Договорились. Слабость, в которой сила

Ирина Воробей (2022)

Карина натворила глупостей, и теперь сама не понимает, как из этого выпутаться. Выбор кажется ей невозможным. А новые проблемы только добавляются: Жерар вдруг воспылал чувствами, Зайкин решает играть по своим правилам, финансы заканчиваются. И все вокруг ее не понимают, потому что ничего не знают… #неунывающий герой, который добивается героиню, а она сложная, и оба неидеальные # много сложностей и обстоятельств # драма # глубокие чувства 2 часть дилогии. Отдельно читать не получится. Мат. Откровенные сцены

Глава 4.5

Компания разбилась на две. Зайкину приспичило искупаться. Он зазвал парней в бассейн. Девчонки к такому не готовились и без купальников не стали следовать за ними.

— Давайте, музыку повеселее, что ли, врубим, — принялась хозяйничать Игнатьева и резко прибавила громкости. — Кому еще «Кампари»?

Сиран подставила стакан. Настена рефлекторно скуксилась, глянув на красную жидкость, и удрученно осмотрела столик, где остались только початые бутылки пива. Карина самодовольно заметила, что справилась с задачей не дать ей напиться.

— А че там еще было? — спросила Настена с надеждой.

— Много разного. Но ты же не хотела злоупотреблять.

Настена махнула рукой и отправилась на поиски напитка. Игнатьева подключила свой телефон к колонкам и выбирала песню. Сиран плавала по гостиной под беззвучную мелодию. Карина кусала губы, представляя, как Зайкин плескается в бассейне абсолютно голый.

— Наконец-то, остались одни девчонки, — выдохнула Игнатьева, включив танцевальный хит.

Карина усмехнулась и выплеснула в стакан остатки биттера — хватило на глоток. Настена вовремя вернулась с бутылкой хереса. Игнатьева к ним присоединилась.

Все трое развалились на диване и наблюдали за тем, как Сиран наворачивает слепые круги, совершенно не слыша громкий хип-хоп, под ритм которого ни одно ее движение не попадало.

— Сир, ты еще с нами? — крикнула Игнатьева.

Та резко остановилась и прокрутилась на одной ноге, чуть не упав. Тонкий смех плавно лег на латинскую музыку, которая пришла на смену первому треку.

— Да, я с вами. Что-то меня развезло.

Она задрала подол до колен и направилась к дивану. Стройные ноги ступали тихо по гладкому полу. Пятки едва касались паркета.

— Ну что, пошепчемся, о своем, о девичьем? — Игнатьева обернулась и коварно улыбнулась.

Карине померещилось, что в глазах ее блеснули очертания дьявола.

— Начинай, — хмыкнула Настена и откинула голову на мягкую спинку.

— Кар, когда свадьба?

Неожиданный вопрос вогнал Карину в тупик. Она не сразу сообразила, что обращаются именно к ней. «Свадьба? Какая свадьба?» — сознание отупело из-за алкоголя. Настена с Сиран уставились с усмешками, но в ожидании.

— Ты о чем?

— О вас с Зайкой, — недовольно протянула Игнатьева, будто объясняла очевидные вещи.

«Блядь, неужели все настолько плохо?» — досадовала Карина, глотнула терпкое вино и нервно посмеялась с опозданием.

Сиран присела с краю рядом, посмотрела ей в лицо и произнесла:

— Это же прекрасно. Я так рада за вас. Особенно за Зайку.

Все три покосились на нее с недоумением и хрюкнули от смеха одновременно.

— Не в этой вселенной, не надейтесь, — стерва в Карине пыталась сохранять остатки былой гордости, а перед глазами маячило голое тело, жилистое, крепкое, изящное.

— Да они там тебя не слышат. Здесь только мы, — Игнатьева махнула на лестницу, ведущую к бассейну. — Можешь всем спокойно делиться.

— Мне нечем делиться. Увы.

Спасаясь от необходимости говорить и признаваться, Карина сделала большой глоток, хотя даже через опьянение осознавала, что отнекивается по инерции, когда уже поймана с поличным.

