Сердце Гудвина

Ида Мартин (2024)

У одиннадцатиклассниц Алисы и Ксюши на носу выпускные экзамены, но когда на улице весна и воздух наполнен ожиданием любви, меньше всего хочется думать об учёбе. Девушки составляют собственный рейтинг мужской красоты, мечтают стать журналистками и подыскивают платья к выпускному. Ксюша не знает, на ком из парней остановить свой выбор, а Алисе пишет таинственный поклонник под ником Гудвин. Казалось бы, не происходит ничего необычного, вот только за пылкими признаниями в любви Алиса отчётливо ощущает надвигающуюся угрозу. Кто же такой Гудвин? Близкий друг? Одноклассник? Учитель? Ей необходимо срочно это выяснить, пока не случилось непоправимое. Однако сделать это не так-то просто, ведь любовь ослепляет, а внезапная ссора с подругой грозит обернуться трагедией.

Глава 4

— То, что Гудвин написал о платье, вовсе не означает, что он там был, — сказала Ксюша. — Он вполне мог видеть запись. Извини, но тогда ты была звездой. А если он твой фанат, наверняка сохранил пару видосов для себя.

Я надевала красное платье всего один раз — на прошлый Новый год, и воспоминания, связанные с тем вечером, были не самыми лучшими.

Тогда я впервые перебрала с алкоголем. Это получилось случайно, ведь до этого я ничего крепче шампанского не пила, а после и шампанское тоже. Но именно из-за него все так и произошло.

Встретив Новый год дома, мы с Ксюшей и Ромой отправились в гости к Ромкиному однокласснику Степе Россу. Родители его уехали, и он пригласил ребят к себе.

Чтобы не идти в гости с пустыми руками, мы прихватили со стола открытую бутылку шампанского и вино. Но пока шли, пили шампанское прямо на ходу. Тогда казалось, что это очень весело, потому что сверкали салюты, играла музыка, попадались шумные, но доброжелательные люди, поздравляющие нас с Новым годом. Мы кричали на всю улицу «Новый год к нам мчится» и толкали друг друга в снег.

Идти до дома Степы было недолго, но шампанское мы допили прежде, чем попали к нему, и оставили пустую бутылку на ступеньках возле подъезда.

В квартире было жарко, душно и полно народа. Нас радостно встретили и немедленно сунули в руки бокалы. Последнее, что я относительно неплохо запомнила, как Ксюша тащит меня танцевать, а все остальное знала только по чьим-то рассказам и стыдным видео, ради полного изъятия которых в последующие полгода мне потребовалось потратить немало сил и вытерпеть достаточно насмешек.

Словом, вела я себя не лучшим образом, обнималась и целовалась со всеми подряд. Со стороны это выглядело ужасно, но меня переполняло ощущение, что я всех люблю. Всех-всех: ребят, девчонок, просто всех людей в мире и весь мир тоже. И эта всеобъемлющая любовь казалась мне такой огромной, что ее невозможно было выразить словами. Я танцевала с Ксюшей, с парнями, потом и вовсе одна. Толкала тост о том, что всех люблю, и в конечном счете оказалась с кем-то в спальне, откуда Мартов меня и вытащил. Упаковал в пуховик и, никого не предупредив, унес домой.

Впоследствии я была ему за это благодарна, но, когда он меня тащил, отчаянно сопротивлялась и кричала на всю улицу, взывая о помощи, из-за чего прохожие чуть было не вызвали полицию. Спасло только то, что в этот момент меня начало тошнить, я расплакалась и стала говорить Мартову, что его я тоже люблю, хоть он и злой.

Один из самых неприятных эпизодов в моей жизни, который хотелось вычеркнуть как страшный сон, и любое напоминание о нем вызывало вспышку амнезического отрицания.

— Это только кажется, что быть красивым легко, — крепко прижавшись ко мне, пробубнила Ксюша.

Теми же словами она успокаивала меня и тогда. Утверждала, что, если бы запись была зашкварная, о ней бы столько не говорили, а бум случился лишь потому, что я произвела фурор. Я знала, что это неправда и что позорное обсуждают и смотрят намного больше, чем красивое, но все равно была ей благодарна. Только с ее помощью мне удалось не удариться в самобичевание, а принять случившееся с гордо поднятой головой: «Ну да! Было. Бывает. И что?»

