Девушка с ароматом жасмина

Катя Саргаева

Марку уже за 40, за плечами 15 лет брака, дети, и жена, которая негласно винит его в том, что бросила карьеру ради семьи. Они не несчастны, но и не счастливы, так живет большинство семей. Но однажды Марк встречает Полину, которая переворачивает все в его жизни.Сложная семейная ситуация, роман жены на стороне, свой роман на стороне, попытки сохранить брак и извечное чувство вины – это то, что теперь наполняет жизнь Марка.И вот клубок наконец распутан, но жизнь подкидывает новые испытания.

3

Разморозка

Было первое общее собрание, мы обсуждали персонажей, их характеры и в чем они их проявляли. Полина задерживалась и мы начали без нее.

— Ей это не понравится, — сказал режиссер от английского канала, — но мы не можем ее ждать.

Пошли бурные обсуждения и споры. В их разгар вошла Полина, и тихо села на пустой стул. Она пыталась понять, о чем спор. По выражению ее лица я увидел, что она уловила суть разговора. Лицо ее становилось жестче. Я никогда не видел ее с таким выражением лица, и мне было интересно наблюдать за ней. Я сидел молча, я не участвовал в споре, мне хватало дипломатичности дождаться, когда все выпустят пар, и только тогда высказать свое мнение. Лицо Полины становилось все темнее и темнее. Мне было интересно посмотреть на бурю. А умеет ли она вообще создавать бурю? Должна бы, она владела рестораном, вероятно должна была уметь управлять людьми.

— Нет, ты не понимаешь, — спорила одна актриса с другой, — Ингрит хочет помочь Марии, она хочет как лучше, это не зависть.

— Нет, Ингрит завидует Марии, — вмешалась в спор Полина.

— Нет же, это не зависть, она так проявляет дружеское отношение, — не унималась та актриса, что играла Ингрит.

Тут Полина встала со стула. Да! Будет буря! Где моя камера?

— Ты будешь мне рассказывать, что чувствует Ингрит??! — закричала Полина. — Никто не знает каждого персонажа лучше, чем я! Потому что я их придумала! — Актриса, игравшая Ингрит, хотела что-то возразить, но Полина осекла ее жестом. — Если ты прямо сейчас не заткнешься, если все вы сейчас не заткнетесь, я разорву контакт и сегодня же уеду домой!

В зале, наконец, повисла тишина.

— А она может? — кто-то тихо спросил нашего продюсера.

— Может, — ответил тот, — контракт это предусматривает, так что лучше бы всем и правда заткнуться, если мы хотим снять этот чертов сериал.

— Меня достало то, что все пытаются рассказать мне, что и как должно быть в книге, которую написала я! — продолжала кричать Полина. — Я сразу сказала, что отходить от книги мы не будем. Вы согласились, — кричала она уже на режиссеров и сценаристов, — но, несмотря на это, все целый год пытались подсунуть мне свои мысли. Вам нравится другая книга? Так напишите ее и снимайте по ней что хотите! Это была последняя капля. Если еще раз хоть кто-нибудь начнет рассказывать мне о моей же книге, контракт будет расторгнут!

Никто больше не пытался ей перечить. Все просто молча сидели и смотрели на нее. Потрясающе, подумал я. Она заткнула всех не столько криком, кричать умеют все. У нее внутри была такая решимость, такая сила, что ей можно было все это сказать спокойным тоном, и результат был бы тем же. А она не такая уж милашка, какой кажется. Мне это понравилось, приторно сладкие люди быстро надоедают. А здесь была перчинка.

Она подошла к окну, раскрыла его и закурила.

— Здесь нельзя курить, — аккуратно сказал наш режиссер.

— Здесь есть некурящие? — совершенно спокойным тоном спросила Полина.

Некурящих не оказалось.

— Тогда, я думаю, никто не будет против? Там такой дождь идет, — Полина указала пальцем в окно, за которым шел ливень, — я не хочу промокнуть.

Никто не был против. Я подошел к ней и тоже закурил.

— Вообще в здании есть курилка, но там сейчас покрасили стены, и пару дней просили не ходить туда.

Она посмотрела на меня и улыбнулась своей волшебной улыбкой.

— Ты снова улыбаешься?

— Я не хотела кричать. Я просто очень устала. У меня больше нет сил бороться. Я действительно разорву контракт, если это продолжится.

— Не горячись.

