Я знаю, что видел

Имран Махмуд (2021)

Когда-то успешный и обеспеченный банкир Ксандер Шют теперь живет на улице и встревает в драки с другими бездомными. Однажды забравшись в чужую квартиру, чтобы переночевать, Ксандер становится свидетелем жестокого убийства. Но в полиции ему не верят, а сам он страдает провалами в памяти и помнит лишь отрывки. В попытке восстановить события той ночи со свойственной ему математической точностью Ксандер сталкивается с воспоминаниями о своем прошлом, все это время отодвинутым на задворки… И как бы трудно ему ни было, Ксандер намерен доказать правду, ведь он точно знает, что видел.

Глава пятая

Вторник

Поднимаюсь из-за дивана, и к ногам снова приливает кровь. Комната кажется другой. Словно картина, на которую добавили пару новых штрихов. На спинке дивана висит бледно-розовый пиджак. Обложка от пластинки аккуратно лежит на полу, а менее чем в пяти футах от нее — сама пластинка, разломанная надвое. Проигрыватель настойчиво шипит, требуя внимания.

В голове снова стучит, отчего сердце начинает гулко биться. Подбегаю к женщине, трогаю ее шею, надеясь нащупать хоть частицу жизни. Кожа под моими пальцами еще теплая, но, коснувшись, сразу понимаю: она мертва. Нужно уходить, ведь это теперь место преступления, однако что-то удерживает меня. Я стою и смотрю на нее. Ее волосы цвета красного дерева кудрями осыпают лицо, она все еще кажется живой. Белая блузка в пятнах от красного вина похожа на карту. Хочется привести ее в порядок, расправить юбку, которая вся закрутилась и вывернулась так же, как ее ноги.

Тишина в комнате давит. Пора уходить. Озираюсь вокруг, прямо как тот мужчина, и попадаю в его же ловушку — разрываюсь между чувством вины и необходимостью действовать быстро. Надо бежать отсюда. Нельзя находиться рядом с трупом. Только взгляните на меня: я бродяга, и убийство проще всего повесить на меня. Бросаюсь к дивану, хватаю пальто с ботинками. Ошалело озираюсь, не забыл ли чего. Но больше у меня ничего и нет — только то, что надето и в руках. Чуть не наступаю на что-то; нагибаюсь подобрать, однако в последний момент решаю ничего не трогать на месте преступления.

В последний раз гляжу на нее. Она красива — была красива, — о чем говорит ее лицо, укрытое красно-коричневыми кудрями. Повернувшись к двери, чувствую, как слезятся глаза, и я не могу ничего с этим поделать. По щекам льются слезы. Я не знал ее, хотя мог бы. Может быть, она бы мне даже понравилась.

Быстро шагаю по коридору, вновь мимоходом удивившись своему лицу в зеркале. Это все еще я. Однако я изменился. Помолодел? Нет, пожалуй, потерял в выразительности. Останавливаюсь и бросаюсь обратно в комнату, чтобы протереть все предметы, которых касался. Ручку двери, диван. Все, что вспомнил. Потом выхожу, закрываю за собой дверь и влажным краем пальто вытираю ручку с внешней стороны.

Стою босиком на холодном кафеле и чувствую, как колотится сердце. Полиция — вот о чем я думаю; если парень вызвал полицию и меня обнаружат здесь в таком виде, я пропал. Уверен, что слышу вдалеке сирену. Пора сваливать.

Разворачиваю пальто, и на викторианскую плитку вываливаются ботинки. К коже будто приложили что-то холодное и твердое, но я только сильнее закутываюсь. Пальто такое влажное и тяжелое — я будто по шею провалился в грязь. Через рукав берусь за ручку двери и оказываюсь на улице. Поток холодного ночного воздуха бьет в лицо, врывается в легкие. Делаю вдох и, опустив голову, бегу. Надо бы спрятаться. Такие, как я, прятаться умеют, но сегодня мне предстоит спрятаться от себя самого, потому что уже чувствую, как меня накрывает. Клаустрофобия, неизбежность встречи с собой в собственной голове, а когда это случится, мне придется отринуть свое я, стать никем. Не от полиции я прячусь, вовсе нет.

* * *

Раньше. Раньше, когда я был как ты, у меня были такие же блага и проблемы. Знаю, ты уверен, мы появляемся из ниоткуда, измазанные грязью, просто материализуемся на улице, но это не так. Запомни, мы все приходим сюда из какого-то теплого местечка. Которое покинули, лишь когда необходимость уйти перевесила все остальное; ведь, останься мы там, тяжесть проблем стала бы невыносимой. Раньше я был таким же, как ты. Например, у меня когда-то был брат.

Обогнув вход в метро станции «Гайд-парк», я останавливаюсь, чтобы перевести дух. Затем, пригнув голову, устремляюсь к Вестминстеру — Зеленой зоне, — от моей чересчур резвой походки чуть не рвутся сухожилия: каждый шаг я стараюсь сделать максимально широким, насколько это вообще возможно в мокрой одежде.