— Ладно, спрошу по-другому. Когда ты поняла, что влюбилась? — Игнатьева умела настаивать.

Карина прорычала от бессилия. Получилось, как у раненого тигренка.

— Серьезно? Нам че, больше обсудить нечего? Может, ты поделишься с нами своими чувствами к Гоге?

— Легко, — Игнатьева повалилась на бок и уперлась локтем в диван. — Я его люблю. Сильнее всего в этой жизни.

— Прям так? — усмехнулась Карина, хотя не находила особых поводов для сомнений, просто хотелось язвить.

— Прям так.

— Сильнее, чем семью?

Игнатьева вздохнула, подумала недолго и ответила.

— Да. Походу, сильнее.

Настена округлила глаза и, выпив вина, спросила:

— Даже сильнее, чем маму?

— Маму особенно, — голос Игнатьевой мгновенно загрубел, как будто хитином покрылся, под которым пряталась зароговевшая злость.

Настала пауза. Все чувствовали себя неловко, но никто не решался задать следующий вопрос. Самой смелой оказалась Сиран.

— У тебя тоже трудные родители?

Игнатьева вздохнула и задрала голову, чтобы допить остатки «Кампари». Карина оперативно подлила ей хереса, а сама удивлялась, потому что всегда считала Риту примерной дочерью. Ее родители именно о такой мечтали: чтобы и ум, и красота были на месте, и одевалась элегантно, без вульгарности, и поведение соответствовало нормам, и парень был один на всю жизнь, да по любви.

— У кого они нетрудные, — усмехнулась Игнатьева.

Мелодия сменилась на более динамичную из старого панка. Заиграли быстрые биты и бас-гитара. В конце отбивали барабаны. Воздух наполнялся сочными звуками и становился плотнее.

— А в чем проблема? — любопытство в Настене победило осторожность.

— Гога им не нравится.

Карина с Настеной переглянулись, обменявшись удивлением.

— Классика, — цокнула Карина.

Музыка снова заполнила воздух, пока они молчали. Игнатьева пила глоток за глотком, пусто глядя в пол, а потом продолжила сама без всяких вопросов.

— Дело не в Гоге. Ей, в принципе, никто не нравится. Она только себя любит. А я должна была стать ее полной копией, ходить так же, говорить так же, даже одеваться так же. Типа элегантность не устаревает, — Игнатьева спародировала тон великосветской дамы времен Достоевского и посмеялась. — И любить я тоже должна была только себя. А я такой и была. Сучкой высокомерной.

На последних словах она посмотрела на Карину и усмехнулась.

— Думала, это норма.

— Неужели чистая любовь к Гоге тебя преобразила до неузнаваемости? — сарказничала Карина.

Игнатьева хохотнула.

— Почти, — глаза ее снова застыли, а пальцы стучали по стакану. — Я такой стервой была. Реально считала себя лучше всех. И все почему-то поддакивали моему самолюбию, — она помотала головой. — Ну, знаете, считалась самой красивой девочкой в школе, все хотели со мной дружить, и парень у меня был самый классный, и такая мы были идеальная пара. Типа.

Карина с удовольствием наблюдала, как Игнатьева сама над собой иронизировала сейчас. С горечью, но все же. Настена слушала с приоткрытым ртом. Сиран томно откинула голову на спинку, как царевна, и периодически охала в поддержку.

— Конечно, я при всей своей крутости, как положено, буллила одноклассников. Одну прям терпеть не могла. Самую чмошницу, ну, типа, — Игнатьева закатила глаза и глотнула. — И вот в одиннадцатом классе она подкинула мне подарочек.

Она сделала еще два больших глотка, прополоскав рот.

— Не знаю, где она так научилась, но, в общем, она записала мой голос и с помощью нейронки генерировала аудиозаписи со всяким похабством. Она написывала от моего лица каким-то парням, я их даже не знала. Я им там в сообщениях типа предлагала всякие услуги интимного характера. Шепотки стали ходить, но я пока ни о чем не подозревала, просто недоумевала, почему на меня так странно косятся. Круг этих парней постепенно ширился. Меня подловили в туалете после занятий, целая толпа, человек пять… — Игнатьева сморщилась.