— Я и не горячусь. Мне вообще это было не нужно, мне некогда особо этим заниматься, а тут еще все время меня пытаются в чем-то переубедить. Одно дело если бы я сама хотела, и горела мыслью снять по книге сериал, может я бы и пошла на уступки, но я не заинтересована в этом проекте. Нет, мне, конечно, это льстит и, в общем, интересно, но не до такой степени, чтобы я прогибалась. Я не особо расстроюсь, если сериала не будет.

— Не злись, но почему ты так против небольших отклонений?

— Это не небольшие отклонения, они меняют историю. А это то, чего я очень не люблю. Англия не моя родная страна, и когда я писала эту книгу я специально ходила на курс истории Англии именно по этому времени, и я детально все изучала. Я понимаю, это телевиденье, людям не так важно, что было на самом деле, главное, чтобы было интересно смотреть. Но есть истории, которые очень интересны сами по себе, их не нужно приукрашивать, понимаешь? Эта история именно такая. Кроме того, книга не совсем об истории, она о другом. Я додумала то, чему нет исторического подтверждения. Книгу читают, а значит, она интересна. Я не хочу, чтобы это был очередной сериал об этом короле, в нем должно быть другое, другой смысл, он не столько исторический, сколько философский. Но это не значит, что я согласна менять историю.

Она затушила окурок и выставила лицо в раскрытое окно. Ливень превратился в обычный дождь, но все еще был сильным. Мелкие капельки рассыпались росой по лицу Полины, и я снова завис, разглядывая ее.

— Я больше не хочу об этом говорить, — Полина выдернула меня из своих мыслей. — Я устала. Послушай лучше, какой дождь. — Она закрыла глаза и вдыхала запах дождя.

Чего я там не видел, подумал я, это же Шотландия, здесь всегда идет дождь. Я посмотрел на нее и тут же забыл обо всем. Она как будто слилась с этим дождем и растворилась в нем. Из нее сплошным потоком лилась какая-то новая энергия. Это было спокойствие, умиротворение. Вот дает! Еще пять минут назад она орала как резаная, а сейчас само спокойствие. И как у нее это получается?

Начались съемки. Было интересно, ей удавалось развернуть сюжет так, как ей хотелось. Она больше не кричала, она брала всех своей волшебной улыбкой, и тем, что она несла. В нее влюбилась вся съемочная группа. Да и как в нее можно было не влюбиться?

Из Полины лилась сама жизнь, и всем хотелось искупаться в ее водах. Она будто бы не замечала плохого, и я всегда с интересом наблюдал за ее реакцией. Обычно люди очень быстро умеют найти негатив даже в самом чистом и добром, Полина же умела обратное, она во всем видела плюсы, и радовалась им. Боже, как она радовалась миру! Как ребенок, без остатка, и не скрывая эмоций, не боясь осуждений. Мне кажется, она вообще иногда не замечала людей вокруг, не говоря уже об их оценке.

Я везде таскался за ней хвостиком, потому что без нее наступала наркоманская ломка. Ломкой была обычная жизнь. Я теперь не знал, как в ней жить без этого облака бурлящей энергии, без этого искреннего переживания дождя, какая глупость! Но я полюбил дождь, и, куда важнее, я увидел дождь по-новому, увидел его глазами Полины, и эти глаза всегда удивлялись обыденному.

Весь мир казался Полине необыкновенным, и она поражалась тому, что люди вокруг не замечают этого. Она провожала закаты и встречала рассветы, ради этого мы частенько останавливали съемки.

Однажды ей захотелось утреннего кофе с парным молоком. У нас была ночная съемка, не знаю каким чудом под утро она уговорила меня съездить в ближайшую деревню, но мы туда отправились. С термосом кофе в руке Полина вошла в первый попавшийся незапертый сарай, нашла женщину, которая доила корову и попросила молока. Женщина нацедила ей прямо в термос, а пока мы ждали Полина гладила и целовала корову, благодаря ее за молоко. Она потом поцеловала даже женщину доярку, чем та была немало поражена.

Да, в Полину влюбились все, потому что в нее нельзя было не влюбиться.

Прошло два месяца, и мы плавно подходили к поцелую и первому интимному моменту. Я боялся этого. Мне казалось, что когда я прикоснусь к ней, у меня окончательно снесет башню. Я постоянно украдкой рассматривал ее, какой же красивой она была! В ней все было идеально. Красивые счастливые женщины возбуждают мужчин, и я не был исключением.

В глубине души я боялся, что прикоснувшись к ней, между нами возникнет некая близость, потому что до нее оставался один шаг. Я отдавал себе отчет в том, что она может не испытывать ко мне того же чисто человеческого притяжения. Это она была удивительной, а я-то был обычным. Несмотря на это я боялся, что сломается последний барьер.

