— Ну, кому смогли бы — помогли, — замешкался с ответом Неофит.

— Так может, между всеми разделить? — прищурил глаз Гелертер. — Пусть сами себе и помогают. Это же не жаркое из мохоеда, не похлебка из зубастой курицы, не бочонок эля, это же знание — поведай, расскажи, разъясни — и пусть себе пользуются.

— А вдруг учудят глупость какую? Люди же разные, — засомневался Неофит. — Если знание такую власть дает, то мало ли кто как применить его возжелает.

— Именно, — согласился Гелертер. — Те древние, что на клад счастливый набрели, так же рассуждали. Ножом можно и обед приготовить, можно и в брюхо пырнуть. Или самому порезаться. А потому не каждому в руки нужно нож совать. Лучше его в умелых руках оставить и другим, неумелым, по возможности и при случае помогать. Вот и решили находку свою как можно тщательнее спрятать. На долгие века.

— В Жрецы Последнего Храма уже после Большого Несчастья этот клад откопали? — догадался Неофит. — В древних книгах?

Последнее замечание заставило Гелертера снова хихикать и поводить носом. Наконец он смог продолжить:

— В древних книгах… Вот скажи мне, в недавнем прошлом — Трубадур, откуда ты черпал сюжеты для своих площадных историй?

— Отец приемный рассказывал. Других Трубадуров слушал. Собирал по крупицам в селениях. Что-то сам додумывал, что-то в редких книгах подсматривал.

— И, если бы хотел самую лучшую свою историю для потомков сохранить, что бы сделал? Рассказал бы как можно большему количеству слушателей? А еще лучше — записал бы в отдельную книгу, чтобы и через века прочитать могли?

— Наверное.

— А если бы хотел свою историю спрятать? Молчал бы? Не записывал? Так рано или поздно кто-то сам бы похожее придумал. Сюжеты расхожие. Слово за слово, да все равно разные путники на одну дорожку выбредают. Ветер в походной суме не утаишь.

— И как быть?

— Есть другой путь. Чтобы спрятать что-то очень ценное, нужно произвести замену. Сокровище в карман положить, а на всеобщее обозрение блестящую безделицу выставить, чтобы все на нее смотрели и в уверенности пребывали, что эта безделица — то самое сокровище и есть.

— И как это сделать в случае с могучим знанием?

— Книги не сами себя пишут, — ответил Гелертер. — Этим люди занимаются. Если бы те, кто знание обнаружил, стали бы его прятать, то лишь внимание привлекли бы к своей находке. И не уберегли — пришлось бы делиться, либо силой бы отобрали. И счастливые кладоискатели нашли самый разумный и самый действенный выход. Они решили это знание подарить всем. Так и объявили: даруем знание всем народам. Написали книгу. Долго писали. Несколько веков. Правили, вычеркивали, добавляли, изменяли по мелочам и по сути. Понемногу подсовывая блестящую пустышку вместо истинного сокровища. Так что в книгах именно ее, пустышку, и найдешь. Веру превратили в религию и раздали, как ту похлебку. Вера — она для многих, а сила — для избранных.

— Не все же верили. Раз на поверхности знание лежало, обязательно кто-то и сам бы нашел, без всяких книг.

— И находили! И спорили! Только их на кострах жгли. Или собирали множество людей с мечами и в доспехах и посылали их топтать, крушить и резать несогласных. Или мягко переубеждали-уговаривали. Или вместо одной пустышки подсовывали другую пустышку, подостовернее. И заверяли: вот теперь-то это именно оно, истинное знание. А потом обладатели одной бесполезной убежденности начинали люто ненавидеть последователей другой бесполезной убежденности. И снова войны, кровь, разорение. В этом вся наша древняя история. На этом весь мир наш держится. Вернее, держался.

— Так всегда было?