У меня был брат. Есть сейчас. Или был?

В районе Пимлико поток машин редеет. Но это Лондон, и окончательно этот поток никогда не пересохнет. Только меняется облик. На крохотную долю процента снижается интенсивность. Ниже темп. Торговля переходит на ночной режим там, где не такой высокий спрос. Помню восторг, который вызывало все это купи-продай, будто кто-то брал тебя под руку и тащил вперед.

История и память вовсе не одно и то же.

* * *

Когда вспоминаю свою прошлую жизнь, то словно придумываю ее заново, всплывающими перед глазами образами, мельчайшими абстрактными картинками. И в этих воспоминаниях я сочиняю собственный ритм, одновременно похожий на оригинальный бит, но и далекий от него настолько, что кажется лишь импровизацией по мотивам. А в конце я каждый раз оказываюсь лицом к лицу с одним и тем же вопросом. С чего все началось?

* * *

Например, с папы. Можно ли сказать, что началось с него?

— Ксандер, — сказал он однажды, — ты такой умный. Ну почему ты всегда стремишься все разрушить?

Он разговаривал со мной наедине, без Рори. Он убеждал себя, что не хотел смущать меня, однако я знал правду: он не мог предугадать мои ответы.

— Математика — это скучно, — сказал я.

Я презирал его за тот воловий взгляд больших карих глаз.

— Математика нужна, чтобы понять физику, — возразил он.

Тут вмешалась мама, которая подслушивала наш разговор:

— Пруст. Если тебе скучно, попробуй Пруста.

* * *

Теперь я понимаю: лишь ученый мог бы предложить такое ребенку.

Ступаю на мост, звук сирен заставляет трепетать сердце. Если едут к ней, то уже поздно. Снова перебираю в голове случившееся. Я слишком медленно соображал, чтобы успеть на что-то повлиять. Чересчур медленно. Сделай я что-нибудь, она была бы жива.

Боль снова заявляет о себе, словно запирая мою голову в клетку. На минуту задаюсь вопросом, не почудилось ли мне? Действительно ли я видел, как убили женщину? И снова вспоминаю все. Да. Хруст, удар, пролитая кровь. Знаю, что придет следом. Оно уже стучится в дверь. Вот так, по-будничному, дает о себе знать — я про чувство вины. Напрягаюсь, чтобы встретить его достойно.

Перейдя через мост, блуждаю по небольшим улочкам и вымощенным переулкам, они мне как родные. В Синей зоне есть заброшенные дома — традиционные убежища для бездомных, — где я бы мог переждать, но не хочу. Знаю, через что прошли эти люди. Вижу, как они притягивают к себе хаос. Не хочу занимать их пространство. И я знаю, что они попытаются навязать мне родство с собой, а я буду мечтать, чтобы меня оставили в покое, потому что мы не похожи. Потому что все это я сделал с собой сам, ради себя.

Разумнее всего сейчас найти сухое местечко в парке или под мостом, ну или шагать всю ночь, не останавливаясь, до самого рассвета, и только затем поспать. Полночи уже прошло. Адреналин уходит из тела, уступая место другим химическим веществам, стимулирующим сон. Проходя мимо темно-синей металлической стойки со стопкой бесплатных газет, на ходу подхватываю четыре газеты «Метро».

Побродив по району Элефант-энд-Касл, сажусь на автобус; водитель делает вид, что меня не замечает. В автобусе буквально пара пассажиров, каждый из них в коконе собственной жизни — в несчастье или радости. Левый глаз все еще видит плохо и начинает жечь. Прижимаюсь легонько к холодному окну, чтобы успокоить боль, и замечаю, что дождь, уже было затихший, снова припустил.

Плана, куда ехать, у меня нет, и я постепенно проваливаюсь в сон. Автобус подпрыгивает на кочке, и меня перебрасывает из состояния сна в какое-то иное забытье — я снова вижу тот дом и убитую женщину. И себя рядом с ней.

Ночь кружит вокруг меня. Боль, дождь, усталость. Подступает тошнота, и я еле сдерживаюсь, чтобы меня не вывернуло. Надо поскорее где-то приземлиться. Отдохнуть. Нажимаю на кнопку — один раз, другой, третий, чтобы водитель остановился, но он все едет и едет. «Да высади же меня наконец», — кричу я. Он смотрит на меня в зеркало и затем все же останавливается, чтобы я сошел.

Нахожу дверь, налегаю на нее всем весом. Насколько же велика пропасть между действием и бездействием! Вижу перед собой ее лицо — застывшее, как тогда. Обездвиженное. Сделай я что-нибудь, и она бы жила, вот только жил бы тогда я? Или он, жил бы он?

В моем укромном прибежище прямо на колени с потолка капает вода, и это меня бесит. Развожу ноги в стороны, но тогда вода падает на плитку. Ритм капель начинает меня успокаивать, и я вхожу в подобие транса. Сон мягкими лапами обнимает меня, и я отключаюсь.