Настал момент, когда нам с Полиной пришлось обсудить первую интимную сцену.

— Я немного волнуюсь, — призналась она, — я не актриса, и я не знаю как себя вести.

— Не переживай, на это есть режиссер. Он четко руководит твоими действиями, говорит что и как ты должна делать. Просто выполняй это. Все как всегда. Мы можем порепетировать вдвоем, если хочешь.

— Хочу, — неуверенно сказала она. — А как это будет происходить?

— Будем мы и режиссер, он поможет. Можно порепетировать у тебя дома, думаю, тебе так будет спокойнее.

— Хорошо, тебе виднее. Здесь я не буду командовать, а буду прислушиваться к вам, — с улыбкой сказала она.

Полина снимала небольшой уютный домик. Днем следующего дня мы с режиссером Диего пришли к ней.

— С чего начнем? — спросил Диего.

— Давайте сразу с интимного, — сказала Полина.

Она улыбалась, впрочем, как всегда. Я волновался в сто раз больше нее, и репетиция нужна была мне самому. Здесь мы будем в одежде, а это в разы лучше, чем прикасаться к ее полуголому телу. На съемочной площадке она будет в полупрозрачной тонкой ночной сорочке.

Мы начали проигрывать сцену.

— В этот момент Генрих целует Франческу, — сказал Диего.

— Полина, ты боишься ему отказать, он все же король, но неприязни ты тоже не должна выказывать. Он зовет тебя к себе, и ты садишься на край кровати. Ты просто даешь ему себя поцеловать. Не забывай, Франческа не знает, что будет дальше. Хорошо? — Полина кивнула. — Давайте с того места где Генрих приглашает Франческу в постель.

Я лежал на кровати, казалось, сердце сейчас выпрыгнет у меня изо рта, как только я открою его. Вот она садится на край кровати. Я сажусь позади Полины и медленно глажу ее по шее. От нее пахнет жасмином, и мои мозги начинают медленно плыть, но я не даю себе воли, включаюсь, я все же профессионал, и возвращаюсь на твердую почву.

Я чувствовал, как ее кожа под моими пальцами покрывается мурашками. В комнате не было холодно, и руки у меня не были холодными, значит это реакция ее тела. Это так завело меня, что бездумно я начал целовать ее в плечо, хорошо, что так и было по сценарию! Потом я развернул ее к себе, и Полина глянула на меня слегка испуганно, но так задумано, она играет. Я провел ладонью по ее лицу, и мои губы начали приближаться к ней.

Я давно мечтал поцеловать ее, не из великих чувств, а больше из любопытства, ведь у такой удивительной женщины обязательно должны быть поклонники, и мне хотелось на минуту побыть впереди планеты вся, отодвинуть их на задний план, и быть первым, лишь на минуту.

Губы Полины слегка раскрылись, буквально на два миллиметра, так не должно быть, Франческа боится Генриха, а открывшиеся губы говорят о желании. Боже, как меня манило к ней, я хотел впиться в ее губы и получить флаг победителя. Хорошо, что такие же желания одолевали и моего персонажа.

Еще доля секунды и я коснулся ее губ, они такие мягкие и нежные. Я впился в нее, как в последний шанс в жизни, Полина раскрыла губы чуть сильнее, и мой язык неглубоко проник ей в рот. Что встретил там мой язык? Ее язык! Она меня целует, отвечает мне, так быть тоже не должно, но я почувствовал, как она едва заметно подалась ко мне всем телом.

— Полина, — вырвал меня из пропасти голос Диего, — не отвечай ему, ты просто даешь себя поцеловать, не сопротивляешься, но и не поддаешься ему.

— Хорошо, — ответила она.

— Давайте заново, — сказал Диего.

Я украдкой глянул на Полину, она слегка покраснела. Надо бы прикрыть подушкой свою эрекцию, подумал я. В этот момент Полина заново села на край кровати, и все повторилось. Я целую ее, но она уже не отвечает. Дальше я уложил ее на кровать и сжал в руке ее грудь, под пальцем я почувствовал ее торчащий от возбуждения сосок. Да! Она меня тоже хочет, почему-то подумал я, как будто это была цель того, чем мы тут занимались.

Я продолжал целовать ее в губы, в это время мои руки блуждали по ее телу, потом я спустился губами по шее, задержался на ней, и вот мои губы начали стремительно приближаться к ее груди. Полина лежала не шевелясь, так должно быть. Тут я от нее отстранился, и сказал, что не намерен насиловать ее, что привык к тому, что женщины сами прыгают в мою постель и так далее, по сценарию.