— Не всегда. Так стало, когда нашли. Пока искали, все было иначе. Время для богов не имеет значения. А вот место — очень даже. Как для течения реки. По склону бежит, по равнине раздольно гуляет. Меж одних камней протиснется, другие — в песок сотрет. Одни деревья влагой напитает, другие — с корнями вырвет и бревнами понесет. В каждом селении боги звучат по-особому. И люди их по-своему слышат. И зовут всяк раз на иной лад.

— Запутаться можно, — улыбнулся Неофит, все еще не всерьез воспринимая рассказы Гелертера.

— Имена разные, суть одна. Вот ты на равнине кем был? Трубадуром. И в Столице — Трубадур, и в Городе — Трубадур, и в Мертвой деревне — тоже Трубадур. Вдоль всего Немого хребта — везде Трубадур. Стеклодув повсюду будет выдувать из стекла посуду, Кузнец — ковать и закалять ножи. Заставь их пасти мохоедов или варить пиво, они справятся, но без огонька и с сомнительным качеством. Боги тоже не любят менять ремесло, если можно так сказать. Так что как бы их по городам и селам не называли, но воинственный бог будет ведать войной, а солнечный — Солнцем, — и Гелертер указал на мужика с мечом, а потом на небо, где в зените белизной слепило Солнце.

— Им тоже ведают боги? — Неофит поднял глаза к небу и тут же прикрыл их рукой.

— Солнцем? Конечно. Только не боги, а бог. И не ведает. Ведать — не совсем удачное слово. Солнце и есть бог. Оно живет своей жизнью, обладает огромной мощью. Все мы пользуемся его щедротами. Тем и живем. Было бы хамством с нашей стороны просить его еще о какой-либо помощи. Мы можем лишь благодарить его и через его подсказки, его посредничество искать другие источники силы, более… ммм… локального значения.

— Солнечного бога так и зовут — Солнце?

— В том числе, — кивнул Гелертер. — Древнее слово, очень древнее. Его корень восходит к значению «рожать». Во многих древних языках корень звучал одинаково. А вот чувствовали силу Солнца по-разному. Прищурил глаза? Не в силах выдержать прямой взгляд бога? Вот и в древности некоторые видели силу не в самом диске, на который невозможно смотреть, а в черном пространстве вокруг него. Так и называли: Амон, «незримый». Могли называть Ра, если говорили о солнечном свете. Иногда объединяли эти имена — Амон-Ра, тьма и свет. Сам солнечный диск — Атон, тоже имя бога. А солнечный диск в окружении неба — Хор. И это только в одном древнем государстве — в Египте.

— Были и другие имена? — с тоской спросил Неофит, понимая, что не запомнит и десятой части из рассказов Гелертера.

— Множество! Инти и Белен, Хорс и Ярила, Пушан и Аполлон, Гелиос и Фаэтон, Шамаш и Митра, Сол и Сурья, Эос и Аврора, Даждьбог и Аматэрасу…

— И как древние не путались?

— А чего путаться? Где жили, так и чувствовали; как чувствовали, так и называли. Путаница началась потом — когда малые поселения стали объединять в большие государства. Вот тут возникла задача перед тогдашними Лидерами — собрать всю эту розницу и обозвать все оптом каким-нибудь одним словом. Так боги утратили имена локальные и обрели имена глобальные. Были «духами места», а стали «покровителями народов». Пафоса в религиозном служении стало больше, однако толку от такого служения стало меньше.

— Почему же? — не понял Неофит.

— На равнине ты помнишь себя с двенадцати лет? — спросил Гелертер.

Неофит кивнул — удивляться нечему: конечно же, Наставник передал Верховному Жрецу все подробности бесед, что Бухгалтер и Трубадур вели в Анкетной башне.

— В тех местах, откуда ты пришел у тебя было другое имя?

— Было, но я его не могу вспомнить, — признался Неофит.