Карина испугалась за нее, даже если знала, что все уже случилось, но сердце на пару секунд замерло. По лицам Сиран и Настены было видно — они испытывали такой же шок и отвращение одновременно.

Игнатьева после мучительной, хоть и короткий, паузы, продолжила скрюченным голосом:

— Уборщица меня спасла. Вовремя пришла мыть туалет, — она опять вздохнула. И Карина повторила непроизвольно. — В общем, они только сфоткать успели, как я голая стою на коленях перед тремя из них. Четвертый меня за волосы сзади держал.

— Оооу, — не выдержала Сиран и накрыла рот рукой, будто натворила что-то ужасное. Трюфельные глаза забегали по лицам Карины и Настены. Они не двигались, даже не моргали.

— Вся школа, разумеется, вскоре узнала, какая я шлюха. Все поверили, что я сама этого хотела, а уборщица мне только кайф испортила. Розовое стекло, сквозь которое на меня все смотрели, рассыпалось вдребезги, — Игнатьева рассмеялась. — Спустили меня, в общем, с небес. Парень первым от меня отказался. Мать со мной три месяца после не разговаривала. Хоть позволила на онлайн-обучение перейти.

Из Настены вырвался нервный смешок, но она тут же запила смешинку алкоголем. Сиран резко подняла голову и уставилась крупными глазами на Игнатьеву. Карина ожидала нечто подобное и только хмыкнула.

— Разумеется, меня даже в онлайне доставали. Писали в телеге. Хуи присылали. Я заколебалась блокировать всяких разных. Не выдержала и вскрыла вены.

Настена искренне возмутилась:

— Да ладно?! Из-за этих уродов?

— Ну знаешь, я тогда потеряла целую жизнь, — Игнатьева вдавила подбородок, отчего он расслоился на тонкие складки.

— Это же глупо!

— Теперь я это понимаю! Психотерапевт мне целый год объяснял.

— Бедняжка, — произнесла ласково Сиран. — Это было жестоко с ее стороны.

— Сама заслужила, — выдохнула Игнатьева.

— Какая поучительная история, — Карина чокнулась с ее стаканом. — За нас, стерв.

Игнатьева выдавила саркастичный смешок, но выпила.

— Ты мне поэтому сразу не понравилась, — разоткровенничалась Игнатьева. — Когда ты Зайку так по-сучьи отшила, я увидела себя в тебе.

— Взаимно, — улыбнулась Карина, даже не подумав обидеться.

Настена с Сиран посмеялись.

— Я это, вообще-то, рассказала, чтобы подвести к тому, как мы с Гогой замутили, — в голосе Игнатьевой зазвенели мажорные нотки.

— Так, — собралась Карина, поняв, что рано расслабила уши, и сложила ноги одну на другую.

Из динамиков звучал французский под лиричную музыку. Карина весь текст не разобрала, но улавливала отдельные предложения. Певица радовалась новому дню или чему-то другому.

— Я ведь в начале первого курса все еще в депрессняке была. Меня только Гога из этого дерьма вытащил. Не суть, — продолжала Игнатьева. — В общем, решила сходить на первую вечеринку к Зайке. Психотерапевт говорила, что надо социализироваться обратно. А тут типа новые люди, новые возможности, все дела. Я там допилась до усрачки, разумеется. Ни о какой социализации и речи быть не могло. Наоборот, вела себя как животное просто.

— Я смотрю, у тебя проглядываются проблемы с алкоголем, — пошутила Карина.

— Надо обсудить это с психотерапевтом, — усмехнулась Игнатьева. — И вот. Напилась я до того, что просто рухнула на пол. А за мной Гога весь вечер таскался. Подкатывал. Я не особо обращала внимания. Строила, в общем, из себя по привычке высокомерную суку.

— Плохо ты на ошибках учишься, — улыбнулась Настена.