— Все не так страшно, как мне казалось, — сказала Полина.

— Вот и отличненько, — порадовался Диего, — мы можем репетировать все интимные сцены, пока ты не привыкнешь к Марку.

— Да. Было бы хорошо. Спасибо!

Дома я опять накинулся на Фиону, как голодный зверь. Ей это даже нравилось. Ты просто не знаешь причину, стыдливо думал я. Что же будет дальше, когда будут очень откровенные сцены? Я читал сценарий, и мне становилось дурно. Сегодня был простой поцелуй, это даже не цветочки, а едва завязавшиеся бутончики.

Где же твой профессионализм, спрашивал я себя. У тебя ведь были разные съемки, и интимные в том числе, и тоже не менее откровенные. Что же ты тогда не привязывал свою крышу? Женщины были не те. Вообще, все женщины в мире были не теми. Полина была каким-то оазисом, чем-то нереальным, волшебным и манящим. Я летел к ней, как мотылек в огонь, отдавая себе полный отчет в том, что я сгорю, но я не мог не лететь. Это хуже героиновой зависимости.

Мы подходили к первой интимной сцене, в ней Генрих должен был лишать Франческу невинности. Генрих был безумно влюблен в нее, и так же безумно хотел ее, хотел обладать ею до последней клеточки. Наши желания совпадали, и мне было совсем не трудно играть его. Но я начал замечать, что к Полине у меня появлялись и другие чувства.

Она была очень хорошим человеком, добрым и отзывчивым. Она была веселой, вечно улыбающейся и смеющейся своим звонким, заливистым смехом, в который влюбились все вокруг. Она была очень понимающей. Была и ее перчинка, она была очень эмоциональна и импульсивна. Ей дали прозвище чайник. Она закипала в считанные минуты, это было видно по выражению ее лица, потом наступал момент закипания, и со звуком вылетал свисток. Она могла закипеть от какой-нибудь мелочи, в две секунды налетают тучи, двухминутный крик, и снова солнце и радуга. Весь этот процесс занимал не больше десяти-пятнадцати минут. Иногда я слышал, как кто-нибудь кричал «берегись, чайник закипает!».

Она не была злой или истеричкой, она даже кричала забавно, без злости, просто таким образом она выпускала пар.

— А ты думаешь, почему я такая беззаботная? — как-то спросила она, — я не коплю негатив, я закипела, выплеснула и забыла. Это один из секретов счастья.

Полина часто болела, хотя болезнью это назвать сложно, она плохо себя чувствовала в дождливые дни. Но, друзья, мы ведь в Шотландии! Здесь всегда идет дождь. Сначала она себя заставляла и пыталась побороть. Но организм был выше нее. В связи с этим было решено перенести съемки во Францию. Там были замки и угодья, в общем все, что было нужно. Пока был переезд, у нас образовалось свободное время.

— Что будешь делать? — спросил я Полину.

— Поеду во Францию, у меня там есть домик в Бургундии.

— Круто! Просто домик?

— Не совсем, это усадьба. У меня есть свои виноградники, и даже своя марка вина.

— Ты не перестаешь меня удивлять! А я останусь в дождливой Шотландии.

— Хочешь, поехали со мной, — как бы между делом сказала Полина.

— Конечно хочу! Я еще никогда не был в частной усадьбе, и на виноградниках тоже.

— А тебя жена отпустит?

— С этим я разберусь.

Фионе я сказал, что уезжаю уже работать, и пока будут павильонные съемки. Вполне возможно, что жена не была бы против того, чтобы я погостил у Полины, но я соврал на всякий случай. У детей уже начался учебный год, Глен пошел в первый класс, и у Фионы появилось время на себя. Она подумывала вернуться на сцену.

Из Эдинбурга нас забрал личный самолет Полины. Это был не просто частный самолет, это был огромный «Боинг». Она много путешествовала и любила делать это с комфортом. Наличие именно такого самолета она объясняла тем, что часто летала из Москвы в Рио-де-Жанейро, путь неблизкий, а она не любила остановки в других аэропортах для дозаправки.

Это был не самолет, а сказка! На борту располагались две спальни с душем, гостиная, кухня, столовая и рабочая зона. Стюардесс не было, только два пилота, сейчас на борту был один. Лететь предстояло около трех часов, и, войдя в самолет, Полина тут же плюхнулась на диван.

— Тебе плохо? — спросил я.

— Да. Мне всегда плохо. Ничего, мы скоро прилетим в нормальный климат, и все наладится. Я люблю Рио, там я чувствую себя лучше всего.