— Это имя было твоим и только твоим. Мы обязательно найдем его тут, в Храме. Вернем тебе имя, — серьезно пообещал Гелертер. — Ты откликался на него, так звали тебя родные и близкие. Такое имя для человека — словно звон ручья. На равнине ты получил имя по ремеслу. Тоже откликался, но Трубадуров на равнине десятки. Чтобы вести с человеком доверительные беседы, нужно знать друг друга по именам. Но если тебе просто нужен нож, ты идешь к Кузнецу, если таблетки — к Лекарю, если эль — к Трактирщику. Тебе уже не важны подробности его жизни, его настроение, мысли, чувства. Тебе важна функция.

— Да, я начинаю понимать.

— Так произошло и с богами. В глубокой древности люди знали богов по именам, вели с ними доверительные беседы. Когда духи мест слились в государственных богов, они стали знаменами, функцией, по-прежнему помогали, но более не говорили с людьми «по душам». В каждом государстве, в зависимости от местности, климата, государственных целей и задач, одних богов возводили на трон, другие теряли свою значимость, скрывались на вторых ролях.

— И среди богов есть Лидеры и Мэры, — усмехнулся Неофит.

— Все относительно, — сказал Гелертер. — Где ждут дождей для урожая, там на троне Зевс, Юпитер или Перун, повелители молний. Где люди промышляют торговлей, там властвует Гермес, Меркурий или Велес. Где народы живут войной, там повелевает Арес, Марс или Один.

— Я слышал эти имена древних богов. Они были героями в моих историях, — вспомнил Неофит.

— Имена-функции, — поправил Гелертер. — Как твой прежний Трубадур или нынешний Неофит. А представь, что тебя будут звать даже не по ремеслу, не по конкретизирующему признаку, а по самому общему твоему свойству.

— Это как?

— «Эй, человек!» Вот так будут звать, — улыбнулся Гелертер.

— Не откликнусь, — признался Неофит.

— Как раз то, что и было нужно счастливым древним кладоискателям! — обрадованно воскликнул Гелертер. — Они нашли простой рецепт общения с богами, очень простой рецепт. Нельзя было такое могущество раздавать направо и налево. Сокровище нужно было спрятать. А прятать лучше всего на самом заметном месте. Проще говоря, чтобы что-либо надежно спрятать, нужно выставить это что-то напоказ.

— Можно объяснить? — попросил Неофит.

— Конечно! По всему миру нужно растрезвонить, что найден кратчайший путь к божьей помощи. Книгу об этом нужно написать. Самую важную. И назвать ее соответственно. Например, «Счастливая книга», «Святая книга» или просто — «Книга». И в этой книге с самыми достоверными подробностями описать путь в божье общество к божьим милостям.

— И направить читателей в другую сторону, — догадался Неофит. — Только читатели же свой разум имеют, со временем все изучат, во всем разберутся и не поверят.

— Значит, нужно так сделать, чтобы поверили. Смешать воедино имена, ремесла, сферы божьей деятельности. Все в одну кашу. Было много богов, каждый со своим именем. Стал один бог с множеством имен.

— Взять все и объединить, — вспомнил Неофит собственные слова.

— Вот тебе один пример для наглядности. На заре времен люди весьма опасались всякую нечисть — злых духов, тоже в своем роде богов, только со знаком минус. Знали всех их по именам, знали, какие напасти каждых из духов мог накликать, но даже произносить эти имена боялись. Чтобы не призвать. Справедливо считали, что кого по имени назовешь, тот и откликнется. Чтобы уберечь себя от этих темных сил, даже чертили защитные круги: кто за чертой, тот не сунется. А потом придумали простой выход. Заменили имена на пустые слова. Всех, кто за этой самой чертой, так и стали называть: черти. И предмет обозначили, и по имени не позвали.

— Удобно и безопасно, — согласился Неофит.

— И раз со злыми силами такую штуку проделали, почему бы ее не проделать с добрыми? Почему бы всю силу древних богов не спрятать за одним ликом? Обезличенным ликом, прости за тавтологию.

