Куплю маму для сына. Дорого

Инга Максимовская

— Ты будешь мамой для моего сына. — С чего бы? — Потому что он так решил. И потому что я очень хорошо тебе за это заплачу. На меня смотрят ледяные глаза. В них нет ни жалости, ни каких либо эмоций. Отец ребенка, найденного мной на улице, не шутит. И мне бы отказаться от безумного предложения, но этот властный человек не оставляет мне ни малейшего шанса на побег. –Ты соглашаешься быть любящей мамой, пока мой сын в тебе нуждается, а я решу твою проблему. Любую. Щелчком пальцев. Поверь, для меня нет невозможного. Так что? По рукам? И как отказаться от такого предложения? Тем более, что на решение самой важной проблемы в моей жизни у меня всего полгода. — По рукам, — подписываю я договор, расторгнуть который невозможно.

Глава 2

— А что с ним будет? — смотрит на меня равнодушно молодой лейтенант, или кто он там, я не разбираюсь в званиях. — Отправим в приемник распределитель и начнем искать родню. В сводках нет ничего о пропаже ребенка, так что, скорее всего мальчик просто сбежал.

— У него на пиджачке. Вон там. На кармане написано название школы, — я нервничаю, и поэтому говорю слишком громко, что совсем не нравится сотруднику доблестных органов правопорядка. А меня страшно бесит его равнодушие, прямо аж скулы сводит. Зато мальчик сидит спокойно на дурацкой деревянной скамейке возле стены выкрашенной зеленой краской и смотрит на игрушечного медведя, и даже улыбается, а может общается с Топтыгиным ментально. Я не смогу его оставить тут одного. Ну какой приемник распределитель? Он и без того напуган.

— Спокойно, дамочка, разберемся. На то мы тут и посажены. И про курточку разведаем, и про то, почему пацан один по улицам шляется. И, кстати, вы его в этой одежде нашли? Игрушка у него была?

— Нет, я купила, — шепчу я. Черт, что я натворила? Может в сводках описана одежда пропавшего ребенка, а я…

— Мать Тереза? — кривится в ухмылке полицейский. — Денег девать некуда?

— Мальчик замерз. Я не… Послушайте, а почему вы со мной в таком тоне разговариваете? — я завожусь. Это плохо. Это очень-очень плохо. Потому что я сейчас слечу с катушек, и тогда снова влипну в историю. Хотя, уже влипла, как муха в варенье.

— Ладно не надо кипятиться. Просто я не верю в альтруизм. — морщится лейтенант. Да нет, точно, одна звездочка на погонах маленькая.

— Мне вас очень жаль в таком случае. Доброта мир спасет.

— Подписывай протокол и свободна. Вызовем повесткой если будешь нужна. Там внизу пиши «С моих слов записано верно, и мною прочитано».

— А мальчик?

— С ним будут работать наши педагоги из детской комнаты. Опросят, и потом по инструкции — приемник, детская больница. А потом…

— Нет. Я его не оставлю, — выдыхаю я. Ребенок словно воробышек встрепенулся, смотрит на меня расширившимися от ужаса глазенками. Понял, что я могу уйти сейчас. Черт, черт, черт, ну за что? Почему именно я. — Не уйду без него. Слышите?

— Девушка, покиньте кабинет, пока я не вызвал охрану. Вы свой долг гражданский исполнили, поступили по закону. До свидания.

Мальчик вдруг соскакивает с лавки, бежит ко мне, вжимается в ногу и я слышу…

— Мама, не уходи. Мама…

Мне кажется что неведомая сила поднимает меня в воздух, переворачивает вверх ногами и со всей силы бьет дурной башкой об дешевый линолеумный пол. И дышать нечем, а грудь распирает от яростной боли.

— Мамочка, — шепчет малыш, раздирая всю мою уверенность в том, что я поступлю правильно, в клочья. Прижимаю к себе крошечное тело, уже точно зная, что сейчас я наживу себе кучу неприятностей на мою толстую по мнению мамы задницу. Авокадо мне теперь будет только сниться, потому что в обезьяннике не подают таких изысков.

— Интересненько. Мама? Почему ребенок говорит что вы его мать? — теперь сотрудник смотрит на меня с подозрением.

— Откуда мне знать, — нервно дергаю я плечом. Мальчик прячется за моей спиной и я чувствую его тепло. — Может перепутал?

— А может ты так решила избавиться от немого пацана? Кто ж вас теперь разберет. Вы то «Я ж мамки». А то кукушки.