— Какие страны тебе еще нравятся?

— Каждая по-своему интересна и уникальна, я люблю весь мир. Но, если выбирать, то мне больше нравится Латинская Америка, там совсем другие люди. Они очень самобытны, и делают то, что хотят, там гораздо меньше рамок, и люди счастливее.

Мы прилетели в аэропорт города Дижон. Самолет заехал в ангар, в нем находился автомобиль и еще один самолет, маленький. Полина удивилась наличию второго самолета и спросила что-то у пилота по-русски.

— Мы будем не одни, — сказала она мне, — в усадьбе моя мама. Вообще она должна была еще вчера улететь в Москву, но появилось дело в Рио, и она ждет этот самолет. Завтра утром они улетят.

Пилот сел за руль автомобиля, и мы направились к усадьбе. Вообще со всем своим персоналом Полина обращалась по-дружески. Пилот до завтра оставался в усадьбе, там его ждал второй пилот.

Мы ехали чуть больше часа. Погода была хорошая, было тепло для октября, светило солнце. Мы ехали среди полей, было очень красиво. Я никогда не был в этой части Франции, мне хотелось посмотреть на виноградники и винодельню.

Мы подъехали к дому, он был очень красивый, белый с черепицей кирпичного цвета, по одной из стен дома до самой крыши плелся дикий виноград, листья его были уже красноватыми.

Нас встречали три женщины. Все они были очень разные. Первой была тетя Соня, она была еврейкой преклонного возраста, худенькая, маленького роста, со слегка крючковатым носом, и черными кудрями, собранными в пучок. Они с мужем жили здесь до того, как Полина купила усадьбу. Они занимались виноградниками.

Второй была Беатрис. Габаритная женщина за сорок, высокая и полная, на ней был фартук темного цвета, на голове платок, рукава засучены, от нее пахло молоком. Глаза у нее были живые и добрые. Беатрис всем тут управляла. Она так же жила здесь до появления Полины.

Вообще здесь жили почти все, кто работал и жил тут до Полины. Она купила усадьбу у одного обанкротившегося француза. Помимо дома тут было много гектаров земли, на которых выращивали овощи и фрукты для продажи, здесь же была небольшая ферма, коровы, овцы, козы, ну и, конечно, виноградники. Все без исключения продукты были своими, и от этого ужин, которым нас кормили был просто волшебным.

Третьей женщиной была мама Полины Татьяна. Мама была обычной советской женщиной, с золотыми зубами. По-английски из них говорили тетя Соня и мама Полины. С остальными Полина разговаривала по-французски.

Внутри дом был просто волшебный, в прованском стиле. Светлые стены и деревянный светло-серый пол. Светлые диваны и кресла, белые подушки на них, с вышитыми пионами и сиренью. Бордовые открытые стеллажи с книгами, камин, труба которого была выложена плиткой с изображением лаванды. Большие окна, и французские окна с выходом на балконы и веранду. Столовая с деревянной мебелью натурального цвета, много всяких декоративных шкафчиков, намеренно состаренных, все выглядело очень колоритно. Цветы, конечно, везде были цветы. На столах, на полках, на полу огромные фикусы, много цветов, везде цветы. Дом был очень светлый и легкий, он был как бы отражением своей хозяйки.

Беатрис тепло обнимала Полину, и целовала ее в щеки. Они не были похожи на работника и работодателя, они больше походили на семью. Это было удивительно, здесь было так тепло, так комфортно, что мне захотелось остаться тут навсегда с этими замечательными людьми.

Тетя Соня проводила меня в отведенную мне комнату. Комната не отличалась от всего дома, она была такой же светлой и уютной.

Был вечер, и мы ужинали в столовой. С нами была мама Полины и тетя Соня с мужем. Беатрис уехала куда-то по делам.

— Ганс! — прикрикнула тетя Соня на мужа, — это не то вино, принеси того, не жадничай!

Удивительно, но тетя Соня была еврейкой, а Ганс, ее муж, был чистокровным немцем. Им обоим было за семьдесят, и когда они поженились, в памяти еще очень живо стояла Вторая мировая война и холокост. Но сердцу не прикажешь, случалось и такое. Родители Ганса не поддерживали Гитлера, и долго скитались по Европе, потом переехали в Америку, там прожили пятнадцать лет, после чего вернулись на родину. Молодой Ганс уехал во Францию учиться виноделию, здесь он познакомился с тетей Соней.