— Не знаю этого слова.

— Не важно. Обезличить богов удалось не сразу. Это была монументальная задача, на многие века. В одном древнем могущественном государстве, что разбросало свои города вдоль полноводной реки, как нынче поселения разбросаны по равнине вдоль Немого хребта, жил весьма энергичный правитель, фараон. Государство называлось Египет, река называлась Нил, а фараона звали Аменхотеп, четвертый в роду носитель этого имени. А само имя обозначало «Амон доволен».

— Амон — один из солнечных богов, — похвастал памятью Неофит.

— Да, «незримый». Скорее, бог всего, что вокруг Солнца. Но Аменхотепу Четвертому нужен был зримый бог. Такой, чтобы ослепил подвластные фараону народы и затмил всех других богов своим нестерпимым сиянием. И фараон выбрал другого бога — Атона, призвал себе в помощники сам солнечный диск. Жрецы, что беседовали с богами тихо и незаметно в подземных храмах, вынуждены были по приказу фараона перенести служение на открытый воздух. Теперь обращение к главному, а со временем к единственному богу Атону проводили при общем собрании народа. Задушевные беседы Жрецов превратились в площадные выступления Трубадуров.

— Что плохого в площадных выступлениях? — заступился Неофит за прежнее свое имя и ремесло, с которыми сорок лет прожил на равнине.

— Ничего, — поспешно заверил Гелертер. — Только цели разные. Общение с богами не терпит мирской суеты. Содержание было спрятано за обрядом. Так полезный разговор превратился в бестолковое распевание гимнов. Но и это еще не все. Чтобы выстроить новое будущее, нужно было стереть прошлое. Сам фараон принял новое имя — Эхнатон, «полезный Атону», дал новые имена всему своему окружению. Провел реформы языка, переведя древние, сильные слова в личный архив, предложив народу новые, бессильные созвучия. И даже летоисчисление стали вести с момента воцарения Эхнатона.

— В Пирамиде я видел такие обозначения на музейных табличках: «н.э.» и «до н.э.». Люба переводила их как «новые Эпохи» и «до новых Эпох». Может, речь идет о до и после какого-нибудь «наречения Эхнатона»?

— Нет-нет! — Гелертера изрядно развеселило предположение Неофита. — Такие обозначения связаны с дальнейшим развитием монотеизма.

— Прости?

— Однобожия, — пояснил Гелертер. — Эхнатон не сумел закрепить новый порядок на века. Он продержался менее двадцати лет, а после смерти был предан забвению. Жречество разозлилось настолько, что безжалостно расправилось и с памятью о самом фараоне, и с культом возвеличенного им бога. Но Эхнатон изобрел способ, как прятать истину за декорацией. И способ этот был усовершенствован его последователями. Культ Атона ушел в подполье. Его последователи подвергались гонениям, скрывались и вскоре были вынуждены покинуть Египет. По легенде Верховный Жрец Атона сорок лет водил свой народ по пустыне.

— Зачем?

— Ну, во-первых, это легенда. А во-вторых, смысл в ней все-таки есть. Одно поколение людей — это примерно двадцать лет, когда новорожденный становится зрелым мужем. Сорок лет — это два поколения. Вот сколько Жен имеют поселенцы на равнине?

— Сколько могут прокормить.

— А представь, что ты заберешь всех своих детей, уведешь их далеко-далеко и расскажешь им, что можно иметь только одну Жену.

— Одну Жену? — рассмеялся Неофит. — Глупости какие! Так не поверят же! Тем более если дети от разных Жен.

— Не поверят, — согласился Гелертер. — Но откуда ж им узнать другую правду, если у них единственный источник информации — ты. И детей своих начнут учить уже по твоим словам. Потому и водил сорок лет, два поколения, чтобы всех прежних богов забыли и, не отвлекаясь на общение с ними, посвятили себя единому и всемогущему.