— Что вы несете, я бы никогда… Да я мечтаю стать матерью. Вы… Что бы вы понимали, несчастный человек, не имеющий понятия о простом человеческом участии, — сжимаю кулаки. Мальчик за моей спиной тихо поскуливает.

— Ребенка сейчас заберут, а вы задержаны до выяснения. И давайте без глупостей, — поднимается со своего стула лейтенант, нажимает на кнопку на селекторе. Время мне кажется жеваной жвачкой. И я смотрю на открывающуюся дверь, в которой появляется строгая женщина. И понимаю, что найденыша ей не отдам. Никому не отдам.

— Мама, — шепчет малыш, цепляется за мои чертовы дешевые треники как обезьянка. — Мама, медвежонок, его будут звать Пузан. Пойдем домой. К папе. Он хороший. Мама. Он очень хороший. Правда. Ты же вернулась? Насовсем? А няня Бу говорила, что ты теперь ангел.

Легкие детские слова рушатся на ошалевшую меня бетонными плитами.

— Пойдем, малыш. Твоя мама тебя тут подождет. А ты мне расскажешь, про мишку своего. Он у тебя красивый и дорогой. Тебе его кто купил? — тетка улыбается, но взгляд у нее остается ледяным и колким.

— Мама, — улыбается ребенок открыто. Его сейчас у меня заберут. Заберут.

— А зовут тебя как? Имя свое ты знаешь? — тетка профи. Мне нужно сейчас, вот прямо сейчас доверить профессионалам ребенка, разобраться с недоразумением и просто уйти.

— Руки от ребенка уберите, — рычу я, вопреки всем воплям голоса разума, раздирающим мою голову болью.

— Мама знает, — улыбается малыш. Берет меня за руку.

— Я не знаю, — шепчу я. Боже, может у меня шизофрения, и я просто сейчас брежу? Ну не бывает же так в реальности. В нормальной реальности здорового человека.

— Мамочка, ну как же? Я Тима. Тимофей Мерзлов. Ты забыла да? Там на небушке память исчезает? Как мой голос, да?

— И вы Мерзлова, так? — пробивается мне в сознание голос лейтенанта. — Маргарита Макровна Мерзлова. Паспорт ваш?

— Мой, — очумело киваю я. — Но… А, это розыгрыш, да? Камера тут где-то скрытая? А вы артисты, блин, — хихикаю я тупо. Ну а как иначе можно еще объяснить творящийся вокруг дурдом. — А я смотрю погоны у вас пришиты плохо, — в один прыжок оказываюсь возле пранкера. Но как у них получилось все так обставить? И я то повелась. Вцепляюсь пальцами в погон со звездочкой. Треск раздается, когда парень отшатывается. И погон в моей руке остается. Смешно.

— Эй. Ты чего творишь? Нападение на сотрудника. Лидия Павловна ребенка уберите, не надо ему видеть… И с дежурки ребят сюда пришлите. Баба то буйная, может под наркотой. Эх, эти богатейки совсем берега теряют. Ребенка меняют на дурь.

— Эй, вы чего? — удивленно шепчу я, когда двое дюжих парней врываются в кабинет и бросаются ко мне. — Шутка затянулась. И не весело вообще. Какая дурь? Я за авокадо шла вообще. И на работу мне завтра, там у нас придут котят прививать.

— В камеру ее до выяснения, — приказывает лейтенант. Да что происходит вообще? Не шутка? Я что реально оторвала погон полицейскому. И теперь меня… Только не это. Мама меня просто уничтожит. Сначала всех в этом участке, а потом меня. И ребенок. Мальчик, с моей фамилией, зовущий меня мамой. Что с ним будет? Я же за него в ответе.

— Я имею право на телефонный звонок, — фырчу я, пытаясь не содрогаться от прикосновений чужих рук. — И руки уберите, я сама пойду, куда скажете. Не трогайте. Прошу, у меня гаптофобия.

— А, ну тогда понятно, — морщит лоб чертов сотрудник, у которого с мясом выдран рукав у рубашки. — Ненормальная. И что мне так везет? Как дежурство, так какой-нибудь говномет.

— Гаптофоб, — вздыхаю я. — Это фобия. Боязнь чужих прикосновений.

— Не важно, все одно башка набекрень у тебя. Ребята. Отпустите ее. Пусть звонит. Баба с возу, кобыле легче. И с пацаном не придется возиться. Ты же мужу позвонишь? И как только он тебя одну с ребенком отпускает?

— Лучше, — скалюсь я, почувствовав свободу. А мужа у меня нет и не предвидится.