— Она была такой красавицей, что у меня челюсть отвалилась, когда я впервые увидел ее, — рассказывал Ганс. — Она работала под Марселем, на лавандовом поле. Господи, как давно это было, но я помню это как сейчас. Я боялся говорить ей, что я немец, и выдумал себе французское имя, но сильный акцент выдавал меня.

Я рассматривал маму Полины, они были совсем не похожи. Татьяна была слегка зажатой. Она расспрашивала меня о моей жизни, зачем я сюда приехал и так далее.

— Мама считает, что у нас с тобой роман, — с улыбкой шепнула мне Полина, — я ей сказала, что это не так, но она вероятно не поверила.

— А я и думаю, почему она так настороженно на меня смотрит! И так спокойно рассказываю про жену и детей!

Мы смеялись, эта ситуация казалась абсурдной. Казалась или была?

Следующим утром Полина повела меня на виноградники. Татьяна уехала еще засветло, так что завтракали мы в гордом одиночестве. В этом доме никто не жил, Беатрис, тетя Соня, и все остальные жили в других домах, которые были недалеко от основного дома.

Мы с Полиной шли среди полей, и мне было так хорошо и спокойно. Мне нравилось все вокруг, хотя красоты уже никакой не было. Все уборочные работы были закончены, и поля стояли в основном пусты. Но здесь был какой-то особый шарм, он витал в воздухе.

У Полины зазвонил телефон. Она говорила по-французски, я ничего не понимал. Полина свободно говорила на пяти языках, не считая родного русского, она знала английский, французский, португальский, испанский и итальянский. Вообще она была очень образованной.

— Завтра мне нужно будет уехать где-то на полдня. Не будешь скучать? — сказала Полина.

— Я найду, чем заняться. А куда ты едешь?

— В Лион. Я построила там одну социальную клинику, и завтра она открывается. Я приехала сейчас во Францию именно по этой причине.

— Что за клиника? Расскажи, мне очень интересно. Я вообще впечатлен твоей деятельностью и благотворительностью.

В лице Полины что-то изменилось, она вся как будто стала меньше. Она улыбалась, но уже не так, как обычно.

— Это клиника по реабилитации, для людей с ограниченными возможностями после несчастных случаев.

— Я вижу, что для тебя это имеет особое значение.

— Да. Двенадцать лет назад я попала в автокатастрофу. У меня был сломан позвоночник в четырех местах, и мне сказали, что я никогда не смогу ходить. Почти год я лежала в больнице, и еще два училась заново ходить. Это было чудо, все врачи говорили, что сделать ничего нельзя, но я смогла. Так что да, это имеет для меня особое значение.

Я был ошеломлен. В интернете об этом не было никакой информации. Я не представляю, какая должна быть сила воли, чтобы превозмочь болезнь. Она практически совершила подвиг, свой личный подвиг.

— Я даже не знаю, что сказать, — пораженно ответил я.

— И не надо ничего говорить.

Она снова улыбалась своей волшебной улыбкой. Мне хотелось расспросить ее подробнее обо всем этом, но я видел, что она не любит об этом говорить.

— А почему эта клиника именно во Франции?

— У меня есть четыре такие клиники в России. А здесь климат очень благоволит выздоровлению.

— Если можно, я хотел бы поехать с тобой. К тому же это может привлечь дополнительные инвестиции.

— Да, с этой точки зрения ты был бы там полезен. Я не слежу за шоу бизнесом, и не знаю, как зовут даже знаменитых актеров и певцов, но о тебе читала в интернете, ты у нас оказывается суперзвезда, — сказала она с улыбкой, — так что твое нахождение там было бы полезно и для пациентов. Ты готов к такому благотворительному акту?

— Готов. Я никогда не занимался благотворительностью, и это было бы полезно для меня самого. Если хочешь, я могу пригласить свою подругу, Ирен Бойл, она актриса, и тоже довольно знаменита, сейчас я покажу тебе фото, ты ее сразу узнаешь. У нее сейчас как раз перерыв в съемках.

— Да, конечно хочу. Она согласится?

— Уверен, что согласится. Она как раз любит таким заниматься, она часто ездит в Африку.

Я достал телефон и нашел фото Ирен. Полина ее сразу узнала.

— Сейчас я ей позвоню, она в Барселоне, у нее там дом.

— Скажи, что если она согласится, то я отправлю за ней самолет.

Ирен с радостью согласилась. Как я и говорил, она любила заниматься такими вещами, но больше ей хотелось познакомиться с той самой Полиной, посмотреть на женщину, которая свела меня с ума.

На следующий день рано утром мы поехали в Леон, Ирен уже была там, как и обещала Полина, она отправила за ней самолет. Так как нам было по пути, мы заехали в аэропорт и забрали Ирен. Конечно она влюбилась в Полину с первого взгляда.