— Не без этого. В общем, Гога с Зайкой потащили меня в спальню на второй этаж, — она показала на открытую лестницу в середине огромного зала. — Я очнулась, орать начала, брыкаться, типа, насильники, куда тащите, типа я вам покажу. Всех взбаламутила. Еще и блеванула под конец, у самой комнаты Зайки. А потом еще. И еще. Всю ночь меня рвало по-страшному.

Отвращение у каждой выражалось по-разному. Настена кривила все лицо, показывая зубы. Сиран, наоборот, губы сжала, а лоб наморщила. Карина только приподняла одну бровь и стянула уголок рта вправо.

— Зайке пришлось мою блевотину убирать. А Гога сидел со мной всю ночь, тазик подставлял, следил за тем, чтобы я не захлебнулась собственной рвотой.

— Зайкин? Сам? — не верила Карина.

Игнатьева закивала.

— Прикинь! Он меня тогда ваще не знал. Просто телка какая-то приперлась, нажралась, еще и на халяву, обозвала его мудаком и облевала весь дом, — она разводила руками, будто сама своим словам не верила. — Но он мне даже не сказал ничего потом. Только самочувствием интересовался. И Гога тоже. Всю ночь со мной возился.

Все три закачали головами в стороны.

— Блин, Рит, а у тебя есть не «туалетные» истории? — предъявила Настена и хотела запить омерзение вином, но отложила стакан.

— Это наша физиология, что поделать? — пожала плечами Игнатьева.

— Гога, оказывается, небрезгливый, — Настена, наконец, вернула лицу нормальное выражение.

— Так еще на свидание после такого позвал! Он меня в таком состоянии там видел… Я бы себя, честно, послала нахуй сразу. И забанила во всех соцсетях, на всякий случай.

Все засмеялись.

— А Гога… мегатерпеливый оказался. Я ему целый год боялась дать… Мы только этим летом, в Турции, впервые… Ну вы поняли, — Игнатьева подняла брови, глядя на Карину.

— Какой Гога замечательный, — с умилением прогнусавила Сиран и погладила Игнатьеву за край плеча пальцами.

Получив благодарную улыбку в ответ, она поднялась с дивана и снова закружилась. В этот раз под общую музыку, в которой проскальзывали меланхоличные оттенки. Подол платья она отпустила, потому опять казалась плывущим по глади озера лебедем.

Игнатьева следила за ней некоторое время, а потом высказала:

— Я это все маме рассказала тоже, а она все равно на него фикает. Типа, не богат, не умен, не красив. И самое любимое — бесперспективен. А мне с ним реально хорошо. И что с этих богатых и умных красавчиков? Вон Трунов твой… — она кивнула на Карину. — В нем только мышцы красивые, а под ними все — бесформенное говно.

Карина расхохоталась искренне и даже выпила за эту емкую фразу. Настена с ней чокнулась. Сиран тоже посмеивалась, кружась быстрее под ускоряющийся темп песни.

— Не все же такие, — посерьезнела Карина и посмотрела Игнатьевой в лицо. — Зайкин, например. Богат, умен… симпатичен. И не говно внутри.

— Вот именно! — вспыхнула та. — Че ты выпендриваешься?

Сиран резко остановилась и хихикнула.

— Безнадежно, — вздохнула Настена и спесиво махнула рукой.

Карина хотела сорваться и улететь со свистом в небеса, где ей бы не докучали бесцеремонными вопросами о Зайкине, и самого Зайкина бы тоже не было, чтобы и возбуждение никогда не просыпалось. Там в вакууме чудилось холодное и бездушное спасение на фоне прекрасных звезд.

— Я не выпендриваюсь, — протянула она с раздражением, глядя в высокий потолок. — И не считаю, что… Зайкин лох там или… недостоин меня… Просто…

Она долго искала подходящие слова, точнее, замену правде, чтобы это звучало и разумно, и искренне, и удовлетворило всеобщее любопытство, лишь бы ее больше не доставали. Отнекиваться от влюбленности было глупо. Всем все и так было видно, но признаваться она в этом не хотела. Потому что тогда их бы точно сводил каждый второй в университете. А ей и без того тяжело давалось сдерживаться.