Сама Ксюша в тот вечер тоже отличилась. Девочка, с которой к Степе пришел Матвей Оболенцев, застукала их двоих флиртующими на кухне и, закатив истерику, уехала домой. После этого инцидента Матвей с Ксюшей закрылись в комнате, а спустя время он объявился один и сказал, что Ксюша пропала и на звонки не отвечает.

Рома заволновался. Стали искать и обнаружили пропажу Ксюшиной верхней одежды. Это происходило, когда Мартов уже унес меня домой, поэтому участия в поисках я не принимала.

На следующий день Ксюша объяснила, что, испугавшись слишком бурно развивающихся отношений, убежала на улицу «проветриться», но это заметил Степа и спустился за ней, узнать, что случилось, и они гуляли во дворе почти до самого утра.

В итоге Матвей оскорбился, а Рома так отчитал нас обеих, что последний Новый год мы провели дома с родителями, играя в шарады, и, как примерные девочки, легли спать в четыре утра.

Когда Ксюша ушла к себе, позвонил Мартов. Ему я написала еще в метро и извинилась.

— Я не обижаюсь, и извиняться тебе не за что, — сказал он, — просто требовалось все обдумать.

— Что обдумать?

— Все.

Говорил Кирилл спокойно, и я с облегчением выдохнула.

— Вы купили платья? — перевел он тему.

— Нет.

— Почему?

Я хотела ответить, что он и без меня знает почему, но вдруг вспомнила, что, когда пришло сообщение Гудвина о платье, Мартов отошел в сторону.

— Скажи, а тебе нравится мое красное платье?

Несколько секунд он молчал.

— Нет.

— Как так? — возмутилась я. — Красное — это же классика.

— На тебе оно смотрится дешево.

— Что значит «дешево»?

— В этом платье ты выглядишь как проститутка, — ничуть не смущаясь, выдал он.

— Почему? Мне же оно идет!

— Ты спросила, я ответил.

— Поклянись, что Гудвин — это не ты.

— Клянусь.

— Чем клянешься?

— Тобой.

— Мной? Чего это ты мной клянешься?

— Ну клянутся же обычно чем-то дорогим.

— Ладно, пока!

— Пока, — он отключился первым.

Выругавшись, я откинула телефон.

То, что Мартов сказал про платье, было обидно. Наверное, отыгрывался за щенка.

Гудвин объявился после двенадцати. Я как раз дочитывала параграф по истории и собиралась послушать музыку перед сном.

«Что ты делаешь, когда у тебя плохое настроение?» — «Ищу того, кто мне его поднимет», — не раздумывая, ответила я. «А если рядом никого нет?» — «Тогда смотрю приколы на «Ютубе» или ложусь спать. А ты?» — «Просто иду бродить по улицам. Это отвлекает. Ненавижу себя жалеть».

Его внезапное откровение заставило меня отложить учебник.

«Между прочим, зря. Себя жалеть иногда очень полезно. Посидишь так, пожалеешь немного себя — и все проходит. Я так делаю, когда с родителями ссорюсь. Никому на них не жалуюсь, даже Ксюше, потому что мы с ними потом помиримся, а у нее останется осадок». — «Интересный метод, но не для меня».

В этот раз он отвечал быстро, с заинтересованностью человека, настроенного на доверительную беседу.

«Ты не ссоришься с родителями?» — «Я вообще ни с кем не ссорюсь». — «Так не бывает». — «Бывает». — «Типа ты идеальный?» — «Нет, но ссора — это бессмысленный выплеск эмоций, который ни к чему не ведет. Просто ругань. А ругаться неинтересно, да и время на это жалко». — «Я не представляю человека, который не ссорится. Как же ты живешь? Подстраиваешься подо всех? Делаешь вид, что всем доволен?» — «Конечно, не всем. Но это повод для конфликта, а не для ссоры». — «И в чем разница?»

В этот раз писал он долго, я предположила, что собирается отшутиться, но потом пришло большое и совершенно серьезное сообщение: «Конфликт — это столкновение интересов и попытка отыскать наилучшее, устраивающее всех решение. Ссорятся люди, считающие себя правыми и требующие, чтобы было так, как хотят они. Тянут одеяло на себя, упираются и треплют нервы. Это соревнование — кто кого задавит, но не выход из противоречия. В конфликте же ты действуешь так, чтобы решить задачку кратчайшим способом, а для этого в условии должны обязательно учитываться интересы твоего оппонента!» Строгий, разумный, хладнокровный ответ.