— Я с ней еще особо не общалась, но понимаю, что тебя в ней так привлекло, — шепнула мне подруга, когда мы сели в машину.

Клиника была под Леоном. Она занимала большую территорию. Там было очень красиво, это не было похоже на больницу, больше на пансионат. Было много прессы как французской, так и русской. Никто не знал, что мы с Ирен тоже там будем, и на нас налетели журналисты.

Полина разрезала красную ленту, и мы вошли внутрь, там мы много общались с пациентами. В клинике были люди со всей Европы, но только те, кто не мог себе позволить такого дорогостоящего лечения. Пациентами были и дети и взрослые, Полина с удовольствием общалась со всеми. Она рассказывала свою историю излечения, говорила, что ни в коем случае нельзя отчаиваться, даже когда все вокруг говорят, что уже ничего не поможет. Я смотрел на нее как завороженный. Я никогда раньше не встречал таких людей как она.

— Ты влюбился, ты в курсе? — спросила меня Ирен.

— Нет, я просто ею восхищаюсь, — неуверенно ответил я.

— Нет, ты по уши влюбился. Ты бы видел себя со стороны. Уж я-то знаю, как смотрят влюбленные мужики. Женщины всегда это видят. Я уверена, что она тоже это заметила.

Я испуганно глянул на Ирен. Я ведь считал, что ни чем не выдаю своего отношения к Полине.

— Расслабься, ты ей тоже небезразличен. Со стороны все очень хорошо видно. Что ты намерен делать? Что если между вами что-то возникнет? Если у вас завяжется роман?

— Я не думаю, что до этого может дойти.

— А я бы на твоем месте подумала. Если бы у тебя не было семьи, вы бы уже давно кувыркались в постели. Но ты ведь не рассказывал ей о том, какая на самом деле у тебя семья?

— Нет, конечно, незачем кого-то посвящать в мои личные дела.

Полина пригласила Ирен к себе в усадьбу, и та с удовольствием согласилась. Моей подруге усадьба понравилось, да и как она может не понравиться? Вся усадьба это прямое отражение Полины, я и не думал, что место может так отражать своего хозяина.

Вечером пришли тетя Соня с Гансом, они принесли вино.

— Помнишь, я говорил тебе о новом купаже? — спросил Ганс Полину.

— Да, вкусненькие изюмные сорта.

— Я взял тебе бутылку на пробу. Соня, неси бокалы.

Вино и правда было очень вкусным.

— Ммм, то что надо! — сказала Полина, — а почему ты раньше молчал? Ведь ты его в прошлом году сделал, сейчас еще даже сбор урожая не начался.

— Я же не буду поить тебя молодняком! Вино должно полежать хотя бы год, ты ничего не понимаешь в виноделии.

— Зато я люблю пить вино, — с улыбкой сказала Полина.

— Добавь чуть-чуть лавандового меда, — сказала тетя Соня, — тебе понравится вкус.

— Соня! Зачем ты предлагаешь такие вещи? — возмутился Ганс, — так пьют вино только дилетанты!

— Не бурчи, — отвечала она, — пусть девочка попробует, это очень вкусно.

— Вы когда-нибудь прекратите ругаться? — с улыбкой спросила Полина.

— А кто ругается? — ответила тетя Соня, — мы с этим стариком поссорились только один раз в жизни много лет назад. Даже не разговаривали друг с другом целый день. Помнишь? — обратилась она к Гансу, и посмотрела на него с такой нежностью. — Мы были молоды, и ни один из нас не хотел признавать свою ошибку, мы показывали свою гордость. А потом легли в постель, я как сейчас это помню. Я лежала, и мне так хотелось обнять его, сказать, что я не права, извиниться, но мое эго не давало мне этого сделать. Я думала о том, как же это глупо, ведь мы женаты, и из-за такого пустяка не разведемся. Мы потеряли целый день на обиду, вместо того, чтобы потратить его на любовь. А потом Ганс сам обнял меня, и я ему все это сказала. Он чувствовал то же самое.

Больше мы никогда не ссорились. Конечно были разные проблемы, но мы сразу их решали, садились и разговаривали, и не уходили пока не решим проблему. Нас часто спрашивают, в чем секрет нашего семейного счастья, так вот он в этом. Нужно просто научиться разговаривать друг с другом, и слышать друг друга, не просто слушать, а и слышать тоже.