— Атону?

— Говорю же: способ усовершенствовали. Чем меньше имен, тем лучше. Атон — тоже имя. Чтобы избавиться от него, единого бога стали именовать Яхве — «Тот, кто есть».

— Восхитительно! — не сдержался Неофит.

— Потому что просто, — кивнул Гелертер. — Новую однобогую религию выточили из многобогих древних верований. Она была почти идеальна. Но имела один существенный недостаток: подчиняла себе только один народ. И вот придумали очередной забавный трюк: единого бога размножили. Для одних народов Яхве превратился в Аллаха, для других — в Ахурамазду. Потом объявили, что Яхве вообще запретил называть себя по имени, хотя, по сути, слово «Яхве» именем уже и не являлось. И далее нанесли по связи людей с богами последний сокрушительный удар: единого бога растроили, оставив его при этом единым.

— Совершенно ничего не понимаю, — признался Неофит.

— Разделили на Отца, Сына и Духа Святого. И написали тьму тьмущую книг, чтобы объяснить, как такая троица может оставаться единой сущностью. О понятном и простом книг не пишут. А народу и не нужно было понимать. Народы были уже на той ментально-исторической отметке, когда на смену знаниям пришла вера. Не нужно понимать, нужно верить — хоть в Аллаха, хоть в Яхве, хоть в Ахурамазду, хоть в Отца, хоть в Сына, хоть в Духа Святого. Большинство на тот период выбрало Сына.

— Для меня все это какая-то похлебка из бестолковых вещей.

— В этом и была цель. Толковое спрятать за бестолковым. Монотеизм стал, по сути, антиподом веры в богов. Стал антирелигией. Увел массы от того сокровища, которое нашли счастливые кладоискатели.

— Так что же они все-таки нашли?

— Два непременных условия для доступа к силе богов. Они просты. Во-первых, эту силу нужно чувствовать. Нельзя получить то, чем не можешь воспользоваться. Монотеизм веками активно проникал в сознание масс, отсекал это чувствование, как Радужная Стена на площади отсекает равнину от краев, где сбываются мечты. А во-вторых, нужно знать, к кому обращаешься за помощью. Нужно знать имя.

— Чувствовать силу и знать имя, — повторил Неофит.

— Именно в такой комбинации, — кивнул Гелертер. — Недостаточно просто чувствовать некие «вибрации эфира» и взывать при этом к Матушке Природе или абстрактному Богу Отцу. Пробовали. Некогда существовало такое мистико-магическое движение — викка. Собственно, на одном древнем языке, германском, слово «wikk» означало именно магию, ведовство. Только никакого отношения к «веданью» это движение не имело. Считали себя язычниками, возрождали утерянные связи с природной силой. Чуть ли не каждый из них писал свои гримуары. Они их называли «Книгами Теней». Силу они, безусловно, чувствовали. Некоторые из них. Единицы. А вот имен не знали. Вернее, имени. Тоже у них все в кучу было намешано. Назначили сами себе монобожество, а потом так и определили: имя его никому не известно. Могли «Королем» звать, могли «Единым». Но чаще звали «Богиней Матерью» или «Триединой Богиней».

— Тот же белорунный мохоед, только черного цвета, — усмехнулся Неофит.

— Так и есть, — согласился Гелертер. — Имен не знали, поэтому сами себе были Жрецами, а передать свое чувствование не могли — ни ученикам, ни по наследству.

— А Жрецы Последнего Храма могут? — спросил Неофит с некоторым сомнением.

— Мы ищем, — вздохнув, ответил Гелертер. — Ищем многое в едином, единое во многом. Иногда находим. Редко, но все же находим. Нам иначе нельзя. Большое Несчастье смело все до основания. Вот от этого основания и строим. По кирпичику. Осторожно. С верой и надеждой. И с божьей помощью.