«Все с тобой ясно. Ты из маткласса. Там все такие замороченные». — «Возможно, да, а возможно, я просто хочу, чтобы ты так думала». — «Значит, опять все, что ты сейчас наболтал, неправда?» — «Необязательно, но не исключено». — «Нет, ты точно математик».

«Можешь считать меня тем, кем тебе хочется». — «Скажи, а ты красивый? Мне хотелось бы, чтобы ты был красивым». — «Нормальный».

Мне стало смешно: быстро же исчерпалось его красноречие.

«Тогда странно, что ты шифруешься. Вдруг я в тебя тоже влюблюсь?»

Пару минут он не отвечал, и я заволновалась, что спугнула его, поэтому продолжила сама: «А вот если представить шкалу красоты от нуля до десяти, ты на сколько баллов себя оцениваешь?» — «Рофлишь?» — тут же отвис он. «Нет. Но если не хочешь, можешь не говорить, хотя мне все равно любопытно». — «Себя оценить сложно». — «А мне ты сколько баллов дашь? Если считать, что десять у Моники Беллуччи и Ханде Эрчел». — «Не знаю, кто такая Ханде Эрчел, но, если сравнивать с Беллуччи, то я бы выбрал тебя». — «Да, ты мастер комплиментов. Неожиданно. Ты так серьезно рассказывал про конфликт, что я подумала, будто переписываюсь с ботом». — «Ботом, обученным признаниям в любви». — «А такие боты существуют?» — «В нейросети, скорей всего, да. А если нет, то скоро появятся». — «А давай ты станешь моим персональным ботом? Будешь говорить мне комплименты, восхищаться мной, присылать милые картинки и сердечки. Болтать со мной по ночам и советовать, что надеть. Показывать романтическое кино и обсуждать книжки. А еще сгенерируй, пожалуйста, свою внешность на десять баллов из десяти, потому что мне бы хотелось тебя представлять».

Через минуту он прислал фото. Нечто непонятное и размытое. Розовато-белое с темно-коричневой точкой посередине: «Я сгенерировал для тебя кусочек своего плеча. На остальное потребуется гораздо больше времени».

Мне нравились его легкость в общении и чувство юмора. Парням, умеющим шутить, я могла накинуть целых три балла в рейтинге красоты.

«Спасибо! Я в восторге. Хотя на нюдсы даже не рассчитывала».

Я тоже приняла шутливый тон, но его следующий вопрос мигом вернул к реальности: «А я могу на них рассчитывать?»

Кажется, я слишком расслабилась и позволила себе лишнее.

«Все. Пока. Не пиши больше». — «Совсем?» — «Да, потому что я тебя заблокирую». — «За что? Ты же сама предложила мне стать твоим чат-ботом». — «Для чат-бота ты слишком наглый». — «Извини. Больше не буду».

Я поколебалась, а потом написала: «Ладно, но ответь на один вопрос, только честно. Проверить тебя я, конечно, не смогу, но обманешь — завалишь ЕГЭ по математике».

В ответ он прислал три гогочущих смайла: «А ты опасная». — «Так что? Согласен?» — «Хорошо. Но, раз такое серьезное условие, я должен сразу предупредить, что деанонизироваться не буду». — «Меня интересует, был ли ты на том Новом годе у Степы?» — «На том, где ты… Как я понимаю, мне нужно быть сейчас очень осторожным в высказываниях, но, надеюсь, слово «танец» тебя не обидит?» — «Ты ходил в десятом классе на Новый год к Степе?» — «Ходил». — «Замечательно. Тогда скоро я тебя вычислю». — «Жду не дождусь». — «В смысле?» — «Большое спасибо. Ты мне очень помогла. Настроение в норме, теперь можно ложиться спать. Спокойной ночи, красавица! Пусть тебе приснятся самые удивительные сны!» — «Эй, стой! — спохватилась я. — Что значит «не дождешься»? Это сарказм или ты затеял кошки-мышки?»

Однако сообщение мое осталось без ответа, а зеленый кружок пропал.