Я переваривал все сказанное тетей Соней, и понимал, как же мы с Фионой далеки друг от друга. Мы не разговаривали, мы все держали в себе. Я часто не знал что на сердце у Фионы, а когда спрашивал, она говорила, что это личное. Вероятно, она считала мои чувства тоже моим личным, и никогда не спрашивала о них. Для нас это стало нормой. Мы были почти чужими. Сейчас я очень отчетливо это понял.

Пришла Беатрис и разожгла камин. Ирен с Полиной увлеченно о чем-то разговаривали, а я смотрел на Полину, на ее волосы, они горели в свете камина, ее улыбка озаряла все вокруг. Мне хотелось прикоснуться к ней, просто взять в руку ее ладонь, ощутить ее мягкость. Ни к одной женщине я не испытывал таких чувств. Нормальное желание мужчины забраться к ней под юбку перевешивало что-то другое, новое и от того непонятное для меня.

Что, если между нами и правда что-то возникнет? Что это может быть? Секс? А что еще? Что бы я хотел от нее получить? Понятно, я хотел окунуться в ее счастье, в эту безумную энергию жизни. Но что еще? Ведь с Фионой у нас все тоже начиналось очень романтично и бурно. Если бы мне тогда сказали, каким будет наш брак через четырнадцать лет, я бы никогда не поверил, тогда это показалось бы мне просто смешным.

Стоп! Я что думаю о будущем с Полиной? А что она вообще думает об отношениях? Почему она не замужем? Ей тридцать шесть лет, она красива и умна, обаятельна. Почему у нее нет мужчины? А может есть? Во мне кольнула ревность. Вдруг у нее есть мужчина? Она же с кем-то спит? Как будто услышав мои мысли Ирен спросила Полину, почему та не замужем.

— У меня сложное отношение к мужчинам, я их не очень люблю, — ответила Полина.

— Может, ты любишь девочек? — уточнила Ирен.

— Нет, я строго гетеро. Ничего не имею против геев, но в сексуальном плане я люблю мужчин. Но не хочу иметь с ними ничего серьезного.

— Почему? Извини, если я задаю слишком личный вопрос.

— Он не то чтобы личный, просто ответ может быть для тебя непонятным.

— Все же мне интересно его услышать, — не сдавалась Ирен.

— Все считают, что пара это две половинки. Я же считаю себя одним целым. Если человек ищет вторую половинку, то и живет он только на эту половину, вторая же часть это пустота, а пустота, это одиночество. Вторым человеком мы затыкаем эту дыру, и нам кажется, что теперь мы одно целое. Но любой человек рано или поздно уходит из твоей жизни, и эта пустота возвращается. Люди ищут второго человека, чтобы заполнить им пустоту внутри себя. У меня же внутри нет пустоты. Все место внутри себя занимаю я сама. Я люблю себя, и не ищу подтверждения этому в любви другого человека. Если мне когда-нибудь встретится мужчина, такой же полный, как и я, мы сможем идти по жизни вместе, делить жизнь друг друга, а не заполнять собой чужую жизнь. Я не хочу, чтобы мною затыкали дыры, это очень большая ответственность, понимаешь?

— Кажется, что понимаю. Но, я думаю, что это очень сложно, обрести состояние целостности.

— Для этого нужно не иметь ничего, совершенно ничего, потерять все и быть на дне. Сложно это, а обретение целостности приходит само, оно вырастает из пустоты от потери.

— Слушай, — смеялась Ирен, — а она не только красивая, а еще и умная!

Полина улыбнулась своей волшебной улыбкой. А я сидел в прострации. Она только что убила меня своими словами. Я хотел именно того, о чем она сейчас сказала. Я хотел заткнуть ею дыру внутри себя, присосаться к ней как пиявка, и сосать из нее жизнь. Меня словно обухом по голове ударили.

Она правильно делает, что сторонится мужиков. Все мужчины больше всего на свете боятся одиночества, той самой дыры. Мы просто не способны быть одни. С детства мы привыкли к тому, что нас любит мама, и когда мы выходим во взрослую жизнь, нам безумно не хватает этой любви, и мы пытаемся добиться любви женщин. Чем больше нас любят, тем лучше мы себя чувствуем. Если женщина не отвечает взаимностью, мы особо не страдаем, мы бежим покорять новых женщин.

Это стремление к тому, чтобы нас любили, превращает мужчин в настоящих ловеласов и мастеров пикапа. Никто не хочет просто переспать, все хотят быть нужными, а если женщина пускает тебя в свою постель, значит ты не такой как все, ты особенный, и она может тебя полюбить.

Добейте меня кто-нибудь, иначе я сейчас пойду и брошусь с крыши!